г. Владимир, лицей-интернат №1, 11 класс

Научный руководитель: С.В. Тихонова

«Очередь в Таганскую тюрьму стояла в переулке Малые Каменщики и была длиннющей. Люди стояли возле красной кирпичной стены, а наверху, над ними, были тюремные окна, закрытые плотными тяжелыми решетками. Стояли, в основном, молча, подавленные и ушедшие каждый в свое горе. Изредка переговаривались, рассказывая о тех, к кому пришли. Судьбы были разные, но одно было общим для всех – никто не знал, за что были арестованы их близкие. Почти все считали арест страшной ошибкой, недоразумением».

В моей жизни мне случилось встретить человека, сохранившего для своих потомков память о предках – Елену Ильиничну Мелкобродову.

Когда я поступила в лицей, мне предложили написать исследовательскую работу по истории. Ни минуты не сомневаясь, я выбрала предметом своего исследования жизнь семьи Гершензон, «оказавшейся между молотом и наковальней».

Самая большая группа источников в роду Гершензон – это письменные. В семейном архиве сохранились письменные официальные документы, это: свидетельства о рождении, о смерти, извещение о гибели. Эти документы нам дают метрические данные героев, а также места их рождения, жительства, фамилию, имя и отчество супругов родителей, причины смерти и т.д.

Следующая группа документов это: трудовые книжки, профсоюзные билеты, грамоты, партийные билеты, членские билеты различных обществ, характеристика. Из них мы можем узнать о трудовой деятельности и общественной работе членов семьи: о том, где учились и как учились герои, их специальности, где они и как работали, какую роль играли в общественной жизни.

Устные источники (рассказы моей респондентки, ее воспоминания) и неофициальные документы – еще один, очень для меня важный источник информации.

Моя респондентка сама написала свои воспоминания, куда, я предполагаю, вошли и воспоминания её сестры, матери, причём Елена Ильинична не разграничивает их. И теперь очень сложно разобраться, где, чьи мысли и впечатления. В последствие, этот рукописный источник стал основой моей работы. Именно по нему я и составила родословную семьи Гершензон.

Чем сложны устные и неофициальные источники, тем, что человек может что-то скрыть или изменить в свою пользу. Респондент может о чем-то, что сознательно умолчать, дабы сохранить хорошее впечатление о себе или своих родственниках. Некоторых людей сложно разговорить, они плохо идут на контакт, но, к моему счастью, Елена Ильинична была рада нашему общению. В течение наших многочисленных встреч у меня возникали вопросы к респондентке, и она с удовольствием отвечала на них. К сожалению несколько месяцев назад Елена Ильинична, чтобы дать хорошее образование внуку, переехала в город Владимир к своей дочери и теперь наши встречи не возможны.

История каждого рода, каждого человека уникальна. Через историю семьи Гершензон можно посмотреть на неофициальную историю страны.

Именно эту историю я хочу представить.

* * *

Илья Ефимович Гершензон родился в городе Тифлисе в 22 марта 1894 году в семье мещан. В словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой дано определение слова «мещанин – в царской России: лицо податного сословия (до 2-ой половины XIX в), состоящего из мелких домовладельцев, торговцев, ремесленников, служащих»Ожегов С.О., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997 г. С.355.. Отец его, Ефим Гершензон, родился в 1860 году в городе Тифлисе, ныне Тбилиси, в семье мещан. Всю свою жизнь он прожил в этом городе работая землемером. О жене Ефима Гершензона известно лишь то, что по национальность она была грузинка. Брак они заключили примерно 1890 г. Кроме Ильи, в семье было еще 4 детей. Но судьбы трех детей не известны. Остались лишь записи о Ефиме, рожденном в 1894 году и его сестре Любови, рожденной в 1892 г. Елена Ильинична с гордостью рассказывает о том, что ее отец обладал острым умом, трудолюбием, был творчески одаренным человеком. Любил учиться, много читал и был замечательным рассказчиком. Окончил гимназию с золотой медалью. Илья окончил университет в Дармштадте (Германия) по специальности инженер-строитель. После окончания учебы Илья вместе со своим другом приехал к нему на родину, в Харьков. Там он устроился на работу по специальности. Как раз в это время (1 августа 1914 года) Германия объявляет войну России. Илья не принимал участия в военных действиях. В 20 лет он только закончил обучение и не успел послужить в армии и тем более попасть в запас, поэтому война обошла его стороной. И как вся молодежь того времени, Илья увлекался революционными большевистскими идеями. Там же, в Харькове, за свое увлечение он был арестован белыми, в 1919 году бежал из тюрьмы со своим другом в город Змиев (Украина) и остановился в его семье. Власть в городах постоянно переходила из рук в руки, поэтому, скорее всего, искать его не стали. В то время Змиев был небольшой уездный город. Хорошее образование и, возможно, помощь его друга помогли Илье Ефимовичу устроиться на работу. Он стал работать заведующим Змиевским отделом народного хозяйства.

