Филолог, критик, автор статей о детской литературе.

Ольга Канунникова

Как репрессированный поэт воскрес в пьесе своего друга

литература

1930-е

литература для детей

репрессии в СССР

Подружившись в молодости, Евгений Шварц и Николай Олейников в конце 20-х оказались в ленинградской «детской редакции» Маршака, тогдашнем прибежище вольнолюбивых и талантливых литераторов. Они

Обыкновенное чудо Николая Олейникова

Ольга Розенблюм

aaca72ea-0d53-431a-baa0-16884aeaf4fdw1597nr1st

«Гости» и хозяева, или Недавнее прошлое в метафорах 1954 года. Памяти Леонида Зорина

оттепель

театр

31 марта 2020 года на 96-м году жизни скончался Леонид Зорин — советский писатель и драматург, наиболее известный широкой публике как автор сценария к

«В пьесе нарушена специфика драматургии…»

Вильгельм Дросте

Как школьная программа в Венгрии становится более праворадикальной

Венгрия

историческая память

Школьная программа по литературе влияет как на историческую память людей, так и на их гражданское сознание, поэтому неудивительно, что многие государства не могут устоять

Школьная программа по литературе влияет как на историческую память людей, так и на их гражданское сознание, поэтому неудивительно, что многие государства не могут устоять перед соблазном манипулировать ей в своих целях. Недавно в Венгрии, которую уже 10 лет возглавляет премьер-министр Виктор Орбан и его национал-консервативная партия «Фидес», приняли новый учебный план. В нем существенно сократили число часов на литературу, но при этом добавили в нее авторов праворадикальных и антисемитских взглядов. С другой стороны, в нее не попал, к примеру, недавно умерший Имре Кертес, единственный венгр-лауреат Нобелевской премии по литературе.  
Публикуем перевод <a href="https://www.sueddeutsche.de/kultur/lehrplaene-in-ungarn-der-neue-kanon-1.4823882">статьи</a> Süddeutsche Zeitung о том, как изменился венгерский литературный канон и какова общественно-политическая подоплека этих изменений.


Перевод: Наталья Колягина


<h2>Петер Эстерхази оставлен для факультативов, изучение антисемитских авторов обязательно. Новый учебный план в Венгрии</h2>


В конце января в Будапеште был представлена новая образовательная программа, учебные задачи в которой вполне сознательно ориентированы на прошлое. Самые важные ценности – укрепление христианской семьи, национальная венгерская идентичность, защита отечества (не только вооруженная). Потому не удивительно, что круг обязательного чтения, традиционного для венгерских школ, который и до новой программы был чрезвычайно подробным и даже избыточным, будет расширен при общем уменьшении часов на литературу.скорее


Теперь в круг обязательного чтения включены авторы, которых многие учителя считают невозможными для школьной программы из-за их близости к фашизму или антисемитских взглядов. Ференц Херцег (1863–1954), Йожеф Ньиро (1889–1953) и Альберт Васс (1903–1998) – вот герои литературного канона правоэкстремистского венгерского популизма, и все они происходят из районов, которые Венгрия потеряла после Первой мировой войны. Обращаясь к ним, можно культивировать или восстанавливать великовенгерский патриотизм, впрочем, можно вести и критический разговор о ранах прошлого. Окончательный выбор остается за учителями. 


За последние 30 лет в венгерском педагогическом образовании стали крайне популярны праворадикальные установки. Иногда адепты этих идей устанавливают новые образовательные директивы. Но несравненно более примечателен протест, идущий изнутри преподавательской среды. Многие учителя делают записи в социальных сетях и с щитом перед грудью отстаивают свои принципы, заявляя, что не намерены вести преподавание фашистских авторов.


Писательские объединения и кафедры венгерской литературы, известные школы и педагоги, ассоциации учителей, ученики и родители организуют публичные акции протеста, но, как и в других ведущихся спорах об облике венгерской культуры, есть опасение, что государственная власть не готова к диалогу и самокоррекции. При этом заметно, что многие консерваторы, добросовестные верующие и обеспокоенные патриоты все больше стараются дистанцироваться от государственных нападок на культуру.


