Республика Мордовия, г. Саранск
11-й класс, научный руководитель Т. А. Дригина

Моя работа посвящена всем тем, кто работал в 1941–1942 годах на Сурском рубеже, на торфоразработках, на лесоповале.

Источниками моей работы стали в первую очередь архивные документы, опубликованные и неопубликованные: директивы ГКО, постановления Совета народных комиссаров Мордовской АССР, республиканского комитета ВКП(б), материалы районных комитетов, судебно-следственных органов, записки Информационного отдела, документация 54-го Полевого строительства, в том числе обнаружена схема трассы «54-го Полевого Строительства по батрайонам 62–66 с указанием незаконченных участков работ». В оценке общественного сознания помогли письма с фронта, хранящиеся в семейных архивах Экемскиных (город Саранск) и Е. В. Никишовой (город Ельники), публикации газеты «Красная Мордовия» за 1941–1942 годы. Важной частью работы являются записи воспоминаний старожилов села Пермиси — строителей Сурского рубежа.

41-Й ГОД: ВОЙНА, ВЛАСТЬ И НАРОД

Уже больше четырех месяцев шла война. Враг подошел к Ленинграду и Москве. С этого момента мордовский край становится прифронтовой зоной. Устанавливается светомаскировка в городах и на железнодорожных станциях, готовятся отряды самообороны. За закрытыми дверями обкома партии принимается решение о создании партизанских отрядов в лесах западных районов республики: Торбеевском и Зубово-Полянском.

В каждом номере республиканской газеты «Красная Мордовия» печатаются утренние и вечерние сообщения от Советского Информбюро:

«В течение 1 октября наши войска вели бой с противником на всем фронте. 29 сентября уничтожено двадцать шесть самолетов противника, наши потери — девять самолетов».

А дальше огромный перечень потерь немцев: там и десятки уничтоженных танков, самолетов, бронеавтомобилей, орудий, складов с боеприпасами, сотни и тысячи убитых солдат и офицеров. Подобные сообщения читаем в каждом номере газеты «Красная Мордовия». А какие потери были у Красной Армии в 1941 году, например, в танках? Ответа мы не находим в газетах военного времени.

Из воспоминаний Веры Алексеевны Менякиной:

«В августе 1941 года группу девушек из нашего села (Пермиси. — А. Д.) отправили в Саранск, а оттуда в теплушках повезли на строительство оборонительных сооружений. Наша группа оказалась под Ленинградом. Мне часто вспоминается, как девчонки, поедаемые гнусом, в болоте рыли окопы и блиндажи. Руки немели, спина болела, душа беспокоилась о том, что мы не успели взять с собой теплых вещей, а сколько будем работать, нам не сказали. Однажды утром нас погнали на станцию, погрузили в теплушки и повезли. Все подумали, что едем домой. Ехали больше недели, подолгу задерживались на станциях. И вот, наконец, выгрузили в поле, стало ясно, что нам вновь придется рыть окопы, только на этот раз во Владимирской области»[fn]Воспоминания В. А. Менякиной записаны в селе Пермиси Большеберезниковского района Республики Мордовия в августе 2004 года[/fn].

Население мордовского края не могло понять, почему существует возможность того, что линия фронта пройдет по их родной земле? Мобилизованные односельчане окопы роют далеко, не на территории Мордовии, а, по сводкам Советского Информбюро, враг несет большие потери. В архивах хранятся протоколы заседаний Мордовского республиканского комитета ВКП (б) под грифом «Совершенно секретно», ныне рассекреченные.

Так, в постановлении от 25 декабря 1941 года читаем:

«…закончить организацию групп самозащиты по городу, …обеспечив их необходимым имуществом и инвентарем; обеспечить полное затемнение города и улучшить режим светомаскировки на железнодорожном узле… Злостных нарушителей светомаскировки привлекать к уголовной ответственности»[fn]Центр документации новейшей истории Республики Мордовия (далее: ЦДНИ РМ). Ф. 269. Оп. 3. Д. 244. Л. 188-189[/fn].

