В 1969 году Арина Жолковская, жена политзаключенного Александра Гинзбурга, и Александр Даниэль, сын политзаключенного Юлия Даниэля, нелегально получили из лагеря необычную посылку. Это была магнитофонная запись, подпольно изготовленная в мордовском лагере. Трое политзаключенных, — Гинзбург, Даниэль-старший и Виктор Калниньш, — сумели записать на пленку небольшой «литературный концерт». К ленте прилагалась инструкция: передать ее за границу. По просьбе «Уроков истории» Александр Юльевич рассказал, что было на пленке, как ее записали в условиях зоны и в чем изящество такого способа своеобразного политического хулиганства.
Это был 1969 год, мне было 18 лет. Посылку из лагеря получила Арина Гинзбург, конечно, нелегально. Не помню, как именно она была передана — может быть, у кого-то из солагерников было свидание с родственниками, и этим родственникам удалось тайком вынести ее со свидания. Это была обычная практика, хотя и рискованная: ведь на выходе со свидания родственников могли обыскать. Это был крохотный сверток, размером примерно с половину спичечного коробка. И в нем был обрывок магнитофонной ленты, завернутый в полиэтилен.
В это время, в конце 60-х, связь москвичей с мордовскими лагерями шла в большой степени через Арину (частично и через меня). Во всяком случае, мы с Ариной постоянно обсуждали текущие лагерные сюжеты. И, получив этот кулек с пленкой, она тоже позвала меня. Начали слушать — ничего не слышно, один треск и какие-то слова на заднем плане пробиваются. Мы крутили эту пленку и так, и сяк, даже позвали знакомого радиоинженера (Юру Зимана). Но у него тоже ничего не получилось: все равно невозможно было ничего расслышать.
Тогда Арина написала мужу. У них был условный шифр, которым они могли писать в письмах короткие сообщения. Это был очень простой шифр, на основе старой салонной игры: по договоренности, скажем, читаются вторая, третья и пятая буква первого, второго и третьего предложений. Потом опять — вторая, третья и пятая. Это довольно громоздко, но короткие сообщения можно было записывать. У нас с отцом тоже был подобный шифр.
Арина ему написала: «Пленку невозможно прослушать». В ответ Алик присылает следующие загадочные слова: «Разведи головки». Мы начинаем ломать голову, что это значит. Понятно, что речь идет о считывающих головках катушечного магнитофона. Ну, мы опять к Зиману: что это значит? Он говорит: это чушь какая-то, это ничего не может дать. В конце концов, отчаявшись, мы делаем то, что Алик велел: разводим головки. И вдруг звук становится лучше: не сказать, что он стал чистым, но если очень напрягаться и вслушиваться, то можно разобрать почти все, что говорится.
На пленке оказалась пародийная запись, выдержанная в стилистике советских культурных радиопередач, — «литературный концерт». Начиналась она так: «Наш микрофон установлен в лагере №17. Наш литературный концерт из цикла «Поэзия народов СССР» посвящен творчеству латышского поэта Кнута Скуениекса».
Про Кнута Скуениекса сейчас в Латвии не надо никому ничего объяснять: это крупнейший латвийский поэт, фигура европейского масштаба, в независимой Латвии он был одно время председателем национального ПЕН-клуба. Его стихи переведены на многие языки мира, и сам он перевел на латышский фактически всю мировую классику, от Шекспира до Малларме. Но «передача» была посвящена его собственным стихам.
Тогда ему было 33 года, и он сидел в мордовском лагере, но не в этом, а в соседнем. Он был осужден по делу так называемой «Балтийской федерации». Суть этого дела такова: компания латышских интеллигентов — кинооператор, филолог, кто-то еще — собирались и обсуждали, не создать ли им некую подпольную организацию, которая добивалась бы восстановления независимости Латвии и других прибалтийских республик. Скуениекс даже не особо участвовал в этих разговорах, он просто присутствовал при них. Но тем не менее получил свои семь лет.
В «передаче» участвуют три человека: ведущий — Александр Гинзбург, литературный критик Виктор Калниньш, подельник Скуениекса по «делу Балтийской федерации», и переводчик Скуениекса на русский язык — Юлий Даниэль. В 1966 Юлий Маркович сидел с Кнутом в одном лагерею Они познакомились, подружились. Мой отец сразу понял, что Скуениекс — по-настоящему большой поэт, и загорелся перевести его стихи на русский. И перевел — несколько стихотворений и одну небольшую поэму. А потом, спустя года два, когда Даниэль сидел уже с Гинзбургом и Калниньшем, они придумали это хулиганство.
