г. Киров, Вятская гуманитарная гимназия, 9 класс.
Научный руководитель: Г.А. Кропанева
«Школа в поселке Лесном родилась вместе с лагерями. Сначала было выстроено деревянное одноэтажное здание на 8 комнат. Учеников было в первый год чуть более тридцати. Очевидно, начальство уже предполагало, что количество заключенных будет увеличиваться, а значит увеличится и контингент военных и вольнонаемных. Детей будет больше. Так и получилось. В период «расцвета» Вятлага (50-е годы) детей школьного возраста было уже почти 1500 человек.»
Мое открытие Вятлага
Начиная эту работу, я мало что знал о Вятлаге. Знал лишь, что это был один из сталинских лагерей, в котором в конце 1930–1950 годов содержалось большое количество заключенных, многие из которых были осуждены по политическим статьям. Но мои одноклассники и даже учителя знали еще меньше: большинство не знали совсем, а некоторые говорили: «Вятлаг – это какая-то постройка», «жилище», «ветеринарный лагерь» и другое. А ведь Вятлаг, Вятский лагерь, находился на территории нашей области, возможно, в семьях опрошенных были репрессированные родственники.
Наверное, это происходит потому, что в школьных учебниках о сталинских лагерях – один абзац.
Вятлаг входил в состав лагерей ГУЛАГа (главного управления лагерями). Значит это один из «островов архипелага ГУЛАГ» (по выражению А.И. Солженицына). Мы узнали, что через этот лагерь прошло более 100 000 человек, в том числе репрессированных по политическим и национальным мотивам. Это официальная цифра, но в ходе исследования мы в этом усомнились, так как видели карточки заключенных с номерами намного большими, чем эта цифра.
В имеющихся публикациях я нашел описания многих сторон жизни Вятлага. А какой была школа в этом «особом мире»? В изученной нами литературе об этом практически не говорится.
Так определилась цель моего исследования: изучить жизнь общеобразовательной школы п. Лесное в 1930–1950-е годы – в период расцвета системы ГУЛАГа. Я понимал, что вряд ли смогу найти какие-либо документы, большинство из них давным-давно уничтожены, но еще живы люди, которые могут рассказать об этом времени.
Я решил познакомиться с литературой о Вятлаге. Сначала казалось, что ее почти нет. Но, кто ищет – тот всегда найдет. Действительно, научной литературы, основанной на документах и проверенных фактах, мало. Главная из книг – исследование В.А. Берлинских «Вятлаг» Бердинских В.А. История одного лагеря (Вятлаг). М., 2001..
Следующий наш с учительницей шаг – поездка в поселок Лесное – бывшую «столицу» Вятлага. Хотелось увидеть все своими глазами. Поездку мы назвали громко – экспедиция. Но готовились к ней по-настоящему. Составили план экспедиции, целью которой был сбор материала по теме исследования.
Все началось с дороги. Нужно было ехать по железной дороге до Верхнекамска. Это северо-восток Кировской области. Расстояние 350 км. Дальше поезд не ходит. Железная дорога, построенная заключенными в 30-е годы, стала разрушаться, ездить опасно. Дома нас предупредили, что до Лесной от Верхнекамска около 30 км, ходит конвойный вагон и проверяют документы. Но ничего этого не случилось. Эти места, очевидно, перестали быть запретной зоной. Пришла дрезина, на которой мы поехали в Лесное. Народу набралось много: местные жители, много военных. Сели так, чтобы хорошо все было видно. Кругом сплошные леса и болота, деревья какие-то тощие, наверное, на болотах строевой лес не растет или это новый лес, выросший на месте вырубленного заключенными? Дорога прямая, ширококолейная, от нее ответвления в лагерные поселки и туда, где заготавливали лес. Сколько же нужно было сил, чтобы в этих гибельных местах сделать насыпи и проложить дорогу («А по бокам-то все косточки русские…) Наверное, не только русские! По этой дороге везли заключенных в особых, прозванных в народе столыпинскими, «зарешетчатых» вагонах. По учебнику истории знаю, что Столыпин проводил переселенческую политику, специальные вагоны предполагали перевозку людей и скота на новые места, в основном в Сибирь. Петр Аркадьевич не мог предполагать, какую роль они сыграют в годы репрессий. Изредка попадаются остатки лагпунктов: забор, колючая проволока, вышки. Узнаем, что сейчас здесь осталось всего 2 колонии: одна, где сидят «бытовики», то есть за бытовые преступления, и «полосатики» – рецидивисты (так их называют из-за лагерной одежды).
Раньше лагеря шли еще на 200 км севернее поселка Лесное. Настоящие «севера» – так говорят местные жители. Действительно, зимой здесь сорокоградусные морозы – обычное дело. Летом же – жара, море комаров и гнуса.
