Челябинская область, г. Магнитогорск, 11-й класс
Научный руководитель О. А. Гакина
В этом году я — Елена Шаронова — уже заканчиваю школу. Времени сейчас мало, но отказываться от любимого занятия я считаю просто непростительным, то, к чему душа лежит, нельзя оставлять ради практицизма… Поэтому работу в этом году я пишу уже не одна, а с моей подругой и одноклассницей Мариной Ахметовой.
Когда наша научная руководительница Ольга Александровна Гакина предложила нам эту тему, мы были не в восторге. Казалось бы, что интересного можно написать на уже давно избитую тему любви? Рассказы наших бабушек и дедушек кажутся нам сказками, прекрасными иллюзиями… И кто бы мог подумать, что эта история так тронет нас.
Эту историю любви нам рассказала дочь Виктора Михайловича и Елены Евгеньевны — Виктория Викторовна Волкова, у которой мы побывали в гостях. Также много сведений мы узнали из репортажа журналистки Лидии Разумовой (племянницы Виктора и Елены Разумовых). Мы познакомились с частью семейного архива Разумовых.
Нам удалось увидеть и даже заснять «четыре альбома любви», в которых была запечатлена вся жизнь Виктора и Елены Разумовых. Эти альбомы Виктор Михайлович начал делать после смерти жены. Он запирался в своей комнате и подолгу не выходил оттуда, на вопросы детей отвечал, что скоро они все узнают… После смерти Виктора Михайловича четыре альбома с фотографиями попали в руки дочерей. На первой странице рукой отца было выведено посвящение: «Дорогим моим детям — Вике и Тане, внукам — Алеше, Диме и Сереже. Рассказ в фотографиях о бабе Лене и деде Вите (с пояснениями деда Вити)».
Эти альбомы стали своего рода завещанием для детей, экскурсом в историю жизни своих родителей.
Еще одна важная деталь: судьба Разумовых очень схожа с историей героев фильма Григория Чухрая «Чистое небо». Когда Виктор Михайлович смотрел эту кинокартину, он не мог сдержать слез и говорил своей жене: «Лена, этот фильм про меня».
«ГОРПРОМУЧ»
Жизнь человека складывается из стечения случайных, казалось бы, обстоятельств.
Родилась Леля Плаксина 20 апреля 1916 года в городе Кушва (ныне — Свердловской области). Именно Леля, а не Лена, и потом на протяжении всей жизни ее называли именно так, таким она человеком была: милым, добрым, веселым… Мать — учительница, отец — горный техник. В 1921 году отец Лели умер от туберкулеза, и у матери на руках осталось двое детей: пятилетняя дочь Лена и сын Александр, которому тогда было всего три года. Семья переехала в Нижний Тагил, где жили родственники матери. В 1931 году мать Елены отправили на педагогическую работу в Магнитку. Когда в июне 1931 года, закончив семилетку, Леля отправлялась к маме и брату на далекий Магнитострой, вряд ли она пола гала, что именно здесь, в городе, где не были еще толком определены улицы и жилые кварталы, ждет ее «комсомольское братство горпромучников» и встреча с единственной на всю жизнь любовью…
Впрочем, и Виктору Разумову, одному из четырех сыновей служащего «по железнодорожной части» Михаила Анисимовича Разумова, который был мобилизован на работу в Магнитку, тоже не могли тогда и во сне привидеться те испытания, которые выпадут на его долю. В 31-м они независимо друг от друга прибыли в один и тот же город, где оказались в одной группе химиков-лаборантов Ударно-комсомольской школы горнопромышленного ученичества — пер вой школы трудовых резервов, созданной на Магнитке.
Горнопромышленное ученичество, вкратце Горпромуч, позже станут называть профтехучилищами. В начале 30-х в бараке, где размещались учебные кабинеты Горпромуча, от холода замерзали чернила, хлеб выдавался по карточкам, в общежитиях-бараках жить было очень тесно, степной ветер пронизывал до костей.
После занятий горпромучники отправлялись на комсомольские субботники — ночью на руках доставляли кирпич для строительства «Комсомольской» домны, поднимая его на четвертый ярус, то есть 35-метровую высоту по шатким настилам.
Маленькую изящную Лелю выделяла в этом шумном комсомольско-трудовом братстве мало присущая остальным тонкая интеллигентность. Светлые волнистые волосы, яркий румянец на щеках (к сожалению, печальное свидетельство врожденного недуга — порока сердца) и большие серые глаза — ее просто не возможно было не заметить среди остальных подростков, съехавшихся в Магнитку со всей Руси великой.
Они казались полной противоположностью друг другу: эмоциональная, открыто выражавшая собственное мнение, непрактичная Леля и спокойный, рассудительный, не терпящий беспорядка и сумбура Виктор. Но, как известно, противоположности сходятся.
