с. Арзгир, Ставропольский край

Научный руководитель Надежда Николаевна Малько

Много лет назад, в далеком 1876 году, нашими предками, выходцами из южных губерний Малороссии: Полтавской, Киевской, Черниговской, – было основано наше село Арзгирское, со временем переименованное в Арзгир («Арз» – имя собственное, «гир» – ручей). Село лежит на открытом месте при ручье Арзгир по балке Чограй, окруженное со всех сторон трухменскими степями. Сейчас мы называем эти степи Туркменским районом, Нефтекумским районом. Преобладающее население в их селах и аулах – туркмены. Значит, наши предки заняли самые восточные, не освоенные туркменами земли. Не хватило, видимо, у них сил, чтобы обжить их.

Сегодня население восточных районов в общей своей массе старается выстраивать свои отношения. Но довольно часто возникают конфликты, особенно в последние годы, ведь в Приманыческих степях всегда было недопонимание, недосказанность в отношении вопроса: кто же первым хозяином этих земель был? Впервые вопрос, над которым я сейчас размышляю, поднимался инспектором народных училищ Ставропольской губернии А. И. Твалчрелидзе еще в 1897 году, когда нашему селу был всего 21 год. В его исследовании под названием «Ставропольская губерния в статистическом, географическом, историческом и сельскохозяйственном отношениях» сказано: «Находящаяся ныне во владении жителей села Арзгирского земля принадлежала ранее трухменам» (в современном произношении – туркменам). Так что нам с соседями надо общаться, находить всегда общий язык, дружить. Но, к сожалению, людей, кто так бы выстраивал отношения, мало. Одним из них у нас в Арзгире был Павел Иванович Шевченко, прадедушка моего учителя Надежды Николаевны Малько по материнской линии.

Отец и мать Павла Ивановича Шевченко были в числе тех самых первых украинских переселенцев, кто вез сюда свой скарб на волах и быках и обрел в этих степях «волю и землю».

Страшный январь 1919 года в селе Арзгир

И в этой открытой всем ветрам степи стали делать из глины и соломы саман и строить из него первую хату под камышовой крышей. В ней в 1892 году и родился Павел Иванович Шевченко. Здесь же в разные годы родились его родные братья Яков и Илья и сестра Мария. Дети работали вместе с родителями, занимались хозяйством, скромным огородом-садом, продолжали перестраивать своими руками хату. Понемногу укреплялось и село: появились магазины, ярмарки, базары; односельчане развивают земледелие и скотоводство, женщины ткут холст и сукно для армяков. Появились ветряные мельницы во дворах, овчинодельные заводы, маслобойни. Возведены две церкви: Красная (из красного кирпича) и Белая (из белого камня). Подошло время – Павел Шевченко женился на девушке Галине из такой же крестьянской семьи. В 1913 году родилась дочь Дарья, в 1914 – Мария. В 1918 году родился сын Николай.

Какое страшное это было время! В январе 1919 года под натиском деникинцев «красные» спешно оставили Арзгир. Ворвавшись в село, белогвардейцы учинили казни. Они рыскали по дворам, ища тех, кто не смог уйти с отступившими. Многих раненых красноармейцев топили в проруби на пруду, пуская их под лед. Молодых, здоровых мужиков заставляли вступать в Белую армию. Павел Шевченко и взрослые братья чудом спаслись от этого.

В 1921 родился самый младший сын, четвертый ребенок в семье Шевченко – Григорий. Крестьянская родительская хата стала совсем тесной. Павел Иванович решил отделиться от родителей, начал строить свое жилье рядом с отцовским на улице Птицеводческой. Всё бы было хорошо, но от сильного удара коровьим копытом в грудь умирает молодая жена. У внучки Гали, названной так в память о бабушке, сохранилось фото тех тяжелых дней в семье Павла Ивановича Шевченко. Младшему Грише было только 5 лет.

На старших дочерей после смерти матери легла вся женская работа во дворе и в хате.

Сыновья были подростками, когда младший Григорий сказал отцу: «Веди в дом, батя, тетку Ленку Белоусыху. Она добра, диток у хозяина мэлныци нянчэ. Оны ее люблять. Хай у нас живэ». Елена Васильевна Шевченко (Белоусова) маленького росточка, мягкая, добросердечная – пошла за вдовца с четырьмя детьми, никогда ни с кем не смела браниться, добрая. За плечами – только неудавшийся брак. Спустя годы, она рассказывала о нем повзрослевшим правнучкам, а им не верилось, что такое могло быть. Оказывается, она выходила замуж, не видя жениха. Приехали в дом сваты с красивой, богато отделанной каракулевой шапкой, кланяются в ноги отцу и говорят: «Знайте: какая шапка, такой красоты и жених». Поверили все в их семье – приехала в Байчару (первое название соседнего села Родниковское), а он богатый, но подслеповат, да еще и груб. Не полюбился. Тайком сбежала к родителям. А Павел Иванович – вдовец, с четырьмя детьми, но красивый, черноглазый, курчавая шапка волос на голове, высокий. По своему характеру Павел – упрямый, самоуверенный. Каким работящим он был! С утра до вечера в хозяйстве! И Елена Васильевна была ему под стать, да еще и детей любила, заботилась о них, как о родных. Она была доброй мачехой, что бывает в нашей жизни крайне редко.