Изюминка была в том, что политзаключенные одной зоны делают «литературную радиопередачу», посвященную политзаключенному другой зоны.
Как им это удалось? Дело в том, что у Алика Гинзбурга золотые руки. Друзья иронически называли его «великим русским умельцем»; и он действительно умел все, в частности — умел чинить бытовую технику. А что такое был этот лагерь, где си дели Гинзбург, Даниэль и Калниньш? Небольшая зона, человек на 200, и при ней — крохотный поселок под названием Озерный, где живут, в основном, семьи вохровцев. Ближайший центр мировой цивилизации — поселок Явас, где находится управление Дубравлага, — километрах в 20. В Озерном же не то, что мастерских по ремонту бытовой техники, — там вообще никого и ничего нет. Конечно, всем этим вохровцам объясняли, что они охраняют страшных врагов народа, антисоветчиков, и один из самых страшных— этот самый Александр Гинзбург. Но ведь у многих офицеров охраны есть кое-какая бытовая техника: у кого стиральная машина, у кого радиоприемник, у кого еще что-то. Где починить? И они, таясь друг от друга, ходили к Алику с разными просьбами. И вот однажды какой-то офицер принес свой магнитофон.
Магнитофон Гинзбург, конечно же, починил без проблем. А дальше — запудрил мозги этому офицеру, что для того, чтобы настроить аппарат, ему нужно зарядить его пленкой и проверить, как записывается. Тот приволок катушку пленки. И в какой-то момент, когда никто не видел, они за несколько минут втроем записали этот «литературный концерт». Потом записанный кусок оторвали от ленты и спрятали. Никто ничего не заметил: в катушке много метров, не отследишь, сколько пленки намотано, — а тут небольшой кусочек, всего на пять минут записи. Потом, к кому-то из своих на свидание приехали, и эту пленочку тайком со свидания и вынесли.
Вместе с пленкой нам передали устную инструкцию: переслать запись на какую-нибудь зарубежную радиостанцию, вещающую на русском языке, пусть они ее прокрутят в своей передаче.
Тут, должен вам сознаться, мы с Ариной слегка перепугались. Переслать пленку на Би-Би-Си или на «Голос Америки» — дело нехитрое; но что сделает с этой троицей литературных хулиганов лагерное начальство? Латышская поэзия ему, начальству, разумеется, до лампочки; но сам факт утечки магнитофонной записи из зоны для «особо опасных государственных преступников» — это же грандиозный скандал! Не говоря уже о том, что там есть прямое издевательство над этим самым начальством — «ведущий», завершая «концерт», говорит: «На этом мы заканчиваем нашу литературную передачу из лагеря, где начальником майор Анненков» (пародия на словесную формулу, принятую в лагерной многотиражке «За отличный труд»), и добавляет: «Передача была организована по недосмотру администрации. Вел передачу Александр Гинзбург».
Наверняка, им бы этого не простили. Как минимум, отправили бы в штрафной изолятор, а то и закрыли бы в ПКТ (помещение камерного типа) на полгода А могли и вообще перевести из лагеря в тюрьму (впрочем, это в конце концов и так вскоре случилось, сначала с Даниэлем, а потом с Гинзбургом).
И мы с Ариной решили пленку затихарить. Сами себя мы немного оправдывали тем, что запись осталась очень неразборчивой, для воспроизведения по радио качество было явно недостаточное. Все равно впоследствии получили по полной программе, она от Алика, а я от отца. Мол, какого черта, вы должны делать то, что мы говорим, а не распоряжаться по своему разумению. Они, конечно, правы были. Когда идут отношения между волей и лагерем, надо четко исполнять то, что решено в зоне.
Уже потом, в 2000-м, когда мы в «Мемориале готовили презентацию сборника писем Юлия Марковича из лагеря и тюрьмы, я захотел включить во время презентации эту запись. Пошел к своему знакомому из Центра авторской песни, у них там очень хорошая аппаратура. И он при мне очистил запись до такого состояния, что ее можно было уже слушать почти без проблем.
Позже Арине пришла еще одна такая же магнитофонная пленка. Но это уже были не шуточки. Там оказались интервью нескольких политических заключенных: рассказы про их «дела», про условия в лагере и т.д. Это тоже Алик организовал. Моего отца уже не было в лагере, его перевели во Владимирскую тюрьму.
Эту пленку все-таки передали за границу, и она звучала в каких-то зарубежных передачу. И Алика перевели во Владимир, во многом, видимо, из-за нее.