<h2>В борьбе за список обязательного чтения обостряется политическая напряженность</h2>


Так, недавно консервативные академические круги оказали отпор государственной попытке исключить несколько исследовательских институтов из Венгерской академии наук. Они четко дали понять, что стремление к абсолютной государственной власти не имеет консервативной, христианской или патриотической подоплеки. Так что правительство теряет все больше и больше симпатий среди людей, которых оно всегда считало своими. 


В борьбе за школьное обязательное чтение обостряется политическая напряженность, которая остро чувствуется в венгерском обществе. Современная литература не попала в новую школьную программу на том основании, что о ее ценности пока рано судить. Ушедшие венгерские классики ХХ века, Имре Кертес и Петр Эстерхази, имеющие мировую известность, тоже не попали в школьную программу.


Не удивительно, что исключен Эстерхази, умерший в июле 2016. Он до последнего вздоха высмеивал систему Орбана со всей мощью своего литературного таланта. Но отсутствие Имре Кертеса вызывает удивление, поскольку венгерское правительство делает сейчас все возможное, в том числе тратит огромные деньги, чтобы получить права на его наследие.


Сам Орбан не мог пропустить похороны Кертеса в апреле 2016 г. Единственный венгерский нобелевский лауреат по литературе, безусловно, входит в его коллекцию символов национального масштаба. Но ему пришлось выслушать критические слова тяжелобольного Петра Эстерхази у открытой могилы.


Согласно доступным сейчас уточнениям к учебной программе, Эстерхази и Кертес включены в факультативные занятия, причем речь только о текстах, написанных до 1989 г. Однако если учитель серьезно относится к рекомендациям и посвятит 80% своей нагрузки чудовищно объемному корпусу текстов, обязательных для изучения, едва ли ему хватит времени на то, чтобы 20% оставшегося времени отвести факультативному чтению. 


<h2>На то, чтобы привести литературные требования к линии партии, тратится множество денег</h2>


Примечательно противоречивы высказывания об Имре Кертесе, принадлежащие Силарду Деметеру, который с декабря 2018 г. занимает пост директора Литературного музея имени Петёфи. Чтобы обеспечить литературную поддержку строгим принципам линии партии Фидес, ему было назначено значительно большее жалование, чем то, которое получал его слишком либеральный предшественник. Влияние Деметера неуклонно растет, в Венгрии он сейчас является своего рода всемогущим министром литературы, хотя, как кажется, и не принимает непосредственного участия в разработке учебной программы. Силард Деметер крайне недоволен тем, что внешний мир осмеливается вмешиваться в канон венгерской литературы. А поскольку та известна миру во многом благодаря немецким переводам, то авторы, которых особенно прославляют в немецкоязычных странах, находятся под особым подозрением. 


Помимо Эстерхази и Кертеса, к числу этих авторов относятся выдвигавшиеся на Нобелевскую премию Петер Надаш и Ласло Краснохоркаи, скончавшийся в 2019 г. Дьёрдь Конрад, а также Ласло Фёлденьи, Лайош Парти Надь, Пал Завада и многие другие. Всегда есть надежда на то, что школьники будут продолжать читать свои любимые книги из-под стола. Петер Эстерхази был бы особенно этому рад. Никто так беспредельно влюблённо не играл с магией венгерского языка, как он.

Новый канон

Заведующий библиотекой Международного Мемориала.

Борис Беленкин

ubiicy-mihaila-romanova-po-centru-gavriil-masnikov

Цареубийца в мемуарах и на страницах романа Владимира Шарова

Убийство последнегоНиколай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила 2 [15] марта 1917 года. Михаил, в свою очередь, отрекся на следующий день

Проигранная жизнь Гавриила Мясникова

Историк-архивист, канд. историч. наук, сотрудник Международного Мемориала, внештатный обозреватель на Радио Свобода.