Дорога до поселка дала нам новые сведения, и пищу для размышления. Улица Вокзальная, улица Социалистическая, улица МОПРа… Невысокие, в основном деревянные дома.
В школе поселка Лесное, где мы остановились, нас встретили очень радушно, дали нам, что называется, кров и пищу. Но самое главное – помогли собрать материал о школе периода Вятлага. Мы смогли взять интервью у многих людей: бывшего директора школы, учителей, много проработавших в ней, бывших учеников, а также старожилов поселка. Собрался интересный материал, который мы положили в основу работы.
В школе, к сожалению, нет музея, но нам показали большие альбомы с фотографиями и рукописными текстами, которые отражали школьную жизнь нескольких десятилетий.
Библиотекарь школы Татьяна Васильевна Голубева провела нас по поселку. Она приехала сюда вместе с родителями еще до войны, всю жизнь прожила здесь, отлично знает его историю. Она показала нам, где располагалось Управление Вятлага, Дом культуры (типовое неприглядное здание), которое выстроено на месте старого деревянного красивого здания, школу, в которой сейчас никто не учится, дома с башенками, где когда-то жило вятлаговское начальство, сейчас эти здания одряхлели и покосились.
Наши наблюдения, а также мнения тех, у кого мы брали интервью – поселок Лесное, бывшая столица огромного сталинского лагеря Вятлаг, приходит в упадок. Не стало дармовой рабочей силы тысяч заключенных, которые создали здесь всё ценой своего здоровья и часто жизни, и все пришло в упадок. Плохо отапливаются дома, нет хорошей питьевой воды, какой-то непонятный для нас «летний водопровод», когда вода зимой льется из колонки беспрестанно (чтобы трубы не замерзли), образуя горы наледи. Старая школа закрыта, хотя вполне могла бы работать, по мнению старожилов.
Но начальство приказало закрыть: «В школе деревянные перекрытия, опасно в случае пожара». Учеников чуть более 500. В интернате живет 9 детей. А когда-то в Лесном было более 1500 учеников. Учителя жалуются на плохое отопление. «Температура в моей библиотеке зимой 4 градуса, в классах чуть теплее, ребята надышат», – говорит Т.В. Голубева. А главное у населения нет работы. «Сейчас Лесное никому не нужно, все живут временно» (учитель З.П. Негря). «Здесь тяжелая аура, долго жить здесь трудно, хочется уехать…» (учитель В.В.Мухачева).
Перед отъездом из поселка мы посетили кладбище. Далеко виден католический крест, его несколько лет назад поставили латыши в память о своих гражданах, погибших в Вятлаге. Но ни одного памятного знака о погибших россиянах мы не увидели.
Из истории Вятлага
Обратимся к книге В.А. Бердинских «История одного лагеря». «Вятлаг возник в 1937 году как один из 7 «лесных» лагерей в системе ГУЛАГА. Он располагался на северо-востоке Кировской области (Вятского края) в непроходимой тайге. Расстояние от областного центра, г. Кирова – 350 км.
Соединяла эти пункты ширококолейная железная дорога, она постепенно, по мере расширения лагеря, обрастала сетью дорог, которые шли все дальше на север, а так же непосредственно к пунктам заготовки леса».
В 1938 году вблизи станции Лесная был построен крупный лесозавод, а рядом с ним «Соцгород», будущий поселок Лесной, центр «столица» Вятлага. (Лагерное начальство мечтало построить социалистический город: благоустроенный, со школой, дворцом культуры, с бассейном, со стадионом). Сюда в 1939 году было переведено Управление Вятлага.
Поселок располагался в гибельном болотистом месте. На наш вопрос, зачем нужно было строить на болоте, ответы старожилов были разные: «чтобы заключенным труднее было убежать», «наверное, чтобы заключенные сильнее почувствовали свою вину перед государством». Сначала это было небольшое селение сплошь деревянное, к центру вела улица Вокзальная. Вдоль дороги тянулись заборы с колючей проволокой (базы лагеря). По другую сторону деревянные бараки. Вплоть до 1950-х годов на окраине этого поселка можно было увидеть такие экзотические для наших мест жилые помещения, как юрты. Это были глинобитные постройки с печками-буржуйками, в них жили немцы-спецпоселенцы и другие представители вятлаговского населения.
В период «расцвета» Вятлага, а это конец 1940–1950-х годов, поселок выглядел уже иначе, чем сейчас. По воспоминаниям опрошенных нами жителей, поселок был благоустроен. За эти годы заключенными была сделана ирригационная система, чтобы осушить низину, в которой находился поселок. Были прорыты канавы, обложены внутри деревянными кругляками. Центральная часть поселка была значительно приподнята за счет наносной земли. Трудно даже представить, какое количество земли вручную было перенесено, какой каторжный труд заключенных вложен в тот поселок. По воспоминаниям Т.В. Голубевой, такая же каторжная работа была проведена в близлежащем совхозе. «Однажды, собирая в лесу ягоды, я обнаружила огромные котлованы. Земля из них, плодородная ее часть, была вручную вырыта и перенесена за несколько километров на совхозные земли. Эту работу делали женщины-заключенные, которые работали в совхозе».
