Ирина Щербакова

Ирина Щербакова — о смерти Сталина и ее восприятии в советском обществе глазами ребенка

Рубрика не задана

Когда Сталин умирал, в растерянности пребывало все общество, — никто не знал, куда все повернется дальше. Что уж говорить о детях, которым о происходящем

Мама, а Сталин умер?

Семен Шешенин

музей

Германия

культ личности

23 января 2018 года на аллею Карла Маркса в Берлине приехал подъёмный кран и водрузил прямо на брусчатку четырёхметровую бронзовую статую Иосифа Сталина. Точная


<p><span class="wp-font-24">23 января 2018 года на аллею Карла Маркса в Берлине приехал подъёмный кран и водрузил прямо на брусчатку четырёхметровую бронзовую статую Иосифа Сталина. Точная копия памятника, стоявшего здесь с 1949 по 1961 год, когда улица ещё называлась <em>Stalinallee,</em> простояла недолго – ровно через полчаса её так же аккуратно низвергли при помощи того же крана и увезли.</span></p>


<p>Акция была приурочена к дню открытия выставки “Красный Бог: Сталин и немцы”, и сегодня статуя находится во дворе бывшей тюрьмы Штази, превращённой после объединения Германии в мемориальный комплекс Хоэншенхаузен.</p>


<p></p>
<div class="wp-block-custom-image-container">
    <div class="wp-block-custom-image">
        
        <img src="/wp-content/uploads/sites/default/files/expos.jpeg" />
        <div class="wp-block-custom-image-element" style="background-image:url('/wp-content/uploads/sites/default/files/expos.jpeg')"></div>
    </div>
            <div class="wp-block-custom-image-figcaption">
            <div class="wp-block-custom-image-desc">Экспозиция выставки</div>
            <div class="wp-block-custom-image-source"><a href="https://www.rbb24.de" target="_blank">rbb24.de</a></div>
        </div>
        
</div>


<p>Выставка посвящена ранней истории ГДР и в особенности – востоногерманскому изводу культа Сталина: в её экспозиции на фоне ярко-красных стен – бюсты, книги, документы и другие свидетельства эпохи. Также на выставке представлены усы и ухо от оригинального монумента с аллеи Сталина. После демонтажа памятника в 1961 году его отправили на переплавку – бронза пошла на фигурки животных в берлинском зоопарке, но бригадир, отвечавший за демонтаж, сумел сохранить эти два фрагмента, и сегодня они кочуют по разным выставкам – до мемориального комплекса их показывали на <a href="http://www.dw.com/ru/%D0%B2-%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B5-%D0%BF%D0%BE%D0%BA%D0%B0%D0%B6%D1%83%D1%82-%D1%83%D1%81%D1%8B-%D0%B8-%D1%83%D1%88%D0%B8-%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B0/a-6039127">выставке в цитадели Шпандау.</a></p>


<p></p>
<div class="wp-block-custom-image-container">
    <div class="wp-block-custom-image">
        
        <img src="/wp-content/uploads/sites/default/files/index_0.jpeg" />
        <div class="wp-block-custom-image-element" style="background-image:url('/wp-content/uploads/sites/default/files/index_0.jpeg')"></div>
    </div>
            <div class="wp-block-custom-image-figcaption">
            <div class="wp-block-custom-image-desc"></div>
            <div class="wp-block-custom-image-source"><a href="http://rbb24.de" target="_blank">rbb24.de</a></div>
        </div>
        
</div>


<p>Берлинский памятник не был уникален – монумент работы скульптора Томского в послевоенную эпоху был “типовым”, и его копии стояли в самых разных городах стран соцблока и республик бывшего СССР. Она из таких полноразмерных копий стояла в столице Монголии Улан-Баторе. В девяностых монумент приватизировали, и какое-то время он стоял в помещении одной из местных дискотек, затем на время оказался во дворе частного дома, а в 2018 году собственник одолжил его организаторам выставки в Берлине, куда двухтонную скульптуру доставили тяжёлым транспортом.</p>


