В октябре в Москву приезжала легендарная правозащитница из Чада Жаклин Мудейна. “Уроки истории” уже публиковали её небольшой доклад о правозащитном движении Чада, который она читала в Мемориале, но основное её выступление прошло днём ранее в Библиотеке иностранной литературы и было организовано комитетом премии “The Right Livelihood Award” (“За правильный образ жизни”). “Уроки истории” публикуют расшифровку и этого доклада, в котором Жаклин значительно подробнее рассказывает о терроре режима Хабре и о процессе над диктатором.
Всем добрый вечер! Я очень рада быть здесь, среди Вас, за тысячи километров от дома, потому что, когда я уезжала, я говорила себе, что впервые еду в Москву и не знаю, как все пройдет, но я знаю, что еду к людям, которые радушно меня примут. Это действительно так. Спасибо за то, что меня пригласили, спасибо за то, что предоставили мне возможность рассказать о процессе над Хиссеном Хабре, результат которого является действительно историческим успехом. Процесс длился целых 17 лет. Все эти годы я работала с тысячами жертв: в Чаде, Бельгии, в Сенегале, во многих других европейских и африканских странах. Хиссен Хабре был президентом Чада на протяжении 8 лет [с 1982 по 1990 гг. – прим. пер.], и это были 8 лет террора. Это самый мрачный период в истории Чада. Возьмите любую семью эпохи правления Хабре: жена боялась мужа, муж боялся жены, оба боялись своих детей, а каждый житель Чада боялся собственной тени. Хиссен Хабре создал структуру, которая очень быстро превратилась в машину, поглощающую людей, – Управление документации и безопасности, или DDS от французского Direction de la Documentation et de la Sécurité.
Придя к власти, Хиссен Хабре напал на соседнюю Ливию. Его поддержали американский президент Рональд Рейган и президент Франции Франсуа Миттеран, которые стремились положить конец экспансии со стороны Ливии, поскольку Муаммар Каддафи действительно намеревался распространить свое влияние на всю Африку. В течение всего своего правления Х. Хабре под предлогом борьбы против Ливии получал помощь и поддержку от Америки и Франции. Эту помощь и поддержку он использовал против своего народа, для того, чтобы удержаться у власти и уничтожить любых оппонентов и оппозицию.
В закрытых тюрьмах DDS применялись различные пытки. Одна из них называлась «арбаташар»: человеку стягивали руки и ноги за спиной и подвешивали на шесте, от чего часто он либо умирал, либо у него отнимались конечности. Во время другой пытки человеку на живот клали автомобильное колесо, а в рот заливали воду, пока он не умирал от удушья.
Когда в 1990 г. Хиссен Хабре бежал из Чада, он вывез всю государственную казну страны. Для этого он выпустил особый чек, позволяющий обналичить многие миллиарды [центральноафриканских франков – прим. пер.].
В 1991 г. по инициативе правительства, пришедшего на смену правительству бежавшего диктатора, было начато следствие, в ходе которого были обнаружены массовые захоронения. В 1992 г. был сделан доклад, согласно которому число убитых составляло около 40 тысяч человек, не считая тысяч пропавших без вести, а также вдов и сирот. Главная тюрьма была устроена на месте обычного плавательного бассейна. Хиссен Хабре приказал построить вокруг бассейна стены, а внутри разделить его на две части с помощью бетонной плиты так, что с каждой стороны получилось по 5 камер. Март, апрель, май – очень жаркие месяцы в Чаде, бывает до 50 градусов в тени, и большинство узников умирало, по 10-20 человек в день. Сотрудники DDS приказывали другим узникам хоронить умерших в общих могилах.
Очень страшно спускаться в этот бассейн! Один из выживших, Сулейман Геген, создал картотеку уцелевших узников. Сегодня он живет в изгнании в США. Мы нашли его, когда начали подготовку документов для судебного преследования Хиссена Хабре. Изначально нас вдохновил процесс над Пиночетом, которого обвиняли в пытках 200 человек, тогда как Хиссен Хабре повинен в пытках и смерти 40 тыс. человек. Мы сказали себе, что, если преследуют Пиночета, то так же следует поступить и с Хиссеном Хабре. Мы обратились в Human Rights Watch, и они направили нам в помощь для подготовки иска Рида Броуди. Два года мы работали в строжайшей секретности и не могли открыто говорить о злодеяниях диктатора, поскольку это было опасно. Ведь нынешний президент Чада был руководителем генерального штаба Хиссена Хабре, а в Министерстве внутренних дел осталось много людей, работавших в политической полиции.
Мы обратились за помощью в Сенегал, в организацию по защите прав человека, и получили приглашение на семинар в Дакаре. Со мной были четверо жертв режима, чадские и сенегальские адвокаты. Так мы подали иск против Хиссена Хабре. Жители Чада и даже сам Президент узнали об этом из сообщения по радио. Сенегальский судья выдвинул обвинение против Хиссена Хабре, но адвокаты последнего потребовали прекратить процесс. Верховный суд Сенегала действительно остановил судопроизводство под предлогом того, что сенегальский суд не обладает необходимой юрисдикцией, поскольку, хотя Сенегал – это первая африканская страна, которая ратифицировала конвенцию против пыток, она еще не ввела ее положения в свое законодательство. Тогда мы немедленно отправились в Бельгию и подали иск там на основании бельгийского закона об универсальной юрисдикции. Мы были вправе это сделать, поскольку три бывших жителя Чада, пострадавшие от режима Хиссена Хабре, стали подданными Бельгии. Следственный судья работал над делом 5 лет, прежде чем предъявил Хиссену Хабре обвинение в пытках, преступлениях против человечности и военных преступлениях. Он сам приезжал в Чад и собирал доказательства. Бельгия четыре раза требовала экстрадиции диктатора, но Сенегал всякий раз отказывал. Пока мы пытались добиться экстрадиции Хиссена Хабре, его адвокаты обратились в суд Экономического сообщества стран Западной Африки, чтобы прекратить процедуру экстрадиции. Нам пришлось обратиться и в этот суд, чтобы отстаивать нашу правоту.