Правда, подобные юношеские романы «любовью» тогда не называли, пугаясь «мещанских пережитков прошлого». Любовь предпочитали определять как «дружбу» или «товарищеские отношения».
Летом 33-го они прощались с Горпромучем и обменивались фотографиями на память. Спустя 40 лет Виктор Михайлович аккуратно вклеит их в альбом, снабдив каждую соответствующей подписью. Не забудет ни одного лица, ни одного имени… Впрочем, в 1933-м все они еще продолжали оставаться единой семьей, хоть и разбросанной по разным бригадам и разным лабораториям.
Лелю и Виктора направили в химическую лабораторию Горнорудного управления. Вскоре Виктора вопреки его собственному желанию избрали военоргом комитета комсомола Горы. Однако через месяц он ухитрится вернуться в лабораторию, где продолжала работать Леля, и где его бригада с символическим названием «Железо» определяла содержание одноименного химического элемента в руде. Немного погодя их вновь на время разлучат обстоятельства: Виктора попытаются перебросить на работу в редакцию многотиражки «Магнитогорский гудок». Пройдет несколько месяцев, и он вновь займет свое место в лаборатории. Утром работа, вечером учеба в комсомольской школе среднего образования. Отличавшийся скрупулезностью в любой работе бригадир Виктор Разумов совместно с инженером Замлянским разрабатывал, как писала в те годы газета «Горняк», «простой и экономный метод определения железа в серных рудах, не содержащих мышьяка». Позже этот метод будет утвержден как «стандарт для применения во всех заводских лабораториях Советского Союза».
«Но, как же так получается, что из великого множества людей человек находит одного-единственного на всю жизнь? Если это, конечно, настоящая любовь!» — напишет потом в альбоме человек, разменявший уже седьмой десяток лет. Их удивительная встреча с Лелей так и останется для него загадкой на всю жизнь. Именно на Магнитострое пересеклись две эти линии судьбы и соединились в одну.
Со временем выяснилось, что для многих первая профессия на Магнитострое не стала последней. В начале августа 1936 года Виктор проводил Лелю, уезжавшую учиться в Москву по направлению Окружкома ВЛКСМ во Всесоюзный коммунистический институт журналистики. Сам он через несколько дней был принят по спецнабору в Чкаловское (Оренбургское) военно-авиационное училище летчиков. Эта разлука стала первым серьезным испытанием для их любви. На прощание они обменялись фотографиями. На своей Леля красивым почерком напишет: «Виктор! Пусть эта фотография тебе напоминает 1936 год ну… и меня. Л. Плаксина». На фотографии, которую она увезла в Москву, по-мужски лако нично было выведено: «Моему любимому другу Леле Плаксиной от Виктора».
МОСКВА — ЧКАЛОВ
В декабре 36-го года многотиражная газета авиационного училища опубликовала в «Галерее отличников боевой и политической подготовки» фотографию курсанта Виктора Разумова. Был и первый отпуск домой, и кадры «на память» в военных лагерях, увольнительная в город и карточки, подаренные товарищами по училищу, — все это потом сохранилось в семейном архиве как напоминание о давних годах учебы…
Леля между тем постигала азы журналистики на занятиях во ВКИЖе. Училась только на «отлично». Часто писала письма и отправляла их в Чкалов. Почтив каждом конверте Виктор вместе с письмами находил фотографии, сделанные кем-то из сокурсников Лели. Были учебные снимки, сделанные самой Лелей на занятиях по фотоделу. ВКИЖ, судя по всему, был прообразом факультетов журналистики, которые откроются только лет тридцать спустя во всех крупнейших университетах страны и будут готовить на своих отделениях кадры профессиональных газетчиков, радиожурналистов и телевизионщиков…
Но в 1938 году решением ЦК ВКП (б) институт журналистики в Москве был закрыт «за вредность идей». Идеологическая чистка не миновала и учебного заведения, готовившего кадры главных защитников линии, проводимой партией и правительством.
И все студенты в одночасье оказались несостоявшимися выпускниками, имевшими, однако, право на работу в редакциях газет. И Лена Плаксина, разумеется, отправилась в Чкалов, где продолжал учиться Виктор. В редакцию областной газеты «Чкаловская коммуна» она была принята сначала литсотрудником, а несколько месяцев спустя стала заместителем ответственного секретаря.
С Виктором Леле удавалось видеться редко. Военный аэродром, на котором проходили учения, находился далеко от города. Но то, что жить друг без друга они уже не смогут, было ясно им обоим. В феврале 1939 года Лена и Виктор поженились. И Лена стала уже не Плаксиной, а Разумовой. По окончании училища лейтенант Разумов был направлен сначала в Воронеж, затем переведен в Брянск и наконец — в один из бомбардировочных авиационных полков Орловского военного округа… Семью Разумовых ожидали серьезные испытания.