В центре поселка была площадь: с одной стороны прекрасное деревянное здание – Дом культуры, с другой – двухэтажные дома Управления лагеря. Рядом были жилые дома для лагерного начальства. Это двухэтажные деревянные постройки с некоторыми деталями европейского, готического стиля (башенки на крышах, высокие, крутые скаты, необычная внутренняя планировка).
Невдалеке был стадион, окруженный трибунами. И сейчас видно невооруженным глазом, что здесь большой слой наносной земли, т.к. место высокое и сухое. (Сколько же ее нужно было перенести на такое большое пространство?).
В центре площади был поставлен памятник Ленину из светло-серебристого металла. Отлит он был заключенным художником. Типичный для городов и поселков всей страны. (Сколько их безликих стоит до сих пор!). Интересен тот факт, что раньше вместо этого памятника стоял другой – скульптура «Чекист с овчаркой».
«Но основная жизнь Вятлага сосредоточивалась не в поселке Лесном, а в лагерных пунктах, расположенных вдоль железной дороги, где были тысячи и тысячи заключенных и люди, их охранявшие. Руками заключенных вырубалась тайга, территория обносилась забором с колючей проволокой и сторожевыми вышками. Это запретная зона. Внутри сооружались сначала палатки, а затем – бревенчатые или щитовые бараки для заключенных, помещения для лагерных служб (невозможно представить, как можно было выжить зимой в палатках, ведь для северных краев холода за минус 40 не редкость). По воспоминаниям тех, кто пережил эти времена, «волосы примерзали к стенам палатки». Постепенно зоны благоустраивались: появлялась пекарня, баня, магазин, клуб, начальная малокомплектная школа для детей сотрудников. Здесь же была производственная зона, где работали заключенные»Бердинских. Указ.соч..
В Вятлаге – огромном лесозаготовительном комплексе – «лагерный контингент» колебался от 16 000 до 25 000 тысяч человек в год. Заключенные валили лес, занимались вывозкой, выпускали самую разнообразную лесопродукцию. Обеспечить выполнение плана было главной задачей вятлаговского начальства. План во что бы то ни стало, любой ценой! И здесь «контингент» не жалели. Труд на лесоповале был чрезвычайно тяжел, до середины 1950-х годов, практически не было никакой механизации: деревья валили ручными лучковыми пилами по пояс в снегу или по колено в болотной жиже, вывозили на лошадях. Укладывали в штабеля и грузили вручную. «Берегите лошадей» – читаем в приказах управления, но нигде нет упоминания «берегите людей». Долго на таких работах даже физически крепкие люди не выдерживали, становились инвалидами, умирали.
Особенно много погибло в Вятлаге в годы войны (до 30%). Места захоронения большинства погибших неизвестны.
Школа в Вятлаге
Школа в поселке Лесном родилась вместе с лагерями. Сначала было выстроено деревянное одноэтажное здание на 8 комнат. Учеников было в первый год чуть более тридцати. Очевидно, начальство уже предполагало, что количество заключенных будет увеличиваться, а значит, увеличится и контингент военных и вольнонаемных. Детей будет больше. Так и получилось. В период «расцвета» Вятлага (1950-е годы) детей школьного возраста было уже почти 1500 человек.
К деревянной одноэтажной школе пристроили здание интерната. В нем была большая нужда, так как на лагерных пунктах, которые шли вдоль железной дороги, были небольшие начальные школы. Дети на лагпунктах жили и учились в непосредственной близости с лагерем, они поневоле очень рано познавали изнанку жизни.
После окончания 4-го класса дети из лагпунктов учились в школе в поселке Лесном, а жили в интернате. На выходные уезжали домой.
В 1957 году была выстроена взамен старой деревянной школы – новая трехэтажная школа. Там были просторные классы, прекрасный актовый зал и удивительная для такой глухомани библиотека с большим читальным залом. Все, у кого мы брали интервью (из тех, кто учился в этой школе), очень гордятся, что учились именно в этом здании.
Но рос лагерь – росла и школа. Дети учились в две смены, тут же была и вечерняя школа. Понадобилось еще одно здание. Так в 1965 г. появилось здание, в котором сейчас располагается средняя общеобразовательная школа № 1 поселка Лесное. Такое у нее официальное название. Это уже совсем другое здание, выстроенное по типовому плану – безликое и неудобное и школа другая.