Самым главным в нашем деле являются архивы, которые мы обнаружили в штаб-квартире DDS. Мы просили Президента республики предоставить доступ к архивам. Думаю, сейчас он кусает локти, ведь, если бы он знал, к чему это приведет, то никогда бы не позволил нам даже войти в здание архивов. Там мы нашли важнейшие документы для нашего дела. Например, мы узнали, что DDS регистрировала всех арестованных, всех погибших за тот или иной день. Мы нашли свидетельства о смерти, медицинские справки, а также тысячи писем Хиссену Хабре от Amnesty International с требованием освободить то или иное лицо. Например, одну стюардессу, которую агенты DDS арестовали прямо в самолете и выслали на север Чада, где военные принудили ее к сексуальному рабству. У нее оставался двухлетний ребенок. Много лет о ее местонахождении ничего не было известно.
В этих архивах мы также обнаружили очень важный документ за подписью самого Хиссена Хабре. В нем говорилось, что ни один военнопленный не должен выйти из тюрьмы живым. В ходе судебного процесса была проведена экспертиза, подтвердившая подлинность подписи. Эта улика также помогла нам выиграть дело.
Среди жертв Хиссена Хабре были не только граждане Чада, но и иностранцы. Например, два сенегальских торговца, которые продавали бижутерию французским военным. Когда они приехали, DDS их арестовала. Их ограбили – забрали всю бижутерию и все деньги. Один умер под пытками, второй выжил. Мы поехали в Сенегал и стали его искать. Я провела пресс-конференцию и сообщила, что мы нашли документы, касающиеся двух сенегальцев. Он следил за всем этим по радио и телевизору, потом объявился и сказал: “Да, я и есть тот самый второй сенегалец, о котором вы говорили”. Так он попал в список жертв. В архивах DDS сохранились списки людей, задержанных в течение того или иного дня, списки убитых, а также списки агентов DDS, проходивших подготовку в США. Мы нашли также документы, касающиеся пребывания этих агентов в Ираке и в Израиле, где они продолжали учебу после того, как покинули США.
Бельгия долго ждала экстрадиции Хиссена Хабре. Под нашим давлением, она была вынуждена обратиться в суд высшей юрисдикции, а именно в Международный уголовный суд в Гааге, который в результате потребовал от Сенегала судить Хабре, не откладывая и не дожидаясь решения по экстрадиции. Одновременно такое же решение вынес суд Экономического сообщества стран западной Африки. Когда бывший президент Сенегала пригрозил отпустить Хиссена Хабре, мы обратились в Комитет против пыток ООН, который потребовал от Сенегала не выпускать его из страны иначе, чем путем экстрадиции, чтобы его можно было предать суду в Бельгии. Мы также обратились в Африканский союз. Поскольку там нет собственной судебной инстанции, было сложно добиться результата, но мы использовали всевозможные саммиты, и, в конце концов, Африканский союз решил передать материалы дела видным африканским юристам, чтобы они изучили возможности для проведения процесса над Хиссеном Хабре на территории Африки. В то время председателем Экономического сообщества стран Западной Африки был президент Конго, и он сказал: “Не может быть и речи о том, чтобы Хабре судили какие-то белые! Его должны судить в Африке”. Во главе этой группы юристов стоял Робер Доссу, он сформулировал позицию, что суд должен проходить именно в Сенегале, поскольку эта страна ратифицировала конвенцию против пыток, и Хабре находился на ее территории.
Первый иск был подан в Сенегале в 2000 г. В 2006 г. я вернулась туда, чтобы подать второй иск, но все это не приносило никакого результата, пока не был создан Специальный африканский трибунал. Я написала обращение к архиепископу Кейптаунскому Десмонту Туту [лауреат Нобелевской премии мира 1984 г., активный борец с апартеидом в ЮАР, соратник Нельсона Манделы – прим. пер.], который согласился подписать нашу петицию [о необходимости суда на Х. Хабре], но назвал весь процесс “бесконечной политико-судебной мыльной оперой”.
В начале сентября 2011 г. мы встречались с будущим президентом Сенегала Маки Саллом, тогда он был еще в оппозиции. Он сказал мне: “Послушайте, меня огорчает поведение моей страны в этом вопросе, но если я приду к власти, уверяю вас, что я рассмотрю ваше дело”. Выиграв выборы весной 2012 года, он сдержал слово и начал переговоры с Африканским союзом. Это привело к соглашению по созданию в 2015 г. Специального африканского трибунала для суда над Хиссеном Хабре. Следственные судьи (их было четверо) начали практически с нуля: они создали несколько комиссий, чтобы запросить в Чаде информацию о жертвах, они также воспользовались бельгийским досье, которое было передано в Сенегал для облегчения работы судьям по специально оформленному соглашению с Бельгией. Процесс открылся в июле 2015 г. Координатором трибунала стал упомянутый выше Робер Доссу.