СБИТ…
Стояла весна 41-го, не предвещавшая России грозового лета. Леля теперь работала литературным секретарем в красноармейской газете Орловского военного округа «Сталинец». И никто в те дни не мог представить себе масштабов грядущей катастрофы, до начала которой оставались лишь эта весна да несколько летних дней… В первый же день войны гитлеровская авиация уничтожит 1200 советских самолетов, больше 800 из которых даже не успеет взлететь с военных аэродромов.
26 июня 1941 года командир звена лейтенант Разумов вылетел на боевое задание в район уже оккупированной врагом территории Западной Украины. Его жена спешно укладывала в чемоданчик самые необходимые вещи, начались бомбежки военного городка Орловского авиагарнизона, оставаться там было уже небезопасно. Что с мужем, жив он или убит в бою, Леля не знала. Прощаясь с нею, Виктор просил только об одном — ехать в эвакуацию в Магнитогорск. Там, в глубоком тылу, жили мать и старший брат Виктора Владимир с семьей.
Леля знала твердо: она должна во что бы то ни стало добраться до Магнитки и там ждать. Ждать рождения сына, который должен был появиться на свет в городе их комсомольской юности. Леля и Виктор были почему-то уверены, что первенцем будет сын, которого они тоже назовут Витька.
То, что произошло в небе над Волынью 26 июня 1941 года, было лишь эпизодом в истории Великой Отечественной войны. Слишком коротким оказался воздушный бой наших бомбардировщиков с немецкими истребителями в масштабах огромной хроники военных событий.
Все произошло очень быстро. Самолет Шевцова, однополчанина Виктора, был ведущим, а два других самолета, в числе которых был и самолет лейтенанта Разумова, прикрывали его. На них напала девятка «Ме-109», но Виктор их не видел. Заметить он смог только два немецких самолета. Атаковавший слева самолет-мессер бил зажигательными пулями прямо по кабине пилота, и от этих раскаленных «мушек», пролетавших в сантиметре от виска, лицу становилось горячо. К счастью, ни одна из них не попала в лицо: защитила бронированная спинка кресла. Пули только продырявили комбинезон на правой руке, которая лежала на штурвале.
Мессер вывел из строя панель с приборами, побил кабину — но все безрезультатно. Виктор мог вести машину и так, почти вслепую, приборы были ему не нужны… Но он не знал, жив ли его штурман — младший лейтенант Абдулов. На вопросы тот давно не отвечал, а оглянуться, когда шевельнуться нельзя — кругом свистят пули, было невозможно. С ведущего самолета Шевцова стрелок пытался бить по мессеру из люкового пулемета. Но, к сожалению, патроны были простые, и эта стрельба давала тот же результат, какой имеет пальба из пушки по воробьям. Поэтому-то фашистские самолеты и подошли так близко.
Отчетливо врезались в память Виктора ненавистные черные кресты на крыльях «Me109» и голова летчика в кабине самолета, шедшего почти вплотную к советскому бомбардировщику. Стрелок лейтенанта Разумова по-прежнему не отвечал… По предположению Виктора он встал в турель и был убит первой же очередью.
В это время справа начал заходить второй мессер, очередь из которого пробила бак с горючим, и огонь стал катастрофически быстро охватывать машину. Не помогли даже баллоны с углекислым газом. Загорелся заливной бачок, и за головой стало жарко. Что же было делать летчику Разумову? Прыгать с парашютом? Но куда? Ведь они были уже в тылу врага. И Виктор принял решение — вести самолет, пока он будет к этому способен, к цели, а там видно будет… Пожар охватил уже кабину. Комбинезон и унты стали гореть (к счастью, вся одежда была зимней), очки спасли глаза, от едкого дыма мутилось сознание. Видимо, немецких летчиков это возмутило: как же так, самолет горит, кабина летчика горит, а он все продолжает идти в строю! И они ударили по хвосту. Самолет потерял управление и начал пикировать. Единственным решением, которое мог принять в этой ситуации лейтенант Разумов, было прыгать! Он подал команду и хотел прыгать сам. Отстегнул ремни и открыл кабину, но… выпрыгнуть не смог: тело отяжелело и больше не желало его слушаться. А потом надвинулась кромешная мгла… Виктор потерял сознание.
Очнулся он на земле, во ржи, недалеко от леса. Произошло абсолютно необъяснимое чудо! Как рассказывали очевидцы (дело было на Западной Украине), с четырех тысяч метров неведомой силой его выбросило из самолета, а в 200 метрах от земли вдруг раскрылся парашют (видимо, почти безжизненная рука случайно зацепила кольцо). У Виктора обгорело лицо, руки, при падении он поломал ребро. Так он и остался: обгорелый, безоружный в тылу врага. Ему оставалось только одно — попытаться выйти из окружения и добраться до своих.