В семье своего друга он встретился со своей будущей женой, Викторией Повзнер. Она родилась в 1905 году на Украине в городе Змиев. Отец девушки, Матвей Повзнер, решительно отказался выдать ее замуж за мужчину 27 лет, который «сидит по тюрьмам» и сам не устроен. Меня удивило это высказывание, так как Илья работал заведующим в Змиевском отделе народного хозяйства. Но видно для Матвея Познера это не было доказательством устроенности в жизни жениха. Да и его тюремное прошлое говорило о неблагонадежности претендента на руку их дочери. Влюбленные решили бежать. В этом им помогла мать девушки, которая была особой романтичной. Да и жених ей очень нравился. Вот так в 1921 году Ефим и Виктория уехали в Москву.

«Искра души под ярким пламенем событий» (1920-1930-е гг. в Москве)

В 1922 году молодожены окончательно обосновались в Москве. Хорошее образование и партийность позволили Илье Ефимовичу устроиться работать в НКПС (Народный комиссариат путей и сообщения). Наркомом в то время был Ф.Э.Дзержинский. В представлении нашего поколения он – жестокий человек. Но, в семье Ильи Ефимовича был культ Дзержинского. Он очень много рассказывал об этом человеке, бережно хранил его письма, дома висел портрет с собственноручной подписью Феликса Эдмундовича. А после его смерти в 1926 году, вдова покойного подарила старое кресло на память (оно стояло в кабинете Ильи Ефимовича до ареста). Во время обыска и портрет, и кресло были изъяты, как вещественные доказательства. На память же о работе в НКПС рабочие в знак уважения подарили Илье Ефимовичу чугунную пепельницу с выпуклым изображением паровоза, которая долгое время хранилась в семье, и серебряный портсигар с надписью. Меня удивили эти воспоминания так, как они были кардинально противоположны тому, что знаем мы – молодежь – о «железном Феликсе». Я заинтересовалась, что могло восхищать Илью Ефимовича в этом человеке с твердой волей. Ведь сам Гершензон был сентиментальным, чувствительным. Я узнала, что у них было много общего: Феликс Эдмундович родился в мелкопоместной дворянской семье. Так же как и Илья Ефимович, Феликс учился в гимназии, из которой ушел в 1896 году и занялся революционной деятельностью. Именно эти факты биографии, повлиявшие на формирование характеров данных личностей, и сближали их.

Приехав в Москву, молодые поселились на Домниковской улице. Теперь она застроена современными многоэтажными зданиями и совсем не похожа на ту, которая была 1922 году – узенькую, грязную с облупившимися и потерявшими свой вид домишками. В одном из таких домишек они и жили. Мои представления о коммунальной квартире складывались из произведений М. Зощенко, М. Булгакова и были несколько отстраненным от действительности, поэтому рассказ Елены Ильиничны о коммунальной квартире, основанный на воспоминаниях ее родителей, так важен для меня.

