Из семейного архива
Липецкая обл., с. Афанасьево, средняя школа,
10 класс.
Научный руководитель
В.И. Попов

Что же присылали родственники заключённым?

Вот как описывает Михаил Николаевич Подколзин традиционный посылочный набор для узников ГУЛАГа: «В посылке получил мешочек табаку – полный, зашитый, мешочек сахару – килограмма на два, тоже зашитый, сухарей килограмма три, пять тетрадей, шесть газет и семь коробок спичек. Кроме того, получил три фотокарточки № 11, которые нашёл после. За всё большое спасибо».

Эту работу я написал по письмам Михаила Николаевича Подколзина (уроженца села Афанасьево Липецкой области), арестованного в 1937 году и приговоренного к 10 годам лагерей. Для отбывания срока заключения он был отправлен на Соловки. «Письма с Соловков»[1] – так назвала эти письма жена Михаила Николаевича – Пелагея Васильевна Подколзина. В школьный музей они были переданы их внучкой – Ниной Николаевной Дорохиной.

К большому сожалению, сохранилось только три письма: от 5 мая 1939 года, от 25 апреля 1941 года и от 3 июня 1941 года. Главным достоинством этих писем является тот факт, что писал их грамотный, с большим жизненным опытом человек. Письма написаны на тетрадных листах в клетку мелким, убористым почерком.

Письма затёрты и зачитаны до дыр, некоторые места приходилось восстанавливать с лупой в руках. Не сохранились конверты, по которым можно было бы определить точное расположение мест заключения. Только в письме от 25 апреля 1941 года указан номер почтового ящика: «Номер почтового ящика 247/Б существовал только одну неделю, за эту неделю писем вам я не писал, а когда написал, то номер почтового ящика был установлен прежний, то есть 247/3-А и остаётся до сих пор…».

В своей работе я использовал также документы и фотографии из семейного архива Нины Николаевны Дорохиной.

Ещё один источник – это воспоминания родственников Михаила Николаевича Подколзина: внучки – Нины Николаевны Дорохиной и её мамы – Александры Ивановны Подкозиной. К сожалению, людей, хорошо знавших Михаила Николаевича, в селе не осталось. Слишком много времени прошло с тех пор.

Рассказывает Нина Николаевна Дорохина: «По воспоминаниям родственников, именно Соловецкий лагерь являлся местом, где находился в заключении Михаил Николаевич с 1937 года и где он умер году в 1941. «Сгинул на Соловках», – говорила моя бабушка Пелагея Васильевна».

Но скорее всего Михаил Николаевич Подколзин находился на Соловках до 1939 года, а в 1939 году из-за близости расположения к финской границе Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН) были ликвидированы, а заключенные переведены в лагеря на материке. Родственники же в силу привычки или, возможно, нового месторасположения лагеря заключения (недалеко от Соловков) продолжали называть его Соловками.

Подколзины
Первый Подколзин получил землю близ Ельца в конце XVI века, когда в числе других детей боярских прибыл служить в строящуюся Елецкую крепость. Он же был среди первых основателей села Афанасьево в начале XVII века.

С того времени сменилось много поколений, и в XX веке фамилия Подколзины стала одной из самых распространённых в селе.

Михаил Николаевич Подколзин родился в 1890 году[2] в селе Афанасьево в семье богатого крестьянина. У него было четыре брата: два старших (Борис и Митрофан) и два младших (Николай и Владимир). Так как землю в то время давали только на мужчин, семья располагала солидным земельным наделом. Братьям приходилось много работать. Не забывали они и об учёбе: все успешно окончили Афанасьевскую школу и были грамотными людьми.

На фотографии 1912 года (Михаил – второй слева) мы видим Подколзиных, отдыхающих в саду в праздничный день. Венские стулья, стол, добротная одежда подчёркивают семейный достаток и благополучие.

Осенью 1918 года Михаил женился на Пелагее Пальчиковой – небогатой девушке из своего села. Сохранилась единственная фотография семьи Михаила Николаевича Подколзина, сделанная в 1931 году, за 6 лет до его ареста (глава семьи, его жена, три дочери и маленький сын).

