Недавно звавершилась Школа-академия 2020 года — событие, на которое обычно съезжаются победители Школьного конкурса со всей страны. На этот раз из-за пандемии оно проходило в совершенно новом формате. Конкурс проводится уже 20 лет, и обычно Школа-академия — это очное мероприятие, которое проходит в Москве. На этот раз 26 участников под руководством наставников встречались исключительно онлайн и создавали на основе своих работ новые медиапродукты — мультфильм, подкаст, документальные фильмы, пьесу и так далее. О том, как проходила на этот раз Школа-академия, формат которой пришлось искать на ходу и практически наощупь — рассказывает организатор, руководитель одной из мастерских и участница.
Наталья Колягина, организатор
Школа-академия — так мы называем ежегодную встречу победителей школьного конкурса «Человек в истории». Обычно она проходит в Москве перед церемонией награждения победителей, на которой мы объявляем места, которые заняли работы. Школа в обычном режиме занимает 4-5 дней, у ребят есть учебные игровые занятия, они готовят представления своих проектов, а кроме того, их ждет насыщенная культурная программа в Москве — экскурсии, посещение музеев и театров.
В этом году, к сожалению, осуществить все это было невозможно. Мы устроили виртуальную церемонию награждения в апреле, на которой смонтировали короткие видеоролики от ребят, где они рассказывают о себе и своих работах. Но этого оказалось явно недостаточно, т.к. такой формат не позволял нам чуть ближе познакомиться — а мы очень ценим именно контакт с теми участниками, которые подготовили хорошие работы для конкурса. Потому мы решились провести нашу школу-академию в удаленном режиме, с помощью платформы zoom.
Что изменилось? Изменилось буквально все. Делая эту школу, мы понимали, что наша задача — не пытаться перенести в онлайн то, что происходит каждую весну в Москве — это было бы просто невозможно. Нужно было сделать совершенно новую школу.
Задача осложнялась тем, что большинство ребят, которые приняли участие в конкурсе в 2019 — 2020 г., до этого не приезжали к нам в Мемориал, они не знали ни нас, ни друг друга. Кроме того, наша виртуальная школа проходила на фоне их повседневной жизни — у части ребят были каникулы, кто-то уже успел выпуститься из школы и стать студентом, кто-то работает, у кого-то расписание не по четвертям, а по модулям, а потому каникулы уже закончились, и продолжалась школьная жизнь. Это все, конечно же, создавало трудности для участия. Мы расширили набор и пригласили в нашу школу не только победителей, но и финалистов — то есть авторов 100 лучших работ. Из них отозвалось 26 человек, и мы очень благодарны всем ребятам, кто решился на этот опыт, за их доверие.
В качестве темы для новой школы мы выбрали разные медиа-форматы. Мы предложили участникам взглянуть на те работы, которые они прислали на конкурс, под новым углом — постараться представить их не в жанре академического эссе или курсовой работы, как они обычно делают для конкурса «Человек в истории», а вместе с наставниками попробовать конвертировать свою работу в нечто новое, представить свою историю в другом жанре. Все ребята выбрали одно из шести направлений — подкаст, театр, мультфильм, видео, графическая книга, мокьюментари. В течение двух недель они создавали новые сценарии и знакомились с основами работы в своем направлении. В итоге мог получиться как коллективный проект, объединяющий темы разных работ, так и индивидуальные презентации. Получилось создать мультфильм, телеграм-канал, 20-минутный подкаст, написать пьесу, подготовить сценарии четырех комик-буков (и нарисовать первые страницы для них), сделать 3 коротких документальных видео. Судя по этим работам, школа получилась достаточно успешной. Но тут важно понимать, что, конечно, мы хотели прийти в конце к конкретным результатам, но основной целью школы было общение, знакомство друг с другом, возможность узнать что-то новое.
Удаленный формат имеет свои ограничения. У ребят была возможность вести насыщенные обсуждения со своими кураторами, но не во всех группах, к сожалению, им удалось хорошо познакомиться друг с другом, найти друзей. Мы понимаем, что он-лайн среда предлагает принципиально иные возможности, она в чем-то может напоминать реальную жизнь, но вообще-то совсем иная. Потому нам самим еще предстоит понять, чем же был этот опыт и чем он может быть полезен в будущем в новых условиях, можно ли его каким-то образом сочетать с личными встречами, использовать такой удаленный формат в качестве подготовительного этапа школы-академии и так далее.
Полина Кампиони, руководитель мастерской «Мультфильм»
Мы не в первый раз делаем подобные проекты с «Мемориалом», и это каждый раз настоящая авантюра. Сделать мультфильм за две недели — амбициозная задача. Я работаю в технике покадровой анимации, — это значит, что каждый кадр должен быть сфотографирован, а в секунде должно быть 12 кадров. Это чудовищно трудоемкий процесс. В формате работы с группой это усложняется тем, что нужно еще и придумать, что вы будете делать, как вы будете это делать, объяснить ребятам, что будет происходить технически. За две недели нужно научить ребят анимации и успеть снять мультфильм.