Мы старались придать суду международный характер: председателем был назначен судья из Буркина Фасо, было четыре судьи из Сенегала и один из Мали. Чтобы провести этот суд, потребовалось собрать 9 млн. долларов. Из них Чад дал 3 млн. 640 тыс. долларов, Евросоюз – 2 млн. евро, Нидерланды – 1 млн. евро, Африканский союз – 1 млн. долларов, США – 1 млн. долларов, Бельгия – 500 тыс. евро, Германия – 500 тыс. евро, Франция – 300 тыс. евро, Люксембург – 5 тыс. евро, Канада и Швейцария оказывали техническое содействие.
Сенегал требовал выдачи главных палачей, но Чад вместо этого быстро организовал собственный процесс над сообщниками Хиссена Хабре до суда над ним самим, чтобы предотвратить их передачу в Сенегал. Хотя я еще в 2000 г. подала иск против тысяч людей, виновных в преступлениях, перед судом предстали только 20 человек. Начальник всех подразделений полиции Чада, чье имя было во главе списка сообщников Хабре, приказал убить меня. В меня бросили боевую гранату. Я 15 месяцев лечилась в госпитале в Париже. Выйдя из больницы, я подала жалобу против него, но она была отклонена.
На открытии процесса я выступила с небольшой речью, чтобы поблагодарить Африканский союз, Сенегал, судей и прокурора Маки Фаля. Хиссена Хабре привели в суд силой. За три месяца, пока длился процесс, он не проронил ни слова, всегда был в тюрбане и темных очках. У него было три официальных адвоката, назначенных судом, которые не проявляли большого рвения. Сам Хабре выбрал адвоката-француза Франсуа Серра, который приходил в суд каждый день до конца процесса. Хабре поддерживали также его племянница и старшая из трех жен; однажды она совершила на меня нападение при выходе из зала слушаний.
Было выслушано много свидетелей. В частности, согласился дать показания против диктатора один из палачей, это было важно для суда, хотя он и лгал, что сам не занимался пытками. Сейчас он живет во Франции. Выступили санитары, которые выписывали ложные медицинские справки, о том, что люди погибли не от пыток, а например, от тропической лихорадки или от каких-то других страшных болезней. Выступил сын министра и большого друга Хиссена Хабре, который был арестован вместе с отцом и братом, ему было 15 лет. Отец умер под пытками. Когда нынешний президент Чада, Идрис Деби, поднял восстание против Хабре, тот приказал уничтожить всех его родственников, а также его соплеменников из народа загава. Поэтому младший брат нынешнего президента тоже выступил с показаниями, представляя семью Деби.
Многие жертвы рассказывали подробности о страшных пытках. Свидетелем также выступил Клеман Байфута, которого называли “Могильщиком”, т.к. его заставляли закапывать погибших, сейчас он является президентом ассоциации жертв режима Хабре. Среди жертв было много женщин, в том числе несовершеннолетних, которых сначала держали в тюрьме, а потом отправляли на север, где превращали в сексуальных рабынь. Некоторых из них лично насиловал Хиссен Хабре. Один из свидетелей уникален тем, что побывал во всех тюрьмах Хиссена Хабре. Сегодня он плохо слышит, он также потерял глаз, и, чтобы он мог дать свидетельские показания, я приложила очень много усилий. Ему требовалось купить дорогой протез, недостающую сумму помог собрать один врач. В последней тюрьме, в которую его привезли, содержалось 300 военнопленных, он стал 301 заключенным. Однажды пришли сотрудники DDS и распылили на узников водный раствор цианистого калия. Этот человек был единственным, кто выжил.
На суде я стремилась наглядно показать, что политическая полиция Хиссена Хабре представляла собой разветвленную систему. Он лично контролировал работу всех служб DDS, отдавал приказы, принимал решения даже по таким вопросам, как питание узников, которые вообще-то умирали от голода. Моей целью было убедить судей, что главная вина лежит именно на Хиссене Хабре.
Дискуссия
Вопрос: Спасибо большое за интереснейший рассказ, если можно я задам пару вопросов. Если я правильно понял, Вы начали этот поход против Хиссена Хабре в 2000 г. фактически вдвоем с Сулейманом Гегеном, который был жертвой репрессий и потом уехал в эмиграцию. Про этот суд писали, что голос жертв на нем слышен так, как никогда раньше. Больше 90 человек дали показания. Как Вы их собрали?
Жаклин: Спасибо! Когда я начала работать над этим делом, я была обязана придать ему публичности. Я много выступала и до сих пор выступаю с лекциями и провожу другие мероприятия, чтобы привлечь внимание общественности. Массовые уничтожения людей происходили по всему Чаду! Даже следователь говорил, что они не могут охватить всю страну, но даже неполная выборка выявляет 40 тыс. убитых и тысячи пропавших без вести. Я ездила по стране, составляла списки, собирала свидетельства жертв, создавала базу данных. Это позволило мне узнать их и потом лично попросить некоторых жертв выступить перед прокурором, чтобы показать масштаб репрессий.