При сравнении фотографий 1912 и 1931 годов бросается в глаза, что советская власть изменила жизнь Михаила Николаевича. Вместо хорошей одежды и модного картуза – простая фуражка и невзрачный костюм, вместо красивой фабричной одежды у детей Михаила Николаевича на фото 1912 года – простенькая самодельная одежда, вместо праздничной атмосферы весеннего сада – мрачный фон серой занавески.

В семейном архиве Нины Николаевны Дорохиной сохранилась часть трудовой книжки деда (1925–1933 годов), подтверждающая его работу в различных организациях села Афанасьево: счетоводом, бухгалтером, экономистом. По всей вероятности, и до революции Михаил Подколзин работал по этой или подобной специальности, так как в его профсоюзном билете в графе «производственный стаж» стоит дата «с 1906 года». Членские взносы в профсоюзную организацию в 1937 году он, судя по маркам, платил регулярно: один раз в 1–2 месяца. Последний взнос уплачен в августе 1937 года. В сентябре 1937 года Михаил Николаевич был арестован, осуждён и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения. Дома остались жена Пелагея Васильевна и трое детей (младшая дочь Нина умерла в 1935 году): дочь Зинаида, которая в это время училась на педагогических курсах в Ельце, дочь Валентина – ученица старших классов и сын Николай, перешедший во 2-ой класс Афанасьевской школы.

За что?
За это был арестован Михаил Николаевич Подколзин? Эту историю в роду Подколзиных знают все.

Рассказывает Нина Николаевна Дорохина: «После ранения в годы I-ой мировой войны дед сильно хромал и ходил с палочкой. Однажды после работы он зашёл в корчму (так со старых времён называли общественную столовую). Там уже были люди. «Смотрите, хромой пришёл. На какие деньги гуляешь?», – громко спросил некий

М.А. Вобликов. «Я гуляю на свои деньги, честно заработанные, а ты, Лиса (прозвище Вобликова), на подачки от сельсовета живёшь», – так же громко ответил ему дед. Вобликов состоял в каком-то активе при сельском совете. В эту же ночь приехала из района милиция по доносу: якобы дед украл колесо от сеялки. Перевернули нехитрое имущество вверх дном, распороли перину и подушки. Ничего, конечно, не нашли, но деда всё равно забрали».

Такая история вполне правдоподобная для 1937 года: районные власти получали «сверху» план – задание по поимке определённого количества «врагов народа», и любой донос сразу же приводил к аресту.

Михаил Николаевич, отвечая на письмо жены и жалуясь на ухудшение здоровья, также намекает на то, что попал в лагерь по доносу, и пишет: «Может быть, скоро увидимся со своим любезным шурином, который ещё в 32 году хлопотал о том, чтобы приготовить для меня местечко в Сибири, а тем самым хотел обречь свою сестру и её детей на голодное, нищенское существование. Но замысел его не удался, получилась оттяжка на 5 лет, а за это время нам удалось вывести детей на более светлый и приличный путь. Не хотелось бы говорить о таком подлеце, который всю свою жизнь проявлял подлость и хищность даже к тем, которые делали ему добро. И если сказал эти несколько слов, то только по случаю его смерти»[3].

Обычно «по случаю смерти» говорят только хорошее или ничего. Но это на воле. В ГУЛАГе, где человек постоянно находится между жизнью и смертью, выражаются прямее. Так кто же написал донос на Подколзина? Теперь это уже не имеет никакого значения. Главное – в другом: поводом для ареста стал клеветнический донос, и по подобным доносам сидели в это время тысячи людей.

Пробовал ли Михаил Николаевич искать правду? Да, пробовал. «Интересно, кого допросили по моему делу. Это, наверно, по моей жалобе в Москву», – пишет он в одном из писем жене[4]. Не нашла Москва правды. Скорее всего и не искала. Не нужна была правда Москве в конце 30-х годов XX века.

Лагерь
А. Солженицын, В. Шаламов, Л. Разгон и другие узники ГУЛАГа много писали о труднейшем положении заключённых. Когда читаешь их произведения, становится страшно. Здоровый человек через несколько лет превращался в инвалида, и ему грозила смерть. Инвалид, попавший в ГУЛАГ, а Михаил Николаевич Подколзин был инвалидом, был просто обречён на гибель.