Начало коллективизации в селе Арзгир. Вступление в колхоз

В один из дней, возвратившись домой после поездки в центр села, отец объявил: «Кончилась гражданска война. Хоть поживэм!» Но прошло несколько лет и началась коллективизация. Шли бесконечные сходы сельчан, местные активисты агитировали за вступление бедняков и середняков в колхоз. Кулаков (их в селе было больше 20 человек) власти выслали.

Долго думали Павел Иванович и Елена Васильевна. Жалко свое, нажитое, выращенное в заботе, недосыпании, вести в общий двор. К тому времени семья уже крепко стояла на ногах, ведь хозяин владел кузнечным и плотницким инструментом, мастерил телеги, сани, окна, двери, табуретки. Но все-таки вступили, другого пути не было. Они в первых колхозных списках числились середняками. Погнал хозяин овец в общую колхозную отару и стал чабановать, а жена была пока с детьми дома. Трудился Павел Иванович месяцами в степи, ухаживал с подпасками за огромной отарой овец. Эта работа очень трудная, особенно зимой, когда кошары (длинные, крытые камышом сараи до 200 м) заметало в метель и пургу снегом. В те годы нередки были случаи нападения волков на отары овец. Чтобы уберечь животных от этих серых разбойников (их развелось в степи в те годы множество), на каждой кошаре чабаны содержали собак – волкодавов. Был в его работе случай, когда паренек – подпасок уснул, а старший чабан прибежал на лай собак в тот момент, когда волки пытались вылезть через лаз в крыше овчарни со своими жертвами. Огромный волкодав налетел на волка всей своей массой. Они сцепились в один клубок, терзая друг друга до тех пор, пока волк не стал хрипеть и вскоре испустил дух. Но на собаке кровоточили раны. Павел Иванович их залечил, пес еще не раз спасал от хищников людей и животных.

Иногда животных крали калмыки, и тогда приходилось их всеми правдами и неправдами возвращать даже с милицией.

«Пока работаешь в степи, горя не знаешь, а приедешь домой – страсть!»

Трудился Павел Иванович в колхозе «Красный Октябрь». «Пока работаешь в степи, горя не знаешь, а приедешь домой – страсть!» Потому он так говорил, что в селе в 1937 году разрушили церкви. В центре Арзгира разрушили «Красную» церковь. Колокольный звон от нее раздавался на десятки верст. Одна из арзгирских комсомолок подбежала к упавшему наземь колоколу и стала неистово ударять по нему каблуками туфель под одобрительные возгласы окружающих. Очень даже многозначительная сцена! После «Красной» церкви настала очередь церкви «Белой». Ее взорвали динамитом. Разрушение церквей сопровождалось преследованием в селе верующих, искоренением православных традиций. Запрещалось венчание при браке, крещение детей, празднование Рождества, Пасхи.

Сыновья повзрослели. Первым женился старший Николай на красивой, статной, неразговорчивой, очень стеснительный Надежде Кропивко. Григорий привел в родительский дом Наталью Сидоренко, светловолосую, стройную, бойкую.

Жили в семье Шевченко все вместе: и родители, и дети. Хлопот по дому много у свекрови и невесток, но Елена Васильевна никогда никого не обижала, не обделяла. У Николая родились три сына – погодки: Иван, Владимир, Василий, а у Григория – дочка Галя. Жили все вместе. Елена Васильевна в то время уже работала на колхозном птичнике. В хате оставались невестки с внучатами. Павел Иванович очень их любил. Баловал хотя бы в те редкие дни, когда приезжал с кошары домой. Долгие годы на самом толстом бревне сволока (потолка) оставалось вбитым железное кольцо, к нему крепилась люлька (колыска) для младенцев. В ней засыпали под ласковую колыбельную песенку бабушки Лены и внуки, и правнуки.

Начало Великой Отечественной войны. Проводы сыновей на фронт

Собирались строить старшему сыну новое жилье. Но началась война. Николая и Григория призвали в ряды Красной Армии в июле 41-го. От порога родной хаты всей семьей шли пешком: родители, сестры, жены с малыми детьми на руках. На окраине села, на дороге, ведущей в сторону города Буденновска, собралось много людей. Павел Иванович, спустя много лет, вспоминая эти дни, рассказывал внучкам о том, что перед призывниками выступил военный комиссар и говорил о положении на фронте. Потом была дана команда отправляться. Подъехали конные подводы. Долго стояли все провожающие, никто не тронулся с места, пока подводы не скрылись за горизонтом.

Настали в семье месяцы ожидания весточек с фронта. Первое письмо с фотографией пришло от сына Григория осенью 1941, из которого узнали, что он служит на флоте. А вскоре пришла похоронка на сына Николая: «Погиб на Крымском перешейке». Остались сиротами сразу трое детей. Второе письмо от Григория с фотографией семья получила в 1942 году. На ней он удалой, настоящий моряк. Но война оборвала и его жизнь. 4 февраля 1943 года краснофлотец Шевченко Григорий, служивший на Черноморском флоте, пропал без вести.

