г. Брянск
Научный руководитель Вера Ивановна Голованова
Родную сестру моей прабабушки крестили дома. Не в церкви, а в горнице сельского дома. Красиво украсили, чисто убрали, воды нагрели, рушники, вышитые моей прапрабабкой, выложили из сундука. Еды приготовили для угощения. Девочка родилась слабенькой, боялись, что не выживет, вот и спешили крестить. Когда стемнело, а была глубокая осень, пришел священник. Церковь закрыли, так он по домам ходил, крестил младенцев, отпевал умерших. Была осень 1936 года.
Эту историю я слышал не раз. Ее пересказывала моя бабушка. А она слышала ее от своей бабушки. А еще сохранилось в памяти, что поплатился священник за свои «ночные дела», арестовали его, да и пропал. Никто ничего о нем больше не слышал.
Неужели за то, что священник делал свое дело, можно было арестовать, расстрелять? Спросил у учителя истории. В ответ: «Служение Богу уже расценивалось как антисоветская деятельность. Даже если перестал служить, всё равно подвергался репрессиям. Мало кто из священнослужителей избежал расстрела, тюрем, лагерей. И наш Брянский край не исключение. Священники несли свой крест».
Мне захотелось узнать об этом священнике. У бабушки сохранилось в памяти только его имя – отец Иоанн. Больше ничего о нем не помнили. Обратился к интернету. Оказывается, это был последний священник церкви Флора и Лавра села Городец Иван Андреевич Морозов. Был арестован 4 ноября 1937 года и в 1941 году умер в заключении.
Я обратился в Брянскую епархию к священнику Виктору Друяну. Именно он координирует работу по поиску данных на репрессированных священников. Он представил архивные документы на И. А. Морозова, которые имеет Брянская епархия. Побывал я и в государственном архиве Брянской области. И теперь я могу объяснить, что значит «нести свой крест» – на примере священнослужителя отца Иоанна из небольшого села Городец Брянской области.
Путь к служению
Родился Иван Морозов 23 ноября 1900 года в селе Войково Орловской губернии. Отец его был дьяконом. Из анкеты арестованного мы узнали, что в 1917 году он окончил Спасо-Чекрякскую второклассную школу. Это была особенная школа. Ее открыл на свои деньги священник Спасо-Чекрякского храма Георгий Коссов. Он построил двухэтажное здание школы, в котором учились и девочки, и мальчики. В школе обучали не только грамотности, но давали навыки земледелия, садоводства, пчеловодства, обучали ремеслам. Закон Божий преподавал священник Георгий Коссов. Он к этому времени был известен далеко за пределами Болховского уезда Орловской губернии. Сразу же после окончания Спасо-Чекрякской школы Иван Морозов поступает в двухгодичную псаломническую школу при Троицком монастыре уездного города Ельца. То ли революция повлияла, то ли Иван успевал хорошо, но окончил он псаломническую школу за год. И в самый разгар Гражданской войны начал свое служение Богу псаломщиком в селе Глотово в Казанской церкви.
В воспоминаниях его дочери Галины Ивановны Ильюшиной рассказывается история его женитьбы на Клавдии Александровне. Молодая девушка рано потеряла отца, жила с матерью у своего дяди в Орловской области. «Два ее дяди были священниками: протоиерей Василий Александрович Анисимов и священник Михаил Александрович Анисимов. Иван Андреевич работал на мельнице у одного из этих священников и повредил себе ногу. После этого батюшка отправил его учиться на священника, а затем выдал за него свою племянницу». После обучения Иван и Клавдия решили пожениться. Но перед венчанием съездили «к прозорливому священнику Георгию, брали благословение на брак». У них родилось трое детей: Сергей в 1920 году, Надежда в 1924 и Галина – в 1927 году.
Власть и церковь
1920-е были годами испытания для православной церкви.