<p>На территори бывшей тюрьмы Штази монумент лежит бережно опрокинутым навзничь. “Мы считаем это наболее правильным подходом к фигуре массового убийцы” – пояснил своё решение директор комплекса Хубертус Кнабе в интервью немецкому изданию <a href="https://www.bz-berlin.de/berlin/friedrichshain-kreuzberg/hier-kam-stalin-in-die-karl-marx-allee-geflogen">B.Z. Berlin</a>. – “Вопреки распространённому заблуждению, ранний период был одним из самых тяжёлых в истории ГДР”.</p>


<p>Также к открытию выставки организаторы издали на немецком иллюстрированный каталог, в котором собраны статьи о культе личности в послевоенной Германии и взаимоотношениях немецких коммунистов и интеллектуалов с ЦК.</p>


<p>Экспозиция берлинской выставки “Красный Бог: Сталин и немцы” будет открыта для посещения вплоть до 30 июня (с 9 до 18) по адресу Genslerstraße 66.</p>


Красный бог из Улан-Батора

интервью  с Фридрихом Горенштейном

Подкаст

интервью

историческая память

книги

Сегодня писателю и драматургу Фридриху Горенштейну исполнилось бы 85 лет. В этой связи мы публикуем перепечатку интервью, которое ровно 25 лет назад взяла у писателя наш главный редактор Ирина Щербакова

Шоу должно идти

Воспоминания о Надежде Мандельштам

мемуары

СССР

Незадолго до Нового Года в «Мемориале» открылась выставка «Осип Мандельштам. Конец пути». Мы публикуем воспоминания Ирины Щербаковой о жене поэта, Надежде Яковлевне Мандельштам и


<p><strong>Незадолго до Нового Года в «Мемориале» открылась выставка «Осип Мандельштам. Конец пути». Мы публикуем воспоминания Ирины Щербаковой о жене поэта, Надежде Яковлевне Мандельштам и приглашаем всех посетить <a href="http://www.memo.ru/d/251974.html">экспозицию в здании на Каретном.  </a></strong></p>


<p>
Не могу вспомнить, когда я в первый раз увидела Надежду Яковлевну, вероятно, в году 1969-70-м, когда еще училась в университете. Я бывала у нее вместе с родителями и младшей сестрой и одна, когда нужно было чем-то помочь или НЯ просто меня звала. Приезжала она и к нам домой.</p>


<p>Иногда пишут, что у нее было что-то вроде салона. Если бы мне кто-нибудь в, то время сказал, что у НЯ – салон, это показалось бы смешным. Салон я представляла себе совершенно иначе. Вот про Лилю Брик, у которой я тоже бывала с родителями, – и дома, и на даче, – можно было сказать, что у нее салон, но уж никак не про кухню НЯ, где она почти всегда лежала в халате на диванчике. Конечно, к ней постоянно приходили разные люди, но так бывало в те годы во многих домах, в том числе и у моих родителей. На эту кухню приходили ради НЯ, а не светского общения друг с другом.</p>


<p>Однажды я провела у нее целый день, это было перед пасхой, может быть, в 1970-ом,- якобы помочь в уборке. На самом деле, всем очень расторопно руководил отец Сергей Желудков и две женщины, которые были с ним. Меня поразила быстрота и тщательность, а главное, веселость, с которой они делали генеральную уборку в комнате у НЯ и на маленькой заставленной кухне. Я только путалась у них под ногами, фактически ничего не делала, а приставала с расспросами к НЯ. Я в то время, как и полагается девочке из литературной семьи, конечно, читала Мандельштама, некоторые стихи его знала наизусть, но никогда не принадлежала к настоящим любителям поэзии, меня всегда больше интересовали люди, их истории, их прошлое. И, вообще, образ эпохи и «шум времени», – вот эта книга стала для меня впоследствии очень важной. НЯ меня интересовала, прежде всего, не как вдова великого поэта, а как важнейший свидетель – живой, пристрастный и не боящийся говорить вещи неудобные и кому-то неприятные. (Думаю, знакомство с НЯ и с некоторыми другими важными «свидетелями» и заставило меня выбрать потом то, что стало моим главными занятием в жизни – спрашивать людей об их прошлом).</p>


