30 лет назад в июле-августе 1987 года в Москве состоялась одна из крупнейших массовых акций мирного протеста в истории СССР – серия демонстраций крымских татар, требовавших права вернуться в Крым из спецпослений. «Уроки Истории» публикуют главу из мемуаров Бекира агъа Умерова, в которой один из ветеранов крымскотатарского движения рассказывает о заключительном этапе демонстраций.
В 1987 году крымские татары сделали то, о чем никто еще не мог помыслить – они стали организовывать митинги в Москве – в самом сердце СССР. В разные дни делегаты крымских татар собирались в Измайловском парке, на Красной площади, на площади Ногина, у УВИРа и в других ключевых локациях Москвы. Да, уже была объявлена гласность, но никто еще не понимал, что делать с этим неясным для советского человека термином, как пользоваться обрушившейся внезапно свободой.
До 1956 года, то есть 12 лет с момента депортации в Узбекистан, Марийскую АССР, Казахскую АССР и другие области СССР, крымскотатарский народ имел статус спецпереселенцев, что ограничивало их в правах и в передвижении. С 1967 года был принят Указ ПВС СССР, осуждавший действия, совершенные над целым народом, «ранее проживающим в Крыму». Тогда же впервые речб зашла о реабилитации. Но, несмотря на это, в Крым им вернуться так и не дали, ссылаясь на выделенные бесплатно дома в местах депортации. Возвращавшихся в Крым самовольно подвергали уголовному преследованию.
После указа 1967 года крымские татары начали бастовать, писать письма, работать с правозащитниками и пытаться привлечь внимание к своей проблеме. Когда стало понятно, что в местах депортации их практически никто не услышит, они поехали в Москву.
Каждый день с 20 июня по 6 августа 1987 года крымские татары в Москве боролись за свою свободу и право вернуться на родину. Когда их пытались выгнать с Красной площади, они не ушли, а просто все сели на брусчатку, устроив сидячую демонстрацию. Правил регулирования уличных акций еще не было, так что сотрудники милиции ничего не смогли сделать. Их пытались выслать обратно, устраивали рейды по квартирам, где они останавливались, применяли силу и психологическое воздействие, но их это не сломило.
28 ноября 1989 года, ВС СССР своим Постановлением № 845-1 одобрил «Выводы и предложения комиссии по проблемам крымскотатарского народа». Крымские татары были полностью политически реабилитированы, дело, возбужденные по национальному движению крымских татар начали пересматривать и начали работу по организации возвращения на историческую родину.
Конечно, не все пошло гладко и было еще много проблем и столкновений с властями, но этот народ доказал, что отставиая свои гражданские права, можно добиться реального результата. Массовое возвращение крымскотатарского народа началось с 1990 года.
Катерина Мельникова
***
Ранним утром 30 июля нас разбудил сильный и настойчивый стук в дверь. Вошли средних лет мужчина в прокурорской форме и два милиционера. Они долго проверяли паспорта делегатов, что-то выписывали. Причиной столь раннего визита называли проверку паспортного режима. Затем они предложили делегатам транспорт для отправки в Измайловский парк. Завязалась дискуссия, но сторонам не удавалось даже выбрать тон для беседы. Силовики, привыкшие к беспрекословному выполнению своих предложений, не могли их как то аргументировать. Мы же уже привыкли к лояльному общению с несравнимо более высокопоставленными чиновниками и настаивали на собственных планах. Девчатам надо было переодеваться и готовиться к митингу. Закончилось тем, что они просто вытолкали непрошеных гостей за дверь.
Вскоре я с первой группой из 7-8 человек вышел из дома. Прямо у подъезда нас встретила большая группа агрессивно настроенных милиционеров. Они сказали, что не позволят проведение демонстрации перед зданием ТАСС и предложили пройти в подготовленный транспорт якобы для следования в Измайловский парк. Нам с трудом удалось вернуться в квартиру. Мы заперли и забаррикадировали входную дверь.
Квартира располагалась на пятом этаже, всего этажей было около десяти. Окна квартиры выходили в разные стороны, и мы видели, что дом окружён большим количеством силовиков и специальной техники. Из за милицейского ажиотажа, вокруг дома собралась и огромная толпа любопытных москвичей. Мы приняли решение провести импровизированную демонстрацию прямо на квартире. Девчата собрали подходящие куски тканей, разорвали простыни и, губными помадами, написали тексты: «Позор ТАСС», «Нет геноциду крымских татар», «Восстановите Крымскую АССР» и другие. Делегаты вышли на балконы, развернули транспаранты и выкрикивали лозунги.
