г. Астрахань, школа № 55, 10 класс.
Научный руководитель: С.В. Савчук
«Легко, наверное, судить нам через поколения, живя в совершенно другом государстве и думать, чем жили и о чем думали они, живя в страхе каждый день, мечтая о дне справедливости, надеясь, что разберутся и найдут виновных. Не веря в то, что люди, живущие с тобой, – это враги народа. Я думаю, что наступило время правды о незаслуженно осужденном человеке, который ждал этой правды каждый день и каждую минуту своей недолгой жизни.»
С огромным волнением начинаю новую работу. Встреча с судьбой и историей жизни человека всегда интересна и загадочна. Так и сегодня – документы собраны, встречи проведены, статьи и книги перечитаны несколько раз и осталось рассказать еще об одной истории человеческой жизни. Хочется, чтобы и сегодня люди знали и помнили тех кто, когда-то безвинно пострадал от клеветы и человеческой зависти.
Правда, что если однажды прикоснешься к теме судеб репрессированных людей, то так и будешь продолжать искать и искать их. И каждая судьба будет интереснее той, о которой ты знал до этого. Так произошло и в этот раз…
30 октября 2006 года. Промозглая погода. Рядом с площадью Ленина есть парк, в котором собираются престарелые люди. Они собираются около памятника жертвам политических репрессий. Слышна торжественная музыка, хлопочут телевизионщики, настраивающие аппаратуру. Мы подъехали чуть раньше. Пожилые люди заволновались: «Детей-то зачем привезли?» Наша учительница пытается им объяснить, зачем она привезла детей. Начинает беседу с нами, рассказывая об этих людях. Мы все слушаем. И я увидел женщину, стоявшую у памятника с цветами в руках и горько плачущую. Мелькнула мысль подойти и расспросить. Светлана Викторовна как будто прочитала, то о чем я только что подумал, сказала: «Ребята, подойдите к кому сами захотите. Поговорите с этими людьми. Вы узнаете историю не из учебников, а из уст тех людей, которые сами прошли через все жизненные испытания. Если у вас появиться желание написать об этих людях, то попросите адрес или телефон. Мы встретимся с ними после митинга и сможем узнать много интересного и поучительного». Мы подходили и расспрашивали, записывали адреса и телефоны. Так мы познакомились с Верой Михайловной Квитко, дочерью «врага народа».
Мы поехали к этой женщине в воскресенье, и она согласилась нам помочь. Говорить без слез, она не могла. Она все плакала и плакала. Боль, обида, несправедливость в течение огромного времени не оставляли ее. Тяжело до сих пор.
Видно было, как она волновалась, когда подбирала документы и фотографии. Она пригласила на встречу свою тетю по матери, которая была свидетельницей некоторых событий в жизни отца. Слова этих двух женщин и легли в основу работы.
Жизнь любого человека тесно связанна с жизнью страны, в которой он живет, и, конечно же, с жизнью города. Поэтому я решил сначала связаться с государственным архивом города Астрахани и найти документы, в которых можно было бы узнать о судоремонтных заводах Астрахани, к которым герой моего рассказа Михаил Алексеевич Батистов имел непосредственное отношение.
Для этого пришлось поработать с архивными документами. И вот что я узнал.
В январе 1933 г. состоялся очередной Пленум ЦК ВКП (б). Открывшее его выступление Сталина содержало основные догмы и ориентиры политики государства на новом витке «борьбы за социализм». Лейтмотивом речи вождя звучала мысль о том, что по мере успехов социализма классовая борьба будет обостряться, и
«на этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контреволюционных партий…, осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов… Рост мощи советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов, которые будут переходить от одних форм наскоков к другим, более резким и опасным…»
Таким образом была сделана традиционная для авторитарного государства установка на поиск и уничтожение « внутреннего врага».
Ожесточенные призывы «судить, расстреливать, гнать из партии» были в тот период наиболее употребимыми выражениями политического словаря генсека и прессы. Выполняя полученные сверху директивы, на местах активно взялись за разоблачение всякого рода вредителей, саботажников, уклонистов, рудиментов «вымирающих классов» и т.п. элементов.
Первые дела были громкие, но затем все чаще заканчивались увольнением с работы, снятием с должностей.