Постановление издали, но народу не объяснили его значения. В городах и селах неразбериха и суматоха усугубляются газетными сообщениями такого типа:

«Некая Рякина не затемняла окна. Военный трибунал приговорил ее к пяти годам лишения свободы»[fn]Газета «Красная Мордовия»[/fn].

Начался новый виток доносов, репрессий. Одна из его причин — панический страх власти перед правдой, которая может подорвать веру людей в могущество партии и Сталина, а заодно расколоть общество. В материалах Мордовского рескома партии имеется множество информационных записок под все тем же грифом «Совершенно секретно» за 1941 год. О чем информировали местные политработники Реском? Начальник информационного отдела Савельев пишет докладную от 14 июля 1941 года, похожую на сбор сплетен и слухов или на откровенный донос. В ней говорится, что рабочий маслозавода Трескин, ранее осужденный, разносил слухи:

«Германские войска бомбят наши города, а отпора не получают на расстоянии до Витебска»[fn]ЦДНИ РМ. Фонд 1236. Оп. 2. Д. 7. Л. 66[/fn].

А домохозяйка Гордеева высказала сгоряча фразу:

«Беспартийных гонят на фронт, а коммунисты прячутся в тылу, сидят, только пузо наедают»[fn]Там же. Л. 67[/fn].

Секретарь Старошайговского района ВКП (б) Баленков строчит докладную записку в Реском партии о моральном состоянии района 8 ноября 1941 года:

«Единоличник деревни Обуховка Цыплаков говорит: „Не верьте газетам, они врут. Наши потери на фронте больше, чем германские, а газеты изображают наши потери меньше, чем германские“»[fn]Мордовия в 1941–1945 годах: Сборник документов. Саранск, 1995. С. 138[/fn].

Высказывания, не соответствовавшие официальным идеологическим установкам и оценкам, трактовались или как враждебная деятельность, или как распространение заведомо ложных, провокационных слухов.

Чем хуже становится положение в стране — тем сильнее давление на народ.

Еще 26 июня 1940 года указом Президиума Верховного Совета СССР был введен восьмичасовой рабочий день и семидневная рабочая неделя, запрещающая самовольный уход с работы. За прогулы и опоздания устанавливалась уголовная ответственность. В начальный период войны в дополнение к ранее изданным были приняты новые документы: «Об ответственности за самовольный уход с предприятия», «О мобилизации на период военного времени трудоспособного населения». Местные «выдвиженцы», проявляя верность генеральной линии партии, с рвением оформляли дела в районную прокуратуру для привлечения к уголовной ответственности. На основании вышеназванных документов привлекли к ответственности жителей села Починки Большеберезниковского района: Козыреву И. П., Зимину П. П., Губалищеву Н. С., Губалищеву Т. Е., Соплякову М. Г.[fn]Центральный государственный архив Республики Мордовия (далее: ЦГА РМ). Ф. 1707. Оп. 1. Д. 240. Л. 631–635[/fn]. Им вменялось в вину уклонение от работ на колхозном поле в течение десяти дней. Объяснений по причинам невыхода на работу не принимали.

Шла тяжелая кровопролитная война. Народ приносил огромные жертвы, расплачиваясь кровью за каждую ошибку властей, а судебных процессов не становилось меньше. Росло число осужденных.

В одном из райкомов ВКП (б) секретарь отправил докладную записку в Реском партии, в которой жаловался на медленную работу судебно-следственного аппарата. За неподчинение закону было осуждено шесть человек — единоличников и колхозников — на сроки от 5 до 10 лет тюремного заключения. Кого же привлекали к уголовной ответственности как бандитов, изменников, «врагов народа»?