От каждого района Чада нужно было вызвать в суд хотя бы по одному человеку. Но об изнасилованных и высланных на север женщинах я собрала максимум информации. Я работала с ними 10 лет, и лишь через 10 лет одна из них призналась, что была изнасилована. В Чаде тема секса жестко табуирована. Когда процесс начался, я приехала из Дакара в Чад, собрала этих женщин и сказала им: “Послушайте, сейчас идет процесс, и нужно рассказать все, как есть”. Они мне ответили: “Нет, мы ничего не скажем, потому что процесс транслируют по телевидению и по радио, наши дети и внуки могут услышать. Как же мы можем об этом говорить?” Я постаралась их убедить: “Да, об этом нужно говорить, потому что это единственный способ положить конец этой истории с изнасилованиями. Однажды ваши дочери могут стать жертвами насилия.
Если мы выиграем дело, вы увидите, что тогда насильники начнут бояться! Нужно об этом говорить! Нужно проявить храбрость!”. Но они продолжали отказываться. Даже когда мы приехали с ними в Дакар, они твердили, что ничего не скажут на суде. Но, к счастью, видимо, присутствие Хиссена Хабре в зале повлияло на одну из них, и она заговорила. Тогда все начали рассказывать, как их насиловали. Я лично знаю большое количество жертв, все они могут рассказать душераздирающие истории. Поэтому я передала сведения о них следственному судье, и их вызвали в суд давать свидетельские показания.
Вопрос: Получается, что результат процесса, к которому Вы шли 17 лет, стал возможен не только благодаря Вашей работе и мужеству жертв, но и тому, как сложились политические обстоятельства, везению… Может быть, ничего бы не было, если бы Деби не пустил Вас в архив… Какова все-таки роль нынешнего правительства Чада в этом процессе? С одной стороны, Вы говорите, что они сопротивлялись выдаче сообщников Хабре в Сенегал, с другой – финансовый вклад в этот судебный процесс со стороны Чада самый большой, судя по тем данным, которые Вы привели, и в суде давали показания даже родственники президента. При этом сам глава Чада тоже, возможно, имел отношение к преступлениям 1980-х гг. Ведь он руководил Генеральным штабом, а там тоже совершались военные преступления. Для меня осталось не очень понятным, какова во всем этом роль правительства Чада и каковы отношения с ним у Вас и у трибунала?
Жаклин: Да, позицию правительства Чада, действительно, трудно понять. При Хиссене Хабре нынешний президент, Идрис Деби, был вторым человеком в государстве, главой Генерального штаба. Несколько уцелевших жертв репрессий с юга страны опознали его как человека, творившего там бесчинства. Но когда мы пришли в трибунал, люди из Чада потребовали от них не произносить фамилию Деби. Они боялись, поскольку все палачи снова оказались в системе госбезопасности Чада. С этим трудно бороться. Чад выделил деньги, чтобы успокоить международное общественное мнение, чтобы все выглядело так, будто бы Чад хочет этого процесса, но на самом деле правительство ему противилось.
Чад отказал Сенегалу в экстрадиции четырех палачей, полагая, что без них процесс не состоится. Но процесс состоялся без этих четверых. А что касается денег, в те времена держались высокие цены на нефть, поступления в казну были солидными, поэтому выделить 2 мрд. [франков], чтобы от нас избавиться, не было проблемой. До того самого момента, когда процесс начался, власти Чада были уверен, что он никогда не состоится. Поэтому со стороны поведение властей Чада выглядело странным: то они отказывают, то действуют. В этих обстоятельствах от нас требовалось идти до конца. Даже когда процесс закончился, мы не увидели особого энтузиазма в Чаде. Никто из членов правительства не высказался, даже президент, который аплодировал, когда Хиссена Хабре арестовали. Он такую речь произнес тогда! После оглашения окончательного приговора мы вернулись в Чад и думали, что в стране будет большой праздник. Ничего не произошло, наоборот! Нас беспокоит наша безопасность, мы не знаем, что в голове у этих людей.
К тому же в Чаде немало людей были против этого процесса. В архивы мы попали, благодаря дяде президента, который был в числе жертв и просил своего племянника открыть нам доступ. К сожалению, он умер еще до процесса. Мы работали быстро: создали собственный банк данных, который поместили на хранение в штаб-квартире Human Rights Watch, опасаясь держать его на территории Чада. Ведь, когда мы только начали заниматься этим делом, мой кабинет адвоката обокрали, потому что считали, что я хранила там архивные документы. Потому я избегала хранить главные обвинительные документы в Чаде, предпочитая вывозить их в Брюссель и в США.
Вопрос: Поставлена ли точка в этой истории? А если нет, то когда и в какой момент ее можно будет поставить? Где границы ответственности?
Жаклин: Я всегда говорю, что мы еще не покончили с делом Хабре, потому что далеко не все его сообщники предстали перед судом. Сейчас в Чаде осудили только человек двадцать. Это часть большого списка. В моем списке есть и осведомители, и агенты спецслужб, которые до сих пор на свободе. Например, сейчас мы разыскиваем одного человека, который возглавляет группу военных, сражающихся против группировки Боку-Харам. Правосудию известно его имя, но на данный момент его практически невозможно привлечь к ответственности.
Главных преступников приговорили к пожизненному заключению, но четверо из них уже на свободе! Сначала их перевели в тюрьму, находящуюся в 500 км. от столицы под предлогом лечения, а потом и вовсе отпустили по состоянию здоровья, и они вернулись в Нджамену. Когда я обращаюсь к генеральному прокурору по этому вопросу, он говорит: «Послушайте, это очень сложная история…». Я говорю: «Нет, Вы генеральный прокурор, Вы обязаны держать их в тюрьме. Сейчас эти люди на свободе – это опасно для меня, это опасно для жертв. Они должны отбыть наказание, Вы не можете оставить это так. Не было никакого официального указа об их освобождении». Они в городе, как будто их даже не осудили.