Константин Львов

Жизнь и стихи поэта-конструктивиста Ивана Пулькина

биография

поэзия

В издательстве «Виртуальная галерея» недавно впервые вышел сборник стихов поэта Ивана Пулькина, погибшего в 1941 году в боях под Москвой. Судьба Пулькина чем-то похожа на

«Уписываем прозрачную как небеса баланду Или мутный как рыбий глаз рататуй»

Мария Котова

музей

цензура

«Собачье сердце» — возможно, самая антисоветская повесть Булгакова. По крайней мере, с точки зрения советской цензуры: несмотря на все усилия писателя и его знакомых, произведение,

«Собачье сердце»: приключения запрещенной книги

Филолог, переводчик с английского и венгерского языков, переводчик художественной литературы, автор блога о венгерской литературе <a href="http://hungaricum.tilda.ws/tandori">Lettera Hungarica</a>  и <a href="https://arzamas.academy/mag/533-hungary">курса по венгерской литературе на Арзамасе</a>, старший преподаватель кафедры финно-угорской филологии Санкт-Петербургского государственного университета.

Оксана Якименко

Венгерское восстание

философия

19 июля умерла Агнеш Хеллер – выдающийся венгерский философ, автор множества книг, статей и эссе, специалист по марксизму, этике и модерности и одна из

Памяти Агнеш Хеллер (1929-2019)

Великобритания

Восточная Европа

Джозеф Конрад. Личное дело. Рассказы / Пер. с англ. Мастерской лит.перевода Д.Симановского, послесловие Д.Симановского. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2019. Со всех сторон нас

Джозеф Конрад. Личное дело. Рассказы / Пер. с англ. Мастерской лит.перевода Д.Симановского, послесловие Д.Симановского. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2019.


Со всех сторон нас окружала великая пустыня. Островки прямо по курсу, Монте-Кристо и замок Иф, ярко освещенные луной, казалось, плыли нам навстречу – столь плавно и неощутимо двигалось наше судно. «Держись лунной дорожки», – тихо подсказал мне шкипер, усаживаясь на кормовую балку и доставая трубку.


На русском языке впервые опубликована автобиография знаменитого английского писателя Джозефа Конрада (Юзефа Теодора Конрада Коженевского, 1857–1924), написанная в 1912 г. Нередко его решительно и окончательно приписывают к разделу приключенческой литературы, называют писателем для юношества. Прозу Конрада точно или свободно переносили на киноэкран Альфред Хичкок и Френсис Ф. Коппола, Ридли Скотт и Анджей Вайда, Кэрол Рид и Джон Кромвель. Необыкновенно актуальны и по сей день его «русские романы» – «Тайный агент» и «Глазами Запада». Миновало сто лет, но русская шушера по-прежнему наводняет Европу, любуется красотами солсберийских соборов и женевских озер, но готовится взорвать Гринвичскую обсерваторию или уничтожить Литвиненко. В то же время, тонкие ценители и коллеги восхищались его стилем. Вирджиния Вулф сравнивала литературу Конрада с Еленой Троянской:


<blockquote class="wp-block-quote">«Что бы она ни делала, никогда и ни при каких обстоятельствах не сойти ей за обычную женщину».</blockquote>



<div class="wp-block-custom-image-container">
 <div class="wp-block-custom-image">
 
 <img src="/wp-content/uploads/sites/default/files/dzozef_konrad.jpg" />
 <div class="wp-block-custom-image-element" style="background-image:url('/wp-content/uploads/sites/default/files/dzozef_konrad.jpg')"></div>
 </div>
 
</div>


Если представить себе личный глобус Конрада, на нем четко выделена будет одна стихия – водная, и четыре государства: Польша, Россия, Франция и Британия. Этот воображаемый глобус и станет канвой рассказа.