Он знал, что его письма должны пройти лагерную цензуру. Ему очень хотелось, чтобы жена и дети их получили, поэтому он писал с большой осторожностью. Но даже в таком виде эти письма содержат много информации о ГУЛАГе.

«Хорошо то, что из нашего барака куда-то выгнали самых главных трёх воров и хулиганов, остальные присмирели, так как для них построили здесь что-то вроде тюрьмы, чего они тоже боятся. Словом, стало спокойнее»[5].

О том, что было до того, как из «барака куда-то выгнали трёх главных воров», автор письма не сообщает. Не хочет волновать жену, да и требования цензуры не позволяют. Но если прочитать «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, то становится понятно, какие отношения складывались в бараке, где вместе отбывали срок уголовники и заключённые по политическим и бытовым статьям.

Дважды, в письме от 5 мая 1939 года и в письме от 25 апреля 1941 года, Михаил Николаевич Подколзин рассказывает о дневном рационе питания заключённых. «Хлеба пока выдают 600 грамм, утром щи, и в обед щи и четверть литра жидкой каши из осечек, а вечером неработающим горячая пища не выдаётся. Кипяток выдаётся утром и вечером. Постели нам не выдаются. Спим на своём»[6].

В 1939 году Михаил Николаевич не работал и горячей пищи вечером не получал. «Как актированного инвалида на общие сельскохозяйственные работы меня не гонят, а по моей специальности работу не дают, не доверяют, поэтому я долго лежу на нарах, хожу по лагерю … и больше ничего не делаю»[7].

Тот факт, что заключённые в Соловецком лагере «спали на своём», подтверждают другие источники: «Оказалось, что ты выслала всё-таки какое-то одеяло и ещё намерена послать подкладку и вату. Если материал было достать трудно и дорого, то можно было приобрести два мягких мешка, распороть и выстирать. Вот и всё! А ты всё это преувеличила. Больше ничего не буду заказывать», – сообщает своей жене учёный-сибириевед Пантелеймон Константинович Казаринов в письме с Соловков[8].

В 1941 году и без того скудная дневная норма питания заключенных стала ещё меньше: «…утром по кружке кипятку и 100 грамм хлеба, в обед пол-литра супа и 200 грамм хлеба и в ужин пол-литра супа и 200 грамм хлеба. Хлеб нам дают сразу утром, и это уже мы сами делим. И так каждый день. Маловато горячей пищи»[9]. Судя по тому, что Михаилу Николаевичу стали выдавать горячую пищу на ужин, ему либо доверили работу по специальности, либо, что более вероятно, сняли инвалидность и послали работать на общих основаниях.

Выжить без посылок из дома на таком рационе было невозможно. «Правда, некоторые благодаря посылкам не съедали своей горячей пищи и иногда отдавали мне, а я давал им папиросы, которые мне прислала Вера, и тем поддерживался, иначе дошёл бы до того, что не стал бы подыматься. Всё-таки туберкулёз даёт себя чувствовать всё сильнее», – пишет Михаил Николаевич Подколзин[10].

Таким образом, в придачу к своей инвалидности он приобрёл и очень распространённую в лагерях болезнь – туберкулёз.

«В одежде, обуви и белье пока не нуждаюсь. Бельё каждые 10 дней меняют в бане, своё овчинное пальто пока греет хорошо. А валенки имею почти новые. Один уезжал на волю и мне продал свои собственные валенки за 27 рублей, галоши для валенок, хотя старые и чинёные, тоже имеются. Одно горе – питания недостаточно, и вы там никак не поймёте это и никак не раскачаетесь, чтобы прислать сухарей и махорки. Никогда я ещё не был в таком тяжёлом положении»[11].

Только в этом письме упрекает Михаил Николаевич своих родственников в нерасторопности. Видимо, положение было действительно очень серьёзным. «Месяцев пять ждал посылку…», – пишет он в следующем письме[12]. Столько времени сумел он продержаться на лагерном рационе.

Что же присылали родственники заключённым?

Вот как описывает Михаил Николаевич Подколзин традиционный посылочный набор для узников ГУЛАГа: «В посылке получил мешочек табаку – полный, зашитый, мешочек сахару – килограмма на два, тоже зашитый, сухарей килограмма три, пять тетрадей, шесть газет и семь коробок спичек. Кроме того, получил три фотокарточки, которые нашёл после. За всё большое спасибо»[13].