«Это была громадная коммунальная квартира, где жило 15 семей, где была одна большая кухня. Здесь толпилась масса хозяек. Все они кричали, переругивались между собой или просто общались, стараясь перекричать друг друга. В кухне всегда стояли клубы пара от кипящего белья, а над головами висело несметное количество пеленок. В квартире было очень много детей. Когда плохая погода мешала им носиться по улице, вся эта ватага шумно веселилась в коридоре, длинном и всегда темном из-за постоянной экономии электроэнергии».

Обитатели квартир, как вспоминает респондентка, были очень различны и по возрасту, и по культуре, и по общественному положению. От бедных, ничего не имеющих рабочих заводов и фабрик, до «бывших, которые на все раздраженно шипели и демонстративно «плавали» по коридору и кухне в длинных шикарных пеньюарах, оставшихся от роскошной жизни» – в своих записях Елена Ильинична взяла эти слова в кавычки, видимо она взяла их из литературного произведения или из летописи.

Там, на Домниковке родилась первая дочь – Ирина. Позднее Илья и Виктория жили на Солянке, где провела их дочь первые 10 лет своей жизни в небольшой, как пишет сама Елена Ильинична, 3-х комнатной квартире. Если сравнить с настоящим временем, 3-х комнатная квартира доступна не всякой семье, т.е. Илья Ефимович должен был занимать определенное положение чтобы получить ее.

В этот период Илья Ефимович получает второе высшее образование в Московском литературном институте им. М. Горького, а Виктория Матвеевна оканчивает институт ВХУТИН. В московском Вхутемасе-Вхутеине (между 1921 и 1929) она учится вмести с будущими известными художниками Кукрыниксами – Михаилом Васильевичем Куприяновым, Порфирием Никитичем Крыловым, Николаем Александровичем Соколовым. Она в отличие от них выбрала другую профессию и стала работать инженером-технологом по крашению и отделки ткани на комбинате «Красная Роза». Документов подтверждающих ее работу в семейном архиве не сохранилось, но об этом факте не раз упоминается в воспоминаниях Елены Ильиничны.

В 1932 году Илья Ефимович, который тогда работал в издательстве ОГИЗ, получил новую квартиру в Машуровском переулке. Снова происходит улучшение жилищных условий семьи, это указывает на карьерный рост главы семьи. Здесь в 1933 году родилась вторая дочь – Елена, ее назвали в честь двух бабушек, а позднее уже в 1937 году третья дочь – Ольга.

«Сам Илья Ефимович пил только свое любимое сухое вино, что вызывало добродушное подшучивание гостей. Родители очень много работали, в их трудовых книжках благодарностей было не меньше, чем записей о работе», – с гордостью рассказывает Елена Ильинична. Зато праздники были вознаграждением за напряженный труд. Особенно радостным событием для всех была демонстрация. Демонстрация – это такое явление, которое вспоминают люди разных поколений. Воспоминания моей мамы, рожденной уже в 70-е годы, имеют другую эмоциональную окраску. Когда она была студенткой пединститута, людей заставляли идти на демонстрацию, обещая за это отгулы. То есть демонстрация была принудительно-добровольным мероприятием. И совершенно другое мнение я услышала от Елены Ильиничны, люди, рожденные в 20-х годах вспоминают ее как праздник товарищей, объединяющий, делающий людей сильнее:

«Большинство взрослых и детей не представляли себе праздника без нее. На демонстрацию надевали все самое лучшее, самое новое. Делали специально прически, даже, если была плохая погода. На комбинат приходили очень рано – к 6-ти часам, хотя из ворот выходили не раньше 10-11 часов. На фабричном дворе распределялись знамена, транспаранты, портреты Сталина, которых всегда было очень много, и красные ленточки на грудь. Правофланговые назначались заранее. Это были самые проверенные товарищи, в основном, члены партии. Люди приходили веселые, оживленные, в праздничном приподнятом настроении, все это было искренне. Очень много пели. Чаще всего о Сталине, песню:
На просторах Родины чудесной,
Закаляясь в битвах и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом друге и вожде…
Сталину были посвящены многие песни. Другие прославляли «кипучую могучую, никем непобедимую». Песни были громкие, бравурные. В основном, вся идея сводилась к одному:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Демонстранты шли через весь город к Красной площади. Все знали, что в нескольких местах колонны демонстрантов подолгу стояли, но никому не приходило в голову уйти. Везде слышались шутки, смех, песни. Кругом были буфеты, множество ларьков, столов, где можно было поесть и выпить. В местах многочасовых стоянок устраивались танцы под оркестр, под гармошку, а то и просто под пение. Бывали случаи, когда кто-то терял своих и приходил на Красную площадь с другой организацией. Считалось, что очень не повезло, если в момент прохождения по Красной площади на трибуне не было Сталина. Портилось настроение, искренне горевали, переживали, чуть ли не до следующего праздника. Слов и изъявлений в любви Иосифу Виссарионовичу не жалели, на транспарантах писали: «Любим и верим!», «Под водительством Сталина вперед!», «Сталин – наша надежда и гордость», «Все силы и душу тебе и Родине!» и т.д.».

30-е годы были шумными и героическими такими их представляли средства массовой информации: кино, газеты, радио. Люди всей страны были свидетелями великих событий, как беспосадочный полет Расковой, Гризодубовой, Осипенко, зимовка лагеря Шмидта, строительство Турксиба, Донбасса, Днепрогэса. За всем этим следили с гордостью и волнением. На всю страну гремела песня «Широка страна моя родная», везде висели плакаты: «Даешь Хлопок!», «Даешь уголь!», «Даешь сталь!», «Даешь Стахановское движение!». Даешь… Даешь…

* * *

А в школах время от времени появлялись синие худенькие дети, которые приезжали с Украины, Поволжья и других мест, к своим родственникам в Москву, спасаясь от голодной смерти. На переменах эти дети шепотом рассказывали про «коллективизацию», про «кулаков», которых с детьми, женщинами, стариками безжалостно, в 24 часа вышвыривали из собственных домов и отправляли эшелонами в Сибирь. А в это время вся страна выполняла директиву партии о коллективизации страны. И почти каждый гражданин советской страны верил в истинность этого «судьбоносного решения» и был готов выполнять его. Ведь стране для строительства социализма нужен был хлеб. Дети учили в школе решения пленумов. А море горя захлестывало крестьянскую Россию. Происходило что-то невероятное! Потом появилось выражение «враг народа».

Первым пострадал брат Виктории Матвеевны, Леонид Матвеевич. Это случилось в 1936 году. В 1935 при МТС начали организовывать политотделы. Начальником Мичуринского политотдела послали Леонида. Через год он был арестован, и больше о нем ничего не слышали. Его жену исключили из партии, уволили с работы. В том же году был арестован как «враг народа» двоюродный брат Ильи Ефимовича А. Герман, который жил в Ленинграде, а его жену с двумя детьми в 24 часа без документов и самых необходимых вещей выслали из Ленинграда в Рыбинск. В 1937 году арестовали родного брата Ильи Ефимовича, Исаака, который работал хирургом в Подмосковье. Ни об одном из них больше ничего не было известно. В эти страшные дни повальных арестов, громких процессов над «врагами народа», людей приучили всего и всех бояться, никому, даже самым близким, не доверять, ни с кем не откровенничать.

Разговаривали, только, плотно закрыв двери, да и то в основном дома. И все-таки во время процесса Зиновьева и Каменева (1936 г.) Илья Ефимович сказал как-то дома, что хорошо знал их – это были прекрасные люди, умные и талантливые. Эти высказывания были очень опасными для него и поделился ими он с людьми, в которым он доверял как себе самому – членами своей семьи.

Илью Ефимовича арестовали летом 1937 года, когда семья выехала на дачу, и он один оставался в Москве. В то время он работал заместителем директора института мировой литературы им Горького.