Это очень серьезно, но жертвы не понимают всей серьезности этого дела. Для них наиболее важен вопрос о компенсациях, которые они так и не получили, хотя соответствующее решение было принято судом и в Нджамене, и в Дакаре. Они говорят, что суд не завершится, пока не выплатят компенсации в полном размере, и в этом они абсолютно правы, ведь они стали стороной гражданского процесса. Как правозащитница я удовлетворена, потому что Хиссен Хабре и его сообщники подверглись преследованию и были осуждены. Этот процесс стал поворотным моментом для всего африканского правосудия. Граждане других стран Африки, вдохновленные нашим успехом, обращаются к нам за консультациями, чтобы подать иски против своих диктаторов и палачей. Но для жертв режима Хабре дело не закончено, пока они не получат компенсацию.
Вопрос: Хочется спросить об историческом масштабе этого события. Вы говорите, что суд над Хабре вдохновил многих людей в Африке, Вас когда-то вдохновил арест Пиночета. Что это значит для сегодняшней Африки? Сколько еще такого рода процессов мы можем вскоре увидеть? В чем заключается этот шаг вперед?
Жаклин: Для меня это исторический процесс, потому что это первый процесс против бывшего президента. Я хочу подчеркнуть, что здесь сами жертвы обратились к правосудию, чтобы добиться справедливости, а не государство решило судить своего президента. Увидев результат этого процесса, я хотела рассказать всем в Африке, всему миру, что обычный человек может привлечь к ответственности очень высокопоставленную персону. Я вступила в эту борьбу, так как безнаказанность – это главная причина нарушений прав человека.
Безусловно, безнаказанность нельзя уничтожить, но если снизить ее масштабы, будет меньше нарушений прав человека. Вот, что мною руководило, и мы одержали победу над самим президентом республики. Мы доказали всему миру, что простые люди могут добиться справедливости, несмотря на невысокое служебное положение и социальный статус. Мы смогли осудить Хиссена Хабре, хотя он восемь лет правил, как Бог на земле, и все боялись его. Никто в Чаде и за его пределами, даже он сам, и помыслить не мог, что однажды он предстанет перед судом. Это наш успех, который послужит примером другим, хотя нам и потребовалось идти к нему долгие годы. И сегодня африканцы вдохновляются процессом над Хабре: о нем говорят в Гвинее, в Гамбии, в Того, где хотят судить своих палачей. Меня приглашали приехать и рассказать о нем. Именно поэтому я думаю, что в африканской юстиции произошел некий поворот.
Игорь Чубайс: Я ошеломлен тем, что я услышал. Я человек немолодой, но подобное я не припомню даже на встречах, которые устраивал “Мемориал”. Хочется пожать Вам руку, обнять… Вы были в очень сложной ситуации и победили. Но у меня огромное количество вопросов. Во-первых, нет ли у Вас книжки обо всем этом? Если есть, можно ли ее передать в Россию, я готов сам заняться переводом, потому что это все чрезвычайно поучительно и важно.
Во-вторых, это типичная ситуация для Африки? Таких стран немало, или эта чадская история экстраординарна? Первый президент Чада, насколько я помню, Франсуа Томбалбай, был совершенно нормальным политиком. Почему случилась вся эта история с Хабре? Это была борьба за власть, или он был просто неадекватен? Я гражданин России, и я знаю советскую историю, и я знаю, кто такой Сталин, это гораздо хуже. Сколько всего было жертв режима Хабре?
Жаклин: Вы знаете, я давно собираюсь написать книгу. Я бы хотела описать свое трудное детство, момент, когда я решила стать правозащитницей и т.д. Я даже начала ее писать, но очень мешают частые разъезды. Мне надо серьезно этим заняться. Если Господь позволит мне еще жить, я обязательно опубликую книгу.
А, что касается Африки… Понимаете, то, что мы сделали, вдохновило многих правозащитников, особенно в Западной Африке, куда меня часто приглашают с лекциями. Я выступала в Ломе, столице Того, на конференции по международному правосудию. Мы хотели стать таким же вдохновляющим примером для других, как для нас стал суд над Пиночетом. Во многих африканских люди испытывают страх перед репрессиями, но уже есть первые робкие попытки что-то менять. Люди должны набраться мужества, взять себя в руки и начать действовать в собственных странах. Я думаю, что это когда-нибудь произойдет.
По поводу Хиссена Хабре… При первом президенте, Франсуа Томбалбае, в Чаде была довольно спокойная жизнь. Он был дядей моей матери. Потом произошел переворот [в 1975 г. президент Томбалбай был убит – прим. пер.], после которого начались проблемы. Когда к власти пришел Хиссен Хабре, его целью было разделить Чад. Он считал, что во время правления первого президента, который был родом с юга Чада [из народности сара – прим. пер.], южане получили слишком много привилегий. Действительно, сейчас в Чаде, большинство интеллектуалов – это люди с юга. На севере Чада первые школы были открыты при президенте Томбалбае. Там люди не хотели посещать школу, им за это специально платили.