Мы впервые делали мастерскую в формате онлайн-школы. До этого мы организовывали летние школы для старшеклассников и первокурсников. Но в этот раз ребята были не только из Москвы, что вызывало проблемы с часовыми поясами — надо было назначить удобное всем время. Плюс, это уже не летняя практика, так что у кого-то начались каникулы, у кого-то — нет, и согласовать все было непросто.
Первой задачей был поиск общего знаменателя у всех участников. Ведь изначально конкурс работает с личными историями. Ребята в основном работают со своими предками: поднимают архивы, ищут документы через родителей, еще какие-то источники. Но мы не могли взять какую-то одну историю за основу мультфильма, потому что мастерская — это работа в группе. А все истории у участников разные.
Например, у нас была история женщины — бабушки одной из участниц, которая застала большую часть XX века. Она всю жизнь молчала, потому что так ее приучили с детства. Ведь тридцатых, когда она была ребенком, любые слова могли использоваться против семьи. И так совпало, что позднее она устроилась работать в библиотеку. Ирония судьбы: как ее с детства приучили молчать, так она всю жизнь и промолчала на работе. Другая история — про деда, которого «спасли сапоги». Во время Великой Отечественной он потерял сознание и упал в окоп сапогами кверху. И когда очнулся, то увидел, что через его сапог, который был на три размера больше, прошла пуля. Вроде как сапоги «взяли на себя» пулю, которая могла бы достаться ему. Еще одна — про мужчину, у которого были запрещенные книги, его арестовали, пытали, но он все равно не рассказал, где хранил их. Потому что всех учили молчать до последнего.
В итоге общим знаменателем оказалось не то, что участники нашли в процессе исследования, а их личное восприятие. И участники все вместе делали один мультфильм, для которого их работы послужили отправной точкой.
Я сказала ребятам искать образы молчания вокруг себя. Потому что все их истории объединяло одно: они не были рассказаны, пока их не стали поднимать вот эти конкретные ребята 12–18 лет. Так или иначе, все родственники молчали о своем опыте. Я предложила каждому из ребят записать монолог на тему молчания, памяти и того, как они ощущают свою связь с родственниками. О том, как и о чем могли бы молчать они сами. У каждого из участников получился философский монолог, которые потом стали коллективным размышлением, видеоэссе. И визуально оно подкреплено тем, что они снимали — образами молчания.
Мы встречались почти что каждый день, потому что иначе успеть все это было невозможно. Я рассказывала, как делать анимацию технически, давала задания, например: найдите пять предметов, которые для вас метафорически характеризуют молчание. На следующий день мы проверяли, что они наснимали, обсуждали, что получилось, а что — нет. Я рассказывала, как технически происходит покадровая съемка, как сделать дома съемочное место. Но всю анимацию продумывали и создавали они.
Сложнее всего для ребят был сам момент включения в работу. Потому что это немного другой способ восприятия предметов вокруг себя. Мы работали именно с предметной анимацией, и они сами рассказывали, что сначала было не совсем понятно, чего от них вообще хотят, когда говорят: «Найди то, что ассоциируется с молчанием в твоей комнате. Просто походи, пооткрывай ящики, поищи что-то». Но нет другого способа этому научиться, кроме как просто начать делать и рефлексировать, что работает, а что нет.
И в конце ребята говорили, что стали по-другому смотреть на вещи. Не фигурально выражаясь «на вещи», а на реальные материальные вещи. Они стали думать: а что бы это могло значить? а какой мог бы быть у этого смысл у этого клочка бумаги?.
Самое большое для меня удовольствие от всей этой работы — как раз когда удается научить новому механизму мышления. Технически научиться анимировать может любой. Сейчас есть специальные предложения на телефон, все дети так или иначе могут переставлять фигурки, снимать анимацию. Если не говорить о качестве, сам механизм — он доступный. А вот зачем, с какой мыслью это делать — гораздо более важный вопрос.
В итоге у нас получился фильм на минуту 30 секунд. Его надо только дооформить и доделать титры, пригладить и причесать — и можно будет это выложить в открытый доступ. Надеюсь, это получится сделать в течение месяца.
Полина Атесова, мастерская «Театр», участница
О школьном конкурсе я узнала в прошлом году от своей научной руководительницы. Я уже давно каждый год делаю какую-нибудь научную работу, и в прошлом году, когда я была в 9 классе (сейчас уже в 11) мне предложили поучаствовать и в конкурсе «Мемориала». Тогда я выиграла II премию, и меня пригласили на Школу-академию. Я выбрала мастерскую «Театр», потому что я люблю театр, участвую в школьных постановках. Плюс, мне было очень интересно, как можно преобразовать исследовательскую работу в пьесу.