Слушаю горестный рассказ Дудаковой Анны Семеновны 1924 года рождения, уроженки села Новое Зубарево Краснослободского района:

«Зимой 1942 года по распоряжению председателя колхоза нас в сопровождении двух подвод, нагруженных сидорами с одеждой и съестным, отправили на лесоповал. Мы шли пешком двести километров. Было очень холодно, снежно и ветрено. Прибыли на станцию Торбеево. Пришла разнарядка идти нам лес валить. На лесоповале уже работали заключенные из Дубравлага. Наша жизнь, несмотря на то, что мы были на свободе, ничем не отличалась от их жизни. Разместили нас в бараке на нарах, в котором имелась железная голландка. До рассвета нас выгоняли на работу. Шли в лес, неся с собой пилы, топоры. Работали дотемна. Обед всухомятку: съедали какой-то маленький кусочек хлеба. Когда мы возвращались, начиналось самое страшное: надо было испечь картошку в шипящей-дымящей голландке. Моя картофелина находилась на самом краю и доставалась мне полусырой. А норму выполнять-то надо. Мои двоюродные сестры были старше меня и успели выполнить норму, их отпустили. Мне захотелось бежать. Четыре дня, обходя села, мокрая и голодная, я шла домой. Неделю прожила у двоюродных сестер. Поздно вечером решила вернуться домой. Родители хотели меня скрыть, пряталась я под кроватью от людского глазу. Однако все труды пошли прахом, так как пятилетний братик Пашка похвастался соседке, что „наша Нюрка давно уж дома и прячется под кроватью“. Об этом стало известно председателю. Соответственно он сообщил в прокуратуру района. Прокурор пригрозил тюремным заключением. Пришлось с котомкой сухарей возвращаться обратно на лесоповал. Здоровье я растратила на торфоразработках в 1941 году, на лесоповале в 1942 году. А в старости, когда меня замучили болезни, власти забыли мой труд. Умирать уже пора, а память мучает меня чувством обиды за голод, холод, непосильный труд. Я ежемесячно получаю пенсию — 2000 рублей, которых не хватает даже на лекарства»[fn]Воспоминания А. С. Дудаковой записаны городе Саранске в июле 2004 года[/fn].

Такие рассказы я услышал и от других старожилов села Пермиси. Ясно, за счет чего добивались трудовых достижений! В тылу, как на фронте, действовал непоколебимый закон «любой ценой»!

СУРСКИЙ РУБЕЖ

В октябре 1941 года враг готовился к решающему удару. Крупных резервов в районе Москвы в тот момент Ставка не имела. Государственный Комитет Обороны в ночь на 5 октября принимает решение о создании нового стратегического эшелона вооруженных сил в составе девяти резервных армий на линии Вытегра–Рыбинск–Горький–Саратов–Сталинград–Астрахань, в которую входили Сурский и Казанский оборонительные рубежи. Эта директива Ставки имела самое прямое отношение к нашей республике и ее жителям. Для проведения соответствующих работ по подготовке рубежа в Мордовию был отправлен 47-й военно-топографический отряд под командованием майора Михайлова[fn]Мордовия в 1941–1945 годах. С. 118[/fn]. Немедленно последовало распоряжение председателя Совнаркома МАССР Верендякина руководителям восточных районов республики: «Совнарком МАССР предлагает оказывать сотрудникам отрядов № 47 всемерное содействие и практическую помощь в беспрепятственном выполнении ими топографических работ»[fn]Там же. С. 122[/fn]. Если взглянуть на топографическую карту Республики Мордовия, то становится понятно, почему именно восточным районам было направлено это распоряжение. По юго-восточной части Мордовии тянется река Сура. Этот естественный рубеж и был взят за основу оборонительных сооружений.

Практически мгновенно в республике собирают топографов и специалистов фортификаторов. А постановлением ГКО от 13 октября 1941 года формируются саперные армии (к середине января 1942 года их было создано десять), предназначенные для заблаговременного строительства в короткие сроки тыловых оборонительных сооружений. Большинство их состояло из 2–4 инженерных бригад по 6–8 батальонов в каждой.