Пятеро суток, несмотря ни на что, больной и голодный, он шел на восток, с неимоверным трудом преодолевая за сутки по 3–5 километров. Почти через каждые десять метров приходилось прятаться. Линия фронта между тем уходила все дальше и дальше: по 15–30 километров в сутки советские войска оставляли западные территории страны. Через пять суток начали гноиться ожоги на лице и руках, Виктор все эти дни ничего не ел, только пил, в конце концов, он уже не мог идти. И если бы не добрые люди, подобравшие обессилевшего от голода и боли человека в летном шлеме, Виктора Разумова ждала верная смерть. Но судьба распорядилась иначе.
Его поместили в расположившийся неподалеку полевой передвижной госпиталь, подбиравший раненых и больных на оккупированных врагом территориях. «Госпиталь»: 10 человек на койках, 150 — на соломе в сарае. Это место и госпиталем-то назвать было трудно: раненых лечить было нечем. Да что уж там лекарства — хлеба зачастую на всех не хватало. Три месяца пролежал в госпитале Виктор Разумов и все-таки выжил. Уже после войны он узнает о том, что из сбитых в тот роковой июньский день над территорией, занятой противником, боевых товарищей добраться до линии фронта удалось лишь одному капитану Шевцову, с которым в начале боя они шли «крыло к крылу». Капитан Шевцов так и не смог рассказать в полку о том, что произошло с самолетом, которым управлял его друг. А в 42-м Шевцов сам погибнет… В июле 1941-го не вернулся с боевого задания однополчанин, которому перед вылетом были выданы все документы, удостоверявшие личность летчика Разумова. Понесший в начале войны большие потери их сотый дальнебомбардировочный полк был расформирован все в том же 41-м, и вообще из их полка к концу Великой Отечественной уцелеют совсем немногие… Позже в письме к генералу Балашову Виктор Михайлович напишет: «Обидно, что не пришлось повоевать и так мучиться эти годы без пользы для Родины. А товарищи эти годы сражались, росли… Радовался за них и горевал о погибших… Ну а я даже медали „За победу над Германией“ не заслужил, хотя отдал свою кровь и здоровье за Родину. Ну что же поделаешь — такое, видно, мое счастье в этой войне. Обижаться не приходиться». Но не только Виктор Михайлович перенес подобное. Сколько похожих судеб…
В 45-м он тоже для многих воскреснет из мертвых. Потому что не вернувшегося из боя в течение 45 дней лейтенанта, согласно положению, причислят к разряду «пропавших без вести», о чем уведомят Лелю и близких родственников. И когда в декабре 1942 года на заснеженный Урал из штаба Второго Гвардейского авиационного полка дальнего действия придет «похоронка», в конце которой будут стоять слова «Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии (приказ НКО)», в необратимость случившегося поверят все. Все, кроме Лели, которая отказывалась верить любым официальным бумагам с гербовыми печатями и угловыми штампами…
Что же происходило в это время с женой лейтенанта Разумова? До Магнитки она добралась, чудом уцелев при бомбежках и артиллерийских обстрелах. Свекровь и семья деверя взяли на себя все заботы об измученной долгой дорогой и переживаниями невестке.
Ответы, приходившие на ее многочисленные письма, были неутешительными. «Ваш муж т. Разумов с боевого задания, на которое он вылетел 26/VI, до сих пор не возвратился, — писал в конце августа 1941го политрук полка C. И. Прохоров, — правда, некоторые товарищи возвращаются с этого задания и до сегодняшнего дня, но вы сами видите, т. Разумова, что срок довольно большой его невозвращения. Я вам пишу, совершенно не сглаживая факта, как настоящей боевой подруге. Зная, что бы с вашим мужем ни случилось, вы это воспримете как подлинная патриотка нашей социалистической родины…
Вам совет — не падайте духом, рожайте хорошего сына, поправляйтесь, а там дело будет видно. Не забывайте, что вы живете в социалистической стране, а ваш муж погиб за ее счастье и процветание в бою с врагами».
И Леля духом не падала. В октябре вместо сына появилась на свет дочка. И имя ей дали в честь отца — Виктория. Виктория — значит, победа. В победе России над фашистской Германией Леля не сомневалась, так же как и в том, что Виктор вернется… А из Центрального бюро по персональному учету потерь личного состава действующей Армии Елене Евгеньевне Разумовой между тем сообщали: «Разумов Виктор Михайлович в списках убитых, умерших от ран и пропавших без вести не значится». Разве не могло это служить хоть маленькой, но все-таки «зацепкой» для объяснения друзьям и близким небезнадежности затянувшихся поисков?
В декабре 1942 года семья получила официальное извещение о смерти лейтенанта Разумова, под которым стояла подпись бывшего командира сотого полка, Героя Советского Союза, гвардии подполковника Балашова. И вновь не поверив категоричной формулировке «погиб при выполнении боевого задания», Леля решила обратиться к нему за разъяснениями. В марте 1943-го пришло очередное письмо. «Вас, естественно, интересует, да просто жизненно необходимо вам знать о судьбе вами любимого мужа, — писал Балашов. — Требования ваши вполне оправдываемы и законны. Я долгое время колебался в выборе — что сказать. В конце концов решил, что будет более справедливо, если сказать, что ваш муж погиб. Если когда-либо я окажусь не прав, то пусть вы меня поругаете, но от этого не будет хуже ни мне ни вам, но, к сожалению, на это нет у меня надежд».
