хутор Гапкин, Ростовская область
Научный руководитель Елена Михайловна Московкина
А были ли моряки?
В преддверии 22 июня 2016 года вместе с ребятами пришкольного лагеря и двумя воспитателями мы поехали возложить цветы к памятнику морякам-дальневосточникам, погибшим недалеко от хуторов Лисичкин и Холмистый в январе 1943 года. Памятник этот был поставлен не официальными властями, а местными жителями. В поселке Холмистом нас встретил местный житель – молодой мужчина лет тридцати. Мы проехали еще около двух–трех километров и остановились в чистом поле. «Где же здесь памятник?» – возник невольный вопрос. Наш проводник повел нас на край поля. Именно там, около лесополосы, мы и заметили большой железный крест выше человеческого роста с приваренным к нему якорем. Никакой монументальности, никаких помпезных надписей – всё просто и лаконично. Наш воспитатель рассказал нам, что именно на этом поле сложили головы в январе 1941 года моряки-дальневосточники. Мы возложили цветы у подножия креста. Только после этого наш проводник сказал: «А знаете, ребята, что самое интересное в этой истории? А то, что воспоминания местных жителей есть, памятник есть, а официально морские части, участвовавшие в освобождении района, не значатся».
Множество вопросов возникло после посещения этого памятного знака. Самое главное, очень захотелось найти официальное подтверждение тому, что там воевали моряки, установить их имена и судьбы. Мы начали опрос местных жителей буквально на следующий день. Многие говорили: «Ой, какие там моряки, откуда им взяться в степи, нашу местность стрелковая дивизия освобождала, это наши местные крест поставили, чтобы было, где День Военно-морского флота отмечать». Такое отношение поразило нас до глубины души и оттого захотелось нам докопаться до сути этой таинственной истории, которая спустя более 70 лет так и продолжала оставаться белым пятном в истории Великой Отечественной войны.
Опрос местных жителей
Прежде всего, мы решили обратиться с вопросами к старожилам окрестных хуторов, которые в те трагические январские дни были детьми и подростками. К сожалению, в Лисичкине и Холмистом таких уже не оказалось. А вот в Гапкине нам указали на нескольких пожилых людей, которые могли бы пролить свет на эту историю.
Первый, с кем мы познакомились, был Федор Иванович Костромин, которому в январе 1943 уже исполнилось 14 лет. О боях в районе Лисичкина он рассказал следующее: «В январе 1943 года, подойдя к Гапкину, наши танки не смогли форсировать водную преграду, а мост немцы уничтожили. Вот советские танкисты и пошли в обход, через Казенный мост, в сторону хутора Лисичкина. В той стороне они и столкнулись с фашистами. Один танк немцы подбили сразу на подъеме из балки, между Гапкиным и Лисичкиным. Он весь сгорел, как факел. Остальные были подбиты по ходу боя. Мы потом на этом поле собрали тела 22 наших танкистов и захоронили их в братскую могилу, где сегодня стоит якорь. В ту же могилу захоронили и других павших воинов. Одеты они все были в шинели, часть – в телогрейки. Одним из убитых был неизвестный советский корреспондент, его нашли в поле с фотоаппаратом. По следам от гусениц немецких танков было видно, что за каждым танкистом гонялись немецкие танки: часть из них застрелили, а в основном подавили. Также было видно, что разворачивались они на месте гибели наших танкистов. Только один раненый танкист уполз в заросли сухого бурьяна, где и замерз, спрятавшись от фашистов».
Мы спросили Федора Ивановича: «А что вы о моряках помните?». На что пожилой человек лишь недовольно отмахнулся от нас: «Ребята, какие там моряки! Это бабка какая-то из Лисичкина всех взбаламутила, что якобы ей моряки запомнились. Приезжали корреспонденты, она им и ляпни про моряков. Я со своими односельчанами лично участвовал в захоронении солдат в Лисичкине после боя. Не было там никаких моряков. Солдаты были одеты в обычную форму – шинели, телогрейки. А что я запомнил, так это то, что посреди поля лежало десяток бойцов, как лучики солнышка. Видно, оставшиеся в живых сползлись к середине поля и решили согреться – разожгли костерок. А ведь в то время костерок-то этот виден был на многие километры и являлся очень заметной мишенью. Был слух такой, что их свои же ошибочно и накрыли».