Следующим постановлением, теперь уже СНК МАССР, от 17 ноября 1941 года в прилежащих к реке Суре населенных пунктах Кочкуровского района постоем расквартирована войсковая часть № 19. В дальнейшем в документах она фигурирует как саперная бригада № 19[fn]Подвиг народный. Саранск, 1995. С. 98[/fn]. В постановление СНК расписано, кто, что и когда выполняет. Общая протяженность линии укрепления — восемьдесят километров; объем предстоящих работ оценивался в 4 миллиона кубометров земляных и 120 тысяч кубометров лесозаготовок и лесовывозки. Предстояло затратить два с половиной миллиона человеко-дней. По плану намечалось привлечь 67 тысяч людей, 50 тракторов, в том числе гусеничных, 4700 лошадей.

На выполнение задания ГКО были мобилизованы все людские и материальные ресурсы республики. Не оставалось ни одного колхоза, не пославшего своих представителей на строительство спецукреплений. Посланцам наиболее отдаленных районов пришлось проделать в суровых условиях более чем двухсоткилометровый путь. Были разработаны маршруты, где указывались время выхода (пять часов утра), движение в пути (двое суток, на третьи быть на месте)[fn]Мордовия в 1941–1945 годах. С. 181[/fn].

Явку мобилизованных рабочих и транспорта определили на 27 ноября 1941 года. Мобилизованных на строительство спецукреплений разместили в близлежащих селах.

Сегодня мы имеем возможность оценить действия власти по мобилизации населения на выполнение спецзадания. Так, за отказ выехать на строительство спецукреплений бюро Лямбирского ВКП (б) привлекло к уголовной ответственности И. Г. Белова[fn]Там же. С. 189[/fn]. А в докладной записке начальника Старошайговского районного отделения милиции НКВД читаем, что «граждане, отправляемые на оборонные работы, на сборочном пункте были веселы и танцевали»[fn]Там же. С. 182[/fn]. «Выдающаяся роль» Коммунистической партии выражалась в жестком администрировании. Эту же тенденцию мы наблюдаем и на строительстве Суркого рубежа. За каждым участком был закреплен батрайон — участок оборонительного укрепления. Например, на трассе 54-го Полевого строительства располагались бат районы с 62-го по 66-й, которые включали в себя поселок Чаглы, село Тияпино, село Березники, деревню Николаевку, поселок Сельмеево, село Пермиси, поселок Пугачев. Определен был выход и график работы гужевой силы на участке. Обязали секретарей райкомов партий обеспечить мобилизованное население за счет колхозов продуктами питания, а лошадей — фуражом. Но снабжались строители очень плохо. Председателей колхозов обязывали, угрожали уголовной ответственностью, чтобы они вовремя доставляли хлеб и фураж. Строители требовали наказания председателей колхозов:

«Мы плохо работаем, но почему Вы до сих пор не примите решительных мер к тем руководителям колхозов, которые до сего времени не привезли ни одного килограмма продуктов. И Вы подумайте, можно ли работать с 800 граммами хлеба и воды на такой тяжелой работе, где люди кайлят камень и глину, а когда и хлеба не бывает. С коммунистическим приветом, Барабанов»[fn]ЦДНИ РМ. Ф. 76. Оп. 1. Д. 124. Л. 89–90[/fn].

Но что председатели колхозов могли сделать, если у них оставалось совсем мало работников. Вот она, жертвенность деревни. С нее требуют все. Самому крестьянину в день оставалось 250–280 граммов зерна.