Все уповали на то, что у нее достанет силы воли, чтобы пережить утрату. В конце концов молодая красивая женщина еще вполне могла устроить личную судьбу, тем более что обращали на нее внимание многие. Говорили даже, что к ней был неравнодушен сам секретарь Магнитогорского горкома партии, где к тому времени Елена Евгеньевна работала инструктором орготдела. Но Виктор, в смерть которого она по-прежнему не верила, оставался ее единственной любовью, и письма с запросами летели и летели из Магнитки во все инстанции.
В 1944 году в Магнитку пришло наконец долгожданное подтверждение многолетней Лелиной убежденности. Письмо, принесенное почтальоном на этот раз, прошло долгий путь из Германии до берегов Урала и было написано незнакомой женской рукой. В «странном» послании сообщалось о том, что Виктор Разумов жив, что находится он ныне в небольшом немецком городе Ортранде. О судьбе родных и близких ему ничего неизвестно, так что, если они живы, пусть дадут знать о себе. Но в начале письма стояли страшные в своей противоестественности слова: «Здравствуйте, мама! Пишет вам ваша невестка Нина…»
Письмо от Лели решили скрыть. Брат Владимир сурово отписал Виктору в далекую Германию, что все они, конечно, рады его неожиданному воскрешению. Однако здесь, в Магнитогорске, у него растет дочь, и, если, забыв свой мужской и отцовский долг, прежнюю семью он предал, Вику они вырастят сами, а за родных ему беспокоиться больше не стоит… Письмо отправили по означенному адресу. А то, что прислала неизвестная Нина, свекровь опрометчиво схоронила в кармане старенького пиджачка, который накидывала на плечи, если нужно было срочно выбежать из дому.
Откуда ей было знать, что скоро может произойти то, от чего все так оберегали Лелю. Как-то наскоро схватив злосчастный пиджачок и выбежав в нем за какой-то надобностью во двор, Леля неожиданно нащупала в кармане роковой листок бумаги и, не веря собственным глазам, прочла жуткие для нее строки, свидетельствующие о предательстве самого близкого и самого дорогого на свете человека! Многолетняя бесконечная надежда, бессонные ночи и томительное ожидание почти невозможного чуда — все в одночасье рухнуло, рассыпавшись в прах.
Прошло еще несколько месяцев. О Викторе в доме Разумовых старались больше не вспоминать, и ответа на письмо, отправленное в Ортранд, никто в семье не ждал. Но он пришел. Пришел так же неожиданно, как и предыдущее послание. Исписанный до боли знакомыми, «летящими» строчками мелкого почерка листок бумаги начинался словами:
«Мама! Это письмо покажется вам запиской с того света. Это, пожалуй, и верно, так как пишу я, находясь в Центральной Германии. Вы меня давно похоронили, а ведь я еще живой. Мне „повезло“ — я сильно погорел, провалялся три месяца в „госпитале“, много хлебнул горя и нужды по лагерям, но остался все тем же, что и был. Ничто не изменилось в моих убеждениях. И лохмотья, и полуголодную жизнь русского военнопленного (а это самая низшая категория военнопленных, полулюдей) никогда не променяю на мундир немецкого солдата или солдата РОА, как это многие сделали по голоду и небольшая часть по убеждению. Я родился русским и русским умру. Если будет счастье — вернусь домой, и тогда вы все узнаете. Знайте только одно: ваша совесть может быть чиста за меня. Уж коли мне суждено быть пленным, пусть будет так, но никогда я не поднимал и не подниму руки с оружием на своих братьев-русских. Ведь, может быть, на фронте где-нибудь сражаются сейчас Владимир и Сергей.
Жаль, что так мало пришлось повоевать, но уж, видно, такое мое счастье в этой войне. Что сделаешь? Вы, наверное, тоже немало горя хлебнули за эту войну, но так хочется верить, что мы снова увидимся живыми и здоровыми. Только надежда на эту встречу поддерживала меня все эти тяжелые годы. И я хотя не тот уже, что был, но все же еще крепок и телом и душой. Может быть, эта весточка и дойдет до вас. Скажите тогда сердечное спасибо нашей русской девушке Нине. Верю, что близок конец и впереди Победа, близится конец нашим испытаниям. Будьте здоровы. Надейтесь на лучшее впереди, а у меня хватит сил снести свою судьбу.