Ушли мы от Федора Ивановича в полном смятении. На следующий день пошли по его совету к его двоюродному брату Василию Михайловичу Костромину, который был на год моложе и тоже прекрасно помнил события тех лет. Он сказал: «Я, ребята, в Лисичкине не хоронил бойцов, я в Гапкине хоронил, а насчет моряков могу сказать, что они не в Лисичкине похоронены, а в Новой Деревне, там их человек 400–500 лежит в братской могиле. Сейчас и деревни этой уже нет, и памятника там никакого нет. Так люди и лежат в чистом поле».
Эта беседа удивила нас еще больше: от Новой Деревни до Лисичкина было около 30 километров. Совсем другое место. Но более всего поразило даже не это, а факт, что до сих пор лежат освободители донской земли в неучтенном захоронении, никак не обозначенном даже крестом.
На сайте «Память народа» мы нашли документ послевоенного периода, в котором указывалось количество захороненных солдат на территории нашего района в различных хуторах. Так согласно этому документу в хуторе Новая Деревня находились братские могилы № 17 и 18, в которых покоились 355 и 189 человек. То есть 544 воина. Значит, слова Василия Ивановича подтверждаются. Но кем были похороненные солдаты, в этом донесении не было указано.
Неожиданная находка
Через несколько дней мы случайно заметили в нашем клубе стенд, с которого смотрел на нас молоденький морячок. Затаив дыхание, мы стали читать содержание заметки. Оказалось, что та самая «бабка», о которой рассказывал Федор Иванович Костромин, это жительница Лисичкина Таисия Михайловна Бодрякова. В те годы она была совсем молоденькой девушкой и лично хоронила погибших моряков. К сожалению, выяснить, когда именно вышла эта газета, а также как она называлась и имя автора, не удалось. Но доподлинно известно, что вышла она в 1997 году, когда была еще жива свидетельница страшных событий.
Автор статьи рассказывал о том, что в январе 1943-го шли ожесточенные бои за освобождение Лисичкина. По словам очевидцев, стоял такой грохот, что трудно было угадать, где свои, где чужие. Мимо в 6 км от хутора тогда проходила старая дорога на Каменск. По ней моряки пришли к месту своей гибели – полевому стану местного колхоза имени Чапаева. Старики вспоминают, что до войны летом после работы молодежь веселилась тут до упада, как бешеная, поэтому стан назвали «бешеным домом». Здесь и встретили матросов немецкие танки, замаскированные скирдами соломы. Их расстреливали в упор. Говорят, даже грохот боя не мог заглушить крики погибающих. К утру было всё кончено. Начало статьи нас поразило и заинтриговало, а дальнейшая информация просто ошеломила.
«Пойти в “бешеный дом” из Лисичкина никто не решался. Потом подоспели наши танкисты, они сказали старику-председателю Петру Лаптенко: “Там побитых много, похороните”. Целую неделю хуторяне хоронили погибших. Таисии Бодряковой было тогда 16 лет. Она вспоминала, как увидела на кургане первых моряков. На поляне всё было черно от трупов.
– Лежали они как-то странно, – говорила Таисия Михайловна, – кучками по пять–шесть человек. Будто кто-то их нарочно стаскивал. Некоторые были совсем голые. У других глаза повыколоты.
У одного в руке она нашла записку: “В правом кармане у меня 1000 рублей. Возьмите себе, но сообщите родным”. Денег у него уже не было. Но Таисию поразила сама рука. Была она порублена на несколько равных кусков – всё равно, что колбаской нарезана. Кто и зачем это сделал – навсегда останется загадкой. На саночках и подводах тела свозили к краю поля. Еще осенью здесь были вырыты ямы под силос. Метра три шириной и восемь длинной. В них и складывали трупы.