Полгода оккупации в Арзгире

Оккупацию фашистами села Арзгир братья И. А. и П. А. Пасько описывают так.

Конец июля – начало августа 1942 года. Уже было ясно, что вот-вот немцы войдут в Арзгир. (Жители каждый день слышали по радио сводки с фронта). С западных районов Ставрополья через Арзгир на восток двигались отары овец, гурты крупного рогатого скота, эвакуировалась техника. В один из вечеров на улице Розы тишину нарушили громкое блеяние овец и людские голоса. Со стороны выгона (так называлась степь за селом) шли одна за другой отары овец. Они поднимали такую пыль, что жители с трудом различали фигуры чабанов, телеги, груженные чабанским скарбом и больными, измученными долгой дорогой овцами. Животных гнали, чтобы мясо не досталось врагам. Некоторые овцы от истощения и зачервленности не могли двигаться, падали наземь. Чабаны поднимали их и клали на телеги, в которые были впряжены волы или лошади.

Телеги были почти уже до отказа загружены, некоторые из чабанов обращались к жителям с просьбой забрать себе – ведь в хозяйстве пригодятся! – падающих от усталости животных. И люди брали обреченных животных. Одни старались выходить, другие сразу их резали, ведь в войну с продуктами в селе было несладко.

Бежали с запада на восток и люди, в частности еврейской национальности. Они квартировали за мизерную цену, а чаще бесплатно во многих арзгирских семьях.

В первых числах августа 1942 года над окраинными улицами, в том числе и над домом Шевченко, раздался громкий гул. Самолет с черным пауком на фюзеляже низко пролетел над дворами, а 15 августа 1942 года улицы Арзгира наполнились рокотом мотоциклов, автомашин с пушками на прицепе, чужими гортанными криками. С первых минут фашисты начали хозяйничать в селе. Открывали ворота и заезжали во дворы, которые облюбовали. Со дворов немцы уводили крупный рогатый скот и забивали на мясо. В последующие дни забрали всю оставшуюся живность: гусей, кур, уток.

Фашисты принесли с собой не только грабежи, но и сотни смертей. В один из сентябрьских дней 1942 года согнали со всех дворов более трехсот граждан еврейской национальности – стариков, женщин, детей. Их построили в колонну и повели к самому глубокому оврагу в полутора километрах от села, приказали раздеться, сложить одежду. Начался расстрел. Жертв подводили к оврагу и ставили лицом к нему.

Немцам и их местным пособникам (в Арзгире было около 70 полицаев) удалось арестовать и убить 11 юных участников «Арзгирского партизанского отряда». После войны их тела были перезахоронены в братскую могилу возле нашей Арзгирской средней школы № 1.

Возможно, число жертв среди арзгирцев было бы больше, если бы немцы в селе задержались. Как свидетельствовали наши ветераны, местной полицией были составлены списки около 300 семей, родственники которых служили в армии, находились в партизанах, являлись коммунистами, комсомольцами, занимали руководящие посты и были эвакуированы вглубь страны.

Но в первых числах января 1943 года с севера, со стороны Калмыкии и Сталинграда, всё явственнее стала слышаться канонада советской артиллерии. Немцы, опасаясь окружения, спешно покинули Арзгир и окрестные села. Это было 13 января 1943. Наверное, символично, что сегодня, когда я создаю эту работу, с того памятного для односельчан дня исполняется ровно 75 лет. Уходя, фашисты взорвали мельницу, находившуюся в центре Арзгира. Всё это пережила и семья Шевченко.

Немцы ушли, забрав все съестные припасы. В пищу шло всё, что могло утолить голод: макуха (жмых), весной репа (топинамбур). Самые бедные семьи, оставшись без кормильцев – отцов и сыновей, – для еды готовили оладьи из мельчайших зернышек колосьев тонконога (сладковатой степной травы). В начале лета зацветало самое выносливое дерево для нашего арзгирского раздолья – акация. Из его цветков, а они довольно сладкие, тоже готовили лепешки. Так и выживали.

У Павла Ивановича в семье была ступа, в ней толкли припрятанное от немцев зерно ячменя. Из этой муки делали оладушки. А в семье дочери Марии и зятя Андрея было «жорно» (ручная мельничка), оно представляло собой два вытесанных из камня жернова, положенных друг на друга, верхний из которых вращали вручную, с помощью встроенной в него ручки. Из полученной муки можно было сварить «будан» (похлебку) или галушки. По весне, едва таял снег, вдовы со своей детворой шли «выливать» сусликов. Выходили с ведрами на выгон, в степь. Зачерпывали ведром талую воду из лужи и лили в сусличью нору. Через некоторое время из нее вылезал мокрый зверек, худой после зимней спячки. Шкурки сусликов сдавали заготовителю, получая за них какие-то копейки.

В первую послевоенную голодную весну многие арзгирчане впервые поехали в Ногайские степи к ногайцам и туркменам, куда немцы не успели дойти. Павел Иванович тоже туда ездил, менял оставшуюся одежду на муку, картошку. К тому же у него была своя лошадка, она сохранилась в Приманыческих степях, где он с отарой колхозных овец находился в месяцы оккупации села немцами. Несколько раз, бросая кошару на подпасков, пешком, тайком, ночью приходил в Арзгир (почти 27 км), с кусками замерзшего мяса. Надо же было поддерживать оставшихся дома жену, невесток, внучат.