Кабинет Ильи Ефимовича и столовая были опечатаны. Его личные документы были изъяты во время обыска. Позднее в эти комнаты поселили семью работников НКВД Вавилова. «После ареста главы семьи в доме перестали бывать многие знакомые. Некоторые сразу прервали отношения, другие, поделикатнее, старались что-то объяснить. Очень часто встретив кого-нибудь из семьи, бывшие друзья, опустив глаза, делали вид, что не замечают или старались перейти на другую сторону. Все это было понятно – люди боялись друг друга и особенно семей арестованных. Самым большим потрясением для семьи было трусливое молчание окружающих и особенно совершенно затихнувший телефон. Тем дороже были друзья, которые поддерживали семью в это трудное время» с печалью в голосе вспоминает Елена Ильинична, как трудно было понять 4-х летнему ребенку изменения дома.

Днем – бодрые, радостные песни – «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!». Ночью – повальные аресты. Мало, кто дышал вольно. Большинство семей со страхом ложились спать, горестно думая о том, какое может быть пробуждение. Тем не менее, как и раньше, увлеченно ходили на демонстрации и радовались праздникам. Конец 1937 года ознаменовался еще одним значительным событием: была реабилитирована елка. С 1929 года празднование Нового года было запрещено как «пережиток прошлого. Но 1937 год – самый страшный год, который вошел в историю как символ жестокости, беззакония и насилия, страна провожала в блеске елочных свечей. Новый год, Рождество, Пасху как «буржуазные предрассудки» было запрещено праздновать в юной стране Советов. Единственные государственные праздники были: седьмое ноября, первое мая. Праздников было мало среди «борьбы и труда». Поэтому амнистия Нового года была радостно встречена в семьях советских граждан.

Узнать что-либо о судьбе отца Ильи Ефимовича могла только старшая дочь Ирина, которой в то время было 15 лет. «К счастью», как отметила Елена Ильинична, «родители не были официально зарегистрированы, у них были разные фамилии», это спасло жену от ссылки, а детей от детского дома.

Ирине приходилось стоять в многочасовой скорбной очереди на Кузнецком мосту, где находилась приемная НКВД, и можно было что-нибудь узнать об арестованных. В приемной было 2 окошечка. В одном принимали заявления, в другом выдавали ответы. В окошечках сидели совершенно недоступные сотрудники органов госбезопасности. Они не грубили, но умели так разговаривать, что у людей пропадало желание к ним обращаться. Ответы были стандартными. Там, где принимали заявления, буркали: «Ответ через месяц-полтора». Во втором окне были варианты: «Содержится в Бутырской тюрьме (или в Таганской)», «Выслан без права переписки», что означало расстрел. Илья Ефимович находился в Таганской тюрьме. В тюрьмах в то время были сносные условия содержания, разрешали передавать заключенным деньги, а иногда и передачи. Но, чтобы добиться передачи, нужно было быть у окошка одной из первых в 6 часов утра. Деньги принимали 1-2 раза в месяц, но сумма не должна была превышать 5-ти рублей. Дело было не только в деньгах, главное – это была весточка с воли. Неоценимый знак того, что родные помнят, любят и ждут. Ведь было много случаев, когда родственники отказывались от осужденных. Вначале, тем, кто передавал и получал, разрешали подписываться, но потом это отменили. Очередь в Таганскую тюрьму стояла в переулке Малые Каменщики и была длиннющей. Люди стояли возле красной кирпичной стены, а наверху, над ними, были тюремные окна, закрытые плотными тяжелыми решетками. Стояли, в основном, молча, подавленные и ушедшие каждый в свое горе. Изредка переговаривались, рассказывая о тех, к кому пришли. Судьбы были разные, но одно было общим для всех – никто не знал, за что были арестованы их близкие. Почти все считали арест страшной ошибкой, недоразумением. Вера в партию оставалась непоколебимой, несмотря ни на что. Поговорка «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь» в то время как бы не существовала. Веря в непогрешимость вождей, люди сохраняли иллюзорное чувство веры в светлое будущие.