В селе Пермиси живет одна из участниц строительства — Анна Сергеевна Макушкина (1922 года рождения). 82-летняя пенсионерка рассказала нам свою историю участия в возведении укреплений Сурского рубежа:

«Я была послана вместе с односельчанами на рытье окопов. Отправляли нас на работу засветло. До горы (Сурской. — А. Д.) шли пешком, с собой несли хлеб из листьев и лебеды, а некоторые, у кого была корова, молоко. До места работы добирались вместе, не делясь на отряды. По прибытию бригадиры распределяли нас на определенные участки. Наш бригадир делил норму по-разному: тем, кто посильнее, — побольше, послабее — меньше. Всего пермисских отрядов было два. Командиром нашего поставили Родина Серафима Николаевича. Мужчин было мало, поэтому не брали на работу только женщин с малыми детьми, беременных и больных. Земля-то каменистая, промерзла на большую глубину, но, несмотря на это, нас заставляли рыть окопы и блиндажи в человеческий рост с потолком из бревен, к тому же маскируя их дерном. Все были обуты в лапти, а морозы доходили до 40 градусов. Чтобы не замерзнуть, разводили костры, грели свою обувку. Худо было тому, кто зазевается и подпалит лыко на лаптях. До вечера не близко, а норму выработать надо. Вечером возвращались домой, съев только лепешку из листьев. Инструмент с собой не брали. В обратный путь выходили затемно, часто мела метель, поэтому, чтобы не потеряться, шли гуськом. Придя домой, измученные, мокрые, голодные, в первую очередь высушивали лапти в печурке. В нашем селе поселили жителей западных районов, у них был свой командир и свой отряд, и они выполняли задание на своем участке. В каждом доме проживало по три–четыре человека, согнанных с западных районов. Им привозили продукты из родных сел один раз в неделю.
Военных на строительстве я не видела, но начальники приезжали нас проверять. Работали не покладая рук, но, несмотря на официальные обещания властей, денег нам не платили. Зато налоги драли за все: мясо, масло, другие натуральные продукты, теплые вещи для фронта, деньги. Так что иметь хлеб из лебеды для нас было еще очень хорошо. У нас была надежда, что если быстро все сделаем на своем участке, то нам дадут отдых, поэтому работали до изнеможения. Однако нас перебросили на помощь отряду в район поселка Николаевка. В феврале все работы были завершены».

Я решил узнать, как сложилась судьба командиров пермисских отрядов, и встретился с сыном командира второго отряда Пузиным Степаном Степановичем. В основном он подтвердил рассказ Анны Сергеевны, но к этому добавил, что отца с другими односельчанами отправили на фронт, где Степан Григорьевич «геройски погиб, защищая Родину», под Сталинградом.

Какую же работу на строительстве спецукреплений выполнял бедный люд? Архивный материал дает нам полный перечень наименований работ в единичной расценке к смете, хотя, по свидетельству А. С. Макушкиной, оплаты труда не было. Расценки варьируются от 0,17 до 4,8 рубля за 1 м3. Так оценивались «ручная корчевка пней в мерзлом грунте с очисткой от снега до 15 см, отрывание грунта, отрубание корней, переходы». За один пень основной массы деревьев — сосны, ели, осины, березы, липы, лиственницы и других — при толщине ствола до 30 см платили по 3,99 рубля[fn]Ежов М.В. Военно-техническое обеспечение фронта в годы Великой Отечественной войны: Народ и война. СПб., 1995. С. 129[/fn]. И это за такую адскую работу на морозе 25–40 градусов на каменистой почве, глубина промерзания которой 160 см.

Я признаю мобилизационную роль партии во время войны, но считаю, что сталинская диктатура сделала наше общество очень похожим на феодальное. Феодалу ведь совершенно безразлично, сколько труда затрачено на те продукты, которые он получил от своих крестьян в виде повинностей и налогов. Так же и у нас в годы войны нисколько не считались ни с людскими потерями, ни с ценой затрат труда, а работали в основном женщины, дети и старики, не всегда евшие досыта.