В вятлаговские времена школа официально находилась под управлением отдела образования области, но она была в запретной зоне, поэтому главным начальником было Управление Вятлага. Работники политуправления были в курсе школьной жизни. С одной стороны Управление оказывало большую материальную помощь школе, да и сама школа была построена по приказу Управления и строили ее заключенные. Ремонт школы, оборудование – все это делалось по приказу из Управления. «В годы войны и тяжелое послевоенное время подкармливали детей, – вспоминает Н.И. Вощенко, – из столовой поселка в школу привозили булочки, оладьи. Однажды разрешили для нас в швейных мастерских лагеря пошить нам костюмы и пальто, так я обзавелась плюшевым пальто». С другой стороны Управление следило за политическим климатом. Пришел в школу, однажды, инструктор политотдела, увидел стенгазету на стене, прочитал и приказал снять. В чем дело? Оказывается, прочел слова Гёте: «Лишь тот достоин чести и свободы, кто каждый день идет за них на бой». Он счел это призывом к побегу, ни больше, ни меньше.
Учителя
Представить, кто и как учил детей в Лесновской школе в вятлаговский период, помогли нам бывшие учителя. Мы встретились с бывшим директором школы Александрой Николаевной Барышниковой, она начала работать с 1959 года, 20 лет была директором; завучем и учителем литературы Э.Н. Шубниковой; учителем биологии и географии В.В. Мухачевой; учителем истории З.П. Негря; учителями математики: Л.В. Путинцевой, Г.А. Долговой, С.В. Беляевым; учителем английского языка В.И. Хлусьяновой, библиотекарем Т.В. Голубевой и другими. Многие из названных сами учились в этой школе.
А.Н. Барышникова вспоминает:
«Учительский коллектив был большой, до 70 человек. Среди них большую часть составляли жены военных, чьи мужья служили здесь (в Лесном стояла воинская часть). Все они были приезжие. Работали хорошо. В отличие от других учителей были лучше обеспечены. Когда приезжали в Лойно на районные семинары, выделялись из всех: красивые, ухоженные, одеты в бекеши, на ногах сапожки. В зале сразу раздавался шепот: «лесновские приехали!».
Приезжали сюда молодые специалисты по распределению, но долго не задерживались: отработают срок и уезжают. Текучесть педагогических кадров – одна из особенностей этой школы.
Были среди учителей сосланные и бывшие заключенные. Так, немецкий язык преподавала Наталья Григорьевна Закс. Ее семья была выслана из Латвии (г. Лиепая). Мать была преподавателем музыки, сама она до ссылки училась музыке, но вынуждена была работать в школе. Это были высококультурные и образованные люди.
Математику преподавал долгие годы Сергей Васильевич Беляев. Сейчас ему 82 года.
Вспоминает С.В. Беляев:
«Родился и жил на юге России, в Ростовской области. После окончания школы учился в Ростовском государственном университете на физико-математическом факультете. На втором курсе в 1947 году был арестован и осужден по 58–10 статье (антисоветская пропаганда и агитация). Была студенческая компания, один из студентов, написал стихотворение «Кто он?» (О Сталине). Сергей Васильевич помнит его даже через 60 лет».
«Кто он?
Самолюбивый, самовластный,
Тиран России и палач,
Агнец бесчестный, пес спесивый,
Любимец женщин, знающий их плач.
Иосифом зовут его, Иудой прозывают
Некоронованным царем в Кремле он восседает.»
Если прочитать первые буквы каждой строчки, получится слово «Сталин». Кто-то донес, и вся компания была арестована.
Сергей Васильевич говорил, что во время следствия его не «прессовали», как других. Но сам факт ареста (а арестовали его в общежитии университета) был настоящим шоком. «Я не мог есть».
До сих пор не может понять, как это все могло случиться! Студент-отличник, председатель студенческого профкома – осужден за стихотворение?
Итак, 5 лет лагерей. Оказался в Вятлаге.
«За убийство давали 8 лет, а за Есенина – 10 лет. Во время обыска спрашивали: «У вас есть сборник Есенина?».
В Вятлаге он был на 12 лагпункте (Станция Има). Повезло, что недолго был на общих работах, – иначе бы не выжил. Работал экономистом подсобного хозяйства. «Всего насмотрелся. Было такое впечатление, что человеку как в детской игре сказали «Замри». И я замер».
Большинство тех, кто прошел лагеря, даже после освобождения боялись сказать лишнее, держались замкнуто.
После освобождения Сергей Васильевич уехал их этих гиблых краев на свою родину – в южные края. Но лагерное прошлое преследовало его еще долгие годы. В Буденовске, где он остановился, его нигде не брали на работу. Начальник одного отдела кадров сказал ему: «Если бы ты был даже моим братом, я и то не смог бы тебе помочь».