Мягкость этих наказаний объясняется лишь тем, что в 1933 г. уничтожение невиновных людей, массовые и жестокие репрессии не стали еще, в отличие от 1937 года, просто нормой жизни советского общества.
7 августа 1932 г. ЦИК и СНК СССР приняли написанный Сталиным закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности» – знаменитый закон о «пяти колосках». По нему даже за незначительное хищение применялся расстрел или десятилетнее тюремное заключение.
Соответствующие директивы были направлены на места с призывом максимально широкого выявления расхитителей и их жестокого наказания. В условиях карточной системы получения хлеба и его нехватки, учитывая достаточный для состава хищения мизерный размер украденного (те же «пять колосков»), конечно же, возможны были такие случаи и в городе Астрахани. Но поступившие сверху требования о массовом выявлении расхитителей хлеба и их пособников, проведении публичных процессов над ними привели к тому, что отдельные случаи подобных краж были раздуты в городе Астрахани до размеров так называемой «охоты за зерном», которую развернули здесь» классово враждебные элементы». Они, как следует из сохранившихся материалов, «под всякими предлогами проникают на пристани, к баржам, под склады хлебом, расположенные на сваях, и расхищают народное добро». Утверждалось, что «охота за зерном процветает уже длительное время с ведома и при прямом попустительстве начальника сухогрузочных пристаней Тихонычева и других руководящих работников…» «Преступнейшее отношение к сохранности, поступающего с верховьев зерна» Обзор номеров газеты «Волга» за сентябрь-октябрь 1932 года. расценивалось как вредительское.
В ответ на направленные в Москву для отчета материалы была прислана специальная телеграмма заместителя Прокурора СССР Вышинского на имя краевого прокурора следующего содержания:
«в Астраханском порту процветают массовые хищения хлеба. Астраханский УРТ не принимает мер охраны и прекращения контрреволюционных безобразий. Необходимо провести немедленное следствие, виновных и их пособников из Заготзерна и УРТа предать революционному суду» Из документов, хранящихся в Государственном архиве Астрахани.
В результате был осужден и подвергся суровому приговору широкий круг людей, в том числе управляющий Заготзерно Мостовой, начальник пристаней Тихонычев, «группы расхитителей и вредителей из числа работников астраханских портов» Из газеты «Волга» за январь 1933 г.. Причем астраханскую прокуратуру и судебные органы обвинили в недостаточном количестве разоблаченных случаев расхищения зерна и требовали более массового осуждения руководителей за вредительство, проведения показательных процессов над руководителями водного транспорта.
Тенденция разоблачать вредителей и саботажников именно из числа руководящих работников, которые, как правило, являлись членами партии со стажем, объяснялись новой стадией чистки партийных рядов, курс на которую был взят по инициативе Сталина специальным постановлением ЦК и ЦКК ВКП (б) «О чистке партии» на январском объединенном Пленуме ЦК 1933 год.
Чистка партии 1933 года была не первой подобного рода процедурой, ей предшествовали партийная перерегистрация 1920 г., чистка партии 1921 г., чистка непроизводственных ячеек 1924 г., проверка деревенских ячеек 1925 г. и чистка 1929-1930 гг.
Кроме того чистка с разоблачением «внутренних врагов» были необходимыми в виду того, что имеющиеся недостатки и провалы «генеральной линии» проще всего было списать на руководителей, специалистов, инженерно-технических работников местного уровня, обвиняя их во вредительстве и саботаже.
Это отчетливо проявлялось и в Астрахани в середине 30-х годов.
Так, не учитывая объективных экономических трудностей (отсутствие финансовой поддержки со стороны государства, должного технического оснащения), за невыполнение плана явно завышенных плановых показателей были обвинены в «демобилизационных настроениях» руководители судоремонтных заводов» как не осознавшие своей ответственности перед партией за исход нефтеперевозок и задержавшие выход судов из ремонта». Постановлением бюро горкома ВКП (б) от 22 сентября 1933 г. было вынесено «категорическое предупреждение директорам заводов – Макаркину (завод им. Ленина), Мастеру (баржеремонтное предприятие)» и другим руководителям судоремонтной отрасли о привлечении к уголовной ответственности, если они не добьются ликвидации запозданий выходов судов из ремонта, сокращения сроков, улучшения качества. Так как их демобилизационные настроения и самотек есть проявление саботажа, который нужно сурово карать» Из Постановления бюро горкома ВКП (б) от 22.09.33 (архивные документы).