5 августа 1917 года Временное правительство упразднило государственный орган – Святейший Синод. 15 августа на Всероссийском Церковно-Поместном Соборе после двухвекового перерыва был избран патриарх Московский и Всея России Тихон. Церковь выступила против незаконной власти большевиков, а в 1918 году начались суровые санкции большевистской власти против православной церкви. Главным документом был декрет от 2 февраля 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Самым неприемлемым для церкви был пункт, где говорилось: «Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют». В 1921 году страну постигло страшное бедствие, голодало более двух десятков миллионов человек. Декретом ВЦИК от 21 июля 1921 года был создан Всероссийский комитет помощи голодающим. Патриарх Тихон призвал церковь оказать сбор помощи голодающим. Но власти выступили против этой акции и заявили о конфискации церковных ценностей для продажи их за границей и покупки на вырученные деньги хлеба. Не стала исключением Казанская церковь в селе Глотово. Были изъяты все серебряные предметы церковного имущества, а также драгоценные камни, украшавшие церковную утварь.
Весной 1922 года обострилась борьба в среде высшего духовенства, в которой определились силы, сталкивающие патриарха Тихона с советской властью. Тихон был неудобен, обладал реальной властью, поэтому в антитихоновской кампании преследовалась цель разрушить русскую православную церковь как целостную организацию. Одновременно власть поддержала обновленческое течение, которое выступало за сотрудничество с Советами. 23 июля 1923 года Морозов уклонился в обновленчество и был рукоположен во священника. Эти сведения содержатся в его послужном списке, имеющемся в распоряжении Брянской епархии. Кстати, православное духовенство Орла и губернии к марту 1923 года почти целиком присоединяется к группе обновления. Редкое исключение – Георгий Коссов, который твердо стоял на традиционном православии. Но переход в обновленчество не спас Казанскую церковь от закрытия, как и большинство церквей не только Орловской области, но и всей страны.
Рассмотрим типичные методы советской власти, которые привели в конечном итоге к закрытию церквей.
Первое. Религиозные общины были обложены налогом и страховыми взносами, в несколько раз превышающими возможности верующих.
Второе. Признание здания церкви аварийным.
Третье. Пожары. Познакомившись с материалами государственного архива Брянской области, мы удивились факту прокатившихся в конце 20-х годов по краю пожаров, в которых горели в основном деревянные храмы.
Четвертое. «Колокольная война». В конце 20-х годов началось снятие колоколов. Колокола снимали и разбивали специально вызванные рабочие заводов. Часто население сел и городов мешали этому. Тогда призывали молодежь, обработанную большевистской пропагандой.
Пятое. Лишение избирательных прав священнослужителей и церковнослужителей. «Лишенцы» имели серьезные ограничения: они лишались пенсий, пособий, продуктовых карточек, подвергались выселению из квартир, не имели возможности работать на государственных предприятиях, детей «лишенцев» часто исключали из школ, не допускали в высшие учебные заведения. Фактически все служители веры нашего края были лишены избирательных прав. Многие снимали сан, переставали служить. Но статус «бывшего священника» шел за ними по пятам до 1937–1938 годов, до начала Большого террора, когда ареста не избежали более 90% священно- и церковнослужителей. В архивных документах отмечаются причины закрытия церквей, и одна из них – отсутствие священника.
К сожалению, неизвестна история церкви в селе Глотово. Но, вероятно, часть из отмеченных мною методов привела к закрытию Казанской церкви, и иерей Иоанн переехал с семьей в Городец на новое место службы.
Священнический долг
Село Городец расположено в 4 км к северу от районного центра Выгоничи. О названии села и времени образования в нем прихода не имеется ни исторических записей, ни достоверных народных преданий. Несомненно только, что приход древний и уже в царствование Михаила Федоровича в селе была своя приходская церковь. Прихожане – почти все крестьяне.