Началась бурная дискуссия между демонстрантами и находящимися внизу людьми. Вскоре к дискуссии присоединились и жители соседних квартир, через расположенные вблизи окна. Меня поразила доброжелательность большинства москвичей. Несмотря на то, что многие из них узнали о существовании крымских татар из сообщения ТАСС, они оживлённо интересовались нашим изложением истории Крыма. На каком-то этапе дискуссии, мы попросили губные помады, для написания дополнительных транспарантов. К моему приятному удивлению, несмотря на то, что происходящее фиксировалось милицейскими кинооператорами, практически из всех соседских окон, сверху, снизу и с боков, нам протянули заветные тюбики. Часть тюбиков, бросаемых доброжелателями, мы не успели поймать, и они упали вниз. Из близко расположенных окон передали по нескольку тюбиков. Девчата восхищались тем, что многие губные помады были почти новыми и дорогостоящими. Мы выставили вновь написанные транспаранты и на тех окнах, где не было балконов.
Вскоре подъехала пожарная машина и начала выдвигать лестницу к нашему балкону. Лестница оказалась короткой, и пожарная команда собрала её обратно для устранения неполадки.
Демонстрация продолжалась около двух часов. Я бегал из комнаты в комнату, наблюдая за развитием событий. Квартира дрожала от наших скандирований, но драматическая развязка приближалась. Лестница пожарников уверенно потянулась к нашему балкону. Из-за входной двери доносились требования открыть её и угрозы выломать дверь.
Пробегая между комнатами в очередной раз, я вдруг услышал непонятное всхлипывание. Межкомнатная дверь была открыта до упора в боковую стену. Слегка прикрыв дверь, я увидел за ней молодую красивую женщину. Стараясь скрыть постигшее её горе, она забилась в угол, скрутившись, сидела на полу, уткнувшись лицом в колени, и еле слышно плакала. «Это хозяйка квартиры» – сказали мне полушёпотом новороссийские девчата. Оказалось, что ещё до приезда делегатов, её муж попал в больницу с тяжёлой болезнью сердца. Теперь она переживала, что, в случае возникновения проблем, его сердце может не выдержать.
Внутри у меня что-то оборвалось. Мне стало бесконечно стыдно за то, что раньше не подумал о гостеприимных владельцах квартиры. Я подбежал к входной двери и попросил милиционеров не ломать её, сказав, что вскоре сами её откроем. Затем с балкона стал показывать пожарникам знаки о том, что демонстрация завершается и не надо ломиться в окно. Я бегал от окна к окну, призывая делегатов к окончанию демонстрации. Советуясь на ходу, делегаты собрались в одной из комнат, сели на пол, взяли друг друга под локти и начали скандировать: «…Ро-ди-ну… Ро-ди-ну…». Нас было около двадцати пяти человек, большинство составляли женщины. В комнату поместились не все, заполнился и прилегающий ко входной двери тамбур. Как только мы открыли дверь, в квартиру вломились обезумевшие от злобы милиционеры. Наше сопротивление сводилось лишь к тому, чтобы подольше удержать друг друга в кругу и громче скандировать. Милиционеры выбирали близлежащую жертву и вырывали её из круга демонстрантов. Слышался звон бьющихся стёкол межкомнатных дверей. Меня в числе первых выдернули из рядов демонстрантов, но не повели вниз, а на лестничной площадке передавали из рук в руки, согласовывая какие-то вопросы. Мимо одного за другим выводили делегатов. Вырвавшись из рук очередных охранников, я забежал обратно в квартиру, протиснулся между милиционерами и дотянулся до демонстрантов. Они по своим головам затянули меня в середину остававшегося круга. Таким образом, мне довелось ещё какое-то время наблюдать за жуткой картиной. Вскоре очередь дошла до меня. В этот раз мои конвоиры были заранее определены. Четверо крепких мужчин жёстко скрутили меня и повели в лифт. Там двое продолжали держать мои руки, а двое других стали демонстративно разминать мышцы. Один даже имитировал удары руками, ногами и головой. Было видно, что человек владеет приёмами рукопашных единоборств. Он задерживал удары в сантиметре от моего тела, так и не прикоснувшись ко мне. Я был чрезмерно расстроен драматическим развитием общей ситуации и абсолютно никак не реагировал на действия конвоиров. Внизу они посадили меня в машину, заполненную инициативниками. Через некоторое время к нам затолкали Сабрие Сеутову. Её тело было покрыто ссадинами, она стонала от боли. Характерно, что во время демонстрации она спала и при расправе с нами её не было. «Где тебя так избили?» удивлённо спросил я. Она рассказала, что её избили в лифте. Судя по её описанию, это сделала четвёрка, накануне конвоировавшая меня.