Руководители промышленных предприятий были поставлены в тяжелую ситуацию. От них требовали выполнения растущих плановых показателей в условиях отсутствия для этого достаточной материальной базы. Вынужденные изыскивать недостающие средства самостоятельно они действовали на свой страх и риск, оказываясь зачастую под угрозами новых обвинений.
Определенный резонанс в области получило «Дело срывщиков финплана», которыми были признаны, кроме работников горфинотдела и горсберкассы, руководители некоторых предприятий, «проявившие на практике явный оппортунизм». Как следует из материалов дела, «эти руководители задерживали удержанные с рабочих и служащих налоговые платежи, подлежащие взносу в госбанк, а тратили их на нужды предприятий, оправдывая свои действия тяжелым финансовым положением» Документы Государственного архива Астрахани.. Первыми были преданы суду и осуждены на значительные сроки директор трусовских промыслов Рубцов и главный бухгалтер Кубрин, директор хлебзавода № 3 Яшин и бухгалтер Чикота, за ними последовал целый ряд руководителей предприятий области. В обвинительных заключениях звучали призывы «не допускать расходования ни одной копейки государственных средств на нужды предприятий». Учитывая, что они были лишены возможности пользоваться по своему усмотрению собственной прибылью, это означало что предприятия обрекались на постоянные финансовые затруднения.
К этому периоду относится так называемое «Дело завода имени Х годовщины Октябрьской революции», представленное судебными органами «как политический урок всем предприятиям города Астрахани». На его примере отчетливо видно стремление противопоставить «коммунистов от станка, которые ухватились за звено самокритики для устранения недочетов и старых методов работы» Материалы номеров газеты «Волга» за ноябрь 1933 г. и коммунистов – руководителей, в той или иной форме, оказывающих сопротивление перестройки аппарата». Тем самым на руководителей в очередной раз списывались невысокие темпы производственного роста, обусловленные объективными экономическими трудностями и просчетами «генеральной линии». Руководство завода им. Х годовщины октябрьской революции было обвинено «в отрыве от рабочих масс, в голом администрировании с нарушением принципов рабочей демократии, очковтирательстве, укрывании недочетов». В результате были смещены с занимаемых должностей и исключены из партии Есин – секретарь парткома, Михеичев – председатель завкома, Тоскубаев – заместитель директора и некоторые ведущие специалисты завода.
Следующим этапом развития этого дела стал процесс 1934 года над «классовыми врагами, срывающими судоремонт на заводе имени Х лет Октября» Из материалов Государственного архива Астрахани.
В этот раз к судебной ответственности были привлечены Заславский – главный инженер завода («сын бывшего владельца фабрики в городе Одессе»), Ларинов – мастер одного из цехов («сын бывшего торговца»), Малафеев – капитан нефтевоза «Березина» («служил до революции в речной полиции Астрахани на командных должностях»), Сергиенко – бригадир электротехнического цеха («сын кулака») и некоторые другие специалисты, единственным доказательством вредительской деятельности и саботажа которых было «классово чуждое происхождение» Из материалов Государственного архива Астрахани..
На открывшейся в январе 1934 года 13-й Трусовской партконференции кроме производственных показателей обсуждались темпы разоблачения «внутренних врагов», организовавших вредительскую работу на судах, пристанях, в АРУРТе. По данным районной прокуратуры «наиболее засоренными оказались команды пароходов «Тельман», «Крестьянин», «Беднота», «Харьков», на которых проникли кулаки, спекулянты и белогвардейцы, расхищающие социалистическую собственность и срывающие успешное выполнение планов нефтеперевозок» Из материалов 13 Трусовской партконференции за январь 1934 г.. На конференции отмечалось, что за 1933 год «среди работников АРУРТа было выявлено 63 классово чуждых элемента, на пристанях сухогруза – 25 кулаков, на земкараване 18 кулаков, значительный процент засоренности был выявлен среди портовых рабочих».
1 декабря 1934 года в Ленинграде произошло убийство С.М. Кирова. Сложившаяся политическая обстановка была в полной мере использована Сталиным для окончательного утверждения своего единовластия. Всего через несколько часов после случившегося он собственноручно подготовил постановление ЦИК СССР, получившее название «закона от 1 декабря».