На севере занимаются скотоводством, эта культура не поощряет учебу. Поэтому среди выходцев с севера не так много интеллектуалов. А Хиссен Хабре, уроженец севера, придя к власти, хотел установить равновесие. Этим он оправдывал первые бесчинства, которые начал вершить еще на посту премьер-министра. Уже тогда было видно, что он не собирается по-настоящему работать, развивать нашу страну, а стремится установить режим личной власти. Ведь уже тогда, в феврале 1979 г., он начал первую гражданскую войну, в которой применялись этнические чистки против народа сара, к которому принадлежал Франсуа Томбалбай. Из-за этой войны мне пришлось бежать в Конго, там, в Браззавиле, я получила юридическое образование. Став президентом, Хабре стремился установить некое равновесие между этническими группами, поэтому репрессии были особенно жестокими именно на юге Чада. В 1984 г. случился так называемый «черный сентябрь», когда были убиты тысячи южан. Хиссен Хабре развернул массовые репрессии под предлогом того, что на юге создавались вооруженные группы для борьбы с ним. В среде оппозиции было много южан, которых необходимо было уничтожить. На протяжении всех восьми лет его правления он стремился не только сохранить свою власть, но и уничтожить все, что исходит с юга.
Что касается числа жертв… В докладе следственной группы говорится о 40 тыс. убитых и тысячах пропавших без вести, но лично я смогла достоверно установить 7 тыс. жертв. Существует ещё две другие организации жертв, которые поддерживаются нынешним правительством, но иногда – это не настоящие жертвы, а просто люди, которые числятся в списках.
Вопрос: У меня вопрос несколько неожиданный. Я вижу, что в Чаде один из главных врагов людей – это традиционализм. Люди живут в старой доброй традиции, и большинство из них другого не хочет, и это заставляет их молчать, скрывать то, чему они подверглись. Это традиция не только религиозная, но и светская. Чем больше традиций, тем больше опасений. Мы это видели во многих местах: на Балканах, в Руанде… Вы согласны со мной?
Жаклин: Да, я абсолютно согласна с Вами по поводу роли традиции. Люди прикрываются традицией, чтобы не говорить о том, что с ними случилось. Так было с женщинами, которых держали в тюрьмах, насиловали, но они не хотели об этом рассказывать. Это даже не связано с религиозной традицией, а заложено в нашей чадской культуре, где секс – это табу, о котором нельзя говорить. Даже, если с вами сделали что-то ужасное, нужно продолжать с этим жить, но ни в коем случае не выставлять это напоказ. Если бы эти женщины, придерживаясь традиции, промолчали, на суде мне было бы труднее.
Они заговорили, но это имело плохие последствия. Когда они вернулись в Чад, то столкнулись с отторжением, особенно та женщина, которую насиловал сам Хиссен Хабре. Первый раз на нее напали прямо на рынке. Второй раз – во время какого-то праздника. Ее обзывали, говорили: “Ты не наша, должно быть, ты из другой страны, потому что жительница Чада не может рассказывать то, о чем говорила ты”. Я считаю, что эти женщины проявили исключительную храбрость, и надеюсь, что для других жительниц Чада приоткрылась возможность преодолеть эти табу, потому что сегодня в основе почти всех нарушений прав человека лежит та или иная традиция. Одним из направлений деятельности моей ассоциации по защите прав человека является работа с женщинами, которые, как вещь, передаются по наследству вместе со всем имуществом их покойного мужа. Под грузом традиции эти женщины не могут сказать «нет». Поэтому традиция часто является препятствием в нашей борьбе.
Александр Пеховкин: Я хотел бы спросить. Если я правильно помню хронологию, с 1982 по 1989 гг. Идрис Деби был соратником Хиссена Хабре, через год он стал его врагом и пришел к власти. Еще через 8 лет проблемы начались у Хабре, и в 2016 г. он был приговорен к пожизненному лишению свободы. К настоящему времени Идрис Деби правит 27 лет с 5 победами на выборах и явкой порядка 70%. Он имеет звание полковника или генерала-майора, совмещает посты главнокомандующего и президента, он входит в десятку мировых лидеров с наибольшим стажем правления. Для меня он типичный диктатор и узурпатор власти. Я хотел бы попросить Вас уточнить хронологические рамки переходного периода. Когда именно началось правосудие переходного периода и когда именно оно закончится или уже закончилось? Во-вторых, я хотел бы уточнить, каким образом Вы оцениваете деятельность нынешнего президента с учетом его бэкграунда и его последнего места работы?
Жаклин: Да, вы абсолютно правы, Идрис Деби был соратником Хиссена Хабре почти все время его правления до 1989 г., когда они не поладили, и Деби встал во главе мятежа. В результате государственного переворота в 1990 г. он стал президентом, и сохраняет власть по сей день уже 27 лет. В своей первой речи, обращенной к народу Чада он сказал: «Я не принесу Вам ни золота, ни серебра, я принесу Вам демократию. Это были 1990-е гг., когда ветер демократии дул над многими странами и не обошел стороной Чад. Появилось много политических образований, правозащитных организаций, в частности, моя ассоциация. Потом состоялись выборы. Уже первые выборы были сфальсифицированы. На вторых выборах он еще не успел изменить конституцию.
