г. Няндома, Архангельская область
Научный руководитель Галина Николаевна Сошнева
В конце календарного года, в декабре, начинается предпраздничная новогодняя суета. Сейчас это большой праздник, дома наряжают елку – символ Нового года, украшают ее электрическими гирляндами и разнообразной мишурой. Взрослые готовят множество блюд на стол…
А каким был новогодний праздник раньше, давным-давно, в детстве наших бабушек? Чем больше мы беседовали с представителями старшего поколения, тем более недоумевали. Наши собеседники в детстве, как будто и не замечали новогоднего праздника. Они больше рассказывали о своей обыденной жизни. В результате наше исследование мы назвали так – «В лесу родилась елочка… и не только».
Проза жизни
Нина Федоровна Жигалова (1941 г. р.) детство свое провела в деревне Синцовская, что в 56 км от Коноши (Архангельская область). Поблизости располагалось несколько колхозов: «Заря», «Луч труда», на центральной усадьбе – «Борец». Первые ее детские воспоминания связаны с детским садом:
«Помню, как в детстве ходила в детский сад в соседней деревне в 1947–1948 году, там много было игрушек. Дома-то тряпичные куклы с нарисованными глазками, из ткани и ваты сшитые, а там машинки, куклы фабричные. Но, правда, был у меня Петька – клоун, тряпичная игрушка с пластмассовой головой. Одежку куклам шили сами из обрезков от наволочек, платьев, простыней. Раньше ведь все шили. Мама нам одежду шила, белье шила из полотна, маечки. Особо не было в сельпо детской одежды. Мать в Коношу поедет за пенсией (платили за погибшего отца), купит что-нибудь в Раймаге. Сапоги резиновые и ботиночки или гетры, их носили с сапогами», – рассказывала Нина Федоровна.
Регулярное электрическое освещение появилось в деревне поздно, оказалось, что в 1950-х вырабатывал электричество так называемый локомобиль. Но электричество давали только на несколько часов в темное время суток. А первоначально помещения освещали только керосиновыми лампами.
Очень много о жизни в 1950–1960-х рассказала бабушка Алены, Зоя Николаевна Автаева (1952 г. р.). Родилась она в селе Алтышево в Чувашии. Мама Зои нигде не работала, и так как знала портняжное мастерство, она всё перешивала, переделывала, шила всем, кто попросит, шинели перешивала. Как вспоминала Зоя Николаевна:
«Готовую одежду трудно было купить. Молодые девушки ездили в Иваново на ткацкие фабрики и оттуда привозили кое-какой материал. Платили за пошив – копейки. Например, за кофточку – 80 копеек. Мама обшивала большую часть деревни. В дом всё время приходили люди, приносили старые шинели и фуфайки, их надо было распороть. И мама целыми днями сидела и вытаскивала вату из фуфаек, потом стегала посреди единственной комнаты».
Отец Зои работал лесорубом леспромхоза. Родители папы работали в колхозе за «палочки» – трудодни. Денег не получали. Весь скот, имевшийся в хозяйстве, облагался налогом: и коровы, и овцы, и куры. Специальные люди ходили по домам и переписывали имеющийся в хозяйстве скот.
Вещи старших детей донашивали младшие; мама подошьет, подлатает – и носили. Зимой одевались в фуфайки, которые шила мама, практически ничего из одежды не покупали. Первое пальто Зое купили в 16 лет, когда она поехала учиться. Сейчас слово «фуфайка» вовсе не знакомо детям. Это короткая верхняя рабочая одежда, сшитая из хлопчатобумажной ткани на вате и простеганная. Стоила всего несколько рублей.
Хотя материальный достаток семьи другой нашей собеседницы, Лидии Федоровны Румянцевой, был выше, чем достаток колхозников, у них тоже шили одежду сами или заказывали. В пятом классе мама заказала для Лиды пальто с воротником из котиковой шубы у портнихи тети Шуры, работавшей на дому. На ноги обычно обували калоши поверх валенок. А отец и мать носили фетровые бурки.
В деревенских семьях принято было старшим детям нянчиться с младшими. Как рассказывала Зоя Николаевна, ее оставляли с детьми с 10 лет, когда уходили на сенокос. Еще и соседка придет да скажет: «Зоя, я на сенокос, подоишь мою корову».
«Не спрашивают, хочешь или не хочешь, – говорила она. – Но еще надо свою корову встретить, потому что в обед коров домой пригоняли, надо подоить. Оставляли мне четверых детей и оставят немного сахарного песочку, я должна пожевать хлебушка с песочком в марлю и сунуть им в рот, как соску. А я, только мама за дверь, песок съем сразу и потом сую детям в рот (хлеб без сахара), а они не едят, орут».
Семья Лидии Федоровны проживала не в деревне, но она не помнит, чтобы их дети посещали детский сад. В доме у них всегда жили няньки, которых Марья Ивановна, ее мама, брала еще подростками, она же и обеспечивала их всем необходимым. Это были подрастающие деревенские родственники. Они не только следили за детьми, но и готовили еду, топили печь и занимались домашним хозяйством.