– Привезут одного-другого, мы с бабкой Акулиной Яковлевной их внизу принимаем, – рассказывала Таисия Бодрякова. – Молодая была, смерти не боялась – всё женихов себе выбирала. Крикну подружке: Нинка, глянь, такой тебе нравится? И дальше укладывать. Только ночью становилось жутко и до сих пор эта картина перед глазами стоит. В силосной яме схоронили несколько сотен тел погибших в этом неравном бою. Но последней его жертвой стал хуторской парнишка Ванюша Рубанов. Вмерзшие в землю трупы приходилось вырубать ломами. Ванюша своим ломом угодил прямо на мину, посекло его насмерть».
В кровавой мясорубке погибли молоденькие моряки-дальневосточники. Об этом хуторяне узнали из смертных медальонов. Может, там и воинская часть была указана, только они на фамилию и домашний адрес смотрели – родным сообщить. Много печальных весточек тогда отправили. Вдова моряка с порубленной рукой прислала Таисии Бодряковой ответное письмо с благодарностью: теперь хоть знаем, где лежит… Правда, потом она же написала, что из части пришло извещение – пропал без вести. Вдова другого вообще руганью отозвалась: ты, мол, замуж за него вышла и специально пишешь, что его нет.
Эта статья произвела на нас неизгладимое впечатление, столько страшных подробностей мы узнали из нее, но к ответу на главный вопрос «Откуда взялись в донской степи моряки?» она не приблизила.
Новые открытия
Лето закончилось и началась учебная пора, но о теме своей работы мы не забывали. Однажды нас привлекли к разбору книг в школьной библиотеке. Именно там мы и заметили довольно большую подборку книг об освобождении нашего района. Эту литературу изучали мы целый месяц – и не зря.
Первое упоминание о моряках-дальневосточниках мы обнаружили в книге, написанной ветеранами 24-й гвардейской дивизии[1]. Авторы рассказывают о ее боевом пути: «Через неделю в дивизию стали прибывать новички: тихоокеанские моряки, курсанты училищ – молодец к молодцу! Что и говорить, отличное пополнение! Начали выдавать зимнее обмундирование – полушубки, валенки. Морякам очень не хотелось расставаться с привычной формой, и командование разрешило бушлаты и тельняшки на вещевые склады не сдавать». Вот оно, прямое указание на то, что моряки прибыли в дивизию для пополнения.
В книге Сурена Мирзояна, повествующей о боевых подвигах 33 гвардейской дивизии[2], нашлось хоть небольшое, но всё же упоминание о моряках. Рассказывая о боях 29–30 декабря 1942 года в районе рубежа реки Цымла – Тормосин – Цимлянск, автор называет наиболее отличившихся, и среди прочих упомянуты «тихоокеанские моряки И. Г. Барковский, М. А. Пономарев, И. А. Еременко и многие другие».
Но настоящим открытием стала книга В. А. Градобоева[3], в которой были приведены воспоминания ветерана войны Леонида Дмитриевича Ёлшина, получившего боевое крещение в январе 1943 года в битве при хуторе Лисичкине. Воспоминания были приведены в сокращенном варианте. Нам хотелось найти их полностью. Для этого мы разыскали внучку ветерана Юлию Вениаминовну Ёлшину, которая сейчас проживает в Петрозаводске, в Карелии. Она с радостью передала нам полный текст воспоминаний деда. Так мы приблизились к разгадке этой истории.