То, что я делала на Школе-академии, было напрямую связано с моим исследованием. Фактически мы представляли его в новом свете. Моя работа о Ригерах — семье русских немцев. Это друзья нашей семьи. Я рассказывала об их истории до, во время и после Великой Отечественной, в СССР и в постсоветский период.
История эта довольно насыщенна. Особенно интересно было наблюдать, как менялось отношение к немцам в разные эпохи. До войны Ригеры жили в немецкой колонии, в селе Раздольное Красноярском крае. Там все были немцами, и отношения между жителями хорошими, добрососедскими. Во время Великой Отечественной войны отца, деда и дядю Константина Александровича отослали в трудармию, подальше от фронта, потому что боялись, что они перейдут на сторону фашистов. Остальных членов семьи депортировали, они много раз переезжали и в конечном счете оказались в Краснослободске, где сейчас живу и я. После войны Константин Александрович столкнулся с притеснениями — например, были проблемы с тем, чтобы жениться, потому что его невеста была комсомолкой, а он — немцем. Из-за этого ей даже делали выговор на работе: мол, как же так, жить вместе с немцем, был же Сталинград, война, как ты можешь.
Интересно, что сам Константин Александрович Ригер, у которого я брала интервью, считает себя русским, несмотря на свою немецкую фамилию. И выглядит, и ведет себя он как абсолютно наш, русский человек. Это меня и заинтересовало изначально, когда я начала свое исследование.
Работа мастерской была организована очень хорошо. Мы встречались несколько раз в зуме, дважды это были пленарные встречи всей Школы-академии, и еще четыре или пять — в рамках мастерской. Мы обсуждали темы наших работ, придумывали, что можно из них сделать. Кроме того, были и другие разговоры — например, в целом на тему современного отношения к Великой Отечественной войне.
Итогом нашей работы стала пьеса, и мы даже сделали ее читку. Эта пьеса составлена в формате допроса. Действующие лица — мы сами как исследователи и герои наших работ (мы выбрали по одному из каждой, у меня это был Константин Александрович). По ходу пьесы допрашивают сначала меня — почему я занималась этой работой и так далее — а потом моего героя. И так по очереди с каждой из участниц мастерской, всего их было 4.
Готовилась пьеса так. Мы с другими участницами разбились на пары и задавали друг другу вопросы. На этих вопросах в конечном счете и строится пьеса: я придумывала их для своей партнерки и ее героя, а она — для меня и для моего. Потом я писала впечатления о моей работе, вспоминала, как проводила исследование. Это тоже отчасти вошло в текст. А организаторы школы очень помогли с тем, чтобы редактировать мою историю и вопросы.
Читка оказалась самой тяжелой частью работы в мастерской. Вопросы были сухими и конкретными, и я и мой герой — в положении жертвы. Отвечать на них было морально тяжело. Когда мы делали это в первый, пробный раз, в какой-то момент даже пришлось остановиться: слишком сильно было эмоциональное давление. На основной читке тоже было очень сложно: приходилось контролировать себя и свой голос и отвечать еще и за чужого героя.
После Школы-академии я изменила свое отношение к онлайн-работе. Когда я только записывалась на нее, ту же работу с зумом представляла себе только по опыту весны, когда это приходилось делать из-за школы. Тогда были вечные проблемы со связью, а у учителей (для которых это был первый опыт дистанционного обучения) не было возможности проконтролировать каждого ученика одновременно. На этот раз все нужные ссылки присылались нам заранее, они постоянно были рабочими, плюс, если что, я могла обратиться к вожатым или к наставникам. То есть если возникали технические вопросы, я сталкивалась с ними не одна, а мне могли в любой момент помочь. Когда ты видишь человека и разговариваешь с ним, работать достаточно просто, как будто мы и правда сидим друг напротив друга. На онлайн-занятиях в школе ничего подобного не было.
Кроме того, я поняла, что на работу, которую ты делаешь сам, причем длительное время, можно взглянуть совершенно по-другому и представить ее в совершенно другом виде. Моя научная работа и так представлена в формате диалога, что несколько добавляет ей эмоциональности и отражает голос моего героя. А когда это все еще предстало в виде допроса, стало понятнее, какие эмоции он испытывает. Потому что стало видно, на какие вопросы он может ответить, на какие — нет, какие темы для него трудные, на что он отвечает более развернуто. В живом интервью разговор шел достаточно плавно, я задавала наводящие вопросы, все происходило в уютной атмосфере. А в формате допроса история показала себя с более трагичной стороны.
Можно сказать, что я увидела своего героя, которого раньше воспринимала с исследовательской точки зрения, в более человеческом качестве.