Это чрезвычайный акт предписывал заканчивать следствия по делам о террористических организациях и актах в 10-дневный срок, рассматривать их в суде без участия обвинения и защиты, не допускать кассационного обжалования и ходатайства о помиловании, а приговоры приводить в исполнение сразу после их оглашения.
Повсеместно началась эпидемия раскрытия всевозможных «контрреволюционных», «террористических», «зиновьевских» заговоров, отличающихся широким охватом всех слоев населения, несоблюдением правовых принципов судопроизводства, суровыми приговорами при отсутствии даже формально обоснованных обвинений.
* * *
В такой обстановке жил и работал герой моей истории. Он тоже самое не только читал в газетах, но и некоторых людей знал лично.
Легко, наверное, судить нам через поколения, живя в совершенно другом государстве и думать, чем жили и о чем думали они, живя в страхе каждый день, мечтая о дне справедливости, надеясь, что разберутся и найдут виновных. Не веря, что люди, живущие с тобой, назавтра во всех газетах назывались врагами народа. Я думаю, что наступило время правды о человеке, который, находясь незаслуженно осужденным, ждал этого каждый день и каждую минуту своей недолгой жизни.
Рассказ о Михаиле Алексеевиче Батистове
Мы сначала узнали историю из уст дочери Михаила Алексеевича – Веры Михайловны Квитко. На столе аккуратной стопочкой разложены документы и фотографии ее семьи. Рассматриваем их и слушаем рассказ Веры Михайловны. Рассказывая, она поглаживает фотографии, документы, письма отца. Как будто прикасается к ним.
«Вот мама моя Анна Михайловна Глазкова. Глазковы знаменитая фамилия на заводе Ленина. Дед мой в пароходстве Нобеля работал на пароходе «Цыган». Что бы не говорили о том времени – хозяин завода давал возможность учиться детям рабочих. Мама моя училась в гимназии. Это там, где сегодняшняя Консерватория. Дядя на нефтебазе № 5 проработал долгое время. Рассказывал, как бомбили их во время войны. Тетя Зинаида Михайловна в речном порту завода Ленина работала. Отец работал главным инженером завода Ленина в 1928-1929 годах (хотя имел образование только судового речного механика). Директором завода был Смирнов. В 1929 году мы переехали в Нижний Новгород. Он тогда Горьким назывался, прожили там два года. Маме не подошел климат, она часто болела и мы вернулись обратно в Астрахань. Папа работал снова в должности главного инженера, но ему уже подчинялись все судоремонтные заводы. 36 лет было ему, когда его арестовали «за связь с английской разведкой». Днем на 17 пристани в пароходстве было совещание. Он сидел в президиуме, оттуда его и взяли. Тетка моя Людмила Михайловна вам многое могла бы рассказать. Ведь она видела, как его везли в машине, и бежала за этой машиной до самого НКВД. Видела, как он вышел из машины, покачал головой, взглянул на нее и больше мы его не видели. Приехали домой с обыском. Да ничего не нашли. Да и не было у нас ничего, даже мебель была государственная. Взяли его 8 июня 1938 года, а 13 августа объявили приговор по статье 58-7. Сначала отправили в Сталинград, потом в Златоуст, а потом в Магадан. Только три письма и осталось. Да прочитать их невозможно – со временем карандаш стерся, бумага того гляди порвется.
Помню, как страшно было первое время. Я жила у бабушки, а мама в нашей квартире. Ей не разрешали переезжать и требовали, что бы она постоянно была дома. Каждый день мы с ней прощались и с нетерпением ждали, вернется ли она на следующий день. Через год мы смогли уехать в Уфу к маминым родственникам. Но долго там прожить не смогли. Климат не подошел. Пришлось вернуться в Астрахань».
Решил спросить: «А как же окружающие люди отнеслись к вам после ареста отца?»
«Никто не верил в его виновность. Все к нам относились хорошо. Помогали, чем могли. У мамы было 7 братьев и сестер, все были дружны между собой и хорошо помогали нам и морально и материально. Все надеялись, что его отпустят. Когда мы вернулись обратно, мама устроилась на работу. Отцу разрешили писать письма 2 раза в месяц. Договорились, что он не будет писать родителям, а только нам. Мама же будет сообщать родителям отца. Они жили в Нижнем Новгороде. Отец моего отца тоже был репрессирован в 1937 году. Он уже старенький был. Был священником в поселке Гнилицы. Арестовали его за проповедь. Потом из храма сделали клуб. Правда, говорят, что сейчас это снова храм. Отца звали Батистов Алексей, а отчества не помню.