Война оставила в нашем селе много калек, обездоленных. Крайняя нужда заставляла их попрошайничать. Часто в окна землянки семьи Шевченко стучал и просил жалобно милостыню мальчик. Голова его была завязана женским платком, а поверх нахлобучена облезлая шапка. Елена Васильевна всегда выносила ему лепешку или кусок пышки. И потом, входя в комнату, говорила домашним: «А может, и наших Ваню и Гришу, пропавших без вести, кто-то поддержит, покормит». Она верила и надеялась, что сыновья живы, еще придут с войны. В Арзгире были случаи, когда возвращались даже те, на кого приходили похоронки.

Непомерные налоги – издевательство над крестьянством

Спустя много лет бабушка Лена рассказывала, как наша родная власть издевалась над крестьянством. Сельчан, только что обобранных и униженных оккупантами, стали облагать непомерными налогами, не давая людям продыху. Каждый двор обязан был выплатить налог: сдавать какое-то количество мяса, молока, яиц. Облагали налогом все фруктовые деревья, даже еще не плодоносящие. А ведь в наших засушливых степях ничего не растет без воды, а ее из копаней ведрами с коромыслом на плечах надо носить. Возможно, такое поведение властей и спровоцировало жестокое поведение хозяев садов по отношению к мелким воришкам, голодным пацанам. Елена Васильевна рассказывала о том, как соседка вилами проткнула бок мальчишке, десятилетнему сироте. Он залез в ее сад за яблоком. Ночью она сбросила его в пруд, где он захлебнулся. Тетке той дали 7 лет заключения, вышла намного раньше. Без волнения бабушка не могла рассказывать об этом, всегда говорила: «Как можно пожалеть яблоко для голодного дитя?»

Еще шла война, когда старшая невестка, вдова Надежда с тремя мальчиками решила уехать к родителям в совхоз Каменнобалковский Благодарненского района. Там нашлось ей место на ферме. Очень трудно было ей одной, но детей она вырастила. Иван, Владимир, Василий встали на ноги, получили образование, создали свои семьи. И невестка Надежда Никифоровна Шевченко, никогда после не выходившая замуж, и внуки, и правнуки (их родилось шестеро) поддерживали с дедушкой и бабушкой добрые отношения. Невестка всегда называла родителей «Батя» и «Мама» в поздравительных открытках. «Батя, мы на Вас никакой обиды не держим. Видно, такая наша судьба», – говорила невестка Надежда Никифоровна.
Одна из правнучек Нина Шевченко, приехав в гости, осталась в Арзгире у прадедушки и прабабушки Шевченко. И жила у них с 1963 по 1968 год. Не хотела уезжать с родителями и ходить в детский сад. Нина и сейчас крепче всех поддерживает родственные отношения.

В конце войны и младшая невестка, вдова Наталья, решила уйти. Пыталась создать новую семью. Взяла с собой четырехлетнюю дочку Галю, но та в один из вечеров, весной, пришла сама с котомкой своих вещичек без разрешения матери к дедушке и бабушке со словами: «У вас пышечки вкусные, а у них колючие, из травы». И расплакалась. Оставили Галю жить у себя, да и невестка не настаивала, ей кормить ребенка было нечем. Судьба забросила Наталью в Курский район Ставропольского края, где она создала еще одну семью, родила сына Владимира.

П. И. Шевченко спасает жизнь молодой арзгирчанки и получает сильное обморожение

После войны Павел Иванович еще работал чабаном в колхозе «Красный Октябрь» до тех пор, пока не подорвал свое здоровье. А случилось вот что. 10 января 1950 года (внучка Галя это запомнила на всю жизнь) погода была хорошей, зимней, морозной. И вдруг после обеда разыгрался снежный буран, село накрыла белая пелена, абсолютно ничего не видно. Бабушка Лена, забежала в хату со словами: «Пиднявся страшный шурган! Свита билого ны выдно! Як же там, в степи, наш дедушка?»

Двое суток бушевала снежная стихия, сопровождавшаяся резким понижением температуры. Хаты в селе занесло снегом до самых крыш. Откапывались жители села целую неделю. Как стало известно позже, десятки людей, которых стихия застигла в пути, в степи, особенно чабаны, погибли или получили обморожение. А количество замерзших овец исчислялось десятками тысяч голов, потому что животные находились вне кошар на подножном корму, полыни. Зимы в наших степях в основном мягкие, теплые. К внезапному бурану никто не был готов. Гнал свою отару, пока мог, Павел Иванович вместе с девушкой-арбичкой Галиной Приходько (она была поваром в чабанской бригаде). В открытой степи они шли и шли, он не давал ей падать, садиться от усталости. Замерзающие, хотя оба были в «кужухах» (овечьих тулупах), они дошли до совхоза другого района. Павел Иванович долго лечился от обморожения, он не любил об этом говорить. Все это внукам и правнукам рассказывали Елена Васильевна и женщина, которой он не дал замерзнуть. А еще, потеряв здоровье, он не получал пенсии по инвалидности до 60 лет. Жил только своим хозяйством и никогда ни на кого не жаловался.