Сергей Васильевич возвращается в Лесное, в Вятлаг, теперь уже добровольно. Работает учителем в школе рабочей молодежи и заочно заканчивает Уральский государственный университет. На наш вопрос, были ли ограничения при приеме в университет, Сергей Васильевич был категоричен: «Проректор госуниверситета сказал мне: «Судить-то надо тех, кто вас судил».
Много лет С.В. Беляев проработал с детьми: преподавал математику, вел шахматный кружок, был организатором детского спорта. (Шахматы и во время заключения были для него большим утешением).
Награжден значком «отличник народного просвещения».
Трудно сказать, как бы сложилась жизнь этого учителя, если бы не те беззакония, которые творились в сталинские времена. «Ни в одной стране мира не было такой статьи, чтобы садили не за дела, а за слова. В Вятлаге в мое время большинство было политических».
Ученики
Состав учеников общеобразовательной школы, которая находилась в таком необычном месте — среди заборов, вышек, колючей проволоки — был разный.
Сначала, когда поселок только создавался, это были дети военнослужащих и вольнонаемных. Состав их часто менялся, так как военных приказом переводили с одно места на другое. Поэтому трудно проследить судьбу их детей.
Из интервью с жительницей поселка Н.И. Вощенко:
«Приехали в поселок в 1940 г., отец служил в военной охране, поселок только строился. Поступила в 4-й класс. Школа была деревянная, только что выстроенная».
В годы войны в школе появились дети спецпереселенцев: поволжских немцев, прибалтов. «В школе у нас был настоящий интернационал».
Просматривая школьные альбомы, мы обратили внимание на большое количество нерусских фамилий: Кисснер, Кунстман…
Среди учащихся школы было немало детей бывших заключенных. Их родители не имели права после освобождения уезжать из поселка или боялись возвращаться из-за повторных арестов. Примером может служить семья П.А. Фалько.
«Я родился 27 июня 1937 г. в г. Мытищи Московской области. Мой отец, Александр Гордеевич был агрономом, закончил Тимирязевскую академию, в 1931 году был послан партийными органами в Монголию, передавать опыт организации колхозов. Работа была трудная: монголы были скотоводами, кочевниками, заниматься сельским хозяйством не хотели.
Было не только трудно, но и опасно. Отец спал с наганом под подушкой.
По возвращении из Монголии в 1937 году отец получил назначение в аппарат Наркомзема. Он был начальником спецотдела, который занимался стратегическими запасами продовольствия и техники. Страна тогда уже готовилась к войне.
В 1937 году в Наркомземе шли повальные аресты. Отец, видимо, что-то предчувствовал. По рассказам родных, он вечерами, держа меня на руках, часами ходил по комнате. В ночь на 30 ноября 1937 года его арестовали. Обвинение – японский шпион.
Маме на Лубянке предложили отказаться от мужа. Она не приняла предложение. Через год ее арестовали. Сначала Невинская тюрьма, потом этапом в Алжир (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). Осенью 1939 г. ее этапом перевели в Вятлаг. Там была очень высокая смертность. А мама была врачом, она окончила в 1931 году 1-й Московский медицинский институт. После ареста родителей детей оставили родственникам. Отец был расстрелян 8 февраля 1938 года. Мать видела много горя. Когда закончился срок, она взяла детей в поселок Лесное.
Вместе с братом мы прожили в поселке 11 лет. Учиться начал в школе, в деревянном здании. На первом уроке в 1 классе учительница спросила меня, какие буквы алфавита я знаю. Я назвал всего 4: О (баранка), С (полбаранки), П (ворота) и Ф (франт). Весь класс захохотал, а я заплакал. Они жили с родителями, их готовили к школе, а меня до переезда в Лесное воспитывала бабушка. Главная ее забота была накормить меня. Жили очень бедно. Это я понял уже позднее: однажды я нашел коробок спичек, бабушка была так рада, что долго меня хвалила. Обычно, прежде чем зажечь печь, она выходила на улицу и смотрела, из какого дома шел дым, потом шла туда и брала угольки, чтобы затопить свою печь. Шла война, нищета была страшная. Бабушка меня любила, жалела, ведь я был оторван от родителей. Иногда рассказывала сказки. Но большего дать не могла.
До 3 класса я хромал в учебе. Не мог отличить, где подлежащее, где сказуемое. А потом еще заболел корью и остался на второй год. Потом поправился, окреп и преодолел комплекс отстающего».
Мы спрашивали тех, кто давал интервью, была ли разница между детьми, которые сидели в одном классе, например, дети охраны и дети бывших заключенных.