<p>Ее книги я тогда буквально проглотила – и первую, и вторую; их откровенность и резкость меня совершенно не коробили. К тому же, меня с детства окружали люди, имевшие отношение к литературе, среди них были известные и даже знаменитые, и нельзя сказать, чтобы это не развило во мне некоторого отстраненного и трезвого взгляда: я часто видела, как отличается автор от его лирического героя…</p>


<p>Конечно, я не знала литературную среду 1930-х, но ведь и тридцать лет спустя некоторые персонажи были еще живы, к тому же, и в домах творчества, куда я ездила с родителями, и в писательских домах я и видела сытость, привилегированность и конформизм многих представителей этой среды. И поэтому гневные филиппики в адрес НЯ казались мне фальшивыми, а уж тем более заявления, что НЯ – никто, только жена, что «тень должна знать свое место». Я знала категорию писательских жен, которых Лидия Гинзбург называла «бытовыми» женщинами. И мне даже в голову не приходило, что НЯ можно поставить с ними на одну доску. Я считала, что она имеет право быть пристрастной и избирательной.</p>


<p>НЯ интересовала меня сама по себе, (как и многие другие женщины ее поколения, к которым я потом уже, после ее смерти, ходила с магнитофоном). Мне кажется, она это во мне чувствовала – и любопытство, и отсутствие придыхания по отношению к ней, как к вдове великого поэта, и интерес к ее когдатошней жизни. Я спрашивала: а почему Мандельштам дал пощечину Алексею Толстому, к кому она собиралась уходить от ОЭ, и т. п. Однажды спросила: правда ли, что Ахматова была в молодости так красива? Ведь это была эпоха ее настоящего культа. Я знала ее молодые фотографии, портрет Модильяни, но черно-белые снимки не всегда передают живой образ, а я видела Ахматову один раз, и, никаких прежних ее черт разглядеть не могла. НЯ ехидно посмотрела на меня и сказала: ну да, фигура у нее была очень хорошая, но вот кожа плохая. Я разинула рот, а она была явно довольна произведенным эффектом, потому что понимала – уж эту деталь я точно запомню.</p>


<p>Мне она часто говорила, что я похожа на нее саму в молодости, что мне совершенно не льстило, тем более, что я считала, что абсолютно не похожа.</p>


<p>Действительно, НЯ порой дразнилась или «снижала» пафос, но я очень ценила, что она не смотрела сквозь, хоть я была в то время совершенной «дурой в лодочках», -это выражение она любила. Я училась германистике на филфаке МГУ, что НЯ как раз очень одобряла, но немецкий язык, который я к тому времени уже хорошо знала, меня сам по себе не интересовал. По-настоящему меня интересовала меня только история, причем, советская. Это ей совершенно не нравилось, она считала, что заниматься этим опасно и бессмысленно, а надо пойти на лингвистику – самое спокойное и надёжное, как она это хорошо знала на своем собственном опыте. Я помню, как однажды, придя к ней, стала убирать ее столик, заваленный всякой всячиной, и вдруг увидела приглашение, полученное НЯ от Солженицына на вручение ему в Москве Нобелевской премии, которое не состоялось. «И это выбрасывать?» – спросила я. «Конечно, выбрасывай, зачем это нужно»,- сказала она. «А можно я себе возьму?», – попросила я. Она посмотрела на меня хитрым взглядом и сказала: «Архив уже собираешь, очень глупо, лучше бы германистикой занялась». Своего будущего мужа я к ней привела, хоть он и отбивался, понимая, что его «показывают». И она одобрила (помню, что это было для меня важно) – хоть и сказала, тоже не без иронии, что понимает меня – очень похож на молодого Пастернака.</p>