Вспоминает Нина Николаевна Дорохина: «Мой отец, Николай Михайлович Подколзин, рассказывал, как его мать, Пелагея Васильевна собирала посылки в лагерь, как она ходила по многочисленным родственникам за помощью, так как посылки приходилось отправлять довольно часто и своих средств не хватало. Кто-то помогал, кто-то нет. Не все посылки и высылаемые деньги доходили до адресата. Иногда бесследно пропадали. Мешочки с махоркой и сахаром зашивали по совету отца, чтобы не отсыпали лагерные контролёры, газеты высылали для самокруток, фотокарточки старались спрятать надёжнее от тех же контролёров».

О том, что деньги не всегда доходили, видно из писем Михаила Николаевича: «Ты пишешь, что сделала запрос относительно посланных мне двадцати рублей, чтобы их тебе вернули. Вряд ли их вернут»[14].

Не доходили до места назначения и многие письма. Скорее всего по вине цензуры. «Письма я вам посылал в декабре, январе, феврале и марте; когда получаете от меня письма, то указывайте, от какого числа моё письмо, чтобы я знал, какое дошло, а какое пропало», – пишет Михаил Николаевич[15]. «Последнее письмо, которое я от вас получил, было от 25 марта. Полагаю, что письма где-то пропадают», – говорит он в другом письме[16].

Но настоящей трагедией для заключённого становилась пропажа посылки. Иногда ценой этой посылки была жизнь человека. «Откровенно говоря, когда увидел сахар и табак, то так был рад, как бывают рады дети, когда увидят, что для них купили конфет. Давно не видел сахару, и табак оказался по моему вкусу – выше среднего», – сообщает Михаил Николаевич Подколзин[17].

Брат
В лагерной жизни иногда происходят невероятные истории. В 1937–1939 годах отлаженный механизм репрессивной машины, испытывая запредельные нагрузки, стал давать сбои. Иначе трудно объяснить появление в лагере, где отбывал срок Михаил Николаевич, в том же бараке, его старшего брата Бориса Николаевича Подколзина. Неизвестно, какие чувства вызвала у братьев эта встреча. С одной стороны, радость от мысли, что какое-то время будут находиться вместе, с другой – лагерный барак не то место, где человек хотел бы видеть своих близких.

К большому сожалению, письмо, где рассказывается об этой встрече, не сохранилось. Каким образом благополучный Борис сменил московскую квартиру на лагерные нары, остаётся только догадываться.

Рассказывает Нина Николаевна Дорохина: «Со слов своей тёти, Валентины Михайловны, я знаю, что Борис – единственный из пяти братьев, который уехал из Афанасьево в самом начале XX века, обосновался в Москве, дослужился до приказчика у крупного торговца. В годы НЭПа был хозяином магазина».

Можно предположить, что Борис оказался в лагере в период массовых репрессий, как чуждый советской власти элемент – бывший нэпман.

«С братом Борисом мы пока живём в одном бараке. От детей он получает письма и сравнительно хорошие посылки, но не часто, примерно через два-три месяца, так как из Москвы посылки не принимают, и приходится часто посылать деньги в другие города родным, которые покупают разную продукцию и посылают ему сюда. А поехать из Москвы за 300 километров специально, чтобы послать посылку, вы сами понимаете, служащему нельзя, так как за опоздание даже на десять минут служащих и рабочих судят», – пишет Михаил Николаевич Подколзин[18].

Меня очень удивило, что отправлять посылки из Москвы и окрестностей (радиусом триста километров) в лагеря ГУЛАГа было запрещено. Трудно понять логику тоталитарного государства, установившего это ограничение. В голову приходят самые невероятные версии. Может быть, власти считали, что московские «враги народа» были гораздо хуже других «врагов», и таким образом пытались уморить их голодом? Или, может быть, количество московских «врагов-лагерников» на душу московского населения было так велико, что возникала опасность оставить Москву без продуктов?