Рассказывая об убранстве дома, Зоя Николаевна говорила, что обеденный стол обычно закрывали клеенкой, сидели на скамейках вдоль стены, посуды было мало, поэтому ели из одной миски, только деревянные ложки были у каждого свои. Электричество появилось у колхоза в селе Алтышево, наверное, в 1965 году, и то дизель работал, только пока доярки доят. Можно сказать, что комфортом условия жизни сельских жителей не отличались и менялись медленно.
«21 квартал», Няндома в 60-х
Другая наша собеседница, Нина Васильевна Болотова (1954 г. р.), проживала в глухом лесу в поселке «21 квартал» в Вологодской области. Мама шила всё, что требовалось детям, на «Подольской» швейной машинке. Такие имелись во многих семьях. «Подольская», конечно, стоила денег, но позволяла обшивать детей. В некоторых семьях еще сохранялись машинки фирмы «Зингер». Мама шила и юбки, и платья, и, конечно, «шаровары» из темной фланели. Их одевали, чтобы гулять. Эти штаны собирались на резинку на поясе и внизу на штанинах, а резинки натягивали на валенки, чтобы снег в них не попадал. У Нины были старшие братья, вот их-то пальто она и носила. А когда мама в городе купила ей первое девичье пальто, оно оказалось примерно до щиколотки, длиннющее – специально на вырост купили. Но ей очень хотелось пощеголять в новом. В нем и отправилась гулять, но вместе с ребятами стала прыгать с изгороди, зацепилась за кол и порвала подол. Плакала долго, мать ругала, зато пальто обрезали и подогнули как надо.
Другая наша собеседница, Людмила Викторовна Небесчетова (1963 г. р.), проживала в Няндоме. Если сравнить ее рассказ с тем, что мы уже описывали выше, складывается впечатление, что и в 1960-х основная масса людей жила очень скромно. Как она пояснила, ее семья – это обычная простая рабочая семья, в которой росло трое детей, достаток небольшой, зарплата по тем временам около 70 рублей. И хотя денег катастрофически не хватало, родители находили возможность покупать какие-то игрушки.
«Помню, как папа мне купил куклу, о которой я очень мечтала, – рассказывала Людмила Викторовна. – Импортная, в белом гипюровом платьице, она на тот момент стоила огромных денег – 7 рублей в магазине “Радуга”. Мама его тогда чуть с этой куклой из дома не выгнала. Но папа меня очень любил и баловал.
Сладости покупали не часто. Но вот конфеты, которые назывались “Подушечки”, без фантика, по 1 рублю 10 копеек за килограмм, такие дома водились. А шоколадные и шоколад только по праздникам. Одежду покупали по мере изнашивания или если она становилась мала по размеру. Но помню, был магазин уцененных товаров, находился он в здании старого вокзала с торца, а еще в магазине “Спутник”. Помню, мама мне купила зеленое пальто в черную клетку с капюшоном за 15 рублей, я носила его с 7 класса по 10».
В 1960-х провинциальные семьи жили скромно, но благосостояние повышалось, хотя и медленно. Многие товары оставались дефицитными – и промышленные, и продовольственные.
Купить, продать…
Для нас, современных людей, обычное дело приобретать всё необходимое в магазинах, торговых центрах, чего не скажешь о 1950–1960-х годах. Например, в Синцовской магазина не было, только в соседней деревне Спасская. Туда и бегала Нина Федоровна Жигалова в детстве за хлебом. Магазин потребкооперации располагался в избе на первом этаже, окна закрывались ставнями. Торговля велась на средства членов – пайщиков.
Как известно, колхозники в деревне зарплаты не получали. Чтобы иметь деньги на различные покупки, как рассказывала нам Нина Федоровна, люди продавали сельскохозяйственную продукцию, скот сдавали в заготовительные пункты.
«На деревянных полках стояли товары, на прилавке весы с алюминиевыми чашами. На одну из них клали товар, на другую гири разного веса. Напольные весы – для муки, соли».
В селе Алтышево имелась только лавочка. Поэтому лет в семь Зоя Николаевна уже ходила за хлебом, через кладбище и поле в поселок, так как хлеб в Алтышево не возили.
«Давали на 30 копеек большие-большие буханки, – рассказывала она. – И обязательно эту буханочку взвешивали и еще кусочки добавляли. Я эти кусочки обязательно все съем, пока иду полем. Большие очереди стояли за хлебом в начале 1960-х (вероятно, это было связано с хлебным кризисом 1962–1963 годов – А. Б., Д. М.). За хлебом ходили каждый день, но мама и сама иногда пекла из муки хлеб на поду (прямо на кирпичах)».
Также Зоя Николаевна застала сахар «головами». Сахар давали по талонам. Мама «щипала» «голову» и давала вечером по кусочку.
«Мы контролировали – кому больше, кому меньше. Головы сахара разные были – и большие, и маленькие, и разной формы куски сахара, твердые-твердые».
Дела хозяйственные
Как мы уже упоминали, в деревне все имели участок и держали скот.
«Моя семья коз держала, от коровы бабушка отказалась. Иначе необходимо было подписываться на сдачу молока, мяса, масла и яиц, если в хозяйстве куры. Но козы налогом не облагались, поэтому обычно держали двух–трех коз, – вспоминала Нина Федоровна Жигалова. – Да козам не много и надо. Сена на огороде накосят, веников заготовят березовых и осиновых, и хватало».