Городец по меркам 20-х годов XX века считался средним селом. По переписи 1926 года население Городца составляло 888 жителей. Стояла в нем деревянная Алексеевская церковь. По воспоминаниям жительницы села Марии Петровны Милютиной, «храм в Городце и раньше был деревянный, чуть поуже, чем тот, который недавно восстановили, но с колокольней». Сохранилось описание Городецкой церкви, сделанное 15 июля 1910 года. Она была построена из дерева, но на каменном фундаменте, снаружи обшита тесом и окрашена белилами, а внутри масляной краской. Кровля покрыта железом, окрашенным зеленой масляной краской. В храме было два иконостаса: главный и придельный. Церковь была обнесена оградой из деревянных решеток с двумя воротами, тремя дверьми, крытыми железом.
Думаю, что и в 1929 году по приезду отца Иоанна в Городец храм выглядел также, может, чуть обветшал. Название церкви было Алексеевская, но старый придел во имя Флора и Лавра сохранился. Как отец Иоанн исполнял свои священнические обязанности, мы можем судить по воспоминаниям жительницы села М. П. Милютиной и материалам следственного дела на Ивана Андреевича Морозова.
О. Иоанн приступил к своим обязанностям 6 августа 1928 года. А до этого были значимые для него события. В документах Брянской Епархии сохранилось свидетельство о том, что 20 сентября 1928 он принес покаяние за принятие священства от обновленческого епископа. А 4 декабря 1928 года Преосвященный епископ Николай воссоединил его с православием в чине мирянина и рукоположил в сан священника. Обновленческая церковь не смогла занять место старой православной русской церкви. И священники-обновленцы стали выходить из нее и возвращаться к традициям православия.
Из воспоминаний М. П. Милютиной: «Часто я бывала в гостях у священника Иоанна. Он жил с матушкой, детьми и тещей. Жили они просто, по милости Божией – тем, что люди принесут. Его дочери, Надежда и Галина, были моими подругами. О. Иоанн был очень добрый, гостеприимный, всех привечал». «В Городце были Храм и школа. Я шла сначала в Храм, потом в школу… В 1930-е годы мало людей ходило в Храм. Бывало, скажет мне: “Маня, ты ничего не кушай, приходи в Храм утром, буду тебя причащать”. Я приходила и смотрела, как молятся старушки. Служба была торжественная, на клиросе пели две старушки, Анна и Мария, сестры священника. О. Иоанн произносил проповеди».
А вот воспоминания дочери священника, Галины Ивановны Ильюшиной: «Служил в храме Святых мучеников Флора и Лавра, Таинство Крещения совершал и дома». Почему дома? Церковь ведь не была закрыта до его ареста. Иерей Виктор Друян предположил, что люди боялись ходить в церковь, особенно молодежь. Антирелигиозная пропаганда уже вовсю развернулась в период колхозного строительства. Кстати, в протоколе допроса свидетеля Доронкина Василия Васильевича мы читаем следующие слова, сказанные Морозовым в мае 1937 года: «В церковь руководители колхоза не пускают колхозников. За хождение в церковь колхозников подвергают репрессиям, над верующими надсмехаются, их всячески притесняют».
А вот еще интересный факт из воспоминаний М. П. Милютиной: «На Пасху ходил по домам с иконами. Встречали его на улице, вели в дом, пели “Христос Воскресе” – и он шел дальше».
В материалах дела, в протоколе допроса мы нашли показания свидетеля, которые говорят о преданности о. Иоанна священническому долгу. Он делал всё от него зависящее, чтобы вернуть людей в церковь. Бригадир колхоза «Новый строитель», Анисим Тимофеевич Прошин, комсомолец, из середняков, давал против священника показания: «В 1936 году я работал бригадиром колхоза… В рабочее время, в особенности в момент уборки зерновых в июле и августе месяцах, поп Морозов обходил женщин моей бригады, да и мне неоднократно говорил: “Колокола теперь сняли, но служба не прекращается. У нас в воскресенье будет служба, обязательно приходите в церковь. В праздничные дни не работайте в колхозах, а молитесь Богу”».