Воспоминания Л. Д. Ёлшина
Вот что мы прочитали в воспоминаниях Л. Д. Ёлшина: «Первого сентября 1939 года Легостаевским РВК Новосибирской области я был призван в ряды РККА. Этот день, как известно, стал началом Второй мировой войны. Сам я об этом узнал в тот же день из сообщений, передаваемых по радио, – объявили, что фашистские самолеты бомбили Варшаву. Мои сборы были недолги: получив расчет по месту работы, я отправился к месту сбора, откуда нас, призывников, организованно отправили конными повозками в район, в пункт призыва. В одной повозке со мной были Павлик Маринкин – секретарь Чемского сельсовета, Коля Федотов, Андрюша Ткаченко и другие. До районного центра нужно было ехать 30 км. Тот день отчетливо врезался в память из-за обстоятельств, которыми сопровождались проводы Ткаченко: его мама всю дорогу шла за повозкой и плакала, словно предчувствуя, что видит своего сына в последний раз. Ехали от Новосибирска в сторону Дальневосточного края. Здесь в вагоне за 16 суток пути все стали своими, шутили, пели песни. По прибытию к месту назначения стали бойцами одной части береговой охраны Тихоокеанского флота. Три года совместной службы породнили нас. Вот мои товарищи – сослуживцы: Павлик Маринкин (секретарь Чемского сельсовета), Миша Бердников (с Урала, из Омутинки), Андрюша Ткаченко (убит 01.1943), Антоша Никитенко (убит 01.1943), два Николая – Ершов и Федотов (оба убиты 01.1943), Даниленко (убит 01.1943), Эсауленко, Гредин»[4]. Так Л. Д. Ёлшин и его товарищи стали моряками-дальневосточниками.
С горечью вспоминает ветеран начало Великой Отечественной войны: «И вот, 22 июня 1941 года, воскресенье, теплый солнечный день. В этот день на нашем армейском стадионе проходила девятая спартакиада Тихоокеанского флота. Спортивные соревнования были в самом разгаре, как вдруг, в 11 часов, раздался сигнал боевой тревоги. Через 15–20 минут, а может и меньше, мы были в полной боевой готовности. Командир отделения объявил нам, что сегодня в 4 часа утра фашистские самолеты бомбили Севастополь, Киев и другие города, германская армия перешла нашу границу. Разница во времени Дальневосточного края с Москвой – 7 часов, таким образом в 4 часа на западе, как говорится, аукнулось, а у нас в это время было уже 11 часов, вот и откликнулось».
Далее мы наконец-то узнали, как моряки-дальневосточники попали в 33 стрелковую дивизию: «В ноябре 1942 года на Тамбовщине формируется 2 Гвардейская Армия. Через всю страну, с ДВК мчались под Тамбов эшелоны, сформированные из моряков плавсостава, военнослужащих береговой охраны, моряков Амурской Флотилии. В один из этих эшелонов попал и я вместе со всеми моими товарищами-сослуживцами, упомянутыми ранее. За 11 суток наш эшелон достиг Москвы, а выгрузились на станции Трегуляй Тамбовской области. Далее в строевом порядке промаршировали к месту назначения и стали курсантами отдельного учебного батальона. В этот же вечер перед строем учбата выступил командир – генерал-майор Утвенко, который объявил нам: “Отныне вы гвардейцы!” и тут же стал раздавать гвардейские значки. Я стоял на левом фланге и поэтому мне значка уже не досталось. К концу срока формировки замполитрук (фамилии не помню) сообщил мне, что приказом за номером таким-то мне присвоено звание старшего сержанта».
О подготовке новичков в Трегуляевских лагерях есть упоминание в книге Григория Наумовича Чухрая[5]: «Трегуляевские лагеря находились в лесу, в окрестностях Тамбова. Сюда стали прибывать новые солдаты. Мы обучали их тому, что сами умели, а умели мы к тому времени много».