«Трудно было детям немцев-переселенцев. Шла война, у многих были погибшие на войне, поэтому на них переносили свое раздражение: дразнили, лупили. Иногда гоняли с криком: «Бей фрицев!» (В.В Мухачева). «Лишь с годами, вместе взрослея, понимали, что это хорошие ребята. Взрослые немцы из-за своей эрудиции и дисциплинированности занимали в поселке наиболее квалифицированные должности: киномеханика, часовых дел мастера, водителя машин-лесовозов, мастера в литейке и механических мастерских. Я дружил с Артуром Кунстманом. После 10-го класса идем как-то по поселку и я раскудахтался. Счастливое время! Можно куда угодно ехать поступать учиться, Артур, грустно улыбнулся: «Павел, а у меня даже еще паспорта нет. Жду разрешения». До этого детям немцев разрешалось выезжать только в определенные города». (П.А. Фалько).
В поселке было много бывших заключенных. В своем интервью В. Филимонов, бывший ученик школы, сказал, что этим не упрекали, а за слова «твой отец-зек», можно было получить по физиономии. Различия были только между детьми начальства и остальными».
В основном разница была в материальном положении.
«Дети военнослужащих ходили в перешитом из военной одежды. Шинели, брюки и курточки из габардина и сукна, что выдавали военным раз в два-три года. На 5-м лагпункте была большая швейная мастерская, где заключенные шили одежду. Мы же ходили в обносках. Я, например, в 10 классе ходил в школу в телогрейке. Однажды я стал требовать у матери новую рубашку, она расстроилась, стала совать мне деньги – иди купи! Но купить было нечего. (П.А. Фалько).»
«Дети начальников носили красные галстуки из шелка. А мы из сатина или штапеля, края этих галстуков вечно закручивались. Мы завидовали им». (В.В. Мухачева)
Разница была и в условиях жизни. Одни жили в благоустроенных домах – другие в бараках.
«Мы жили с братом и мамой в доме, где стены были засыпные, поэтому 2 печки топили и утром, и вечером. Сами рубили рейку для печек, чистили снег. Когда в семье появился отчим, он тоже, как и мама, был из заключенных, после освобождения работал в Вятлаге главным энергетиком, жить стало легче» (П. Фалько).
Классы с литерами «Д» и «Е» обычно полностью состояли из лагпунктовских детей. Эти дети были бедновато одетыми (в платках, сапогах), послушными, учились средне. Проблем с ними особых не было. К окончанию школы классов «Д» и «Е» уже не было, оставался 1–2 десятых класса. Уезжали, переходили в вечернюю школу или устраивались на работу». (М.В. Путинцева)
П.А. Фалько вспоминает: «Школа была для нас как дом родной. Даже вечером снова бежали в школу: в библиотеку, физкультурный зал, кружки. Там учили нас настоящие профессионалы. Учили отлично, мы не задумывались, как они оказались в поселке. Многие выпускники свободно поступали в столичные вузы».
Рассматривая школьные альбомы того времени, мы обратили внимание, что жизнь учеников лесновской школы внешне ничем не отличалась от жизни учеников других школ за пределами запретной зоны. Учились по тем же программам и учебникам, воспитывались в коммунистическом духе.
Пионерские сборы, линейки, комсомольские собрания, ленинские уроки, клятвы верности партии и правительству, соревнования между классами…
И вместе с тем здесь был другой мир: заборы, вышки, колючая проволока – лагеря рядом со школой и жилыми домами.
На наш вопрос, знали ли, что творилось в лагерях, и как они к этому относились, мы получили противоречивые ответы.
«Не представляли, не задумывались», «сидят – значит заслужили», «узнали после выступления Н.С. Хрущева». В это трудно поверить.
Из воспоминаний Т.В. Голубевой:
«Когда мы жили в интернате, то каждый день просыпались от шарканья сотен тысяч ног – это заключенных гнали на работу. В колоннах были разные люди. Иногда уголовники выкрикивали разные гадости. Мы понимали, что это изгои, и старались подальше от них отходить. Читая Чехова о посещении острова Сахалина, где были каторжане, я понимала, что нужно жалеть заключенных, но не могла. Только позднее, уже взрослой, я поняла, что среди заключенных было много невинно осужденных.»
Из воспоминаний П.А. Фалько:
«Жизнь наша проходила в окружении зон: 2х2 км, колючая проволока, бараки для заключенных, помещения для охраны. За зоной щитовые дома для семей сотрудников.
В Лесном находилась центральная следственная часть, куда привозили заключенных на разные пересмотры. Водили их под конвоем.
Однажды мой приятель, Шура Барышников, сказал мне: «Хочешь, я покажу тебе зеков?» И показал. Вели строй людей в замасленных телогрейках, 8 человек охраны, ружья со штыками, немецкие овчарки. Я был обескуражен, т.к. собственными глазами видел, как по Москве вели пленных немцев: нормально одетые, в пилотках, охраны гораздо меньше. Ведь это были враги, а у нас, в Лесном, свои, советские люди. С 1944 по 1947 год в поселке работали пленные немцы. Они строили стадион, пляж, ремонтировали дороги. Нас, мальчишек, удивляло то, как охранялись колонны пленных немцев и как водили колонны наших заключенных. Строгость по отношению к заключенным была в несколько раз выше. Немцы были одеты во все свое. Поэтому зимой им очень сильно доставалось от наших морозов.