Всю жизнь я пронесла в душе страшное прозвище «дочь врага народа». Даже скрыла при вступлении в комсомол, что отец был осужден. Я хорошо и добросовестно работала. Наш парторг предложил мне вступить в партию. Мне пришлось признаться ему, что я дочь «врага народа». Так в партию я и не вступила».
Спрашиваю: «А вы знаете того человека, который донос на отца вашего написал?»
«Он сам к нам приходил и просил прощения. Его заставили это сделать. Он капитан с завода Ленина. Ему пригрозили, что детей арестуют, он и написал. Мы его не виним, ведь каждый за свою семью переживал. А людей ломали страшно. Он не выдержал.
Мама так замуж и не вышла. Все ждала отца. Об его смерти мы узнали только в 1957 году. Мама по профессии была учителем. Работала в школе, а потом заведующей детского дома. Я вышла замуж. Муж был преподавателем в строительном техникуме. Родилась дочка Лена. Я всю жизнь добросовестно работала прорабом, считай, весь поселок завода Ленина построила. Времени прошло много, а боль по отцу так и не утихает».
В это время пришла ее родная тетя по матери Людмила Михайловна Москаева. Вера Михайловна ее специально пригласила на нашу встречу, так как она знала многое об ее отце не понаслышке, а сама принимала участие во многих событиях жизни этой семьи. Людмила Михайловна более подробно и точно рассказала историю Михаила Алексеевича:
«Миша был не только главным инженером. Он был председателем квалификационного комитета по выпуску судов. Совещание в тот день шло в пароходстве, в диспетчерской на 17 пристани на 2 этаже. Он сам проводил совещание главных инженеров и директоров всех судостроительных заводов города Астрахани. Все уже знали, что арестован директор завода Ленина Морев. Он стоял за трибуной, когда его вызвали. На трибуне осталась его фуражка. 10 минут его нет, 20 минут, 30 минут, в зале мертвая тишина. Вошел человек и сказал, что Михаила Алексеевича увезли в НКВД. Все молча разошлись. Его фуражка так и осталась лежать на трибуне.
Я шла по улице Свердлова на остановку, когда увидела, что поворачивает машина и на заднем сидении сидит Михаил. Я побежала за машиной. Добежала до здания сегодняшнего УВД, а сбоку на Свердловской было здание НКВД. Он вышел из машины совершенно седой. Увидел меня на другой стороне улице. Качнул головой, а по щекам потекли слезы. Я все сразу поняла. Сделали обыск. Конечно, ничего не нашли. Конфисковывать было нечего, ведь Миша, чтобы семью прокормить ночами делал чертежи. Все в квартире, даже мебель, было государственное. Три года они гонялись за женой и дочкой. Мы стали прятать их по сестрам. Нам сообщили, что он осужден.
В 1956 году стали потихоньку пересматривать дела. Я сказала Анне: «Давай напишем жалобу военному прокурору. Ведь Миша ни в чем не виноват». Написали. Прокуратура истребовала дело. Был вынесен протест генерального прокурора на отмену приговора и о прекращении дела из-за отсутствия состава преступления. Анну вызвали в прокуратуру. Она прибежала ко мне и говорит: «Я боюсь». Я ей сказала: «Не бойся, сейчас не 37 год. Наверное пришли документы по нашей жалобе». Так Анна получила документы по реабилитации. Сразу же ее вызвал на прием председатель горисполкома и дал квартиру на Татищевой. В 1958 году мы получили свидетельство о его смерти, где было сказано, что он умер 27 февраля 1941 года от паралича сердца. А в 1990 году по запросу Веры пришел из Магадана ответ, что «Бастистов Михаил Алексеевич умер в местах лишения свободы 27 апреля 1941 г. вследствие воспаления почек и цирроза печени». Только не знаем когда же поминать: в свидетельстве о смерти стоит 27 февраля, а в последнем документе – 27 апреля. С последним документом прислали и последнюю фотографию Миши.
Я работала в прокуратуре заместителем прокурора Ленинского района и решила запросить Мишино дело и изучить его. На мой запрос пришел положительный ответ.