Годы учебы внучки Гали в школе. Бедственное положение сельских детей – сирот войны

Внучка Галя пошла в школу. У нее была одежда и обувь, в отличие от многих ее одноклассников и сверстников. Многие ребята ходили в школу босиком в теплое время года, а с наступлением холодов прекращали посещение занятий. Один мальчик вынужден был обувать изношенные женские туфли на высоком каблуке. Еще одному ученику (он учился лучше всех) учительница принесла старые протертые валенки, он дырки заткнул тряпками, скрепил все это проволокой, так и ходил до весны. Не хватало в школе всего: учебников, бумаги, чернил, карандашей. Приходилось детям писать на газете, а чернила делать из сока паслена или из сажи (копоть из печных труб размешивали горячей водой).

Учебу внучки Гали успешной назвать нельзя, знания ей не давались. Когда закончила 4 класса, дедушка сказал и в шутку, и всерьез: «Овец научилась считать и хватэ». Стала помогать бабушке и дедушке по хозяйству.

Дети пытались работать на уборке хлопка. Его в послевоенные годы выращивали во всех колхозах Арзгира. Женщины и подростки вооружались полотняными сумками, брали с собой сухой паек и шли в поле, иные добирались на колхозных машинах. Работали там почти до вечера, собирая в сумки коробочки хлопка, а затем снося их в большие вороха (горки). Эти осенние дни были холодными, сыпал снежок. Все, посиневшие от холода, заходили погреться в бараки из камыша. Пили теплую воду. Выберут колючки из носков и опять – за работу. На ногах у детей сшитые сапожником дядей Мишей Осьмаковым «чарлестоны» (легкие сандалии). Очень сильно мерзли и женщины, и дети. А парторг колхоза, который приехал их подбадривать, был в полушубке и в валенках. После его призывов девчата, в заплатанных фуфаечках, в ботиночках, утопая в снегу, посиневшими руками доставали хлопковые коробочки, наполняя ими сумки, – хлопок нужен стране. Тогда они, молодые, отделывались лишь кашлем да чирьями (нарывами) на теле.

Семьи, у которых на ужин никаких лепешек не было, брали домой оставшиеся семена хлопка после его первичной переработки (а ее тоже производили в Арзгире на небольшом заводике). Семена эти жарили и грызли – вот и ужин…

Через несколько лет после войны, в дни отпуска, Павел Иванович впервые поехал торговать мукой в Астрахань. Оттуда он
привозил в корзинах – виноград, в мешках – картофель, горох, семечки, огромные арбузы, дыни!

Павел Иванович с Еленой Васильевной поправили свое хозяйство. У них было 2 лошади, справных, ухоженных, 2 коровы. Бабушка и соседки по утрам сдавали молоко приемщице в колхоз. Туда его принимали по мизерным ценам, поэтому довольно часто Павел Иванович отправлялся вместе с внучкой Галей в туркменские аулы Эдельбай и Башанта. Излишки домашней сметаны и масло они продавали там. У них уже были постоянные покупатели. Высокого сорта мука от арзгирских мельниц всегда там была в цене. Часто своим друзьям к их национальным праздникам они отвозили по целому мешку бубликов. Бабушка Лена вместе с внучкой так мастерски их выпекала. Все фрукты из сада-огорода дедушка тоже возил туда в качестве гостинца детям (в Башанте до 2000-х годов была привозная вода, фруктовых деревьев нет никаких и сегодня, кругом одна степь).

Внучка Галя помнит, как однажды сразу несколько туркменских женщин и один мужчина из Башанты приехали в Арзгир на базар и остановились у них перед отъездом домой. В хате было так шумно и необычно от их интересных разговоров, ярких шелковых одеяний.

Внучка помогала Павлу Ивановичу на лето отгонять своих овец в Башанту. Там они паслись в отаре его хорошего знакомого за приемлемую плату. Дедушка как-то отправил ее, еще подростком, на лошадке с грузом в телеге одну в Башанту по своим делам. Случайно там она попала на туркменскую свадьбу. Запомнила, как ее встречали, угощали, даже как танцевать приглашали в круг. Единственным понятным словом в речи окружающих было «Шевченко». Без всяких происшествий она возвратилась домой.

На всю жизнь Галя запомнила приход в дом дедушки оборванного, полуслепого, больного старика-туркмена. Удивленно смотрела на дедушку и бабушка Елена Васильевна, но тот смущенно сказал: «Вин безродный. Сыдыть возле магазина, просэ мылостыню. Мини жалко. Хай у нас в летней кухни живэ». Так и жил несколько лет. Бабушка кормила его, он помогал что-то делать по хозяйству. Соседи нажаловались властям. Те приехали, посмотрели и уехали.

Незаметно повзрослела внучка. Для нее ничего не жалели. Совсем не похожа она на этой старой фотографии на сельскую девушку. Наряд ей привез Павел Иванович из Астрахани, баловал Галю. В то же время по характеру дедушка был строгим, без разрешения она гулять с девушками никогда не ходила.