<p>Много пишут про то, какое удовольствие ей доставляло делать подарки и какой щедрой она была – готовой передарить сразу все, что ей приносили. Помню, как она всовывала мне роскошную дубленку (я отбилась), покупала в «Березке» свитера и шапки чуть ли не для всей нашей семьи. Один раз позвонила и сказала, чтобы я за ней заехала, потому что она увидела в «Березке» чудесный костюмчик, который мне очень пойдет. (НЯ видела, какое значение я придаю тряпкам – мини-юбки, белые колготки, огромные клипсы). Я немедленно явилась, поймала машину и мы поехали на Профсоюзную в знаменитую «Березку». Костюмчик был на месте – и только мои современницы меня поймут: английский брючный костюм из ярко-красного джерси с золотыми пуговицами и стоил он кучу чеков. Я пришла в совершеннейший восторг, и когда вышла из примерочной, НЯ сказала: чудесно! А когда мы уже выходили с покупкой из магазина, посмотрела на меня с удовольствием и сказала: «Ты в нем, как настоящая цирковая обезьянка!» Но мне это абсолютно не испортило настроения, только стало ужасно смешно: во-первых, у меня была любимая бабушка, от которой я ещё и не то я могла услышать, а во-вторых, я в принципе с НЯ согласилась.</p>


<p>Вспоминаются другие забавные эпизоды, очень характерные для того времени. За болтовню и неосторожность НЯ справедливо называла нас «не пуганными идиотами». И звонить ей нужно было условными двумя звонками – знак, что пришли свои. Но всякое преувеличение опасности, или кокетство по поводу возможного преследования вызывали насмешку. Однажды я приехала к НЯ, и мы вместе ждали Бориса Биргера, который должен был зайти по какому-то делу, а мне потом нужно было отвезти ее куда-то. Мы сидели и ждали, а Боря опаздывал, НЯ уже начала злиться: вот сейчас явится, и будет говорить, что опоздал потому, что за ним всю дорогу гналось КГБ. Дело в том, что у Биргера и правда была смешная черта, вернее, в то время она казалась смешной, он вечно рассказывал истории про то, как его преследуют агенты КГБ. То в гостинице «Пекин» его спросил человек в лифте: а вы, Биргер, к кому направляетесь? то какие-то люди на улице за ним следили. Когда атмосфера уже совсем накалилась, и НЯ устала сидеть одетая, раздались, наконец, условные звонки, и я бросилась открывать. В квартиру вбежал запыхавшийся Биргер и с порога почти крикнул: «Вы не представляете, что со мной было! За мной всю дорогу гналась черная…» и, не дождавшись его последнего слова «волга» мы с НЯ захохотали так, что Борино опоздание было прощено.</p>


<p>НЯ казалась мне очень свободным человеком – и главным доказательством этого были ее книги. Но был один эпизод, который мне показал, что никуда не деться – от государства, в котором мы жили, хоть уже и не людоедского (по выражения НЯ), но омерзительного. Мы с НЯ пошли в консерваторию, я составляла ей кампанию, это был, кажется, – Симфонический оркестр Берлинского радио. Но концерт начался исполнением советского гимна, а мы сидели во втором или в третьем ряду. Все, хоть и без энтузиазма, но встали. А НЯ сидит, и я подумала: буду как она. Притворимся инвалидами, тем более, что НЯ и вставать-то было тяжело Но ощущение было неприятное, казалось, все на нас смотрят. И тогда она все-таки не выдержала, стала подниматься, а я ее подхватила, и чувство было у меня потом противное, и концерт запомнился только этим.</p>


«Имеет право быть пристрастной»