Если же я не вернусь, значит, я погиб и так было надо. И не надо проливать много слез, умирают один раз и обязательно. Я и так уже должник жизни. Я дважды прощался с нею, а она возвращалась ко мне. Стоит ли писать, что я желаю счастья всем, всем, кто еще не забыл меня. Нельзя выразить на бумаге, как хочется сейчас домой, туда — в наш маленький домик. Крепко, крепко обнимаю и целую всех вас, моих дорогих и близких, хотя вы от меня сейчас так далеко. Виктор».
И все-таки возникал вопрос: кто же была эта девушка Нина? По принятой в семье версии, она не была военнопленной, и ее не содержали в таком строгом режиме, как Виктора. Сердобольная девушка, узнав историю русского лейтенанта, решила помочь ему. Отправить письмо она могла только своим родственникам, поэтому в письме и представилась невесткой… Вот такая история.
С этим листком, с этой весточкой от Виктора, невестка Анна, жена Владимира, не дожидаясь рассвета, отправилась аж на Зеленстрой, где в каком-то «доме отдыха» военного времени находилась в те дни Леля. И до рассвета в бараке, где размещались «палаты» отдыхающих, стеной стоял плач. Слишком немногим женщинам выпало на долю это счастье — дождаться мужей и сыновей с войны.
Но до возвращения Виктора в Россию было еще далеко. Концлагерь, узником которого к августу 1944 года оказался лейтенант Разумов, располагался на территории противника и носил безликое название «Stalag IV В». Здесь, по совету опытных товарищей, не меняя фамилии, он зарегистрировался под номером 284 869 рядовым одной из дивизий, разбитой на границе в первые дни войны. До этого, начиная с того сентябрьского дня 1941-го, после того как на их «госпиталь» наткнулся патруль немецкой полевой жандармерии, были долгие скитания по многочисленным лагерям военнопленных на оккупированной территории СССР: Луцк, Ровно, село Дуброво, Псков, Пярну, Рига… Столько мест! Диву даешься, когда читаешь исписанный мелким ровным почерком листок бумаги. Столько названий, в стольких городах перебывал Виктор Михайлович! Сколько горя хлебнул там… Но самое главное — как удалось ему все это запомнить? Для его дочери, да и для нас, это осталось неразгаданной загадкой… Впоследствии мы узнали, что ни Виктор Михайлович, ни Елена Евгеньевна не любили вспоминать ими пережитое и никому, даже детям, об этом старались не рассказывать. А Виктор Михайлович говорил, что тот, кто видел и испытал на себе настоящие ужасы войны, никогда не будет рассказывать этого публично: слишком глубоки раны и невосполнимы утраты…
Из рижского лагеря летом 1944-го, когда наши самолеты начали бомбить Прибалтику, уцелевших узников переправили морем в Данциг, а оттуда по железной дороге доставили в Ортранд. Фашистской Германии по-прежнему требовалась грубая рабочая сила для работы на фермах немецких «Бауэров» и на промышленных предприятиях. Слухи о том, что гитлеровская армия войну проиграла, проникали и сюда, за колючую проволоку, и воспринимались теми, кого в родной стране, согласно знаменитому приказу Ставки Верховного Главнокомандования СССР, считали изменниками и предателями Родины, как весть о скором и долгожданном падении Рейха. Они и сами стремились как можно быстрее вырваться на свободу, чтобы, соединившись с наступавшими на Берлин советскими частями, успеть внести посильную лепту в разгром врага.
В «Stalag» действовало свое военное подполье, тщательно готовившее побег из лагеря. На тайных сходках обсуждались детали предстоящей операции. А днем узников отправляли на работу в литейный цех завода «Айзенхютт» или отдавали в распоряжение хозяев окрестных ферм. Особым везением считалось попасть на работу к одному «либералу», дававшему в награду изголодавшимся «арбайтерам» крынку молока и буханку хлеба. В один из дней, когда добрый хозяйчик, набрав себе подходящих работников, среди которых оказался и № 284.869, отправился с ними на ферму, все участники подполья, оставшиеся в лагере, были расстреляны по доносу предателя. Смерть вновь по необъяснимой случайности обошла Виктора Разумова стороной. Это не простое везение, это сила любви Лели спасала и уберегала его от всяческих бед.
Ночью 20 апреля 1945 года узников подняли и велели приготовиться. Утром их погнали этапом. Ночевали в лесу. Дальше хода не было: впереди стояли англо-американские войска, поэтому весь последующий день сидели в лесу, конвой просто не знал, куда вести. Неожиданно конвой поворачивает назад, в Ортранд. Военнопленных прогнали 6–7 километров. Навстречу шел поток беженцев-немцев, а это могло означать только одно — русские наступали! Шестерка русских вместе с летчиком Разумовым решает отколоться от этапа. Постепенно они стали отходить, нашли русских рабочих, переоделись в другую одежду. Вскоре заметили погоню: кто-то выдал! Посты прошли мимо, не узнав переодетых русских военнопленных. К ночи этап угнали к Эльбе, а Виктор с соотечественниками остался. Русские войска между тем наступали. Группа Виктора двигалась к Ортранду. Сколько было радости и счастья, когда увидели своих. В Ортранде они присоединились к одному из русских полков.