Если для Советской власти это было обвинение в антисоветской деятельности, то для нас, современников, – свидетельство верности своему долгу.
За преданность вере в течение трех лет он неоднократно награждался знаками отличия. В 1930 году, за усердное служение Церкви Божией, к празднику Святой Троицы, Преосвященным Матфеем, епископом Брянским и Севским, о. Иоанн был награжден набедренником. В 1931 году к празднику Рождества Христова – фиолетовой скуфьей. 20 апреля 1937 года, к празднику Святой Пасхи, Блаженнейшим Сергием, митрополитом Московским, Патриаршим местоблюстителем, он был награжден наперсным крестом. Документы о награждении он бережно хранил. Они были изъяты при обыске и в настоящее время лежат в отдельном конверте в деле И. А. Морозова в архиве ФСБ.
Я думаю, что о. Иоанн честно служил Богу до последнего дня. Но мне кажется, что иной раз его охватывало отчаяние, и он пытался любыми возможными способами вернуть «заблудших овец в стадо». Как еще можно расценить следующий факт, о котором свидетельствует на допросе Василий Евтихович Лусканов: «В сентябре месяце Морозов на колокольне поставил какое-то чучело с бородой и пустил слух среди женщин верующих, что в церковь пришел небесный странник. Эти слова я слышал от Морозова лично». Этот факт подтверждает справка, выданная после ареста о. Иоанна, председателем сельсовета: «В сентябре 1937 года агитировал с колокольни церкви в появлении святого, что в натуре была фигура человека с палкой в руках». Трудно объяснить сегодня, чего хотел добиться приходской священник.
«Преступление» и наказание
Арест священника. Передо мной копия дела № 1039 Морозова Ивана Андреевича. Вверху: СССР, НКВД, Управление по Орловской области. Сейчас мне станет ясно, за что он получил 10 лет лишения свободы.
Его дочь, Галина Ивановна Ильюшина, которой было тогда 10 лет, вспоминает: «В начале ноября 1937 года на рассвете к нашему дому подъехал “черный ворон”. Постучали в дверь. Мама открыла. Вошли председатель сельсовета и милиционеры. Спросили: “Вы Иван Андреевич? Вы арестованы”. Начался обыск: книги порвали, опрокинули прибор для Крещения».
А вот протокол обыска. Понятыми были председатель сельсовета Иван Сергеевич Мажукин и преподаватель техникума Федор Федорович Герасин. При обыске обнаружено «временное удостоверение воинского билета, разная переписка в пяти экземплярах, личные документы разного характера в количестве одиннадцати экземпляров, общая тетрадь в черном переплете, две записные книжки, пять книг разного формата, церковных в количестве пяти штук». Более ничего обнаружено не было.
Галина Ивановна продолжает рассказ: «Председатель сельсовета увидел слезы детей, вышел и сам заплакал. Старшая дочь бросилась к отцу – милиционеры отогнали ее. Мама собрала узелок. Соседка принесла кусочек сала. О. Иоанна отвезли в Брянскую тюрьму… Из тюрьмы и лагерей он присылал письма, но при отступлении немцев после оккупации чемодан с письмами украли. Я запомнила стих, присланный отцом из тюрьмы старшей дочери Надежде:
Я той минуты до гроба забыть не могу,
как ты, дочка, меня провожала.
Безутешно рыдая, смотря на меня,
порог сеней ты слезой обливала.
В тот момент я готов был покончить с собой,
со слезами вошел я в машину.
А где тот художник, чтоб мог срисовать
печальную эту картину.
Мотор зашумел, загудел,
машина из глаз твоих скрылась.
А ты, милая дочка моя,
со мною надолго простилась».
Галина Ивановна Ильюшина ошиблась, память подвела – отца арестовали не в начале ноября, а 4 октября 1937 года. Остались жена Клавдия Александровна, 37 лет, сын Сергей, 17 лет, учитель в деревенской школе, дочь Надежда, 13 лет, дочь Галина, 10 лет.