Часть III

Международный Мемориал

2000-е

ГУЛАГ

репрессии в СССР

Мы публикуем третью часть списка литературы о ГУЛАГе. Первая и вторая части основывались на библиографии Элен Каплан, которая практически не содержит книг, опубликованных за последние 15 лет. Восполняет пробел Ирина

Книги о ГУЛАГе. Список Элен Каплан

Книги о ГУЛАГе. Список Ирины Щербаковой

Судьба и жизнь

Человек и война

Прошлое - далёкое и близкое

Сборник работ XVI конкурса

Вторая Мировая война

армия

военнопленные

Вторая мировая война

дневник

перестройка

Генеалогические исследования и исследования истории института семьи


семья

Каждый год мы издаём сборник избранных работ лауреатов нашего конкурса не только в виде книг, но и на нашем сайте. Сейчас подошло время сборнику


<p><span class="wp-font-24">Каждый год мы издаём сборник избранных работ лауреатов нашего конкурса не только в виде книг, но и на нашем сайте. Сейчас подошло время сборнику прошлого года увидеть свет. Автор предисловия – Ирина Щербакова.</span></p>


<p>В этот сборник, названный строчкой из знаменитого <a href="http://rvb.ru/mandelstam/01text/vol_2/01versus/01versus/2_011.htm">стихотворения</a> Осипа Мандельштама, вошли лучшие из 1600 работ, присланных на исторический конкурс «Человек в истории. Россия ХХ век» 2015 года. </p>


<p>Казалось бы, давно пор изменить название этого конкурса. Ведь за прошедшие с начала первого конкурса 16 лет, память о ХХ веке уже окончательно должна была уйти в прошлое. Тем более, что в этом году в конкурсе фактически последний раз участвуют те, чья дата рождения начинается с цифр 19.… Уже целый век отделяет их от февраля и октября 1917 года, и 70 лет от окончания Второй мировой войны.</p>


<p>Главные герои многих исследований этого сборника – уже прабабушки и прадедушки, а иногда и пра-пра… Но несмотря на это, читатель сможет убедиться, что ХХ век не отпускает наших юных авторов. По-прежнему много работ посвящены не только Отечественной, но и Первой мировой и Гражданской войне, сталинскому террору – то есть событиям, где уже нет живых свидетелей, и восстанавливать их можно лишь ведя кропотливые поиски в семейных и государственных архивах.</p>


<p>Не отпускает потому, что до сих пор слишком много в этом веке непонятного, необъяснимого, трагического. Слишком много в истории семьи, города или деревни, в которых живут наши авторы, оказывается связано с событиями первой половины ХХ века, и слишком много вокруг них неразвенчанных мифов и легенд, новых и старых. Поэтому и возникает потребность что-то противопоставить этому потоку, восстановить прежде всего частную историю, человеческую судьбу и постараться это сделать объективно – без гнева и пристрастия. Нам кажется, что в приведенных ниже работах школьникам это удалось, хотя для этого и пришлось предпринять долгие поиски и пройти трудный исследовательский путь.</p>


«Что захочется, то и напишу…» (дневник мальчика из «бывших»)

Судьба чеха и его семьи в круговороте Гражданской войны и репрессий на территории Сибири

Герой или злодей?

Тобиас Вайсман: судьба человека ХХ века

«Сила веры, надежды и любви»

Сага о Щербакове

«Не торопитесь сжигать»

Мой прадед – солдат Великой Отечественной

Человек. Плен

Боль в песенных строках: песни, записанные бывшими фашистскими узниками в проверочно-фильтрационном лагере № 219 летом 1945 года

«Зачем ты, война, наше детство украла?»