В эти дни Ирина подала заявление о приеме в комсомол. На заседании бюро ей предложили отречься от отца. И, когда она этого не сделала, ей отказали. В семье было принято несмотря ни на что уважать родителей. А Ирина еще была для отца не только дочкой, но и верным другом и соратником. В 1939 году наркомом госбезопасности стал Берия, начало его деятельности было связано с тем, что некоторых заключенных выпустили из тюрем. Однажды осенью 1940 года в квартиру позвонили, и незнакомый женский голос сказал: «Илья Ефимович скоро вернется. Ждите его». И действительно, через несколько дней он вернулся домой. Эту встречу невозможно описать: плакали все взрослые, в том числе и няня, тетя Поля, которая была фактическим членом семьи и не ушла в то трудное время, хотя ей предлагали. После возвращения Илья Ефимович долго болел воспалением легких, поправился с трудом. Перед освобождением с заключенных брали подписку о неразглашении. Поэтому то, о чем он рассказал, хранилось в строгой тайне. Которую он смог доверить самым близким людям – Виктории Матвеевны и ее дочерей. А Илья Ефимович рассказывал дома:

«Нигде и никогда он не встречал так много умных, образованных, интеллигентных людей, как в тюрьмах».

Сначала Илья Ефимович был во внутренней тюрьме на Лубянке, где в глубоких подвалах применялись изощренные и жестокие пытки для признания несуществующей вины. Не выдерживая этих пыток, несчастные признавались в том, чего никогда не совершали. Добивало их еще сознание того, что их пытает и содержит в тюрьмах Советская власть, за которую большинство из них воевали и сидели в царских тюрьмах. Те, кого тогда освобождали, в большинстве своем верили, что именно с ними действительно произошла ошибка, которую исправили, а кругом действительно много врагов. Эта первая реабилитация коснулась небольшой части заключенных, знали о ней немногие и объясняли это приходом Берия и отстранением Ежова, о деятельности которого «другу народов» (Сталину) якобы не все было известно. Впрочем, уже тогда многие, в том числе и Илья Ефимович, начали понимать, что это очень сомнительно. С возвращением отца многое в семье изменилось. Настроение у всех было радостное, приподнятое. Новый 1941 год семья встречала радостно, нарядили елку самодельными игрушками, испекли праздничный пирог, строили планы на лето. Никто тогда и не подозревал, как мало осталось мирной жизни. 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война, а в ночь с 25 на 26 был арестован Илья Ефимович. На прощание он сказал своей старшей дочери:

«Больше мы никогда не увидимся. Помни, что ты самая сильная. Береги себя, маму, девочек. Расскажи им обо мне, когда вырастут. Скажи, что я ни в чем не виноват».

Такая же участь постигла многих, кто был тогда выпущен из тюрем. Этих людей только поманили свободой, а с началом войны арестовали снова. Только эту ошибку исправлять уже не стали. Все это было намного тяжелее, без всякой надежды на встречу с родными, на выживание. На другой день после ареста Ирина, как и прежде, пошла по знакомым адресам в приемные НКВД. Но куда она ни обращалась, ответ был один: «Какие сейчас сведения? Война!». Только в 1977 году дети узнали о том, что Гершензон Илья Ефимович умер 7 апреля 1942 года в городе Новоузенске Саратовской области от склероза сердца.

«Когда свинцовые…» (московская военная жизнь)