И. А. Морозову было предъявлено обвинение в том, что он проводил агитацию контрреволюционного характера, направленную на срыв выборов в Верховный Совет и клеветал на руководителей ВКП(б) и советской власти. Я выписал из допросов свидетелей и арестованных показания, которые легли в основание обвинения, и соотнес их с оценкой в обвинительном заключении.
Факт 1. Свидетель Прошин показал, что в 1934 году в августе месяце около церкви проходил Морозов. Прошин шутя у Морозова спросил: «О. Иоанн, что это вы сегодня один идете в церковь, пропадет что-либо, а вы будете отвечать». На это Морозов ответил: «Я не коммунист, воруют только коммунисты, они же друг друга сажают в тюрьмы. И вообще в руководстве Советской власти и в центре одни мужики и грабители и им все можно: воровать, грабить и издеваться над людьми». Была устроена очная ставка, на которой Морозов высказал свою версию ответа на «шутку» Прошина: «Есть часть коммунистов, которые тоже воруют, будучи на службе в государственных учреждениях». Эти слова были расценены в обвинительном заключении следующим образом: «в группе колхозников Морозов проводил контрреволюционную агитацию против Советской власти и компартии». Но есть еще один вариант ответа о. Иоанна. Мы нашли его в жалобе жены Клавдии Александровны. Ей этот случай запомнился так: «Прошин назвал моего мужа Морозова вором, а мой муж ответил, что я не такой вор, как твой брат Степан Прошин, который растратил 600 рублей государственных денег». Думаю, что данный факт воровства был известен всем селянам. Прошин затаил обиду, а через три года отомстил о. Иоанну.
Факт 2. Свидетель Прошин показал, что «Морозов в 1936 году агитировал женщин в момент уборки зерновых по воскресеньям не работать в колхозе, а ходить в церковь».
Факт 3. Свидетель Прошин свидетельствовал, что «Морозов имел тесную связь с попами, ныне осужденными Анисимовыми, и попами, находящимися под стражей, Измайловым, они частенько в 1936–1937 годах собирались в доме Морозова». О. Иоанн ответил на данное обвинение: «Собирались мы в праздничные дни, чтобы выпить и закусить, обсуждали житейские вопросы. Но на политические темы бесед никаких не проводили». Арестованный священник Георгий Измайлов по этому поводу также дал подобные показания: «…если мы собирались, то только выпить и закусить. Антисоветских разговоров не проводили, разговаривали о доходах в церквях и кто как живет». В обвинительном заключении данные посиделки по праздникам интерпретированы как «нелегальные сборища в своих квартирах, где проводят контрреволюционную агитацию».
Факт 4. В мае 1937 года Морозов в личной беседе на квартире священника Доронкина высказывал недовольство советским и колхозным строем и говорил: «Дела, отец Василий, неважные. Колхозы ведут крестьян к гибели. С каждым днем народ всё больше и больше беднеет, кушать нечего. В церковь руководство колхоза не пускает колхозников. За хождение в церковь колхозников подвергают репрессии, над верующими надсмехаются, всячески притесняют. Так что жизнь неважная». Следователи оценили его высказывания как «контрреволюционные клеветнические вымыслы на колхозный строй и политику Советской власти».
Факт 5. Прошин в своих показаниях привел слова Морозова: «В рабочее время, в особенности в момент уборки зерновых в июле и августе месяцах, поп Морозов обходил женщин моей бригады, да и мне неоднократно говорил: “Колокола теперь сняли, но служба не прекращается. У нас в воскресенье будет служба, обязательно приходите в церковь. В праздничные дни не работайте в колхозах, а молитесь Богу”». В обвинительном заключении эти действия квалифицировались как попытка «сорвать уборку урожая, уговаривая колхозников не выходить на работу». (Замечу, что следственные органы игнорировали тот факт, что он призывал не работать только в праздничные дни, как это было в православных традициях, а не работать вообще).