1 марта 1959 года Галина вышла замуж за толкового, работящего парня Николая Бурбу. Свадьбу гуляли по всем правилам: и гильце носили, и шишки из сдобного теста пекли. Зять дедушке и бабушке нравился. Внучка ушла жить в семью мужа, а когда молодые решили строить свое жилье, помогали им. Родились у внучки Галины дети: дочери Надежда, Наталья, Ирина и сын Алексей. Правнукам Павел Иванович и Елена Васильевна всегда были рады, помогали нянчить, покупали гостинцы. Ждали их к себе в гости и в будни, и в праздники. Любили угощать их всякими вкусностями.

Особое отношение в семье П. И. Шевченко было к православным праздникам. Помнят правнучки, как в Рождество бабушка Лена берет глечик, переворачивает его донышком вверх и на него устраивает каганец (самодельную свечу). Подняла на припечек – светло стало.

Наставила бабушка Лена в Рождество узких селедниц с икрой и балыком (дедушка недавно приехал из Астрахани), несколько блюд с пирожками разной начинки. В центре стола – неизменная кутья из отварного пшеничного зерна с медом и взвар из сушеных фруктов. Горят, потрескивают рождественские свечи возле иконы.

Ждала бабушка праздника, закармливала гусей, переживала: готово ли белое, как сахар, сало с толстой розовой прослоечкой, покупала к сочельнику свечей на стол. За вечерей усядутся вокруг все: и внуки, и правнуки, и дедушка Павло скажет: «Ну, кто за ужином чихнет, получит в подарок славную телочку или курдючную ярочку!».

Перед Пасхой бабушка постничала и дедушку ругала за то, что соленое и копченое мясо вносил в хату на стол из погреба. Правнучкам Наде и Наташе тоже, как и дедушке, хотелось чего-то вкусненького, они тихонько лакомились, а бабушка делала вид, что не замечает, не ругала.

В пятницу, на страстной неделе, и почти всю субботу поста не позволялось заходить в хату. Упаси Боже отворять двери и окна – застудишь тесто! В день выноса плащаницы бабушка всех просила не есть до тех пор, пока не кончался обряд в церкви. Управившись в хозяйстве, они пораньше ложились спать, чтобы не прозевать пасхальной заутрени в церкви (после войны была реставрирована не до конца разрушенная пристройка к Красной церкви).

Бабушка Лена заранее готовила плетеную корзину (ее дедушка привез из Астрахани именно для этого случая) со всякой снедью, а в центре, на вышитом полотенце, устанавливалась самая высокая пасха (так в Арзгире называют куличи). Всё это везли с дедушкой в церковь освятить.

Помнят внучки, как с бабушкой тихими шагами входили в церковь в большие праздники: на Вербное воскресенье, Пасху, Яблочный Спас. Над головами дрожал всегда особый, теплый, скорбно-зовущий свет. Казалось им: святые невесомо летали в расписанных небесах. Звонили колокола, пронзительнее всего напоминая о заветах прадедов, терпении и вере…

Придут из церкви. Только внучатки на порог, бабушка Лена на стол – миски со сметанкой свеженькой. Не успели оглянуться – она уже выловила плетенкой из чугунка вареники и тут же ставит перед ними.

Вспоминают это правнучки с улыбкой и кажется им: вот бабушка Лена уже со всеми делами по хозяйству справилась, и коров подоила, и в стадо выпроводила, подгоняя хворостинкой. Сейчас борщ к обеду варит, ароматные пышки состряпает. С вареньем вишни-шпанки – оно такое объеденье!

Не любил Павел Иванович отмечать День Победы. Внучка Галя приходила из центра села, рассказывала о празднике, а дедушка молчал, а потом тихо говорил: «Я, Галя, двух сынив на войни потиряв. Яка мини радость? Все во мне отвердело, запеклось, и слез ныма. Есть только горе».

Не имели дедушка и бабушка Шевченко в 70-е годы телевизора. Просто не хотели покупать: «Он нам не нужен. Лишний шум. Есть люди и газеты. Они все расскажут».

Что помнится внучкам и правнучкам о доме?

С первой минуты их прихода дедушка говорил: «Олэна, готовь на стил!» А ей не надо было и напоминать. Она приподнимает ажурное тонкое белое полотенце – самое вкусное и свежеиспеченное уже перед детьми. Пампушки с повидлом, кисель малиновый, разлитый в большие тарелки, холодненький, уже застывший, стоит на большом деревянном столе в сенях, пироги с разной начинкой. А еще на этом же столе лежали огромные румяные караваи. Корочка на них блестит, отливает желтоватым, коричневым, розово-румяным цветом. В этом дворе внуки никогда не были голодны, но крутятся возле стола в сенях со свежеиспеченным хлебом, и бабушка отрезает Наде и Наташе по большой краюхе, трет чесноком с солью.

Зимой Надя и Наташа любили ночевать у бабушки и дедушки на русской печке с лежанкой. Печь служила зимой как для отопления, так и для приготовления пищи. Топили ее соломой, кураем, «полынем» или объедьями (остатками корма от скота) – когда было не очень холодно. А в холода и во время выпекания хлеба – топили кизяками (собранным, смоченным, утрамбованным, ровно лопатой порезанным, высушенным навозом после коров и овец).