Изучив дело, я узнала, что уголовное дело было возбуждено 5 июня 1938 года УНКВД Сталинградской области лейтенантом госбезопасности Орловым. Утвердил возбуждение дела начальник астраханского окружного отдела НКВД капитан госбезопасности Колосунин. Арест утвердил прокурор Ильичев (он был лично знаком с Михаилом) 8 июня 1938года, а 21 июня 1938 года М.А. Батистову было объявлено о начале судебного дела по отношению к нему.
Также в деле написано, что родился он 8 ноября 1902 года, в 1923 году закончил водный политехникум имени Зайцева в городе Горьком. С военного учета снят по болезни. Первый допрос состоялся 23 июня 1938 г. Проводил его оперуполномоченный 4 отдела УГБ УНКВД Еремин. Второй допрос 25 июня проводился тем же оперуполномоченным. 27 июня Батистову объявили об окончании дела. Донос на него написал Банатов – капитан буксирного колесного парохода «Степан Разин». Его заставили написать о том, что судно вышло не в срок из ремонта. Сам Банатов отец 8 детей, приходил и просил прощение за содеянное.
По делу вместе с Михаилом проходили Морев – директор завода им. Ленина, Ильичев – главный инженер и он как председатель квалификационной комиссии по выходу судов из ремонта. В вину им ставилось: членство в троцкистской группе и проведение соответствующей работы по срыву планов ремонта судов. Судили их по закону от 1 декабря 1934 года. В народе этот закон назывался «Закон тройки». Приговор огласили 13 августа 1938 года. Суд заседал 10 минут. Начался процесс в 8 часов 10 минут, а закончился в 8.20. Осудили по статьям 58-7, 17-58-8, 58-11 в городе Сталинграде. В обвинительном заключении Батистов назван «участником правотроцкистской диверсионно-вредительской антисоветской контрреволюционной террористической организации, проводил по ее заданию вредительство, направленное на срыв ремонта речных судов, выпуск недоброкачественных судов нефтеналивного флота», кроме того, не раскрылся перед органами НКВД и отказался им помогать (т.е. отказался писать и наговаривать на других людей) и оказался изменником, двурушником. Приговор – 15 лет тюремного заключения с поражением прав на 5 лет и с конфискацией имущества лично ему принадлежащего. Приговор обжалованию не подлежит».
Людмила Михайловна пересказывала все эти данные наизусть, видно было, что данный материал ею не один раз перечитывался и разбирался.
Две женщины рассказывали про прекрасного, умного, доброго, дорого им человека. Слезы текли из их глаз. Боль утраты, несправедливости, горечи не залечили годы. До сих пор они чувствуют обиду, и даже документы о реабилитации не смогли залечить их раны. Первое желание, хоть чем-то помочь этим женщинам. А чем? Наверное, попробовать прочитать письма. Всего три листочка. «Были и еще письма, – говорит Вера Михайловна, – да со временем потерялись». В моих руках письма из далекого 38 года. Их ждали, но в них нельзя было писать лишнего. Наверное, каждое слово тщательно продумывалось. Главное, чтобы не лишили переписки – ведь это была единственная связь с родными и внешним миром. Через годы они дошли до нас, чтобы рассказать о том страшном времени. А может именно эти письма и есть голос через годы с призывом вспомнить и помянуть человеческую жизнь, которая закончилась так рано и не заслужено. Два письма написаны на тонкой промокашке простым карандашом. За годы карандаш выцвел, а третье письмо на простой бумаге. Но от времени она порвалась на сгибах и части слов стерлись. Сейчас существует неплохая компьютерная программа восстановления утраченного текста. Ею я и воспользовался. Первые два письма расшифровал быстро. Вот что в них написано:
