Необходимое пояснение
Ретроспективное знание самое надежное. Немало историков поспешило задекларировать, что именно они предсказали Майдан или присоединение Крыма задолго до того, как эти события стали историческими фактами. Проверять правдивость подобных притязаний нет особого смысла. А вот прочесть собственные тексты, написанные пять лет назад, иногда поучительно. Текст, предложенный ниже, был написан зимой 2011 года и зачитан на одном достаточно помпезном российско-украинском мероприятии в Киеве, избравшем своей темой опричнину. Помнится, что многим присутствующим, сказанное не понравилось, и показалось, вероятно, неподходящим для дежурного «диалога». Не помогли и сознательно употребленные мною формулы о «нашей части Европы» и «наших странах». Сегодня, после всех событий последних полутора лет, это выступление я наверняка написал бы по-другому. Тем не менее, на сайте хочу поделиться им без каких либо изменений или уточнений.
***
Тема опричнины притягательна как каждое повествование об истории, которая еще не прошла, которая еще не стала просто историей, но сохранила потенциал актуального действия. Фильм Павла Лунгина «Царь» обсуждали в контексте современной политической ситуации в России. Мол, может ли правитель такой державы позволить себе быть милосердным без ущерба для страны? Книга Владимира Сорокина «День опричника» обратила нашу тему даже не в настоящее, а в будущее. Как написал Илья Герасимов, текст Сорокина поставил вопрос: вероятно ли, чтобы насквозь пропитанное западными идеалами и ценностями общество всего за два десятилетия превратилось в ожившую картину Сурикова или Васнецова?
Разговор об опричнине в нашей части Европы – это неизбежно разговор о взаимоотношениях государства и гражданина, права и закона, насилия и милосердия. А еще – о политической легитимности и пространстве маневра власти в рамках, задаваемым ей обществом. Однажды Александр II сказал: «Если России даровать Конституцию – она развалится». Не подобной ли логикой до сих пор руководствуются многие правители в нашей части Европы? Ведь Александр хоть не даровал Конституции, но таки отменил крепостное право и провел еще целую серию реформ, недвусмысленно прочитанных многими как признак слабости монарха. Неслучайно именно царь-освободитель оказался настоящей мишенью для политических террористов. И в конце концов был ими убит. Мораль этой истории проста: не в каждой стране правителю прощают то, что кажется проявлением слабости.
А обращение к жестокости и беззаконию в наш век массовой культуры, как правило, преподносится обывателю под соусом «сохранения единства страны», «защиты целостности государства» и «поддержания спокойствия в обществе». Однако даже под таким соусом насилие остается насилием. Поэтому представляется, что мы можем говорить о модели утверждения политической легитимности через насилие.
Именно тезис о необходимости отстаивания целостности государства служит оправданием политической эволюции в авторитарном направлении. И это отнюдь не новая риторическая фигура. Во второй половине XVIII века в «Рассуждениях о непременных государственных законах» Денис Фонвизин писал: «государство ничем так скоро не может быть подвергнуто конечному разрушению, как если вдруг и не приуготовя нацию дать ей преимущества, коими наслаждаются благоучрежденные европейские народы».
Через 60 лет Сергей Уваров сформулировал ту же мысль таким образом: «Приняв химеры ограничения власти монарха, равенства прав всех сословий, национального представительства на европейский манер.., колосс не протянет и двух недель, более того, он рухнет прежде, чем эти ложные преобразования будут завершены».
Здесь мы выходим к вопросу о роли общества. Вопросу непростому и неочевидному. Стоит хотя бы вспомнить чрезвычайно популярную в западно- и центральноевропейском мышлении о развитии нашей части Европы объяснительную схему – онтологическое противопоставление «плохой» власти «хорошему» обществу. Рискну утвеждать, что если бы вторая часть этого тезиса была правдивой, Восточная Европа выглядела бы сегодня немножко иначе. Вопреки идеалистическим представлениям многих критиков постсоветских политических режимов, проблема легитимности насилия как модели поведения, как инструмента разрешения возникающих споров и конфликтов, отнюдь не исчерпывается властными элитами.
Не скованным правовыми рамками насилием, а еще страхом, безразличием, корыстолюбием пропитана вся общественная жизнь. Какие рамки может задать власти такое общество? И что тогда будет с нашими странами? Гениально простой ответ на этот вопрос дала сорокинская ясновидящая Прасковья: Будет ничего.
Январь 2011