Сегодня конституция Чада изменена и дает ему право находиться у власти пожизненно. Против этого выступают другие политические партии, но безуспешно. Про сегодняшний режим в Чаде говорят, что он не очень сильно отличается от режима Хиссена Хабре, только все делается мудреным образом. У нас есть Национальное агентство безопасности (Agence Nationale de la Securité = ANS), которое есть не что иное как Управление документации и безопасности, каким оно было при Хиссене Хабре. Просто DDS изменило название, превратившись в ANS, а методы работы остались прежними: аресты, похищения людей. Сотрудники ANS нападают на журналистов, на правозащитников, на оппонентов, на любую оппозицию.
Все то же самое, но их методы стали сложнее, потому что человека обычно теперь не арестовывают, а похищают. Если правозащитники в курсе, они начинают протестовать, объявляют об этом по радио, выпускают какие-то коммюнике. Человека все равно пытают, но потом передают в руки судебной полиции, чтобы открыть дело официально, хотя можно было бы произвести арест по всем правилам. В общем, многое в Чаде не работает, у жителей много проблем. С 2003 г. Чад получал много нефтяных денег, но все они осели в карманах президента и членов его семьи. Сегодня Чад переживает глубочайший кризис, зарплаты госслужащих регулярно задерживаются, гонорары университетских преподавателей практически отменены, потому что нет денег на оплату труда.
Проходит много забастовок, во время которых власти производят аресты. Нам, правозащитникам, запрещено проводить марши, уже несколько лет мы просим разрешение на организацию маршей протеста против, например, дороговизны жизни или телефонных компаний, которые повышают тарифы. Но все это запрещено. Если вы хотите провести акцию, нужно подать запрос в Министерство внутренних дел, но тогда Министр внутренних дел может выступить по телевизору или радио с запретительной речью, в которой будет угрожать людям, которые собираются участвовать в марше. Хотя в Чаде много независимых изданий, и может возникнуть впечатление, что есть свобода слова, на самом деле, она ограничена. Вам словно одной рукой дают свободу слова, а другой – тут же отбирают. Потому что, если какой-то журналист опубликует в газете аналитическую статью, его начнут преследовать, арестуют, будут пытать.
В конце концов, нельзя сказать, что стало лучше. Обычно говорят, что в Чаде есть некое подобие демократии. В 2001 году после сфальсифицированных выборов я собрала многих женщин из разных социальных слоев – продавщиц на рынке, преподавательниц – и сказала им: “Послушайте, нельзя смотреть на происходящее, сложа руки, мы, женщины, должны действовать! Мы обратимся к Франции, потому что именно Франция заставила Чад идти к демократии. А сегодня она помогает президенту Деби подделывать выборы. Мы пришли с нашей петицией к посольству Франции, чтобы ее передали французскому президенту (тогда это был Жак Ширак). Тут появилась полиция и начала разгонять наше мероприятие. Начальник полиции был одним из главных палачей при Хиссене Хабре, и он дал приказ бросить мне под ноги боевую гранату, замаскированную под гранату со слезоточивым газом. В Париже, где я 15 месяцев лежала в госпитале, эксперты установили по извлеченным осколкам, что это была боевая граната. У меня до сих пор осколки по всему телу. Вернувшись в Чад, я была вынуждена подать иск против начальников полиции. К сожалению, был дан приказ отказать в удовлетворении моей жалобы, но все-таки полицейским пришлось давать отчет, и они признались, что сверху получили приказ меня уничтожить, но отказались назвать имя заказчика. Процесс на этом и закончился. То есть особой нет разницы со временем правления Хиссена Хабре
Вероника Лахно, студентка юрфака МГУ: В первую очередь, спасибо Вам большое за то, что приехали и делитесь всем этим с нами. Был уже вопрос, как Вам удалось собрать столько свидетельств. Конечно, люди могут молчать по разным причинам: будь то традиция, будь то страх признаться себе и другим. Мне кажется, есть очень простой ответ на этот вопрос, и мы видим его в Вас, в Ваших глазах, чтобы люди заговорили, им нужен лидер. И Вы тот лидер, который своей уверенностью подарили им возможность высказаться. Мои вопросы будут юридическими. Во-первых, почему Вы предпочли создать собственный трибунал, а не обратиться в Международный уголовный суд? Я услышала, что в Африке были против того, чтобы Хабре судили в МУСе, но у нас же есть пример с Лубангой из Конго, чье дело рассматривалось в МУСе, а там были миллионы жертв, и пострадавшие сейчас имеют право на компенсацию, потому что в МУСе есть международный фонд, и вопрос о компенсациях стоит менее остро. Во-вторых, какое право применялось? Как я понимаю, когда создается специальный трибунал, по Руанде, по Югославии, в МУСе есть специальные статуты, по которым определяются применимое право, составы преступления, критерии и т.д. Мне интересно, как преступления против человечности были определены в этом случае, сложно ли было удовлетворить существующим стандартам?
Жаклин: Это очень интересные вопросы. В деле Хабре было невозможно обратиться в Международный уголовный суд, так как его временнáя юрисдикция ограничена преступлениями, совершенными после его создания [после 1 июля 2002 г. – прим. пер.]. Мы попытались действовать на основании Конвенции против пыток, которую ратифицировал Сенегал, потому что не могли привести Хабре в МУС. И когда Сенегал отказался судить Хиссена Хабре, мы добились создания Специального африканского трибунала со статутом, который повторяет статут МУС, а также Конвенцию против пыток. Мы соблюли все нормы международного уголовного права, что также позволило выдвинуть обвинения по трем основным пунктам: преступления против человечности, военные преступления и применение пыток. Но одновременно правовая основа была, я бы сказала, гибридной, т.к. предполагалось, что если статут не охватывает какой-то вопрос, можно опираться на сенегальское уголовное право, которое включает в себя положения Конвенции против пыток.