«Здравствуйте, дорогие жинка и Верочка. Я жив и здоров. Получил ваши одно письмо и 2 открытки, последнюю, ту, которая написана 18.IV. Очень рад, что вы здоровы. И живете ничего. Узнал, что ты работаешь счетоводом-кассиром. Никогда бы не подумал, что ты можешь быть счетоводом. Очевидно, обстоятельства сложились так, что ты по специальности работать не захотела. За работой, какая бы она не была, время идет значительно быстрее, и поэтому радуюсь за тебя с Верочкой. Верочка, наверное, в мае кончит учиться. Как я понял по письму, собирается ехать с бабушкой в Уфу к Наде. Это очень хорошо немного прокатятся и отдохнут. Ты тоже имеешь намерения переехать туда и просишь моего совета. Советовать я тебе затрудняюсь, потому что не знаю в какой обстановке и условиях ты живешь. Если рассчитываешь, что в Уфе будет лучше, тогда решай сама. Я помню, когда мы жили в Горьком, тебе не нравился климат, ты часто прихварывала. Уфа ничем не лучше Горького в части климата, напротив, там гораздо холоднее. Кроме того родных у тебя там почти нет, а знакомых и вовсе. По моему, будешь скучать, и тебе захочется на родину. Если обстановка в Астрахани тебе тяжела, то поезжай, но только советую по возможности устроиться самостоятельно, чтобы не быть зависимой от сестры и не попасть в положение бедной родственницы (прости меня за откровенность). В твоем письме я узнал, что ты мне послала денег. Прошу тебя, когда будешь писать, сообщи, сколько ты их послала всего в Златоуст и когда. Я получил 20 и 15 рублей. Денег у меня еще много. Я их расходую очень аккуратно. И поэтому было бы лучше, если бы ты купила, что-нибудь Веруське. Будешь писать матери, напиши, что я жив и здоров, передай мой сердечный привет
Главное будьте здоровы и не расстраивайтесь. Обо мне думайте поменьше и не беспокойтесь.
Здоровье мое прекрасное. До свидания. Крепко целую. Поклон, всем вашим. Увидишь Марью Васильевну, кланяйся. Она живет на 4 Тепличной. На завод, ты помнишь, поступила.
Любящий вас Михаил 1-V-1939 года
Мой адрес ст. Златоуст
Проз. Уральской железной дороги
Челябинской области
Почтовый ящик № 7».
Второе письмо
«Здравствуйте, дорогие жинка и Верочка.
Я жив и здоров. 12 мая получил твою открытку, которую писала 2 мая. Очень рад, что вы здоровы и чувствуете себя хорошо. Верочка с бабушкой собираются к Наде в Уфу – это очень хорошо. Пусть немного отдохнут и поразвеятся. Ты просишь моего совета о переезде в Уфу, я же тебе писал. Определенного совета дать затрудняюсь. Тебе что важнее. Если, рассчитываешь в Уфе, устроится работать и жить вполне самостоятельно, не от кого не зависеть, то поезжай. Может быть смена обстановки поддержит твое здоровье, а то как я понял по твоей открытке, ты им особенно хвалиться не можешь. Только понять нужно, что уфимский климат тебе не понравиться. И жить вдали от родных ты не привыкла – захочется обратно на родину. Очень рад и горжусь, что Верочка отлично учиться. Пусть также учиться и дальше. Как ее успехи по математике. Я думаю, что неплохо. Отец в свое время был хорошим математиком. В летние каникулы пусть немного занимается. Ты пишешь, что послала мне деньги, но я их так и не получил. Очевидно, не сегодня-завтра получу и в следующем письме сообщу. Каждый раз, когда ты мне сообщаешь о деньгах, в моей голове появляются мысли, что эту помощь делаете мне в ущерб вашим минимальным потребностям. Я человек свою жизнь прожил самостоятельно, без чьей либо помощи. Теперь никак не могу привыкнуть к этому, что я стал для вас обузой. Меньше думайте обо мне. Больше о своем здоровье и будет все в порядке. Жинка не переживай о моем здоровье. Пока могу обходиться без помощи. Передавай привет всем своим родным. Особенно бабушке – хорошая она женщина, племяннику твоему Коле и всем другим племянникам и племянницам, которых я успел узнать и которые там без меня появились и в ближайшее время появятся. Передай привет моим родным, сообщи им, что я жив и здоров, посылай привет моим племянникам и племянницам, даже не знаю есть ли они. Думаю, что должны быть. Жизнь на этом лишь и стоит. Пока до свидания. Крепко целую. Желаю здоровья.
Любящий вас Михаил. Мой адрес Златоуст уральской железной дороги челябинской области почтовый ящик № 7.15.V.1939 года».
Над третьим письмо пришлось потрудиться, так как некоторые слова были почти что уничтожены. Письмо пришлось самым настоящим образом разрезать на кусочки, а потом собрать воедино. Вот что было написано в этом письме:
«Здравствуйте, дорогие жинка и Верочка!
