Оригинальная публикация: From the archive, 22 July 1918: Ex-tsar Nicholas II executed // theguardian.com
Перевод: Олег Мацнев
В прошлый вторник в Екатеринбурге, на Урале, по распоряжению местного Совета [рабочих, крестьянских и солдатских депутатов] был расстрелян бывший царь НИКОЛАЙ. Его не удостоили даже формального военно-полевого суда – под тем предлогом, что он может попасть в руки чехословаков, хотя точно так же, как была возможность вывезти остальных членов его семьи, определенно можно было вывезти в безопасное место и его самого. Даже в революционном насилии есть свои нормы благопристойности, но в сегодняшней России уважения к ним так же мало, как и к большинству прочих норм. Это преступление настолько же глупо, насколько и жестоко, ведь убийство бывшего царя не отводит от Советского режима опасности, а, напротив, приближает ее. У бывшего царя есть могущественные родственники в Германии; в руках Германии – наиболее убедительный кандидат на роль преемника; зреет движение за то, чтобы переориентировать политику Германии на противостояние Советскому правительству (один из симптомов этого движения – переговоры с руководством русских кадетов). Такого нового осложнения Москва себе позволить не может, оно там очевидно будет не кстати. Но это дело будущего, а то и отдаленного будущего.
Плачевная кончина Николая гармонично сочетается с его жизнью. Его правление началось с ужасной трагедии во время коронации, когда тысячи крестьян погибли в давке за несколько кружек. Середина правления была отмечена злополучной Русско-японской войной с революционным продолжением. Завершилось оно катастрофической Европейской войной, которая ниспровергла трон и Империю Романовых. Перед смертью он стал свидетелем полного уничтожения всех трудов своего дома за три века. Сложно будет отыскать в анналах истории более цельную историю краха, втиснутую в столь непродолжительный период времени. Структурным принципом его династии и его собственным была автократия, так что ему придется принять ответственность за этот катаклизм – юридическую или теоретическую. Никаких признаков каких-либо шагов с его стороны, нацеленных на то, чтобы этот катаклизм предотвратить, ни в какой период времени, ни на каком этапе не было – ни единого намека. Может быть, он просто не видел и не одобрял многочисленных ошибок, глупостей и пагубных явлений? Или он сам был главным архитектором всех бед своей страны и своих собственных? На этот счет наблюдатели расходятся во мнениях.
Кое-кто говорил, что он – лишь отголосок тех слов, которые были вложены ему в уши, другие считали его деятельным злодеем. Вероятно, в большинстве случаев он был пассивен и лишь время от времени проявлял инициативу. Но у него никогда не было своих собственных хороших идей, а хорошим идеям, которые предлагали ему другие, он никогда не следовал. Никто не испытывал к нему благодарности, не говоря уж об уважении, и хотя неполных восемнадцать месяцев тому назад он был всероссийским самодержцем, ко времени кончины он казался пережитком какой-то очень глубокой варварской древности. Будем надеяться, что вся система правления, последним российским представителем которой он был, доживает в Европе свои последние месяцы. Несомненно, эта война лишится одного из главных своих оправданий, если по заключении мирного договора абсолютизм, вне зависимости от степени его рафинированности, по-прежнему будет загромождать собой западные земли.