Еще долгое время Виктор будет проходить нескончаемые проверки СМЕРШа на пресловутую «благонадежность», обморозит ноги, живя в сосновых шалашах на пересыльных пунктах, где ожидали решения своей участи сотни, тысячи таких же, как он, «вольно или невольно оказавшихся в плену»…
В конце ноября все того же 45-го года его демобилизуют по состоянию здоровья и отправят домой. В товарном вагоне для угля, без билета, со справкой, удостоверявшей личность, лейтенант запаса Разумов выедет в Москву. И путь его вновь будет лежать на восток. Только на этот раз в родную мирную Магнитку…
ВОЗВРАЩЕНИЕ
С тех пор как в Магнитогорске получили долгожданное известие о возвращении Виктора, ежедневный маршрут Лели стал пролегать через перрон старого вокзала. Она приходила сюда и в теплые дни ранней осени, и в сменившие их дождь и зимний холод. Четыре года разлуки должны были со дня на день завершиться радостной встречей. Но дней проходило все больше, а ожидание становилось бесконечным… Конечно же, они обязательно узнают друг друга в любой толпе. Если не увидят, то почувствуют сердцем — ведь именно так показывались подобные сцены встречи после долгой разлуки в кинофильмах военных лет: широкий разворот солдатских плеч, она, уткнувшаяся в серое сукно военной шинели, и счастливые улыбки сквозь слезы радости…
Но ничего этого на перроне станции Магнитогорск-Товарная так и не случилось. В тот уже неизвестно какой по счету день ожидания, когда в Магнитку прибыл наконец долгожданный состав, ни Леля, ни Виктор не увидели и не почувствовали друг-друга в толпе вокзальной круговерти.
Побродив в толпе, Леля привычной дорогой направилась к трамвайной остановке. Почти машинально поднялась на переднюю площадку второго вагона, встала у окна… Под стук колес на душу наваливалась усталость бесконечных, казалось, лет ожидания. Через пустые провалы окон вагон продувался всеми ветрами, но Леля не замечала ни холода декабрьской стужи, ни странного пассажира, возникшего вдруг в проеме окна переднего вагона.
— Леля!
Она вдруг подняла сверкавшие от слез глаза на этот полупростуженный оклик. Старая немецкая шинель, исхудавшее обветренное лицо, покрытое рубцами от ожогов… И взгляд — взгляд, который невозможно было спутать ни с чьим другим. А Виктор уже бежал, бежал к дверям ее вагона, и эти последние несколько метров, отделявшие их сейчас друг от друга, казались обоим бесконечней той долгой дороги, которую им довелось преодолеть за четыре нелегких года.
Кожу его рук тоже стягивали беловатые ожоговые рубцы, неопределенного цвета обмотки и немецкие сапоги. Но в этот декабрьский день 1945 года можно было наконец поверить в то, что кончилась война.
«Папа приехал! Папа приехал!» — с громким криком вся ребятня как по команде высыпала из дому на крыльцо. Две девчушки-одногодки, Вика и племянница Лида, оказались рядом. Обеим не исполнилось еще и пяти, обе родились одна за другой в конце 1941-го, обе пока плохо понимали, что за «папа» и к кому приехал этот высокий человек в старой шинели и сапогах.
Что касается «невестки Нины», чуть не разрушившей в одночасье семейное счастье Разумовых, то она больше ни разу не даст знать о себе, оставшись в домашних преданиях некоей девушкой из «гражданских», угнанных фашистами в Германию, и по доброте душевной согласившейся сообщить родственникам о местонахождении своего «мужа» лейтенанта Разумова.
ДОЛГИЙ ПУТЬ
Через год их было уже четверо. С огромным риском для жизни и без того слабая здоровьем Леля решилась родить второго ребенка.
Виктор поначалу устроился рабочим: все документы об образовании были безвозвратно утеряны, жизнь приходилось начинать заново, с нуля. А давалось все это не так легко. Позже он перешел работать в гвоздильный цех метизно-металлургического завода простым гвоздильщиком и поступил на учебу в индустриальный техникум. Днем работа, вечером учеба, потом до поздней ночи выполнение домашних заданий. Все приходилось начинать сначала, не оглядываясь на прошлые заслуги. Да и были ли они в «сталинскую» эпоху у человека, вместо войны прошедшего фашистские концлагеря? Советская власть не считала себя ответственной за собственные промахи и чудовищные ошибки…
Леля еще некоторое время продолжала работать инструктором Горкома партии. Позже вновь вернулась к редакционной работе. Мужа ее вплоть до начала 50-х регулярно вызывали в следственный отдел КГБ. Иногда встречи эти проходили ночью. И тогда никто из домашних не знал наверняка, вернется ли Виктор к утру в родные стены или судьба вновь устроит им очередное испытание. После возвращения в Магнитку жизнь стала постепенно налаживаться, но такой, как раньше, стать она не смогла. Казалось, что Виктору так и придется всю жизнь жить с этим страшным клеймом.