…В последующие месяцы, находясь в Крыму, я пытался выяснить имя, адрес и телефон приютившей нас владелицы квартиры. По одной из версий, хозяйку звали Эмине, по другой версии – Эльмира. Было ещё несколько версий, которых я уже не помню, но никто в то время не смог подсказать мне её адрес или номер телефона. Затем, к своему стыду, я забыл о ней, не поблагодарив и не извинившись…
Нас привезли в отделение милиции, меня поместили в отдельной камере. Время от времени водили к каким то сотрудникам. Я покорно ходил по кабинетам, не вникал в составляемые документы, игнорировал их вопросы и ничего не подписывал. Для дальнейшего сопровождения, ко мне прикрепили двух сотрудников московского уголовного розыска. Ближе к вечеру нас привезли в аэропорт. Милицейское заведение аэропорта было обширным. Какое-то время мы простояли в большом вестибюле, где сопровождающие меня сотрудники договаривались об уединённом помещении. Затем поднялись в небольшую комнату на втором этаже. До отправления самолёта оставалось более четырёх часов и, постепенно, я разговорился с МУРовцами. Им было по 40-45 лет, один имел звание майора, второй – капитана, одеты они были в гражданскую одежду. Они рассказали, что более месяца весь личный состав правоохранительных органов Москвы несёт службу в усиленном режиме. Лишившись отдыха, выходных и отпусков, большинство милиционеров озлобились на крымскотатарских делегатов. Они расспрашивали меня о нашем национальном вопросе и отношения между нами постепенно налаживались. В девятом часу вечера я попросился пройти в вестибюль, где ранее заметил включенный телевизор. Более месяца у меня не было возможности смотреть телевизор. Мне было интересно, как выглядят советские новости? Сначала МУРовцы не согласились, признавшись, что одной из поставленных им задач является исключение моих встреч с другими делегатами. Затем майор вышел и вскоре вернулся с разрешением о просмотре телевизора. Мы втроём сели на какой-то возвышенный участок пола, похожи1988й на подиум. Телевизор находился в противоположном конце вестибюля, и нам было хорошо его видно. Но вскоре вестибюль заполнили любопытные сотрудники милицейского отдела. Меня поразила разновидность их внешнего вида. Кроме сотрудников в милицейской форме и обычной гражданской одежде, было много экстравагантных людей. Они выглядели как бомжи, уголовники и проститутки, но, видимо, являлись сотрудниками милиции.
Люди, заполнившие просторный вестибюль смотрели на меня и выражали недовольство. Я сидел молча, делал вид, что смотрю телевизор. МУРовцы, как могли, старались разрядить обстановку. Было видно, что они пожалели о решении смотреть телевизор. Из собравшейся толпы близко ко мне подошёл наиболее агрессивный сотрудник в гражданской одежде. Жестикулируя руками перед моим лицом он кричал; «…Я всё могу понять… предатели… демонстрации… Но как вы смеете оскорблять самое святое?… Вы справляете большие и малые естественные нужды прямо на красной площади…». Моё мировоззрение о святынях, в тот период, мало отличалось от мнения предъявлявшего претензии милиционера. Меня возмутила свеже выдуманная клевета. Я постарался опровергнуть её с практической точки зрения. «Мы находились на площади группой в много сотен человек, мужчин и женщин всех возрастов. Вокруг нас всё время присутствовали журналисты и общественные деятели. Нас окружали сплошные цепи милиционеров. Как вы себе представляете то, о чём говорите?» спросил я. Исход спора неожиданно решил пожилой милиционер, судя по всему, пользовавшийся уважением коллег. «Ерунда всё это – сказал он – Я стоял в оцеплении и видел, что татары – нормальные люди. Мне довелось сопровождать группу из их ветеранов войны и договариваться с охраной гостиницы „Россия” о посещении демонстрантами туалета.» Дискуссия разгорелась среди самих милиционеров. Теперь обвинявший делегатов в осквернении святынь милиционер оправдывался перед коллегами: «…Мне так рассказали… Я здесь не при чём…».
Некоторые милиционеры выразили удивление тем, что существуют крымские татары – ветераны войны. Я рассказал об участии крымских татар в войне. Информация об этом широко распространялась в самиздатовских документах национального движения, я знал её наизусть. Цифры о количестве героев, их процентное соотношение к общему числу крымских татар и прочая общая информация мало о чём говорила моим слушателям. Но когда я упомянул Амет Хана Султана, они оживились. Все знали знаменитого лётчика, многие вспомнили о его крымском происхождении. Воспользовавшись создавшейся доброжелательной обстановкой, я рассказал об образовании Крымской АССР в 1921 году. Во время моего рассказа о достижениях Республики в народном хозяйстве СССР, раздалась знакомая всем мелодия, извещающая о начале советской информационной программы Время. Один из сотрудников добавил полный звук и все повернулись к телевизору.