Каждая козочка давала полтора или даже два литра молока и все молоко оставалось в хозяйстве.
Валерий Владимирович Свистулин (1941 г. р.) тоже упоминал о налогах. Он говорил, что от одной коровы государству необходимо было сдавать 300–400 л молока в год на маслозавод, который находился на территории колхоза. Сколько останется семье? Даже в послевоенное время стол оставался скромным.
Семья Зои Николаевны Автаевой имела корову. Молоко и сметану продавали на базаре, чтобы заплатить налоги. То, что творог можно есть просто так, Зоя узнала, только когда приехала в Няндому. Утром ели суп, как такового завтрака не было. К 4 ноября (праздник Казанской божьей матери) забивали свинью и обязательно делали холодец. На весь год солили сало.
В 1960-х сельские семьи тоже вели свое хозяйство, рассказывала Нина Васильевна. Без такого хозяйства было не прожить, зарплата у родителей примерно 80 рублей или чуть больше, а в семье трое детей, которых надо и обуть, и одеть, и накормить. Работать приходилось и взрослым, и детям.
«Из школы, когда приходили, требовалось наносить воды, дров наколоть, принести их в дом, чтобы мама, придя с работы к вечеру, могла истопить печь и приготовить ужин».
Газификация началась позже, поэтому основным средством приготовления пищи в таких поселках и деревнях оставались русская печь или плита, которую топили дровами.
Хозяйство сельских жителей было полунатуральным.
Колхозники не только питались продукцией своего хозяйства, но шили одежду, белье и даже обувь. Валерий Владимирович Свистулин носил так называемые «крюки» – сапоги из выделанной шкуры. Обувь обычно шил сапожник, который ходил по деревням, и пока шил, жил в доме, а потом шел дальше. «А попробуй, оставь шкуру, – сказал Валерий Владимирович. – Нельзя, требовалось сдавать государству». Существовал учет скота, который содержали колхозники. Но мир не без добрых людей. Валерий Владимирович помнит, что переписчики, ходившие по деревне, иногда сами советовали: «Давай напишем 4, а не 5». Понимали, что детей-то кормить надо. «А если было 5 овец, а сдал 4 шкуры. Где пятая?» – вспоминал он. Доброта человеческая и сочувствие спасали семью.
Только одна наша собеседница, Лидия Федоровна Румянцева (1940 г. р.), проживала в провинциальном городе, в Костроме. Ее детские воспоминания несколько отличаются. Так как отец служил в милиции, а мама работала в магазине, семья была обеспечена всегда и всем. Подсобного хозяйства семья не вела, но у соседей брали молоко по 3 литра.
Школьные годы
Хотя мама Нины Федоровны Жигаловой воспитывала дочерей одна, в 1 класс Нина пошла во всем новом. И форму мама купила и портфель.
«А тетради немецкие, из Германии односельчанин привез, Иван Шабалин. Он там служил еще несколько лет, после того, как война закончилась. Он любил меня, соседского ребенка, вот и привез несколько тетрадок. А они такие красивые, странички гладенькие, чтобы перо не цеплялось, – с восторгом вспоминает она сейчас. – Учеба хорошо пошла. Помню, букварь прошли, бойко читала. Учительница мне дала книгу “Первоклассница” на каникулы. Я ее мигом прочитала».
В 1959 году Нина Федоровна окончила 10 класс, а в 1961 педучилище. Оканчивая школу, она жила на квартире в поселке Солгинского ДСК (домостроительного комбината) с тремя девочками. Находился он в 20 км от родной деревни. В комнате имелась печь с плитой, на которой девочки и готовили из продуктов, привезенных из дома. Все необходимые вещи везли из дома. Регулярного сообщения между населенными пунктами не существовало, поэтому добирались на чем придется. Матрас с подушкой и одеялом привезли на колхозной лошади.
«Чтоб машины ходили? – говорит Нина Федоровна. – Если летом дорога хорошая, на машине какой-либо можно подъехать. Но ходили-то они не регулярно. Можно было и день до Коноши добираться».
Валерий Владимирович Свистулин тоже учился не в родной деревне. Когда 7 класс окончил, хотел на лесозаготовки на зиму уйти, заработать, но не отпустил отец. Предложил пойти в 8 класс.
«В 30 км от нас в Бекетово находилась средняя школа, – рассказывал он. – Возьмем с ребятами котомки, туда картошки, хлеба немного, соли. И на неделю. Жили на квартире у старушки и платили 10 рублей за постой. У нее в доме две комнаты, в одной сын с невесткой и ребенком, в другой мы с бабушкой. Денежной оплаты за труд в колхозе не получали, но нам приходилось платить 150 рублей за обучение в школе».
Плату за обучение в старших классах школы и вузах ввели еще в октябре 1940 года. В столичных школах плата составила 200 рублей, в провинциальных – 150, в столичных вузах – 400 рублей. Учитывая, что в крестьянских семьях воспитывалось 6–7 детей в среднем, в рабочих 3–4 ребенка, за всех платить было невозможно. Отменили плату за обучение только в 1956 году.