Удивительная история их любви и верности была известна многим. Может быть, поэтому никто никогда так и не поставил перед Лелей вопрос ребром о невозможности продолжения работы.
Уже умер Сталин, и в стране прошел «разоблачительный» XX съезд партии. Уже начался процесс реабилитации жертв сталинских репрессий, когда в зале старого здания городского театра проходила очередная комбинатская партконференция. Во время избрания нового состава парткома кто-то выдвинул предложение ввести в него Елену Евгеньевну Разумову, которая работала к тому времени ответственным секретарем газеты «Магнитогорский металл». Возражений не было. И вдруг в тишине собрания отчетливо прозвучало: «Разумову нельзя в партком. У нее муж предатель…»
И эта несправедливая жестокость вихрем взметнула с места Лелю. Взлетев на сцену, где сидел президиум, она, маленькая, слабая женщина, кричала в огромное пространство вмиг смолкнувшего зала о том, что ее муж, летчик Разумов, никогда не был предателем, что самолет его был сбит в бою за Родину и что, случись выбирать, он предпочел бы предательству смерть! Впрочем, большинству присутствовавших все это было известно и так, и кандидатура члена партии Елены Евгеньевны Разумовой ни у кого не вызывала сомнений…
Только в 1956 году Виктора Михайловича восстановят в партии, а год спустя вручат орден Отечественной войны II степени. Но о прошлом «военнопленного» жизнь еще не раз напомнит ему, бывшему боевому летчику, чей самолет оказался подбит врагом через четыре часа после начала первого и последнего в его жизни боя. Может быть, поэтому ни он сам, ни Елена Евгеньевна никогда не рассказывали дочерям свою подлинную семейную историю. А Виктор Михайлович неизменно отказывался от приглашений выступить в детском саду, куда ходили внуки, с рассказами о славном боевом прошлом. Лгать он не умел, а правда была слишком горькой и сложной.
Но когда на экраны кинотеатров вышел фильм Григория Чухрая «Чистое небо», отец, как вспоминает Виктория Викторовна, не мог сдержать слез, говоря: «Этот фильм про меня». Хотя, как нам кажется, картина была сентиментальнее и романтичнее суровой действительности…
Став начальником гвоздильного цеха, принимал к себе на работу людей с четырьмя судимостями, от которых отказывались все уважающие себя цеха «метизки». И удивительным было то, что бывшие рецидивисты никогда не позволяли себе в присутствии Виктора Михайловича ни ругани, ни сквернословия. Этот человек, на лице которого война оставила свой неизгладимый след, вызывал в них безотчетное уважение.
Взять из цеха горсть гвоздей «для личных нужд» было для него равносильно злоупотреблению служебным положением. И это в условиях тогдашнего тотального магазинного дефицита практически на любой товар! Когда однажды Елена Евгеньевна попросила мужа принести кусок металлической сетки для форточки, чтоб комары поменьше летом одолевали, он сказал, будто отрезал: «Запомни, я работаю в гвоздильном цехе и сетку не делаю». А когда все-таки в доме по надобились гвозди, он месяц ходил по заводским кабинетам, оформляя необходимые бумаги. «Старомодный» был человек, что скажешь.
Надорванное суровыми испытаниями и без того нездоровое сердце Елены Евгеньевны начинало все настойчивее напоминать о себе. Но даже когда в ноябре1976-го она в очередной раз слегла в больницу, ни муж, ни дети, ни родственники, ни друзья всерьез не верили в близость роковой развязки.
После смерти Виктора Михайловича в руки дочерей попали четыре альбома с фотографиями.
С альбомных страниц смотрели на зрителя комсомольцы 30-х, молодые люди 40-х, убеленные сединами и умудренные жизненным опытом современники 70-х… Это был рассказ о трудной и счастливой судьбе, созданный автором в тяжелые дни и бессонные ночи за закрытыми дверьми комнаты. Он не хотел, чтобы об этих альбомах узнали раньше времени, и потому никого не пускал к себе во время работы.
Здесь, в этих альбомах, были собраны фотографии маленькой Лели и ее родителей, карточки, запечатлевшие отца, мать и братьев самого Виктора Михайловича, групповые и персональные снимки однокашников по Горпромучу, и почти к каждому шло свое пояснение.
А еще к альбомам этим прилагалось девять обычных школьных тетрадей, в которых мелким четким почерком Виктора Михайловича были воспроизведены утерянные за давностью лет тексты писем и похоронок, маршруты скитаний по концлагерям летчика Разумова и множество других подробностей, которые продолжала цепко удерживать память 63летнего человека, многое повидавшего и испытавшего в жизни.