В первом же сюжете диктор рассказал об «эстремистски настроенных лицах из числа крымских татар». Затем показали фотографию нашей встречи с Шоном Бирнсом в вестибюле метро, обвели кружочком моё лицо, называя фамилию. Потеряв всякий интерес к перешедшей к другим темам программе Время, разгневанные милиционеры повернулись в мою сторону. Не дав времени никому для комментариев увиденного, МУРовцы схватили меня за руки и быстро увели в комнату на втором этаже.
Поздним вечером, меня, в сопровождении тех же МУРовцев, посадили в самолёт.
Оказавшись в кресле самолёта, я заснул и увидел во сне то, что сейчас называется видео клипом. Знаменитый крымскотатарский певец, Февзи агъа Белялов, присущим ему красивым голосом, пел известную народную песню «Порт Артур». Слова были сильно изменены и касались событий последнего месяца. Сопровождался сон яркими сценами московских событий. Видения, сопровождавшие последние строки песни, я вспомнил спустя четверть века, на празднике «Хыдырлез» под Бахчисараем. Проснувшись от волнения, я пытался вспомнить сновидение. Как ни старался, ещё находясь в самолёте, я уже не смог воспроизвести в памяти значительную часть песни. Спустя годы подзабылся и остаток текста. Сейчас могу привести лишь некоторые его строки:
Не гузельдир Ветаным
Денъизлер ичинде Къырым
Не гузельдир Ветаным
Денъизлер ичинде Къырым
Эгер де Аллах къысмет этсе
Ветан ичун къурбан оларым
Агъламанъ анам, агъламанъ бабам
Бельким чаре олур
Агъламанъ анам, агъламанъ бабам
Бельким чаре олур
Падишалар денъиштилер
«Перестройка» дедилер
Падишалар денъиштилер
«Перестройка» дедилер
Оларнынъ сёзюне ишанып
Татарлар Москвагъа кельдилер
Агъламанъ анам, агъламанъ бабам
Бельким чаре олур
Агъламанъ анам, агъламанъ бабам
Бельким чаре олур
Къан киби къырмызлы мейданы
Комюрденде къара яланы
Къан киби къырмызлы мейданы
Комюрденде къара яланы
Даан да нелер япмакъ керекмиз
Уянсын душманларымызнынъ вижданы
Агъламанъ анам, агъламанъ бабам
Бельким чаре олур
Агъламанъ анам, агъламанъ бабам
Бельким чаре олур
Сельби киби боюмыз
Агьлап къалды союмыз
Сельби киби боюмыз
Агьлап къалды союмыз
Къырымгъа къайткъан сон, бутюн халкъымызнен
Олур бизим джемаат тоюмыз
Агъламанъ анам, агъламанъ бабам
Инша Аллах, олур джемаат тоюмыз…
Через несколько часов мы приземлились в Краснодарском аэропорту. Там нас встречали руководители Краснодарского края. Со мной провели ряд бесед, заполнили какие-то протоколы и эскортом отправили в Крымск в сопровождении части руководителей края. В Крымске многое повторилось. Ожидавшее нас руководство города, так же, провело со мной беседу о недопустимости правонарушений. Ещё раз составив соответствующие протоколы, сопровождавшие меня МУРовцы, представители руководства Краснодарского края и города Крымска, на трёх автомобилях, повезли меня домой, на улицу Лагерную, дом 103. В нашем доме не было телефона, на калитке не было кнопки звонка. Сама калитка, как и забор, ограждающий домовладение, представляли собой невысокий штакетник, в который невозможно было постучаться. Было около шести часов утра. Мы лишь вышли из автомобилей, не успели дойти до калитки, а навстречу бежала моя мама. Каким образом материнское сердце почувствовало мой приезд, не могла объяснить даже она сама. Начальник милиции Крымска, Ковтюшенко, шутливым тоном сказал: «Принимайте сына в целости и сохранности и больше никуда от себя не отпускайте». Мать обнимала меня, плакала от радости и машинально на родном языке, приглашала сопровождающих меня людей на «козь айдын къавеси (кофе, ознаменовывающий радостное событие)». Они вежливо отказались и уехали.
Так закончились для меня московские события лета 1987 года.
Редакция «Уроков истории» благодарит Бекира Умерова за предоставленные материалы и разрешение опубликовать фото из личного архива.