Мы поинтересовались, откуда родители брали деньги на оплату обучения в школе. Валерий Владимирович ответил, что им приходилось что-либо продавать. Только после 1959 года частично вместо трудодней колхозникам стали платить деньгами.
«При школе имелся и интернат, где жили дети из других деревень, но туда брали только сирот, чьи отцы погибли на фронте, их там и кормили. А у меня отец вернулся, поэтому я и жил на квартире, а точнее снимал угол, приходилось с другом спать на узенькой кровати вдвоем. Сами себе и готовили. Утром чего-нибудь поедим, бабушка вместе со своими чугунами наш чугунок с картошкой поставит в русскую печь, потом и едим. Иногда из дома и кусок мяса принесем. Родители большое хозяйство держали: корова, теленок, овцы, куры, иначе не прожить».
Окончив десятилетку, Валерий Свистулин хотел продолжить образование. На этом и отец настаивал, хотел сыну лучшей доли. Но колхозники, как известно, не имели паспортов. Первоначально граждане СССР обходились без паспортов, но в 1932 году ввели паспортную систему, выдав соответствующий документ горожанам, а вот крестьяне его не получили. Перемещаться по стране можно было только при наличии паспорта, поэтому крестьяне оказались прикрепленными к колхозам. Получить паспорт колхозники могли, только предъявив соответствующую справку от правления колхоза, например, если ехали учиться.
Чтобы получить паспорт, отец Валерия Владимировича, как он говорит, «поставил председателю бутылку и за столом, как бы невзначай, сказал, что Валерке бы паспорт нужен. Тот и написал сразу, а печать всегда в кармане была». И, получив паспорт, Валерий Владимирович в 1958 году поехал в Няндому, где в это время жила сестра, уехавшая работать нянькой в семью. Уехала еще ребенком, чтобы паспорт в городе получить.
Первоначально в Няндому он не собирался. Хотел поступать после десятилетки в художественное училище, очень хорошо рисовал. Но отец сказал, что надо деньги зарабатывать, а не баловством заниматься. И отправился Валерий в Няндомское железнодорожное училище. Приехал, а набор окончен, но его взяли, когда узнали, что десятилетку закончил. Их в группе всего 8 человек таких было.
Когда мы поинтересовались, нравилось ли ему в железнодорожном училище, он ответил, что конечно. Школу он «окончил в фуфайке, а в училище выдавали форму, 2 пары обуви, бушлат, фуражку, 3 раза в день кормили». Но голод они всё равно ощущали, и когда местные по воскресеньям в столовую не приходили, то наедались. В городе сложили даже присказку: «Жэушники идут – форма, еле ноги волокут – норма». Учреждения ФЗО (фабрично–заводского обучения), созданные перед Великой Отечественной войной, должны были обеспечить страну рабочими кадрами. Учащиеся ФЗО находились на государственном довольствии, то есть обеспечивались одеждой, обувью, питанием, общежитием.
У Зои Николаевны Автаевой воспоминания о школе тоже весьма скромные, хотя родилась она гораздо позже. Когда она пошла в 1 класс, ее даже никто не провожал, так как маме надо было собирать папу в лес на заготовки. В школу Зоя пришла без цветов, с матерчатой сумкой, сшитой из тряпок. В ней носила книги и тетради. Все книги покупали сами, раньше вообще в школе ничего не выдавали.
С 7 лет Зоя с мамой летом уходила в лес, собирала ягоды, а потом продавала их в городе. Именно на часть из заработанных денег покупали учебные принадлежности.
Только когда Зоя поехала учиться после 8 класса, ей начали покупать одежду, до этого, как мы упоминали, всё шила мама. Поступать в техникум в город Алатырь она отправилась пешком рано утром, захватив чемодан с железными углами. Надо было пройти пешком 12 км. Поступила она в лесотехнический техникум.
«И вот 1 сентября. Помню чулки за 98 копеек капроновые, мама мне купила, я их одела прямо у ворот техникума. Форма – фартук и косички с бантиком. Первую школьную форму мама сшила из саржи, это такая плотная ткань. Потом я получила стипендию – 20 рублей, купила темно-синюю ткань, штапель с лавсаном, и мама сшила мне костюмчик – юбочку и пиджачок».
В семье Болотовых воспитывалось трое детей. В положенном возрасте они пошли в начальную школу, что находилась в поселке «21 квартал». А потом дети переходили в школу поселка Тавенга, где находилась 8-летняя школа, потом в школу станции Явенга в 30 км от поселка «21 квартал».
«Каждый понедельник утром дети отправлялись пешком в Тавенгу, где жили в интернате и учились в школе всю неделю, – вспоминает Нина Васильевна. – Даже вопрос никогда не возникал по поводу того, как возить детей в школу за 10 км. Ходили, зимой ползли буквально на четвереньках 2 км до леса по полю, когда мело сильно. Приходилось и на лыжах добираться. Зимой иногда кто-нибудь на тракторе довезет до моста. Дальше дороги нет. Факел возьмем и идем в 6 утра. Волки воют… С собой котомка, а в ней хлеба немного, сгущенка, может. Один рубль родители давали на мелкие расходы, например, коробочку монпансье (леденцы в металлической коробочке). Когда стали учиться в Тавенге, приходилось идти уже 30 км. Весной тает, река разольется, как пройти? Брат однажды решил по льдине перейти, а ее оторвало и понесло… Благо за елку зацепился, так и выбрался».