Около печи стоял рогач (по-русски ухват) – длинная деревянная рукоятка с металлической рогаткой на конце, которой бабушка Лена захватывала и ставила в печь чугунки и горшки. Еще она ловко орудовала чаплийкой (по-русски сковородником) деревянной рукояткой с укрепленной на конце лопаточкой с крюком для захватывания сковороды.

Посередине комнаты стоял деревянный обеденный стол, покрытый голубой клеенкой. По обеим его сторонам находились длинные лавки, покрытые ковриками, вязанными бабушкой Леной. Пол в первой комнате – деревянный, неокрашенный. В углу установлена широкая обычная железная кровать, покрытая лоскутным одеялом. Им его подарили приятели из аула Башанта. Во второй, средней комнате, стояла тоже широкая железная кровать, но спинки ее «быльца» были красивее, чем у первой. Высоко взбитая перина покрыта жаккардовым покрывалом, сверху стоят пышные подушки с белоснежными тюлевыми накидками. Вся комната выбелена до нежной голубизны известью. Окна выкрашены нежно-салатовой эмалью. На стенах фотографии родных в застекленных рамках, яркие вышивки с изображением самых различных цветов, букетов. Бабушка Лена в молодости много вышивала нитками «мулине», а позже всегда вязала в свободную от домашних хлопот минуту. Это умение вышивать передалось и внучке Галине Григорьевне и правнучке Наташе. На деревянном, окрашенном коричневой эмалью полу лежали яркие длинные коврики. Их бабушка-хозяюшка связала крючком. Перед Пасхой они легко стирались, сушились. На окнах – ажурные белые до голубизны занавески, так как бабушка их после стирки опускала в подсиненную холодную воду. Двери, ведущие в третью комнату (бабушка называла ее «холодной»), были со стеклянным проемом. Эти двери имели какой-то особенный скрип. Его бы внучка Надя узнала спустя 40 лет из сотни разных скрипов. В каждый свой приход она вытирала в хатах пыль и просила у бабушки разрешения зайти в эту чудную комнату с тремя большими окнами. На них висели дорогие тюлевые занавеси. Таких Надя не видела ни в одном доме своих одноклассников, родственников, соседей даже в 80-е годы. В одном углу стоял черный высокий шифоньер. В другом углу – красивейшая кровать в пышном убранстве. Из дерева – и черный высокий комод между окнами, покрытый огромной, вязаной крючком тончайшей белоснежной салфеткой. На ней стояли изящные белые фарфоровые фигурки. Они до сих пор хранятся у Надежды Николаевны. Все это в Арзгире нельзя было купить. Дедушка Павел Иванович привозил из Астрахани, куда много раз ездил торговать мукой, зерном.

В каждой комнате семьи П. И. Шевченко висела икона. В средней, в святом углу, стоял стол, рядом с ним «ослон», «ослинчик», так называли небольшую лавку. На столе, под иконой, вечером, особенно в большие праздники, горели свечи, а перед ними стояли две фотографии сыновей: Николая и Григория, погибших в Великой Отечественной войне. В этой же комнате, на сволоке (потолке) осталось железное кольцо, к нему когда-то крепилась люлька для младенцев, в ней засыпали и дети семьи Шевченко, и внуки, и правнуки.

Утро у дедушки с бабушкой начиналось в 4 часа, еще ночью. Оба были очень трудолюбивыми, экономными. Вот от этого и был достаток в семье.

В подростковом возрасте Надя слышала о прадедушке такие слова: «крепкий хозяин», «единоличник» и даже «кулак був твий дид». Теперь она понимает: трудолюбивым, своенравным, сильным человеком на этой земле он был. С очень независимым характером. Он был колоритным, ярким, расторопным человеком. «Жить надо, диты, тилькэ своим умом», – говорил прадедушка.

Павел Иванович часто курил самокрутку из старых газет, начиненную махоркой или табаком – самосадом, который сами и выращивали. «Табачок» – ласково называла бабушка приютившееся растение в конце сада-огорода, прямо по-над загатой (так назывался вал, который выполнял роль ограды). Это была полутораметровая насыпь из спиленных веток, колючек, курая, острой колючей проволоки только со стороны степи, а между соседями был невысокий земельный вал. Правнучки иногда переглядывали через него и видели разницу с огородами соседей. Бабушкиным трудом в огороде они гордилась и при возможности старались ей помогать.

Питьевую воду брали из копаней (колодцев), которые были выкопаны вдоль Чограйской балки еще первыми переселенцами в 1876 году. Вода в них была чистой, как слеза. Дедушка на лошадке, запряженной в телегу, привозил бочками воду домой. Лишь в середине 50-ых годов в селе появилась водопроводная сеть.

Самая большая копань есть и сейчас, но ее давно никто не чистил. Нет надобности, хотя воду из нее брали еще до середины 80-х годов, пока во многих семьях были в хозяйстве коровы. Вокруг копани было «тырло» (место, где в полдень отдыхало стадо коров). Правнучки с бабушкой ходили поить туда своих коровушек и встречать вечером «череду» (стадо).