Потом я много раз видел разводы заключенных: построение, переклички, по бокам охрана с собаками.
Однажды, уже старшеклассниками, мы шли гурьбой мимо колонны заключенных, и кто-то из нас крикнул им что-то обидное, и тогда один из молодых парней в колонне заключенных сказал: «От тюрьмы, да от сумы не зарекайся». Я это запомнил надолго. Один раз, мой сосед по парте Кухтиков (сын начальника Вятлага) показал мне в окне, как вели заключенного: руки за спиной, голова опущена. Знаешь, кто это? Это автор песни «Темная ночь» Владимир Агатов. Эту песню пела вся страна.
Случались побеги. Тогда весь поселок вставал на уши: кордоны, патрули и прочее. В 1954 году на 5 л/п вспыхнуло восстание. А это рядом. Вызывали карательную роту. Подавили силой. Моя мама, как врач, участвовала в устранении последствий. Несколько дней обрабатывали оставшихся в живых раненых заключенных».
«Я жил на «Комендантском» у самой зоны, был школьником, когда случилось восстание заключенных. Был свидетелем подавления: выгнали всех на озеро, окружили войсками, слышен был лай собак, горели прожектора. Было страшно. После мы на этом месте находили ножи, заточки». (В. Филимонов).
«1954 г. Зима. Я с другом по школе Сережей Красиковым катался на коньках. Видим, что какой-то солдатик подвыпивший (как нам показалось) пристает ко всем. Нарывается. Мы с другом уже собрались принять меры, но в раздевалке этот солдатик вдруг расплакался. Говорит: мы их стреляем, кровь брызжит во все стороны, а они стоят. Это был солдат из карательной роты. Подавляли их бунт (восстание) на 5 л/п. Говорит, что третью ночь не может заснуть. Потом я уже узнал, что есть такое понятие как «Вьетнамский синдром». По сути это же мальчишка – 18 лет. Задние ряды в целях защиты держали передние ряды. Мы много об не задумывались. Вступали в пионеры, в комсомол. Может, принимали нас строже. В Вятлаге все резко изменилось после смерти Сталина. Даже нам детям, было заметно, что начались послабления. Началась планомерная реабилитация, политические стали возвращаться в родные месса. В поселке стало скучнее.»
Выпускники школы сохранили добрую память о школе. Приезжают на встречи выпускников. В 1989 году отмечалось 50-летие школы. Было очень много народа, концерт, банкет, некоторые бывшие ученики (Наркевич) приезжали специально, чтобы получить документы осужденных родителей (первый отдел позволил им это сделать), сходить на могилы родственников.
По моим, возможно, не очень точным подсчетам, дети бывших заключенных получили лучшее образование. При поступлении в вуз я скрыл, что родители мои были репрессированы. В анкете я указал: мама – врач (а еще она была узницей Алжира – Акмолинского лагеря жен изменников Родины); отец – умер (а был расстрелян в 1938 году). А я вошел в категорию «детей Алжира». (П.А. Фалько).
Взрослые
Кто были родители вятлаговских школьников? С одной стороны – это сотрудники лагеря. Обратимся к книге В. Бердинских «Вятлаг».
«В период расцвета их насчитывалось до 5 тысяч человек. Всех вольнонаемных можно разделить на несколько категорий: члены семей начсостава, охрана, специалисты, колхозники-переселенцы из близлежащих сел, бывшие заключенные, оставшиеся на работе после освобождения. Жены начсостава работали бухгалтерами, экономистами, нормировщиками, учителями, медиками»Бердинских. Указ.соч..
Дети с далеких лагпунктов свезены в интернат в п. Лесном. Жены-матери живут с мужьями одни. Оторванность от мира, постоянное соседство одних и тех же людей, специфические условия работы постоянный многоуровневый контроль («под колпаком») – все это тяжелая психологическая нагрузка, которая часто изменяла личность не в лучшую сторону. «По отношению к зеку они – непреступная крепость с виду и в любой момент сумеют одернуть тебя. Они – всё, а ты – изгой!», – с горечью вспоминал один из бывших заключенных.
Среди военных и вольнонаемных работников лагеря были разные люди. В войну и сразу после нее, в лагере было много солдат и офицеров – фронтовиков, направленных в лагерь.
Сверхжестокой, противоестественной была сама лагерная система, которая подминала людей под себя, раскрывала порой в человеке самые черные стороны его личности. У всех были семьи, дети. Вятлаговская система не могла не отражаться на обстановке в семьях, на воспитании детей.