Боевое крещение на Донском рубеже
Леонид Дмитриевич Ёлшин вспоминает о тяжелых буднях солдат, нехватке одежды, обуви, продовольствия. «У меня за дорогу развалился валенок. Было уже утро, морозно. Люди отогревались в уцелевших сараях и скотных дворах, жгли костры, от которых помещения быстро наполнялись дымом. Из потрохов убитых животных, тушки которых валялись тут же рядом, вытапливали нутряное сало, варили мясо. Уцелевшие животные бродили по хутору в поисках корма. Моей первоочередной задачей было обуть свою правую ногу. А где взять валенок на передовой? Решил взять у того, кому он больше был не нужен. Пошел по селу, вижу – лежит, раскинув руки и ноги, моряк: шинель на груди распахнута, а под ней тельняшка. Труп замерз, окоченел – валенок не снимается. Пришлось взять убитого за правую руку и перевернуть ничком. Снова взялся за валенок, а он мороженный, никак не поддается. Что делать? Своим финским ножом разрезал валенок от подколенной ямки до пятки – вот тогда я его свободно снял и тут увидел, что ноги убитого были обернуты новенькими портяночками. Кто он, как имя этого неизвестного героя? Вечная ему память! Спасибо, братишка, выручил ты меня – я снова обут! Вернулся я в сарай, где мои друзья по Дальневосточному краю, Ткаченко и Федотов, по-прежнему сидя у костра, топили сало, угостили меня». К сожалению, в воспоминаниях нет ни единой привязки к тому, какого числа 2 стрелковая рота учебного батальона прибыла в колхоз имени Калинина. Ответ мы нашли в архиве Константиновского района. Здесь сохранилась газета «Социалистический Дон» за 14 февраля 1944 года, где наше внимание привлекла статья «Зверства в колхозе имени Калинина». Так вот, в этой статье повествуется именно о том, как немцы на танках ворвались неожиданно в уже освобожденный хутор и стали расстреливать танками и мирных жителей, и уставших бойцов. Было это 11 января ночью. А 12 января остатки 91 стрелковой дивизии всё же сумели отбиться от напавших фашистов. 13 января утром на подмогу прибыл учебный батальон, который находился в колхозе до вечера того же дня. «Сообщили, будто стало известно, что мы будем здесь ожидать подхода наших танков и тогда всех нас, танковым десантом, бросят в ту сторону, куда отошли фашисты, – продолжает Ёлшин. – Мы привели себя в порядок и стали готовиться к предстоящему бою. Я пополнил свой боевой запас ружейными патронами с черной головкой – трассирующими, ими хорошо стрелять в темноте: видно, куда летит пуля. Наконец, под вечер, так и не дождавшись танков, дали команду: “Вперед!”».
Таким образом, в сторону Лисичкина выдвинулся предположительно 91 стрелковый полк 33 гвардейской дивизии. Проанализировав внимательно воспоминания ветерана, мы решили, что с большой долей вероятности кровопролитный бой, о котором жители Лисичкина не забыли до сих пор, принял на себя именно этот полк. Местные жители вспоминали, что моряки вышли из-под бугра и наткнулись на немецкие танки, замаскированные в скирды. Моряки были плохо вооружены и измождены. И не удивительно, они ведь приняли бой в Калинине. Об этом свидетельствуют воспоминания Ёлшина: «Ускоренным шагом, по открытой местности идем по следам недавнего боя. Я заметил обгоревший труп нашего солдата, попавшего, вероятно, под огнемет фашистского танка и подумал: “Неужели и меня ждет такая участь? Эх! – думаю – умирать, так с музыкой! У меня же две гранаты, вторую – на критический момент”. Наткнувшись на передовой отряд танков противника, наша 2 рота учбата, действуя на левом фланге 91 гвардейской стрелковой дивизии, завязала бой с фашистскими танками. Поначалу страха, кажется, и не было совсем, но когда по нам хлестанули длинные пулеметные очереди трассирующих пуль, а за ними послышались стоны первых раненых, пришло и осознание хрупкости жизни в ужасающей реальности происходящего. Рельеф местности в том районе складчатый, нас выручила балка, к которой мы отошли. Тогда противник стал бить по балке бризантными (шрапнелевыми) снарядами. Мы вынуждены были покинуть балку и с противотанковыми гранатами на боевом взводе, по-пластунски, ползти под гусеницы огнедышащих монстров. Бисером трассирующих пуль светилась ночь. Темнота, мешающая противнику выследить нас, ползущих, не играла на руку и нашим расчетам ПТР[6]. Кроме темноты, существенной помехой для ПТРовцев стал еще и степной ковыль, значительно уменьшавший обзор, поэтому расчеты ПТР вынуждены были вести огонь, стоя в полный рост, с плеча второго номера. Бронебойщики ударили и первый вражеский танк вспыхнул. Уже в скором времени прямые попадания бронебойщиков заставили вражеские танки отойти за перевал к хутору Лисичкин. Перед перевалом командование стрелковой роты собрало воедино всех оставшихся бойцов и вновь кинуло роту в атаку. Перевалив через хребет местности, мы попали под шквал огня танков, стоящих на окраине хутора. Пехота залегла. Совсем недалеко впереди меня разорвался снаряд. Поверх меня летели осколки вместе с пулеметными очередями трассирующих пуль. Краем глаза, справа от себя, я заметил, как какой-то солдат вскочил и тут же упал, послышались глухие стоны. Подали команду: “Отойти на исходный рубеж!” Тут я осмотрелся: все полы моей шинели были в дырах от пуль, но я не был даже задет. … Наша рота, точнее то, что от нее осталось, вновь пошла в атаку. Мы заняли хутор Лисичкин».