Особенности речи семьи Шевченко

Семья Шевченко, как и большинство семей в Арзгире, была носительницей малороссийского наречия до середины ХХ века. Все это является доказательством того, что они были потомками переселенцев из Украины (Малороссии).

Внуки никогда не слышали, чтобы Павел Иванович и Елена Васильевна ругались. Вместе они прожили 55 лет. Иногда дедушка отчитывал бабушку так смешно: «Сидит она, семечки лускает! Ой, не дай, божья матерь, жениться потому, шо вареников хочется».

Внучка Галя вспоминает, как бабушка бурчала (ворчала) на торопящегося дедушку: «Куда спешишь? Ой, нетерплячка тебя гонит. Возьми холодненького сальца с зеленым лучком на завтрик». И перекрестит нас на дорожку. Она рассказывает, что дедушка Павло мог сказать при случае про непорядочного человека крепкое русское словечко, но при ней, внучке, выросшей на его руках, – никогда!

Еще одна деталь в воспоминаниях Галины Григорьевны о Павле Ивановиче привлекла мое внимание. Когда вечерами отпускал он внучку с молодежью петь песни, пошептаться о своих девичьих заботах, то приговаривал: «Смотры, будь осторожна, всяких шалопутов обходь стороной». Что слово «шалопут» означало в его речи? Откуда взялось слово «шалопут»? На мой вопрос не ответил никто из взрослых. Только некоторые допускали, что речь идет о чем-то или о ком-то плохом. Снова открываю книгу А. И. Твалчрелидзе «Ставропольская губерния в статистическом, географическом, историческом и сельскохозяйственном отношениях». В разделе «Вероисповедание» он пишет: «Жители села Арзгирское православного вероисповедания. 15 семей принадлежат к секте шалопутов. Число последователей этой секты с каждым годом уменьшается». По тому, что этим словом П. И. Шевченко называл глупого, дурного человека, который может встретиться внучке, ясно, как он относился к секте. Сейчас такой секты в Арзгире нет. А слово осталось жить.

До глубокой старости в семье Шевченко трудились, держали уже небольшое хозяйство. Заботились друг о друге до последних дней. Павла Ивановича не стало в августе 1981 года, а Елена Васильевна прожила без него еще три года.

«Трудолюбие они привили мне с детства, – вспоминает Галина Григорьевна, – хотя и к подружкам погулять часто отпускали. Без разрешения я не уходила никогда». Всему домашнему женскому промыслу она научилась у бабушки Лены. Всю жизнь сама держала хозяйство, а теперь так хочется, чтобы внуки и правнуки тоже любили животных. И внучка Галя, и ее дочь Наталья Бурба умели великолепно вышивать, выпекать вкусные караваи и пироги. И этому тоже они научились у Елены Васильевны Шевченко.

В семье правнучки Надежды Николаевны Малько (Бурба) хранятся те старенькие фарфоровые фигурки, которые радовали хозяев и всех гостей, входящих в самую нарядно убранную комнату в землянке Павла Ивановича Шевченко. Теперь Надежда Николаевна уже знает: эти старенькие, изрядно потертые, фарфоровые изделия появились в семье Шевченко в начале 50-ых годов. Они являлись для Павла Ивановича и Елены Васильевны олицетворением желания жить уютно, культурно. «Их кто-то с душой создавал, а мы любуемся», – говорила бабушка. Это любование у правнучки переросло в коллекционирование фарфоровых фигурок и синей стеклянной посуды только от Гусевского хрустального завода.

Внучки Галина Григорьевна и Раиса Андреевна до сих пор в своих небольших садах заботливо ухаживают за яблоневыми деревцами с маленькими райскими яблочками. Они из сада дедушки Шевченко. Нет среди всех родственников ни одной семьи, в которой бы женщины не увлекались цветоводством. Но самое главное в том, что вместе с фотографиями, дорогими сердцу предметами быта все родные хранят память о дедушке и бабушке. Они знают, что самой лучшей памятью о них будет поддерживание родственников добрых отношений, взаимовыручка, готовность помочь в трудную минуту.

В чем корят себя потомки Павла Ивановича Шевченко? Что не успели сделать при жизни стариков? И на эти мои неудобные вопросы они ответили.

К глубокой старости Павел Иванович и Елена Васильевна ждали большего внимания к себе, а у молодых были свои заботы: учеба детей, женитьба детей, проблемы с жильем. Не всегда получалось у внучек и правнучек добежать ежедневно вечером и помочь в чем-то по дому. Телефонов ни у кого не было – узнать, как они себя чувствовали в тот или иной момент, не было возможности. А сейчас в этом себя корят. Но вот это чувство укора по отношению к самим себе и заставляет меня их уважать: они привыкли работать, все отдают себя любимому делу, они душевные люди, а при таких человеческих качествах характера они всегда будут находить в себе недостатки и думать, что что-то недоделали, в чем-то не помогли своим старикам Шевченко.

Эдуард Чернышов

«Он жил, не жалея для прохожего не то что упавшего яблочка, даже целой корзины райских плодов»: История семьи Павла Ивановича Шевченко