Другая категория родителей – бывшие заключенные или те, которые приехали в Лесное со своими детьми к заключенным. Они были запуганы арестами и всем пережитым. Страх за себя, свою семью, неуверенность в завтрашнем дне накладывал свой отпечаток на обстановку в семье.
«В наших семьях, т. е. семьях репрессированных, всегда был страх: боязнь новых, вторичных арестов. У мамы было главное слово на всю жизнь: «Тише, тише!». И когда я приходил и говорил: «Я хочу тебе что-то рассказать», – она умоляла: «Тише, тише!» Так она была напугана на всю оставшуюся жизнь». (П.А.Фалько)
Родители старались детей уберечь от всего, что сами видели в лагере, умолчать, предостеречь. Они всеми силами старались дать им образование. «Только образование поможет тебе выбиться в люди!». Они понимали, что родители «политические» – клеймо для детей.
Большой трагедией был распад семей из-за арестов родителей. Один в одном лагере, другой в другом. Годы в разлуке, гибель родителей, новые семьи, «двойные», «тройные» дети. Примером могут служить семьи Фалько, Веремьёва и других.
Среди заключенных по политическим статьям было много замечательных людей, которые оказали большое влияние на культуру поселка, его население, облагородили нравы.
«У нас был замечательный театр, состоявший из осужденных. Ставили спектакли и играли в них профессионалы, попавшие в лагерь, как правило, по политической статье. Их привозили и увозили под конвоем. Некоторые были расконвоированы, имели специальные пропуска». Кроме того среди заключенных, отбывших срок, были люди, которые создали для детей балетную школу, обучали музыке, шили костюмы. Ребята учились у профессионалов. Кроме театра из осужденных, существовал народный театр, агитбригады, которые выступали не только в Лесном, но выезжали в другие города. Культбригада была до 150 человек». (Н.И. Вощенко).
При центральном клубе была детская творческая студия. Большинство наших респондентов называли имена руководителей: М.А. Шульер – класс вокала, Е.Н. Оскар – детский ансамбль, С.П. Авербах и Ф.Ф. Брауземан – балетмейстеры.
На всю жизнь им запомнились детские спектакли: «Снежная королева», «Золушка», «Двенадцать месяцев», сцены из классических балетов, «Вальс цветов» из «Щелкунчика», «Танец маленьких лебедей» из «Лебединого озера» П. Чайковского. В них были заняты многие школьники, посещающие детский сектор. В Вятлаге этого времени было немало литераторов, писатели Давыдов, Муравьев, поэты Чичибабин, Гидаш и другие.
В зоне лагеря находилось немало любителей футбола, которые создавали команды и организовывали соревнования между бригадами, бараками. В одном из подразделений в 1960-е годы отбывал наказание знаменитый футболист Эдуард Стрельцов, которого называли «русским Пеле». Сначала он работал на лесоповале, а затем его перевели в хозобслугу. Одновременно он тренировал футбольную команду заключенных. И вот однажды было объявлено, что на стадионе поселка Лесное состоится встреча команд «Динамо» и заключенных. Стадион был полон. «Пришла вся школа» – вспоминает Путинцева. На этой встрече Стрельцов показал, как играют футболисты высшего класса.
В Вятлаге в это время находился известный футбольный тренер А.А. Келлер. Он был репрессирован как немец и мобилизован в трудармию. Впоследствии он тренировал кировское «Динамо», а после отъезда из Кирова был тренером в ташкентском «Пахтакоре» и вывел ее в высшую лигу. Футболисты были кумирами мальчишек.
* * *
Изучив литературу, собрав и проанализировав устные источники, я пришел к следующим выводам:
Вятлаг был «государством в государстве» со своими законами, традициями, моралью, через него прошли тысячи заключенных, многие из которых там погибли.
Школа в Вятлаге была частью этого «государства», типичной школой в системе ГУЛАГа. С одной стороны она строила свою учебно-воспитательную работу как любая общеобразовательная школа за пределами запретной зоны. Ученики получали хорошее образование, вступали в пионеры, в комсомол, успешно поступали в ВУЗы страны. С другой стороны, лагерное окружение не могло не отразиться на школе и детях:
– школа находилась под контролем Политуправления Вятлага;
– среди учителей были люди не по своей воле попавшие сюда;
– состав учащихся был неоднороден: от детей лагерного начальства до детей заключенных;
– вместе с тем лагерное окружение осталось в детской памяти: разводы заключенных, унижение человеческого достоинства, рассказы о лагерных порядках. Но только став взрослыми, бывшие ученики осознали, что их школьное детство прошло на одном из «островов ГУЛАГа», наложив отпечаток на их последующую жизнь и взгляды.