Всё сошлось: и воспоминания местных жителей, и воспоминания ветерана. Ночью 14 января немцы обрушили всю мощь своих танков на бойцов 91 гвардейского стрелкового полка. Скорее всего, им удалось сразу после сражения добить раненых, иначе как можно толковать те факты, о которых говорили местные жители: раздетые донага бойцы, изрубленная рука, выколотые глаза. Заинтересовала и фраза из воспоминаний Ёлшина: «Я узнал друзей по фотографиям, которые мне показали ребята, побывавшие на поле боя и подобравшие их». Этот факт может объяснить воспоминания Таисии Бодряковой: «Бойцы лежали как-то странно, кучками по 5–6 человек». Вероятнее всего, вернувшиеся на поле боя выжившие гвардейцы пытались собрать погибших товарищей, а также взяли для идентификации личные вещи.
Всё это подтверждает и С. Мирзоян в своей книге «Сталинградское зарево»: «10–11 января в районе хутора Лисичкина противник сосредоточил мотополк пехоты и 50 танков, чтобы выбить нас и открыть, таким образом, фланг 2-й Гвардейской Армии. Дивизия перешла к обороне на рубеже р. Кагальник – хутор Кондаков – хутор Ермилов – колхоз имени Калинина – хутор Савельев. В эти дни противник неоднократно атаковал части 91-го, 84-го Гвардейских стрелковых полков. Ему удалось прорвать первую линию обороны дивизии в трех километрах западнее хутора Ермилова и колхоза имени Калинина. Но 12 января противник был выбит, а с 15 января дивизия снова перешла в наступление и ночью, овладев важным рубежом – хутором Лисичкиным, вышла к реке Северский Донец».
Очень не хотелось немцам терять важные рубежи. С 14 по 18 января продолжались кровопролитные бои за маленький донской хуторок. Лишь 18 января, когда подоспели «Катюши», немцы спешно покинули хутор. Естественно, что несколько боев, произошедших в этот период, перепутались в памяти местных жителей. Одни из них хоронили бойцов 91-го стрелкового полка, другие – 84-го стрелкового полка, третьи – танкистов 128-го стрелкового полка. И каждому, конечно, запомнилось свое. Лишь только так можно объяснить столь различные воспоминания местных жителей о боях в Лисичкине.
Письма родственников моряков
В 2017 году мы узнали, что в хуторе Лисичкине на протяжении многих десятилетий действовал школьный Музей боевой славы. Его руководитель Мария Капитоновна Папаримова вместе со своими учениками искала родственников погибших солдат по всему Советскому Союзу, устанавливала имена, в том числе и погибших моряков. К сожалению, после смерти Марии Капитоновны музей растащили, а архив пропал. Позже он частично всплывал и у нас в районе, и в соседнем Усть-Донецком. Так вот, разбирая неучтенные архивы нашего школьного музея, мы наткнулись на ничем не примечательный старый альбом, на котором было написано: «Письма и отклики родственников». Когда мы начали вчитываться в пожелтевшие от времени листочки, то поняли, что это часть архива Марии Капитоновны. Так нам стали доступны письма родственников Павла Наумовича Мальчикова, Николая Петровича Федотова, Алексея Павловича Федчуна, Егора Степановича Шпилевого.