Известен занятный факт, что Джозеф Конрад, ходивший в плавания 20 лет, побывавший, кажется, на всех континентах, кроме Антарктиды, начавший службу помощником лоцмана и получивший патент капитана британского (!) флота, – не умел плавать. Собственно, это не единственный парадокс биографии польского дворянина и политического эмигранта, ставшего английским писателем и признанным стилистом. Человек, который до 36 лет писал только редкие письма и заполнял судовые журналы, не вел дневников, не делал заметок, не имел представления о литературном сочинительстве, – превратился в профессионального литератора.


Всякое подлинное произведение искусства Конрад считал символическим. И море в его сочинениях – это тоже символ, но не мироустройства, равно как и корабль – не уменьшенная копия общества. Писатель не был ни христианином, считая, что вера приносит бесконечное горе бесконечному числу душ непомерными требованиями, ни общественным ревнителем, предпочитая стихийный индивидуализм. Религиозные воззрения Конрада неплохо иллюстрирует такой пассаж:


<blockquote class="wp-block-quote">«В России Церковь настолько отождествила себя с угнетением, что те, кто желает свободы в этой жизни, находят для себя почти неизбежным отказаться от всяких надежд на жизнь загробную».</blockquote>


Моряк с большим стажем, Конрад не одобрял в политике «раскачивание лодки»:


<blockquote class="wp-block-quote">«Революционный дух чрезвычайно удобен тем, что освобождает от всех моральных принципов в угоду идеологии. Его непоколебимый оптимизм отвращает мой разум, поскольку таит в себе угрозу фанатизма и нетерпимости».</blockquote>


Море было для Конрада символом литературного творчества, где волны были словами (слово во все времена преобладало над смыслом), а сам он, моряк и автор, – единственной реальностью в мире выдуманных вещей, событий, слов, – когда он пишет о них, в сущности, он пишет о самом себе. Радость и печаль в этом мире так же переходят одна в другую, как свет и тень меняют водную стихию.


Морское бытие есть вселенная «без воспоминаний, сожалений, надежд – вселенная, где с наступлением ночи все умирало, где не существовало ни “вчера”, ни ” завтра”, где каждый новый рассвет был подобен ослепительному акту творения. Люди там живут в неверии, для них день – это день, а ночь – это ночь, ничего больше, потому что они разумеют видимое и презирают невидимое».


Морским миром правит не бог, не человек, не сила или право, но случайное стечение обстоятельств – фатум.


<blockquote class="wp-block-quote">«Все сошлось: время, и человек, и непроглядная тьма, и предательский порыв ветра, и к тому же ещё как раз подходящая женщина – зеленоглазая гувернантка, или нянька или кто она там была при детях мистера и миссис Памфилиус, – чтобы от её руки погибнуть ” Зверюге”».</blockquote>


Произведением искусства может править поэтическая справедливость, во всяком случае, так считал Конрад. А с подлинным морем надобно справляться действием людей из крови и плоти, потому и своей задачей сочинителя он называл увиденное, прочувственное и достоверно переданное Действие.


Теперь о четырех странах Конрада. По крови своей он был польским дворянином. Семья берегла шляхетские традиции. Семейным героем был внучатый дядя писателя Николас, лейтенант наполеоновской армии, адъютант маршала Мармона, герой роковой Битвы народов, храбрец, подобно Ахиллу, раненый в пятку. Позже Николас стал офицером армии польского наместника Константина Павловича. Великий князь был человеком ограниченным,


<blockquote class="wp-block-quote">«даже здравость его рассудка вызывала сомнения. Наследственные пороки сказались в нем не загадочными причудами, как у братьев, но приступами неукротимой ярости, которая, как правило, проявлялась в отвратительной жестокости на плацу».</blockquote>


О дядюшке Николасе в семье бытовал печальный анекдот: во время отступления из России он, того не ведая, съел собаку.