«Я другой такой страны не знаю!» Страна Советов: мифы и реальность

Откуда мы будем. История моей семьи

«Иногда мы не понимаем, с кем воюем»

Я помню дни армейские…

Кто придумал «перестройку», или Жизнь работников бюджетной сферы в 1980–1990-х годах

Вырвать век из плена

Связка писем

Так и жили

Эхо главной войны

Обыкновенная биография

Сборник работ XV конкурса

история в школе

Век необычайный. Вместо предисловия Век двадцатый – век необычайный. Чем столетье интересней для историка, Тем для современника печальней, – эти строки поэта Николая Глазкова, несомненно,


<p class="rtecenter"><strong>Век необычайный. Вместо предисловия</strong></p>


<p class="rteright">Век двадцатый – век необычайный.<br />
Чем столетье интересней для историка,<br />
Тем для современника печальней,</p>


<p>– эти строки поэта Николая Глазкова, несомненно, можно взять эпиграфом к очередному, сборнику работ победителей Исторического конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век».</p>


<p>Здесь, в работах 2013–2014 года, и в самом деле собраны сюжеты и истории, охватывающие все минувшее столетие. Каждый год, когда мы ждем новых работ на очередной конкурс, нам кажется, что события ХХ века, с которым мы давно распрощались, – особенно первой его половины, – стали для сегодняшних старшеклассников уже совсем далеким прошлым. Даже профессиональным историкам трудно найти не только живых очевидцев того, что произошло 60–70 лет назад, но и новые письменные свидетельства – дневники, переписку, воспоминания. И тем сильнее нас удивили работы нынешнего года.</p>


<p>Они поражают количеством интереснейших документов, которые удалось найти, расшифровать и проанализировать нашим юным авторам. Когда вчитываешься в них, становится ясно, что интерес школьников к прошлому, даже к событиям вековой давности подогревается удивительными историями находок: тут и лежавшая многие десятилетия в старинном сундуке связка пожелтелых писем 1905–1910 годов, и сохранившиеся вопреки войнам, переездам и арестам письма молодого офицера любимой девушке с фронтов Первой мировой, и случайно найденный на чердаке старого деревенского дома крестьянский дневник 30-х годов; и другие письма – тоже девушке, только гораздо менее грамотные, почти детские, и отправленные тоже с фронта, но тридцать лет спустя, а последнее, предсмертное – уже из Восточной Пруссии…</p>


<p>Многие из использованных в работах документов трудно было не только расшифровать, но и прочитать – старинная орфография, торопливый почерк, грамматические ошибки, стершиеся буквы, непонятные слова, – но всё это преодолевает охвативший юных авторов исследовательский и человеческий интерес к событиям далекого прошлого.</p>


<p>И в самом деле – этот интерес можно понять, если вслед за ребятами вчитаться в удивительно подробные и живо написанные письма школьной учительницы из Иркутска к сестре в Париж, с описаниями не только повседневной жизни российских интеллигентов в первом десятилетии века, но и ярких сцен революции 1905 года. Глубокое сочувствие, радость и надежды, которые вызывают эти события, даже звучащее в письмах оправдание революционного насилия, создают живой образ настоящей народницы, передают общественную атмосферу тех лет. Или проследить за судьбой студента-филолога, который уходит добровольцем на Первую мировую, наблюдая по письмам с фронта, как меняется человек по мере того, как война становится всё более кровавой и затяжной. Или погрузиться в драматические события 1930 года на юге России, вчитываясь в ежедневные дневниковые записи крестьянина, из последних сил сопротивляющегося давлению власти.</p>


<p>При чтении этих и многих других документов и материалов, помещенных в сборнике, не покидает мысль о том, какой богатый материал собран и осмыслен юными авторами. Можно без преувеличения сказать, что некоторые сюжеты кажутся почти прямой иллюстрацией к прозе Андрея Платонова, Василия Гроссмана.</p>


<p>Конечно, этот век, следуя за цитатой Глазкова, такой интересный для историка, для героев большинства работ и в самом деле оказывается печальным. Это Первая мировая и Гражданская, коллективизация и уничтожение деревни, массовый террор, другая мировая война, еще более страшная и кровавая, чем Первая, плен и угон в Германию и тяжелейшая послевоенная жизнь. Все эти события не просто печальным, а самым трагическим образом отражаются на человеческих судьбах.</p>