Сестра Павла Мальчикова стала первой, с кем удалось наладить связь Марии Капитоновне. От нее она узнала, что родился Павел в 1917 году в Самаре. Призывался на фронт Шадринским РВК Челябинской области. Служил на Тихоокеанском флоте. В 1942 году его в числе других моряков-дальневосточников отправили на пополнение 33 стрелковой дивизии. Так он стал гвардейцем. Служил в звании гвардии рядового в 91 гвардейском стрелковом полку. Его жизнь оборвалась в том самом бою. Мы держали в руках пожелтевшие листочки писем от Ксении Наумовны и как будто переносились мысленно в то время, когда они были написаны. Сестра Павла Мальчикова писала в 1970 году: «Милая Мария Капитоновна, сообщаю вам о том, что получила ваше письмо и фотокарточки братской могилы, которая опять всё во мне сильно растревожила, конечно, не обошлось без слез. Была я в городе Куйбышеве (так Самара, родной город Павла Мальчикова, назывался в советское время – Г. Р., О. К.), где жил и работал, откуда и взяли в 1939 году в армию моего брата Павлика Мальчикова, и там все родные и знакомые были растревожены вашим письмом и фотоснимками братского памятника. Вот и вспомнили мы его все, все, кому он был близким, родным и знакомым. Мария Капитоновна! Вы пишете, что их очень и очень много там погибло, особенно моряков, где и был мой брат Павел. Меня интересует еще то, что где же это можно увидеть его фамилию, имеется ли это на памятнике, мы этого не видим или просто где-то отражено списками».
Берем в руки следующее письмо – от сестры Николая Федотова Екатерины Петровны от 8 апреля 1967 г. Родился Николай в 1918 году в Новосибирской области, Куйбышевском районе. Семья Николая жила и работала в совхозе «Отрадненский». Он был единственным мальчиком в семье, еще у него было 5 сестер. Николай был призван в армию в 1939 году. Попал на Тихоокеанский флот. Это именно он был другом Леонида Дмитриевича Ёлшина и погиб в том же страшном бою на глазах у друга –прямым попаданием снаряда его разорвало на куски. Читать письмо старшей сестры спокойно невозможно: «Здравствуйте, дорогие ребята! С большим и сердечным приветом к вам его сестры. Спасибо за письмо и за то, что вы сообщили нам о нашем брате, погибшем в войну. Отца у нас не стало, он скончался 23.03.67 г. Письмо его не захватило, и как бы он был счастлив, что о его сыне заботятся. А то он говорил: “Неужели его не похоронят добрые люди?” Он так и помер, не узнав о нем ничего. Мы же, сестры, очень благодарим вас за то, что вы позаботились о нашем брате, не забывайте его». Если б только знала она, как добрые люди – мальчишки, девчонки, старики и старухи хоронили погибших солдат в 30-градусный мороз, как снились им потом молодые лица погибших моряков!
Еще один моряк, Егор Шпилевой, родился в августе 1911 года в станице Фастовецкой Тихорецкого района Краснодарского края. Был призван на фронт в 1941 году. Последнее место службы – 91 гвардейский стрелковый полк 33 гвардейской Севастопольской дивизии, служил в звании гвардии рядового, стрелок. Погиб в бою у хутора Лисичкин. В 1970 году юные следопыты смогли найти семью Егора Степановича. Его жена, Екатерина Васильевна Шпилевая, прислала письмо, в котором рассказала, что Егор Степанович до войны работал заведующим конефермой. Действительную службу в армии не служил, но ежегодно призывался на военные сборы, причислен был в морфлот. «После ухода на фронт наша территория была оккупирована немцами, знаю, что первоначально был направлен в город Куйбышев, а потом попал на пополнение под город Сталинград, и так как мы были оккупированы немцами, больше писем от него не получала. А после освобождения нашей территории от немцев я подала в розыск и узнала, где он погиб и похоронен. Я работала в колхозе рядовой, сейчас пенсионерка, получаю 16 руб. в месяц и так живу помаленьку». Писем от семьи Шпилевых было много. Так как у Егора Степановича осталась дочь, то род его не прервался. Живут и сейчас в Краснодарском крае внуки и правнуки погибшего моряка. А жена и дочь приезжали на могилу отца в 70-е годы прошлого столетия.