<blockquote class="wp-block-quote">«Такова судьба этого доверчивого народа – прозябать еще сотню лет на скудном пайке из ложных надежд и – собачатины».</blockquote>


Отец Аполлон Коженевский – один из основателей Национального комитета, переводчик Шекспира, Гюго и Виньи; его арестовали и судили еще до восстания 1863 – двумя годами ранее сослали в Вологду. За ним последовала жена Эвелина Бобровская с маленьким Конрадом. Суровый климат ссылки ее убил:


<blockquote class="wp-block-quote">«Я помню свою мать, знакомую среди других фигуру, одетую во все черное. Это был траур по стране и знак неповиновения свирепому полицейскому режиму. С тех времен осталось во мне и благоговение пред ее загадочной серьезностью, но она вовсе не была неулыбчивой. Наверное, для меня у нее всегда находилась улыбка. Она была еще совсем молодой, ей не было и тридцати. Через четыре года мама умерла в изгнании».</blockquote>


Скоро последовал за ней и сломленный отец. Гибель семьи Конрад не мог простить России, отрицал знание русского языка (столь же горячо другой выдающийся писатель не на родном языке – В.Набоков отрицал знание языка немецкого), хотя просто невозможно изучать и оценивать его творчество вне связей с Достоевским и Тургеневым! Перу Конрада принадлежит написанная по следам Русско-Японской войны и Русской революции инвектива «Самодержавие и война»:


<blockquote class="wp-block-quote">«В самих ошибках и злоупотреблениях европейских монархий содержатся зерна мудрости. У них есть прошлое и будущее, в них есть человечность. Русское самодержавие ничему не наследует; у него нет исторического прошлого, как нет и надежды на историческое будущее. Оно может только закончиться».</blockquote>


При первой возможности, опираясь на помощь дяди Тадеуша Бобровского, юный Конрад выбрался из «гнетущей имперской тени». Он поехал в Марсель, чтобы стать моряком. В этом городе Конрад прожил несколько бурных лет, то ли стрелялся, то ли даже дрался на дуэли, занимался контрабандой оружия. Судя по автобиографии, молодого человека несколько угнетало чересчур меркантильное окружение фрахтовых брокеров, владельцев кораблей, мастерских, постоянно звучащий в воздухе призыв «Будьте осторожны, не испортите себе жизнь».


Иное дело – Альбион. Воображение юного Теодора пленили истории двух веронцев и леди Дедлок, и уже юнгой он отдал свое предпочтение английскому флагу – «красной искорке в сердце хрустального шара», едва увидев первого британского морского волка:


<blockquote class="wp-block-quote">«Здоровенный толстяк с выпирающими складками заросшего подбородка, на нем была синяя шерстяная рубаха и просторные бриджи, натянутые чуть не до самой груди, которые еле-еле держались на подтяжках. Там, где он стоял, не было бортика, поэтому я смог разглядеть этого обширного мужчину целиком: от ступней до самой вершины черной шапки – нелепого колпака. Гротескность и массивность фигуры очень меня впечатлила».</blockquote>


Главной же английской страстью Конрада стал язык:


<blockquote class="wp-block-quote">«Английский всегда был неотъемлемой частью меня. Это никогда не было вопросом выбора или овладения. Это не я, а язык овладел мной. Если бы я не писал на английском, я не писал бы вообще».</blockquote>


Свое покорение английского языка Конрад уподобляет высадке на берега неизвестной земли, – и если стать вульгарным социологом, то Конрад – писатель-империалист. Но парадоксальный империалист, хотевший умереть на берегах Конго, в «сердце тьмы». Он всегда считал, что цель мироздания лишена всякой морали: вселенная может впечатлять. И Конрад был поражен ужасным конголезским колониализмом, позже подружился с несчастным Роджером Кэйзментом, который предал огласке преступления администрации Леопольда II против человечности. Вообще, Конрад – жертва репрессий, историософский скептик и пессимист, невысоко ставил человека и прогресс:


<blockquote class="wp-block-quote">«И хотя человек сумел подняться в воздух, он не парит, как орёл, а летает, как жук. А вы, должно быть, замечали, как отвратителен, смешон и беспомощен жук в полёте».</blockquote>