<p>Но, наверное, неслучайно в качестве героев выбраны люди «неподдающиеся», пытающиеся отстаивать свои права, сопротивляться, насколько возможно, государственной машине – во всяком случае, выскальзывать из-под ее катка. Это крестьянин-«единоличник» из Кривой Балки, который, несмотря на постоянные угрозы и преследования, не вступает в колхоз. Это поразившая школьницу из Твери история ее прабабушки, которая после шестимесячного пребываниям в тюрьме пишет письма в НКВД, добиваясь освобождения арестованного вместе с нею мужа. Это судьба бывшего фронтовика, который чудом уцелел в страшных боях за Саур-Могильские высоты, стал учителем истории, но от тяжелых разочарований и потери надежды на то, что начнется наконец хорошая и честная жизнь, уходит в 1970-е с поста директора школы и, несмотря ни на какие уговоры, выходит из КПСС.</p>


<p>Нас часто упрекают в том, что мы специально подталкиваем школьников заниматься трагическими моментами отечественной истории. Но это, конечно же, не так. Просто наш конкурс называется: «Человек в истории», и это заставляет его участников видеть в биографиях людей не пустые формулы вроде «самоотверженного труда на благо…», а трудную и порой трагическую реальность, которую приходилось преодолевать многим людям, жившим в России в ХХ веке.</p>


<p>И, пожалуй, самое ценное в этом сборнике – сохраненная память об этих людях. Недаром автору одной из работ, уже после ее завершения, удалось отыскать потомков людей, ничего не знавших о судьбах своих предков, и рассказать им, откуда они родом. Именно это и дает надежду на то, что необыкновенный ХХ век не останется непонятым и неосмысленным.</p>


«Я... буду беспристрастной повествовательницей событий»: Опыт исторической реконструкции на основе писем иркутянки Л.Е. Литвинцевой

Первая мировая война в воспоминаниях и фотографиях

«На острых кончиках штыков Мигало солнце огоньками»

Первая мировая война в фронтовых письмах

«Строки о судьбе…»

 История плавучего храма «Святитель Николай Чудотворец», 1910–1915 годы

Храм на воде

История семьи Поверенновых. Беспамятство и память

Анализ дневника крестьянина-единоличника

«Под большим трепетом»

Хлебный Туркестан

От рассвета до заката: история умирающей деревни

Очерк тыловой повседневности

По страницам семейной истории

Он защищал Сталинград

По страницам школьного дневника Лены Левиной (1941 год)

История войны и расставания с партией

А был мой прадед ростом не велик…

35 писем с фронта — о любви и дружбе

Пишет домой война

Семейная история о жизни в германском плену

Листая прошлого страницы…

Из биографии Ирины Андреевны Дубровиной

«Жизнь была типична, трагична и прекрасна»

«Категорически, и с полной ответственностью утверждаю…» - Письма Е. И. Соловьёвой в органы НКВД

Обыкновенная биография необыкновенного человека Сергея Фомича Гаврилова

«Муравьиная жизнь»

Повседневная жизнь и профессиональная деятельность советских учителей в 1950–70-х годах

«Буквы разные писать тонким перышком в тетрадь учат в школе…»

Повседневность торфоразработок 1960-х

«И юность ушедшая все же бессмертна…»

Живые страницы армейских писем пограничника Евгения Кротова

Письмо с войны

Курлакский комсомол от рассвета до заката

Если тебе комсомолец имя...

Герой. Кто он?

Век двадцатый — век необычайный

визуальность

документальное кино

кино

свидетельства

Каждый, кто жил в ушедшую эпоху или якобы прекрасно помнит рассказ бабушки, дедушки и т. п., может претендовать и часто претендует на роль свидетеля. Но беда в том, что вне исторического

Память в эпоху её технической воспроизводимости