Сила Специального африканского трибунала заключалась в балансе между сенегальской и международной юстицией. Этот трибунал был специально создан для суда над Хиссеном Хабре и после его завершения был расформирован. Но африканцы хотят, чтобы Африканский союз, взяв за основу этот опыт, создал подобную судебную инстанцию, действующую уже на постоянной основе. Ведь президент Африканского союза против того, чтобы бывших африканских президентов судили “белые людишки”. Там осуждают тех, кто пытается прибегнуть к помощи Международного уголовного суда, но без постоянной судебной инстанции в самой Африке не получается иначе привлечь к ответу африканских диктаторов. Надо было доказать, что Африка в состоянии это сделать без обращения в МУС. Наш процесс может заложить основу для решения этой проблемы в Африке, но это случится еще нескоро. Что касается компенсаций… Если бы этим делом занимался МУС, то выплата компенсаций осуществлялась бы из средств специального фонда. А у нас только сейчас главы африканских государств создали такой фонд, но в нем нет ни цента. У этого фонда даже нет статута! Я ездила в Аддис-Абебу, в штаб-квартиру Африканского союза, чтобы предложить помощь в выработке решения для пополнения этого фонда. Но в Африке такие вещи всегда не очевидны. У нас мало возможностей влияния, но мы продолжаем дергать за разные ниточки. Я регулярно езжу в Аддис-Абебу напоминать фонду, что надо стимулировать глав государств, каким-то образом привлекать инвестиции, но пока все это трудно реализовать на практике.
Артур: Как проходил переворот, который устроил Хиссен Хабре? Какие события этому предшествовали? Деби взял столицу силами вооруженных повстанцев, или это был государственный переворот?
Жаклин: Хиссен Хабре захватил власть, будучи вождем повстанцев, но Идриса Деби поддерживала Франция! Вчера Франция поддерживала Хиссена Хабре, теперь – Идриса Деби против Хиссена Хабре. Деби совершил военный переворот, но его мятеж против Хабре поддержали Судан и Франция, т.е. это Франция привела его к власти.
Кирилл: Насколько я понимаю, в ходе процесса была проделана большая комплексная работа, включающая в себя работу с архивами: нахождение документов с подписью Хиссена Хабре, показания жертв, данные эксгумации… На какие доказательства был сделан наибольший упор, и что в итоге привело данного человека к заслуженному наказанию? Какая международная помощь оказывалась по этому направлению? От помощи в криминалистике до сбора показаний жертв, которые потом получили бельгийское гражданство?
Жаклин: Нам очень помогли архивы, но не только. Прежде всего, мы основывались на показаниях выживших в тюрьмах Хиссена Хабре, которые стремились подтвердить по другим источникам. Показания одной жертвы мы перепроверяли словами другой. Например, я рассказывала вам о “Могильщике”. Именно благодаря ему мы узнали о существовании общих могил, смогли установить их местонахождение. Я фиксировала места массовых захоронений, которые мне показывали в провинции, чтобы предъявить эти данные следственному судье. Когда я рассказала судье про «черный сентябрь», этническую чистку на юге Чада, он поехал со мной в это место, чтобы своими глазами увидеть эти общие могилы. Потом приехали эксперты и провели эксгумации и даже баллистический анализ, чтобы подтвердить показания военных, которые служили в армии Хиссена Хабре и которых я знала лично. Надо сказать, что в этой истории я много использовала свои личные связи. Я убеждала людей, которых знала лично и которые были частью системы, помогать нам. Я нашла трех или четырех военных, которые четко объяснили, как все происходило, даже назвали характеристики оружия, которое использовалось во время карательных акций. И проведенный баллистический анализ пуль, извлеченных из черепов, подтвердил их слова. В архивах мы нашли список с именами женщин, высланных в Калаит, город на севере Чада посреди пустыни, где находятся военные лагеря, а также приказ самого Хиссена Хабре перевезти этих женщин туда на самолете из Нджамены. На процессе мы предъявляли такого рода доказательства, но не только мы проводили расследование. Бельгийские судьи также имели доступ к архивным материалам, это тоже помогло, но у нас не было как таковой международной помощи для проведения следствия. Международная помощь заключалась скорее в предоставлении денег для организации этого процесса.
Представитель “Мемориала”: На прошлой неделе в Москву приезжал писатель, нобелевский лауреат, Марио Варгас Льоса, автор романа про Трухильо, доминиканского диктатора. Он дал интервью, и оно было очень оптимистично. Он сказал, что мир становится лучше, Латинская Америка стала лучше, чистых диктатур осталось только две, а было много в 1960-70-х гг., а теперь это только Венесуэла и Куба. Он с некоторым оптимизмом смотрит в будущее. Мне кажется, история, которую мы услышали сегодня, – из того же разряда. Конечно, в мире еще долго будут автократоры, манипулирующие правосудием, но, может быть, удается, в том числе руками Жаклин, остановить террор и массовые убийства. Они будут знать, что правосудие свершится, они будут наказаны. Это огромный шаг вперед, позволяющий видеть свет в конце туннеля, и этот шаг сделан благодаря Вам. Человечество Вам сильно обязано. Спасибо большое!
Перевод – Василина Сидорова