Подробно рассказывает Михаил Николаевич о семье брата Бориса, оставшейся в Москве – жене и взрослых детях: Александре, Константине, Марусе и Клавдии. Один пример: «Дочери Маруси 27 лет. Работала до замужества кассиршей. В 1938 году против совета отца вышла замуж, но не совсем удачно. Прошлой зимой Александр писал брату Борису, что в декабре 1940 года Маруся приехала в Москву еле живая, с ребёнком. Оказалось, что её муж имел другую жену, которой платил 200 рублей алиментов и имел с ней связь. К Марусе он стал очень суров и жесток, в конце концов ей пришлось от него бежать. Этот субъект живёт в Казани, по национальности калмык, партийный работник, меняет жен, как лапти. Александр пишет, что после таких обстоятельств с Марусей её сестра Клавдия как-то притихла, меньше стала щебетать и думать о замужестве. Своим детям я посоветовал бы не выходить замуж за партийных работников, которые, как я наблюдал, смотрят на своих жён, как на старые галоши, и часто присматриваются к другим женщинам и девочкам. Словом, выйти замуж – не напасть…»[19].

Когда читаешь эти строки, начинаешь понимать, что настроения у Михаила Николаевича Подколзина в 1932 году были такие, что он случайно избежал ареста, а в 1937 году, во время массовых репрессий, его просто не могли не арестовать.

Рассказывает Нина Николаевна Дорохина: «Каким человеком был мой дед? Как он относился к людям? Как люди относились к нему? – я всегда искала ответы на эти вопросы. Те, кто помнил его, говорили, что он был порядочным человеком с обострённым чувством справедливости. Всегда говорил правду в глаза, был самокритичным и открыто критиковал других».

Критику в свой адрес не любит никто, в том числе и «партийные работники», которые всегда приравнивали такую критику к клевете на партию и советское государство.

Как сложилась судьба Бориса и его семьи – неизвестно. В 1941 году ему было около 60 лет…

Семья
Все письма Михаила Николаевича Подколзина начинаются словами: «Здравствуйте, дорогие Полина, Валя, Зина и Коля! Шлю вам привет и желаю всего хорошего».

Семья, родной дом, родное село. Душой Михаил Николаевич всегда был дома, с семьей, от которой его оторвало лихое время. Письма и посылки родных ему людей, поддерживали его и духовно и физически, помогали выживать в нечеловеческих условиях.

«Очень рад, что сумела прокормить корову, что она уже отелилась. Это вам большая поддержка до зимы, также хорошо, что вы имеете хлеб и семь курочек. Как прививки, целы или съедены скотом?», – спрашивает Михаил Николаевич[20].

«Прививки целы», – отвечает Нина Николаевна Дорохина на вопрос деда, заданный 68 лет назад, – он был хорошим мастером по прививкам фруктовых деревьев. Его антоновки и в настоящее время дают отличный урожай.

Как «прокормили корову» – это отдельный разговор. Когда арестовали деда, папе было 8 лет. Все летние каникулы он вместе со старшими сёстрами (мать работала в колхозе) заготавливал сено на корову и телёнка. Кроме того, они помогали матери вырабатывать трудодни в колхозе. Когда же приходило время получать зерно на трудодни, колхозное начальство выдавало Пелагее Васильевне как жене «врага народа» только половину заработанного. К тому же Зинаида в это время училась на педагогических курсах в Ельце. Денег в колхозе не платили, и было очень трудно. Легче стало только тогда, когда Зина окончила курсы и стала получать зарплату в школе».

«Что касается сватовства за Валю моего крестника Михаила Григорьевича, – пишет Михаил Николаевич, – то со своей стороны я считаю, что он парень хороший и, если Вале нравится, то я только могу пожелать им счастливой будущности. Жалко только то, что он мало учился, а неучёному теперь жить труднее. Но всё же мне хотелось бы, чтобы Валя окончила педагогические курсы, чтобы получить звание народной учительницы»[21]. Зина в это время устраивалась на работу в школу деревни Кудияровки (недалеко от Афанасьево).

Отцу очень хотелось, чтобы его дети стали грамотными и образованными людьми. Он одобрял желание дочерей стать учителями. «Хотя учительская работа нелёгкая, но зато учителя пользуются трёхмесячным отдыхом, а все другие служащие пользуются только двухнедельным или месячным отдыхом. Кроме того, учительская работа, по-моему, более приличная и культурная, на которой они (дочери – авт.) постепенно развиваются и совершенствуются»[22].