Я жив и вполне здоров. Единственная мысль, которая меня ежеминутно преследует, это состояние вашего здоровья, как вы устроились без меня, где живете, как ваше материальное состояние? Я все это представляю себе в очень плохом свете, хотя с другой стороны, здравый смысл предсказывает ваше благополучие. Будучи в Сталинграде я получил твое письмо с посылкой и узнал, что Верочка учиться. Это самое главное. В мое временное отсутствие, ты, конечно, принимаешь все меры к тому, чтобы ее детство прошло если не совсем счастливо, то, по меньшей мере, без особых переживаний. Я от тебя получил, будучи в Астрахани, денег 40 рублей и в Сталинграде 180 рублей. Получая эти деньги, я очень беспокоюсь. Потому что, кажется, что высылая их, вы лишаете себя самого необходимого. Только не надо думать, что я в них нуждаюсь. Что я тебе могу посоветовать. Прежде всего, надо жить с вашими вместе. С родными тебе легче будет переносить мое отсутствие. Устройся куда-нибудь работать. И самое главное, не ждать дурного. Чувствовать себя бодро, беречь свое здоровье и Верочкино. Знай, что если я узнаю, о тебе, что ты расстраиваешься или болеешь – это для меня будет самым худым, что можно придумать. Запомни одно, что мы еще будем жить вместе, и как это будет жаль, если мы встретимся больными, состарившимися преждевременно. Ты можешь мне писать ежемесячно 2 письма. Я буду писать столько же. Напиши мне все подробно как здоровье ваших, все ли они живут по старому. Кроме писем с исключением денег, мне ничего не присылай. Денег мне не нужно. Они у меня есть и хватит мне их надолго. Я живу очень экономно. Я хотел было написать письмо матери и раздумал. Решил все письма писать только вам. Может ты выберешь время написать сама (адрес п. Гнилица, Автозаводской район) напишешь и мне сообщи.
Адрес мой Челябинская обл.
Южно уральская железная дорога
Почтовый ящик № 7
Батистову.
Пока. До свидания. Передавай сердечный привет своим родным, особенно дорогой матери
Только не падай духом.
Пиши. Целую. Любящий Михаил. 1.ХI. 38
Сообщи свой адрес
Чувствуй себя бодро».
Получилось так, что первое письмо Михаила Алексеевича я смог расшифровать последним. Именно в этом письме он еще надеется встретиться с семьей, строит планы на будущее, беспокоится об их здоровье и дает советы, как прожить жене это время. Поддерживая ее, он и сам в это верит. В двух последующих письмах видно эта вера уже стала угасать. А в одном из писем он пишет, что пока обходиться без чужой помощи, наверное, рядом с ним были и такие, которые не могли без этого уже обходиться.
Работая в интернете (готовя домашнее задание по литературе) я набрал на поиск имя Батистова Михаила Алексеевича. И чудо произошло. На сайте Сталинских списков по Сталинградской области АП РФ. Оп. 24. Д. 418. Л. 159. я нашел имя этого человека.
Тогда я решил продолжить поиск и его отца. Его я нашел на сайте «Новомучеников и Исповедников Русской Православной Церкви ХХ века» (созданном Православным Свято-Тихоновским Богословскиим Институтов и Братством во Имя Всемилостивого Спаса). Но я еще не верю в удачу. Захожу в полные списки и вот она удача: место служение – Нижний Новгород, поселок Гнилицы, храм Преподобного Сергия. Полностью подтвердились слова Веры Михайловны: «дедушку два раза арестовывали. Сначала отпустили. А потом он всегда дома держал узелок с вещами, говорил, что все равно заберут. Так оно и вышло». По документам его забирали в 1918 году, а потом 9 августа 1937 года. Расстрелян 21 сентября 1937 года. Так я смог найти крупицы материала и об отце Михаила Алексеевича.
* * *
Я часто думаю, что судьбы этих людей, о которых я узнаю, через годы учат меня жизни, заставляют глубже окунаться в исторические документы того времени, учат пониманию окружающего мира. Они учат меня не мести, а состраданию, не жестокости, а терпению и тверди. Я знаю, что впереди новые встречи, новые знакомства, новые люди.
Скоро Рождество. Завтра я пойду в храм и поставлю свечу за упокой души усопших Михаила и Алексея.