Праздники
Когда мы начинали расспрашивать наших собеседников о том, как они праздновали Новый год, их лица становились задумчивыми и удивленными. По словам людей, особенно живших в провинции в конце 1940-х и в 1950-х, такого внимания, как сейчас, этим праздникам не уделяли.
В клубах, во дворцах и домах культуры устраивались костюмированные балы, общие застолья. Тогда живы были еще люди, с детства привыкшие праздновать не Новый год, а Рождество. Вероятно, поэтому многие вспоминают именно религиозные праздники.
Как говорила Зоя Николаевна Автаева, они «советские праздники вообще не отмечали, только что в школу не надо ходить, а в основном религиозные». Прямо рядом с ее домом располагалась церковь. Там и церковные службы велись о. Андреем. Жил он с семьей на пожертвования. Зое в детстве очень хотелось пойти на Пасху в церковь, но не полагалось, пионеры (а она была пионеркой) не должны ходить в церковь. Но как рассказывала Зоя Николаевна, ей нравилось ходить в церковь с бабушкой. «То тебе там конфетку сунут, то пирожок. Я на поминки очень любила с бабушкой ходить». Нам кажется, что детей привлекали не сами религиозные праздники, а возможность полакомиться вкусненьким, в 1940–1950-х их не особенно баловали.
Первое воспоминания Нины Федоровны Жигаловой о новогоднем праздновании связано со школой. Она говорила так:
«Новый год помню в школе в 5 классе, когда сама ходила в лес за елкой, отец-то погиб. На лыжи встала, топор в руки и в лес. Дома стали елки устраивать в 1955–1956 году».
Елку устанавливали в табуретку, перевернув ее ножками вверх, кое-как закрепив. Украшали ее клочками медицинской ваты и только самодельными игрушками из бумаги: цепочками, флажками, причем белую бумагу для этого раскрашивали красками за неимением цветной бумаги.
«В Коноше-то игрушки продавали, но у нас в доме не было, – уточнила Нина Федоровна. –Вот у подружки из класса бабушка и дедушка проживали в Ярославле и посылали ей игрушки елочные из стекла. К ней и ходили посмотреть на елку с красивыми игрушками».
Как большой праздник ждали дети елку в школе. Главным образом из-за подарков, в которых было «немного конфет, пряники россыпью, куски плиточного ириса (это такие большие плитки из сгущенного молока и патоки с насечками квадратных кусочков, по ним он и отламывался)». А вот об апельсинах и мандаринах Нина Федоровна не упоминала, говорила, что «дороги плохие, не довезешь, заморозишь».
Праздник не обходился без Деда Мороза и Снегурочки. По словам Нины Федоровны, обычно наряжались учителя в белый халат, обшитый ватой и украшенный фольгой.
«Дети особенно не одевались в костюмы. В лучшем случае, мама платье сошьет; если нет, то в школьной форме».
Елка в школе, в которой училась Нина Федоровна, высокая была, а сама школа располагалась в доме бывшего царского чиновника, лесничего Пугачева. Старожилы рассказывали, что он пользовался очень большим авторитетом, устраивал елку для окрестной ребятни. Место это называли не иначе как «усадьба Пугачева». На территории бывшей усадьбы жили учителя и директор.
Когда мы поинтересовались, как в деревне праздновали Новый год, Нина Федоровна сказала, что и не помнит, чтобы дома праздновали. Помнит, что в дни религиозных праздников обычно съезжалась молодежь на гуляния. А первые воспоминания о новогоднем празднике связаны со школой, где и ставили елку до потолка.
Расспрашивая Валерия Викторовича о детстве, мы тоже пытались узнать, как же праздновали Новый год. А он недоуменно на нас смотрел и говорил: «Какие еще праздники?»
Электричества во времена его детства в деревню еще не провели. Единственное развлечение – так называемые «беседы», на которые собирались взрослые, но детям туда не разрешали приходить, а им очень хотелось. Молодые парни иногда пускали.
«Плясать будешь – скажут, а я “русского” плясать любил, – рассказывал Валерий Викторович. – Учителя ходили и проверяли. А мы сразу под лавку. У девок подолы длинные, нас и не видно. Иногда нам детские “беседы” устраивали. Девчонки придут, как взрослые, за прялки сядут, прядут и песни поют, а мы пляшем».
Елку Валерий Владимирович в детстве не помнит, говорит, что стали ее устраивать в конце 1940-х, когда сам за ней в лес ходил.
«Игрушки сами из бумаги мастерили. Мать пекла какие-то колечки, их за веревочку подвешивали».
Развлечением стало радио, появившееся в домах жителей деревни Синцовской в виде большой черной тарелки. А первоначально ходили к соседям слушать радиоприемник «Родина» – последние новости, песни. Появился и колхозный радиоузел, который передавал местные новости. Нина Федоровна вспоминала, что когда уже стала работать после педучилища, даже ставили концерт.