Когда подходило к концу обучение Вали на елецких педагогических курсах, Михаил Николаевич снова возвращается к теме замужества дочери. «Кстати, хотелось бы знать о взаимоотношениях Вали с моим крестником. Этой весной мой крестник должен был вернуться на родину, как окончивший срок военной службы. Только одно меня беспокоит – это то, что слишком тревожна международная обстановка. Сегодня поженятся, а завтра его мобилизуют в армию»[23].

Как же прав был Михаил Николаевич Подколзин по поводу международной обстановки! Через 19 дней нацистская Германия «внезапно» и «вероломно» нападёт на Советский Союз.

«Зина, наверное, окончила свою работу и теперь уже отдыхает дома… А как наш сын, перешёл ли в пятый класс?»,[24] – интересуется отец, чувствуя, что может не успеть получить ответ из дома. Это было последнее письмо Михаила Николаевича Подколзина. Умер он в начале войны в лагере.

По-разному сложилась судьба его детей.

Рассказывает Нина Николаевна Дорохина: «Весной 1941 года вернулся из армии «крестник Михаил Григорьевич» и Валентина вышла за него замуж. Но недолгим было счастье молодых. Началась война, и в конце июня 1941 года Михаил ушёл на фронт. Он погиб, так и не узнав, что у него родился сын. После войны Валентина вышла замуж ещё раз и переехала в Подмосковье, на родину мужа. Воспитала и вырастила пятерых детей и много внуков. Умерла в 2001 году».

Старшая сестра Зинаида вопреки воле матери в 1942 году ушла на фронт. Сначала была связисткой, потом санинструктором. Получила ранение. В боях, спасая раненных, проявляла мужество и героизм. Награждена орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу»[25]. 26 января 1945 года старший сержант Зинаида Михайловна Подколзина погибла в бою за деревню Деберн в Восточной Пруссии.

Рассказывает Нина Николаевна Дорохина: «Мой отец, Николай Михайлович, успел закончить только семь классов. Учиться дальше помешала война, пришедшая в наше село. Он рано пошёл работать. Сначала в колхоз на разные работы, затем окончил курсы слесарей и работал слесарем в Афанасьевской МТС. Потом, после ликвидации МТС, работал в совхозе «Афанасьевский». На работе относились к нему с уважением и называли «Михалыч – золотые руки». Жил в родительском доме, женился на приезжей учительнице – Александре Ивановне – моей маме. Воспитывали двоих детей: сына и дочь. Сын (мой брат Владимир) погиб в 1975 году. Папа умер в 1995 году».

Дочь – Нина Николаевна Дорохина, 1963 года рождения, окончила Воронежский сельскохозяйственный институт, экономическое отделение. Замужем, имеет двоих детей. Долгое время работала по специальности в совхозе «Афанасьевский». В настоящее время работает заместителем директора по административно-хозяйственной части в родной школе.

[1] Как я понял, на самом деле мой герой писал не только из Соловков – потом он был переведен в другой лагерь.

[2]Паспорт М.Н. Подколзина.

[3] Письмо М.Н. Подколзина от 25 апреля 1941 года.

[4]Письмо М.Н. Подколзина от 5 мая 1939 года.

[5]Письмо М.Н. Подколзина от 5 мая 1939 года.

[6]Письмо М.Н. Подколзина от 5 мая 1939 года.

[7]Письмо М.Н. Подколзина от 5 мая 1939 года.

[8]СМ. вестник. 15 августа 2003 // http://www.arhpress.ru/solovki

[9]Письмо М.Н. Подколзина от 25 апреля 1941 года.

[10]Письмо М.Н. Подколзина от 25 апреля 1941 года.

[11]Письмо М.Н. Подколзина от 25 апреля 1941 года.

[12]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[13]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[14]Письмо М.Н. Подколзина от 5 мая 1939 года.

[15]Письмо М.Н. Подколзина от 25 апреля 1941 года.

[16]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[17]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[18]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[19]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[20]Письмо М.Н. Подколзина от 5 мая 1939 года.

[21]Письмо М.Н. Подколзина от 5 мая 1939 года.

[22]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[23]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[24]Письмо М.Н. Подколзина от 3 июня 1941 года.

[25]Справка о прохождении военной службы Подколзиной Зинаиды от 30 мая 1945 года.

Александр Плесняков

«Письма издалека (На задворках социализма)»