В романе «Прокляты и убиты» Астафьева братьев Снегиревых расстреляли в назидание другим. Это был поучительный урок новобранцам, а ведь братья, доведенные до отчаяния голодом, просто сходили домой за съестным и вернулись обратно[fn]Мордовия в 1941–1945 годах. С. 207[/fn]. Такая же ситуация была и на строительстве Сурского рубежа. В материалах Ромодановского райкома ВКП (б) хранится документ от 18 декабря 1941 года:

«Начиная с первых дней декабря месяца со спецстроительства под предлогом отсутствия продовольствия люди стали дезертировать и по состоянию на 10 декабря 1941 года пришли в район 199, из которых возвращено 93 человека, из числа бежавших арестовано 10 человек, из них осуждено 4 человека».

Эта четверка полностью состояла из женщин. Агарееву и Бикуреву, жительниц села Вырыпаево, осудили на десять и восемь лет, Журкиной и Пантюхиной, уроженкам деревни Пятино, дали по два года каждой. Остальным вручены повестки в суд на 22 декабря 1941 года[fn]ЦГА РМ. Ф. Р. 228. Оп. 3. Д. 80. Л. 16–22[/fn].

А в это время шла Московская битва. Красная Армия с большим напряжением сил, с огромными потерями, как человеческими, так и боевой техники, выиграла эту битву. Бои за Москву зимой 1941/42 года отгремели. Синхронно с ними были сданы 19 февраля правительству МАССР оборонительные сооружения Сурского рубежа. В соответствии с постановлением ГКО от 26 марта 1942 года и директивой Штаба Поволжского Военного Округа от 22 мая 1942 года охрана, сохранность и поддержание постоянной боевой готовности фортификационных сооружений, возведенных на линии Пензенского тылового оборонительного рубежа, в состав которого входил Сурский рубеж, возлагается на местные органы власти.

Солдаты на фронте понимали, что опасность прорыва немцев весной 1942 года оставалась. Это показывает нам письмо Михаила Тимофеевича Экемскина, написанное 1 мая 1942 года в Боровске Московской области своим родным в Мордовию, где он достаточно квалифицированно дает рекомендации жене по строительству бомбоубежища:

«Марина, случайно если будет подходить близко немец, то устройте убежище в таком виде: длина убежища 4,5 м, ширина сверху 1,75 м, снизу 1,25 м, глубина 1,5 м и настлать потолок, покрыть землей, с одного конца оставить проход»[fn]Письмо М. Т. Экемскина хранится в семейном архиве Экемскиных. г. Саранск[/fn].

Осознание опасности было и в тылу, так как принятое в ноябре 1941 года постановление о подготовке истребителей танков по городам и районам оставалось в силе[fn]ЦДНИ РМ. Ф. 269. Оп. 3. Д. 244. Л. 116–117, 122[/fn]. В архивах мы не обнаружили постановлений Обкома ВКП (б) и о роспуске отрядов самообороны.

История Сурского рубежа закончилась 19-го апреля 1944 года. Точку поставило инструктивное письмо начальника инженерных войск Приволжского военного округа, где было дано указание разобрать сооружения и реализовать материалы населению[fn]Подвиг народный. Саранск, 1995. С. 103[/fn].

В мае 2004 года, проходя по обвалившимся окопам Сурского рубежа, я пережил чувство гордости за своих земляков. Чтобы представить труд землекопов, мы очищали окопы от обвалов. От усталости мы валились с ног. А это только чистка окопа, тем более весной! Вспомнились руки Анны Сергеевны Макушкиной, стало ясно, почему они изувечены полиартритом. Какую же нечеловеческую силу надо было иметь женщинам и девушкам, чтобы вырыть окоп, построить блиндаж в мерзлой каменистой земле! И это было сделано…

Благодаря стойкости и героизму простых людей задание ГКО СССР по строительству Сурского оборонительного рубежа было завершено в установленные сроки. Но никто из тех, с кем мне пришлось беседовать, не упоминал о наградах за свой беспримерный труд. Главной наградой для них была Победа, ради которой они не жалели своих сил, а порою и жизни.

Антон Дригин

И Мордовия могла стать прифронтовой (цена победы в тылу)