С первых дней войны в Москве все неузнаваемо изменилось. Ввели светомаскировку и комендантский час. Везде были расклеены плакаты с изображением матери-Родины с протянутой рукой. Буквально с первых дней зазвучала песня «Вставай страна огромная…» опустели магазины, ввели карточки на продукты. Появились аэростаты, мешки с песком, заклеенные крест-накрест стекла. Началась мобилизация, объявили набор в народное ополчение. Илья Ефимович тоже записался туда, хотя после тюрьмы здоровье было очень плохое. В ополчение он не попал из-за ареста. В Москве стало неспокойно. Ирина, которой к тому времени исполнилось 19 лет, дежурила вместе с подругами на крыше своего дома по ночам; они гасили в песке зажигательные бомбы. Днем она работала. Виктория Матвеевна, которая в то время была заместителем начальника красильного цеха на комбинате «Красная Роза», сутками была на производстве. В эти дни в семье часто думали о том, что лучше бы Илья Ефимович ушел на фронт с ополчением. Как это не ужасно, но даже гибель на фронте – общая судьба. К тому же, человек не унижен, не втоптан в грязь незаслуженным приговором «враг народа», а напротив – он со всеми, он – защитник и герой до последнего вздоха, ему не надо думать о том, что скажут когда-нибудь о нем его дети. Между тем, положение на фронте все ухудшалось. Сводки информбюро становились все тревожнее. Москву бомбили регулярно, каждую ночь. Уже появились раненые и погибшие при артобстрелах, много было разрушенных домов от прямого попадания бомб. В июле 1941 года был издан приказ об эвакуации из Москвы всех детей. Семья Виктории Матвеевны, как и многие в то время, считала, что к зиме война закончится и все вернутся домой. Поэтому с собой не взяли даже самого необходимого. Из Москвы в эшелоне, состоявшем из товарных вагонов, всех эвакуированных привезли в Рыбинск, а оттуда на барже отправили по Волге до Набережных Челнов. Теперь там построен знаменитый автомобильный завод (КАМАЗ), но в то время там была просто небольшая пристань и низкий сырой берег Волги. Утром следующего дня эвакуированных отправили на подводах в с. Сармошово, центральную усадьбу колхоза. Участь эвакуированных была очень тяжелой. Пришлось испытать холод и голод (морозы зимой доходили до 50˚, а топливом в лучшем случае была солома). Весной 1942 года Виктория Матвеевна получила вызов в г. Нуху Узбекской ССР от наркомата как опытный инженер-технолог по крашению и отделке шелковых тканей. Узнав, что она – жена « врага народа», вначале не хотели брать на работу. Приняли только из-за острой нехватки специалистов на должность сменного мастера в красильный цех. Ирину приняли в химическую лабораторию того же цеха. В Нухе от голода чуть не умерла младшая девочка Оля, у которой была дистрофия. Виктории Матвеевне пришлось продать свои лучшие платья, постельное белье, чтобы спасти дочь. Но, несмотря на выздоровление, последствия страшной болезни остались у Оли на всю жизнь: она была бледной и худенькой, часто болела и быстро утомлялась.

В 1942 году началась мобилизация девушек с 18-ти лет. Это было, как говорили тогда, «добровольно обязательно». Так Ирина попала в действующую армию: сначала на Кавказский фронт, а в мае 1945 на Дальний Восток, где началась война с Японией.

Зимой 1943 года Виктория Матвеевна с Леной и Олей возвращалась в Москву по Вызову Наркомата – видимо, Виктория Матвеевна была хорошим специалистом. С большим трудом удалось купить билеты в общий вагон. Все полки были заняты, люди ехали, даже сидя на полу в проходах. С большим трудом удалось найти местечко на 1-й полке, где спали по очереди. Поезд шел по местам недавних боев. Особенно врезался в память Сталинград: города практически не было, люди жили в землянках, а на окраинах было огромное количество изуродованной техники. Жизнь в Москве была нелегкой: семья осталась без жилья. Сначала жили у друзей и знакомых. Но отношение к семье Гершензон у знакомых изменилось.

Потом Виктории Матвеевне, учитывая ее прежние заслуги, дали комнату площадью 6 кв.м. в фабричном доме. Как изменились их жилищные условия за 10 лет, то была 5-и комнатная квартира с телефоном, а сейчас только одна комната. Продукты выдавали по карточкам. Все бытовые вопросы в то время «решала» Лена, которой было 10 лет. Именно она стояла долго в длинной очереди за продуктами. Иногда приходилось ждать на улице много часов. А морозы в те годы в Москве достигали 40˚. Одежда была плохая, и люди в очереди очень мерзли. Продуктов по карточкам давали мало. Например, хлеба по 250 гр. на ребенка и 500 гр. на взрослого в день. Хлеб был сырой и тяжелый. Но никто не жаловался, ведь в местах оккупации и на фронте было еще труднее.