Есть радист совхозный, Саша,
Просто возмущение.
Заставляет слушать нас
Радио-шипение, –
так пелось в частушке, высмеивавшей плохую радиосвязь.
Зоя Николаевна тоже рассказывала, что праздники, например, 7 ноября или Новый год дома не праздновали, а елка была только в школе и обязательно настоящая.
«Платье мама сошьет из марли, а если еще накрахмалит, идешь, как королева, – рассказывала она. – На Новый год в школе всегда подарки давали в бумажном пакете, а там конфетки, печенье штучками, пряники. Придем домой с праздника и разделим этот кулек на всех. Новогодний праздник в школе сопровождался обязательно песней “В лесу родилась елочка”, выходом Деда Мороза и Снегурочки. Обычно елку украшали стеклянными игрушками старшеклассники».
Зоя Николаевна говорит, что ей очень хотелось, чтобы так же дома ставили новогоднюю елку.
Нина Васильевна Болотова рассказывала о праздновании Нового года уже как об обычном явлении. Елку в человеческий рост приносили домой из леса, ставили в комнате в специальную деревянную крестовину. Украшали елочными стеклянными игрушками, но их было мало. Большая часть игрушек – плоские из картона, покрытого блестящим материалом: уточки, зайчики, собачки.
Елку ставили и в школе, украшали в основном картонными блестящими игрушками и поделками. Сами дети мастерили разные гирлянды из бумаги. За неимением цветной бумаги красили акварельными красками белую, а уже из нее вырезали игрушки и флажки. Электрические гирлянды были еще не доступны. Обязательным атрибутом новогодней елки долгое время в каждом доме была красная стеклянная звезда, которая венчала верхушку елки. Потом, с началом освоения космоса, появились шпили на верхушке елки, похожие на ракету.
«Новый год – это обязательно подарки, в которых «конфеты – карамельки, ириски, леденцы, немного шоколадных, печенье, вафли “Артек” в пачечках. В бумаге пергаментной и обернутые бумажным рукавом с рисунком. Действительно, очень вкусные вафли с шоколадной начинкой, в отличие от обычных с фруктовой сладкой начинкой», – рассказывала Нина Васильевна.
Новогодние подарки выдавали детям только в школе. На елку особо не наряжались, но однажды Нина смастерила из бумаги костюм «Ночки».
После застолья взрослые отправлялись в клуб на танцы. Там играли в бильярд, шашки. В клубе же располагалась так называемая «изба-читальня». Так называли помещение в клубе, в котором можно было почитать журналы, например, «Огонек». Танцы проходили под радиолу и пластинки, которые менял кто-либо по поручению завклубом.
В 1950–1960-х годах телевидение еще не пришло в поселок. «Радио слушали, особенно любили пьесы, спектакли», – говорит Нина Васильевна. В то время действительно в каждом доме звучало радио – или современный прямоугольный приемник, который вешали на стену, или еще довоенный в виде черной тарелки. Для детей утро начиналось с «Пионерской зорьки». Большой популярностью пользовалась передача «В рабочий полдень», различные радио-спектакли.
«На каникулах радио не слушали, – говорит Нина Васильевна, – катались на лыжах, с горки, которую заливали в мороз. Специально каток не строили, но катались на озере, и чистили его сами. Коньки на валенки привязывали веревкой. Иногда и на одном катались. Один мне, другой брату Женьке».
С горы дети катались на деревянных санках, на которых в другое время и воду возили, и сено.
Бабушка Алены со стороны отца, Галина Александровна Голубева (1946 г. р.), проживавшая в Няндоме, рассказывала, что в 1950–1960-х дома всегда устанавливали перед Новым годом елку, которую приносил папа. Дома он обычно мастерил деревянную подставку в форме креста, в нее и закрепляли елку. Украшали ее дети, взрослым было некогда. В семье росло четверо детей, они и мастерили игрушки. Это были бумажные бусы из открыток и журналов. На ветки навешивали конфеты на ниточках (батончики, сахарные «петушки», ириски), баранки. В магазине покупали и стеклянные игрушки. А электрических гирлянд еще не было. В каждой советской семье в кладовке или на верхней полке шкафа имелась заветная коробка или почтовый посылочный ящик, в котором хранились обернутые в куски газеты стеклянные игрушки, игрушки из ваты, картона: лебеди, лисички, зайчики, различные овощи, фрукты, сказочные герои. На верхушку водружали красную звезду, под елку клали вату, изображавшую снег, и ставили Деда Мороза и Снегурочку.
В конце 1960-х в Няндоме появилось телевидение, когда построили телевышку. Первоначально была только одна программа, дети любили смотреть передачу «Сказки дедушки Римуса». С появлением телевидения в новогоднюю ночь все смотрели передачу «Голубой огонек» (в обычные дни телепередачи заканчивались гораздо раньше).
Новогодние «елки» устраивали и в школе – игры с Дедом Морозом и Снегурочкой, а в конце праздника детям дарили сладкие подарки в бумажных пакетах, в которых были печенье, грецкие орехи, ириски «Кис-кис», мандарины, яблоки.