16 ноября 1937 года было подписано обвинительное заключение по делу И. А. Морозова и Г. Н. Измайлова. Виновными они себя не признали. Но следствие пришло к выводу, что вина их доказана свидетельскими показаниями и очными ставками. 22 ноября 1937 года особая тройка при управлении НКВД по Орловской области приговорила И. А. Морозова к 10 годам ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей) согласно наказанию, предусмотренному ст. 58 п.10. В деле есть жалоба заключенного И. А. Морозова, который указывал на неправильность осуждения и просил пересмотреть дело. Жалоба была рассмотрена прокурором и оставлена без удовлетворения. Дата – 14.12.1939 г. Потом были еще две жалобы: одна жены, Клавдии Александровны Морозовой, и вторая брата – Е. А. Морозова. Клавдия писала жалобу самому Берии. Он, наверно, получал «тонны» таких жалоб от отчаявшихся что-либо понять родственников. Именно из жалобы жены мы узнаем место, где Иван Андреевич Морозов отбывал наказание. Это далекий Хабаровский край, город Бикин, лесоповал.
Бикинское отделение ИТЛ входило в Главное управление лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС НКВД). А строили они Байкало-Амурскую магистраль. Строили дорогу в невероятно трудных географических и климатических условиях: тайга, болота, горы, реки.
Из воспоминаний Галины Ивановны Ильюшиной: «Первоначально о. Иоанна отправили в исправительно-трудовой лагерь в районе Владивостока: он работал в тайге на лесоповале. Однажды, когда узники отдыхали, к ним подошла женщина. Она стала спрашивать, кто по какой причине получил срок. Отвечали: кто за убийство, кто за кражу. О. Иоанн молчал. Тогда сказали ей о нем: “Он стесняется, он священник”. Эта женщина приносила ему через день обед в котелке. Семья нуждалась, не имела средств на посылки о. Иоанну – но помогали добрые люди, и посылки всё же отправляли».
30 января 1941 года по приказу Берии работы на северных участках БАМа были прекращены. Заключенных Бикинского лагеря отправили в Азербайджан. Там в октябре 1940 года был создан Прикаспийский ИТЛ с центром в городе Сальяны для строительства железной дороги Баку – Астара (граница с Ираном). Это строительство получило название «Стройка № 107». В преддверии войны строительство данной железной дороги считалось весьма важным, сроки его завершения были установлены очень жесткие, до конца 1941 года, и туда было направлено большое количество заключенных – до 55 тыс. человек. Среди этих тысяч заключенных был и Иван Андреевич Морозов.
Обратимся опять к воспоминаниям дочери: «После освобождения приехал соузник батюшки, рассказывал, как они жили в лагере. Из тайги их перевели в Азербайджан, в г. Сальяны – на строительство железной дороги. На этапе 9 дней не кормили, а потом погнали пешком. По прибытии на место дали камсы и по две лепешки – началась дизентерия. Спали на голой земле, подкладывая под голову полынь. Сосед о. Иоанна от отчаяния хотел лечь под машину, но он его удержал, сказав: “Это большой грех”. В этом лагере о. Иоанн умер в феврале 1941 года». Вот и закончился мирской и священнический путь о. Иоанна.
24 июля 1989 года Иван Андреевич Морозов был реабилитирован прокуратурой Брянской области.
В 2005 году был сделан запрос в Генеральную прокуратуру Азербайджанской республики. В ответе от 13 июля 2005 г. № 06/05 1701 сказано, что в январе 1941 года И. А. Морозов поступил в лазарет Прикаспийского ИТЛ, где последовала его смерть. Тело умершего в лазарете заключенного Ивана Андреевича Морозова похоронено на кладбище поселка Шорсули (Шорсулу) Сальянского района Азербайджанской ССР.