Лена училась в школе. Это было еще одно испытание. В школе было холодно, письменных принадлежностей не хватало, писали карандашами в основном не в тетрадях, а на оберточной бумаге, которую приносила мама с фабрики. Письма для сестры на фронт тоже писали на этой бумаге. С этим связана семейная легенда, которую рассказала Ирина, когда вернулась домой.

День 9 мая 1945 года запомнился на всю жизнь. Виктория Матвеевна вместе с Леной и Олей были в этот день на Театральной площади, вместе со всеми они праздновали победу над врагом.

После окончания войны с Японией вернулась домой старшая дочь – Ирина, к счастью, живая и невредимая.

Началась послевоенная жизнь со всеми трудностями и житейскими невзгодами для всех людей страны, но ко всем этим общим тяготам на членов семьи Виктории Матвеевны еще ложилось тяжелым грузом вечное клеймо «враг народа». Илья Ефимович Гершензон был посмертно реабилитирован во время «хрущевской оттепели» в 1955 году. Была выдана справка о реабилитации и отца и других членов семьи с формулировкой: «Об отсутствии состава преступления». Что бы получить ее дети обращались с запросами в архив генеральной прокуратуры Приволжско-Уральского военного округа.

Жилье семьи со временем стало просторнее, новая комната площадью в 15 кв.м. в центре Москвы на ул. 25 Октября, которая казалась дворцом, хотя в этой, снова коммунальной квартире, было 9 соседей. Виктория Матвеевна вынуждена была уйти с комбината «Красная Роза», где проработала много лет. Умерла она в 1966 году в Москве в возрасте 60 лет.

Ольга Ильинична самая младшая из сестер Гершензон, родилась в страшном 1937 году, о ней известно, что окончила электровакуумный техникум и продолжила образование в Сыктывкарском педагогическом институте на физико-математическом факультете. Познакомилась с математиком, аспирантом Островским Александром Давыдовичем. И в 1977 году уехала вместе с мужем в США. Ольга Ильинична умерла в Америке через 10 лет.

Ирина еще до войны окончила Московский библиотечный институт по специальности библиотекарь. После возвращения с фронта она устроилась работать в Московскую библиотеку им. Ленина эти сведения мы узнаем из воспоминаний Елены Ильиничны сестры Ирины. Обладая литературным даром, Ирина записала все воспоминания в семейную летопись. Также ею было написано несколько рассказов, но клеймо «дочь врага народа» не позволило их опубликовать. Вслед за сестрой она уезжает в США. Ирина Ильинична умерла в 2002 в Америке, завещав передать летопись своей сестре Елене, единственной оставшейся в живых из 3-х сестер.

Елена Ильинична окончила Московский государственный институт им. Потемкина по специальности учитель географии. Она пыталась поступить в геологоразведочный институт, но графа о национальности помешала ей в этом. Елена Ильинична по распределению работала в селе Каменка Тюменского района учителем географии. Там же она повстречала будущего мужа, Мелкобродова Александра Владимировича. В 1977 году они вместе уезжают в село Рождествено Собинского района Владимирской области, там она стала работать в должности учителя географии и заместителя директора по учебной воспитательной работе. У Елены Ильиничны есть сын Александр Владимирович и дочь Юлия Владимировна. Им она дала высшее образование: Александр и Юлия окончили Владимирский политехнический институт. У Елены Ильиничны подрастают внуки: Маргарита, Надежда и Павел. Она очень решительный человек: уже в преклонном возрасте она меняет свой сложившийся быт, 4-х комнатную квартиру в селе, окружение друзей-коллег на необустроенную жизнь в городе. Это она делает для внука – у него проявились математические способности. Для того чтобы Павел мог их развивать, семья переезжает во Владимир и внук поступает в 5 класс школы №36 с физико-математическим направлением. Всегда для членов семьи Гершензон на первом месте стояли их родные, и данный поступок подтверждает это.

Я надеюсь, что Павлик, внук Елены Ильиничны, продолжит мои исследования и найдет много интересного в необыкновенной истории своей семьи.

Екатерина Семина

«И я от ветра прячусь за спинами предков. Мне нечем больше укрываться» (история семьи Гершензон)