«Были карнавалы, наряжались Дедом Морозом, Снегурочками, у меня один раз был костюм Елочки из картонных коробок», – рассказывала Галина Александровна и продолжала: «Я их покрасила красками в зеленый цвет. Дети постарше устраивали конкурсы, мы разучивали стихи, нам давали за это конфетки».
В железнодорожном клубе им. В. И. Ленина устраивали «елки» для детей членов профсоюза. Перед входом в клуб стояла скульптура Ленина. В обычные дни там показывали кино, в выходные устраивали танцы. Во время «елок» ряды кресел ставили вдоль стен, а в центре огромную елку. Представление начиналось на сцене с занавесом из плюша. Потом Дед Мороз и Снегурочка спускались в зал и начинались хороводы под песни. Через 1–1,5 часа «елка» заканчивалась, и все шли в раздевалку, где через окно начинали выдавать пакеты с новогодними подарками взамен на открытки-приглашения, которые приносили родители. В кульках находились: 2 шоколадки большая и маленькая, шоколадные конфеты и карамель, леденцы, ириски «Кис-кис», «Золотой ключик», яблоко, апельсин, пара мандаринов. Обычно зимой в магазинах эти фрукты редко встречались.
Дети приходили на праздник в нарядной одежде или мастерили новогодние костюмы. Самый распространенный костюм для девочки – «снежинка». Он состоял из белого платья (часто из накрахмаленной марли) и короны, расшитой бусинами от елочных украшений.
Людмила Викторовна Небесчетова (1963 г. р.), проживавшая в Няндоме, рассказывала, что в 1970-х елки уже украшали электрической гирляндой, а на утренник в садике или школе все дети приходили в новогодних костюмах, которые готовили дома из подручного материала. Каждый год маленькая Люда учила разные стихотворения и рассказывала их. Конфетки, полученные в награду из рук Деда Мороза, приносили большую радость. Один раз она танцевала снежинку в школе. Для костюма снежинки мама купила обычную медицинскую марлю и вечерами шила костюм, а Люда чем могла, помогала: вырезала снежинки из фольги от шоколадок и конфет.
«После того как было сшито платье, мама его крахмалила, затем я пришивала снежинки из фольги и комочки ваты и готовила себе корону из картона, обклеивала белой бумагой и начинала украшать крошкой от разбитых елочных игрушек».
В детском саду было проще, там выдавали костюмы готовые.
«На одном из праздников я играла белочку, – рассказывала Людмила Викторовна. – Подарочки от родителей ждали всегда под елочкой, даже любому маленькому пупсику или куколке были рады. От профкома (от профсоюзного комитета) выдавали очень интересные по нашим меркам подарки на каждого ребенка. Утренник устраивали в клубе, но подарки мы получали в полночь от родителей под елкой. Пакеты были огромные, а в них много шоколадных конфет: “Белочка” с орешками, “Три медведя”, большие плитки шоколада. Так же были еще грецкие орешки, цветное монпансье в металлических коробочках, вафли “Артек”, маленькие брикеты спрессованного какао (дети его просто грызли), яблоки, мандарины, апельсины».
Праздничный стол
Учитывая, что в будни люди поколения конца 1940-х – начала 1960-х годов прошлого века жили достаточно скромно, мы поинтересовались, чем же отличался праздничный стол. Нина Федоровна Жигалова рассказывала об этом так:
«А если праздник, то рыбник – первое блюдо. Рыбы много разной ловили в реке: щуку, сорогу, налимов. И пироги обязательно. Пекли пироги с картошкой, горохом, ягодами. Испекут их, потом смажут маслом, посыплют толокном. Селянку еще готовили. Это картошку порежут и в кринку с луком, зальют сметаной, и в печь. А еще делали часто дрочену из вареной картошки, которую мяли деревянной толкушкой, сдабривали яйцами так, что картошка аж желтенькая. Сковороду маслом смажут, посыплют толокном, чтобы лучше снималось, потом картошку сливками смажут и в печь. Потом опять толокном посыплют и на кусочки порежут».
Оказалось, что праздничным блюдом считался и овсяный кисель. Мы поинтересовались, почему праздничным, ведь его готовили из обычной для всех овсянки. Нина Федоровна ответила, что очень затруднительно его готовить, долго. Для киселя «мололи овес на ручной мельнице, потом подсушивали крупку, потом на несколько дней зальют водой, чтобы клейковина отделилась, процедят через решето, а выжимки скоту. Оставшуюся жидкость отстаивали, сливали воду сверху. Потом опять зальют взботают (взболтают), отстоится всё, опять сольют и так сливают 2–3 раза. Из оставшейся крахмалистой жидкости и варили кисель».
Бабушка затапливала печь, «кидала туда камушки, но первоначально она их отмывала, а в печи они накаливались. Жидкость выливали в деревянную кадушку. Были у нее специальные лопатки, они до дна доставали. Взболтает, молоко добавит, чтобы кисель беленьким стал. В печь ставили воду, чтобы кипела, разбавляли кисель, а потом туда камни, чтобы всё вскипело. Так добавляли воду и помешивали, пока не переставал густеть». Готовый кисель бабушка разливала в кринки, и чтобы он «сел» ставила в холодное место. Потом покрывала тарелкой и переворачивала.