А вот письмо от брата Александра Федчуна – Виктора Павловича – от 20 декабря 1967 года: «Привет из Сибири. Здравствуйте, Мария Капитоновна и дети вашей школы! С большим приветом к вам брат погибшего брата в 1943 году при освобождении хутора Лисичкина. Мария Капитоновна, вы уж меня извините за долгое молчание. Доехал я домой хорошо. 8 ноября был уже дома. Много было радости от моей поездки, но слез еще больше. Все родные и знакомые смотрели фотографии». Александр Федчун родился в г. Нижнеудинске Иркутской области. Призывался в армию в 1939 году. Служил на Дальнем Востоке на Тихоокеанском флоте. В звании гвардии рядового воевал в 91 гвардейском стрелковом полку 33 гвардейской Севастопольской дивизии. В Нижнеудинске жили его отец Павел Степанович Федчун, мать, сестры и младший брат. Более двадцати лет семья не знала о месте гибели родного человека. Читали мы эти письма, и более всего в этих написанных с большим количеством ошибок письмах поражало чувство безграничной благодарности к людям, которые не остались равнодушными к судьбе их близких.
В каждом письме родственники обещали прислать фотографии своих сыновей, братьев, отцов, но фото не было нигде. Говорили, что их Мария Капитоновна передала на хранение в соседний район, но там нам сказали, что ничего нет. Но мы верили, что эти фотографии всплывут обязательно и тогда множество пазлов этой истории сложатся в одну картинку.
Только летом 2018 года эта история завершилась. Наконец-то были найдены пыльные и потрескавшиеся фотографии защитников хутора, в том числе и вышеназванных моряков. Всё это время они пылились в клубе хутора Лисичкина. Увидели мы их совершенно случайно. Конечно, тут же забрали их, отсканировали, улучшили качество. С фотографий на нас смотрели молодые ребята, которые так навсегда и остались в своем времени. Большинство из них не успело жениться, родить детей, посадить дерево, построить дом. Но вопреки всему в маленьком степном хуторке их помнят и чтут. Увековечить память павших решили местные казаки в 1997 году. Крест сварили из железнодорожного рельса, якорь взяли со списанной баржи. Устанавливали вместе с жителями Лисичкина. Наконец-то все они вернулись из небытия, и история их последнего боя была восстановлена.
***
Итак, история завершена, все пазлы сложены в одну страшную, трагическую картину. Ответы получены. Самое главное то, что восстановлена историческая память. Теперь мы имеем полную доказательную базу того, что моряки действительно были, что не зря местные жители поставили на месте их гибели крест с якорем.
[1] Жилин С., Кириленко Ю., Степанова Т. Под гвардейским знаменем. Архангельск; Вологда: Северо-Западное кн. изд-во, 1975.
[2] Мирзоян С. Сталинградское зарево. Ереван: Айастан, 1974.
[3] Градобоев В. А. Я погиб на Донском рубеже. Ростов-на-Дону: Альтаир, 2015.
[4] Ёлшин Л. Д. Моя великая война. Записано Ю. В. Ёлшиной // Архив Ю. В. Ёлшиной.
[5] Чухрай Г. Н. Моя война. М.: Алгоритм, 2001.
[6] ПТР – противотанковое ружье, более крупное, чем обычное стрелковое оружие, как правило, устанавливалось на специальной подставке.