«Кисель становился гладеньким, с блестящей поверхностью и ели его ложкой, окуная ее в молоко. Если гости приходили – это последнее блюдо, как намек на то, что пора и домой».
Зоя Николаевна Автаева рассказывала, что на праздник готовили холодец, пироги с капустой, с творогом, с грибами, с повидлом, капусту квашенную с маслом или грибы с маслом, салатов не делали, а когда 18-летие ее праздновали, тогда уже стали котлеты готовить. То есть деревенский стол в 1950-х разносолами не отличался.
Галина Александровна Голубева рассказывала, что в 1950–1960-х годах на столе были обязательно мандарины, потому что
«только на Новый год мама приносила их из магазина. Для новогоднего стола готовили котлеты, холодец, винегрет, квашеную капусту, пироги с капустой и грибами. На сладкое покупали конфеты “Дунькина радость” (карамельные “подушечки” с фруктовой начинкой), шоколадных конфет мама не покупала, они были слишком дорогие. 31 декабря было рабочим днем. За стол садились в десять вечера. Провожали Старый год, потом слушали по радио речь генерального секретаря Коммунистической партии, праздновали наступление Нового года».
Нина Васильевна Болотова, рассказывая о подготовке к празднику, тоже упомянула, что отдыхали на Новый год только один день – 1 января, 31 декабря считалось предпраздничным днем, который укорачивался на час.
Стол накрывали в большой комнате красивой праздничной клеенкой на хлопчатобумажной основе с яркими цветами. Жаркое подавали в большом блюде, холодец в глубоких тарелках, селедку с маслом и луком, рыбу треску отваривали, клали много лука, сливочное масло.
Кроме специально приготовленных блюд всегда употребляли в пищу квашеную капусту и грибы, которые хранили в деревянных 50-литровых ушатах.
Людмила Викторовна Небесчетова рассказывала, что в 1970-х в Няндоме подготовка праздничного стола начиналась заранее, так как продукты было трудно достать, выдумывали различные рецепты салатов. Один из них – это салат «Воздушный». Натирался на мелкой терке плавленый сыр, яичный белок, желток, замороженное сливочное масло, морковь и завершали плавленым сыром, все слои промазывались майонезом. Готовили и традиционный салат «оливье», варили холодец, пекли рыбники, пироги, винегрет, делали нарезку сыра и колбасы. Стол новогодний накрывали красивой льняной скатертью, которую стелили только по праздникам и ставили угощения. На Новый год обязательно покупали торт. Покупали, а не пекли, вероятно, потому что зимой возникали перебои со сливочным маслом, которое обычно используется для крема.
Покупали торт обычно в магазине или в «Кулинарии» при ресторане на первом этаже, там продавали и пирожные «эклеры» с кремом или пирожное «картошка». Стоишь в очереди и переживаешь – хоть бы досталось. Празднование сопровождалось просмотром «Голубого огонька» по телевизору «Рекорд 6». А затем шли на общегородскую елку на площади Ленина (елка тоже была украшена скромно – мало игрушек), поздравляли родных и близких.
***
Закончив свое исследование, мы сделали для себя некоторые открытия. Многое сегодня мы воспринимаем как должное. Поколение современных подростков живет почти беззаботной жизнью, многие проблемы за них решают взрослые. Совершенно иначе складывалась жизнь поколения наших бабушек и дедушек.
Особенно трудным было детство детей, рожденных в 1940–1950-х. Это и понятно, сказывались последствия Великой Отечественной войны.
И в 1940-х, и в 1950-х провинциальные семьи содержали подсобное хозяйство, чтобы иметь, прежде всего, продукты питания, но были обременены налогами. В 1960-х держать скот заставлял дефицит продуктов питания. Можно сказать, что долгое время хозяйства колхозников являлись почти натуральными. Они производили мясо, молоко, зерно, крупу, муку, одежду, обувь.
В некоторых деревнях в СССР еще сохранялись действующие церкви, люди отмечали религиозные праздники. Хотя официально в СССР проповедовалась свобода совести, религия не одобрялась. При этом складывается впечатление, что религиозные праздники праздновались скорее по привычке.
В глубокой провинции «елки» в 1940–1950-х в семьях не устраивали, не до того было, но в школах всегда проходили детские утренники, которых дети ждали прежде всего из-за нехитрых подарков со сладостями. Но в 1960–1970-х празднование Нового года стало уже регулярным и организованным, а праздничный стол более богатым. Если первоначально (в 1940–1950-х гг.) блюда более простые, у деревенских жителей отсутствуют какие-либо салаты, а обилие сытных блюд обеспечивается наличием подсобного хозяйства, то к рубежу 1960–1970-х он становится более разнообразным. Городские жители многие продукты для стола покупают в магазинах. Но даже для маленькой Няндомы главная проблема – это где и как что-либо достать. Постоянное явление – очереди, обычные для нерыночной экономики, существовавшей в СССР.
Такими были будни и праздники поколения 1940–1960-х годов.