пос. База, Вологодская область
Научный руководитель Людмила Ювенальевна Кратирова
Среди экспонатов нашего школьного музея есть один очень необычный и, видимо, потому не раз привлекавший внимание школьников-краеведов документ. Это фронтовой дневник нашего земляка Александра Петровича Веселова. Меня этот дневник тоже заинтересовал.
К сожалению, Александр Петрович Веселов давно ушел из жизни, уже нет в живых ни его жены, ни детей. Прекратил существование и сам поселок, в котором жила семья. Собирать материал для работы пришлось из разных источников. Вот что мне удалось узнать.
Александр Петрович Веселов родился 3 декабря 1920 года в деревне Федяевская Вотчинского сельсовета Вожегодского района Вологодской области. Она в то время называлась Великая Федяевская. Отец Александра Петровича – крестьянин, мать – домохозяйка. В семье кроме Александра было еще двое сыновей. В дневнике упоминаются старший брат Федор, его жена Афанасья, двоюродная сестра Тая, сестра отца Анастасия, племянники. Ни с кем из них связаться не удалось. В 1935 году Александр окончил Вотчинскую семилетнюю школу. Впоследствии, будучи подростком, работал счетоводом в Куриловском лесопункте. Вот почему в дальнейшем он упоминает в своих записях и родную деревню Федяевскую, и Вотчу, и Курилово. В армию был призван в октябре 1940 года. Именно с этого момента и начинаются записи в дневнике. А заканчиваются описанием окончания службы в армии, то есть 25 июня 1946 года. 5 лет, 7 месяцев и 26 дней – в рядах Красной Армии.
Вернувшись домой, стал работать главным бухгалтером в Куриловском лесопункте. Женился, воспитал двух детей – сына и дочь. Но и в мирные дни военные переживания не покидали его и стали причиной сильной гипертонии. В 1967 году болезнь прогрессирует и вызывает инфаркт миокарда. А. П. Веселов был похоронен у себя на родине, на Вотчинском кладбище.
Сохранились воспоминания его жены Раисы Александровны Веселовой. Из них я узнала, что поженились они в 1948 году, жили в Курилово, воспитывали детей. Сама Раиса Александровна работала учительницей в местной школе. Семья была дружная, Александр Петрович был неунывающим человеком, любил пошутить, заботился о детях. Его смерть в 47 лет была полной неожиданностью и великим горем в семье. Сыну даже отсрочили призыв в армию, хотя повестка уже была на руках.
В конце 70-х годов лесной поселок закрывается, большинство жителей переезжает в Явенгу. Раиса Александровна с дочерью приезжает туда в 1979 году, работает в Явенгской средней школе воспитателем группы продленного дня, а с 1991 до 1996 года в пришкольном интернате. Именно тогда, в 1997 году она и передает в школьный музей семейную реликвию. И сегодня хочется, пусть и с опозданием, сказать спасибо Раисе Александровне за то, что она сумела сберечь этот дневник, сохранить частичку правды о войне.
Первая запись датируется 21 октября 1940 года, но на лицевой страничке стоит дата 10 января 1943 года. Записи велись практически постоянно. Думается, что поначалу записи велись в обычных тетрадках, на листках, а в дальнейшем, когда образовалось более-менее свободное время, была сшита эта книжка и записи туда аккуратно перенесены. Вероятно, это было примерно в 1944 году. Записи до этого периода занесены одним почерком, одними чернилами, то есть единообразно, как бывает при переписывании, а вот в дальнейшем появляются различные чернила, появляются оттенки в почерке. Еще одна деталь: в записи от 10 мая 1941 года есть описка: «1944» г. Так обычно бывает, когда машинально пишешь тот год, который сейчас идет. То, что записи идут по ходу событий, говорит тот факт, что такие подробности, как погода, названия деревень, невозможно восполнить через длительный срок, и автор указывает не только даты, но и часы: «работали до 14 часов», «18 ноября в 8.00 прибыли на ст. Ижевск», «30.11. Подогрели на огне суп, оставшийся от завтрака и сели в орудийный окоп кушать. Но сильный огневой налет по нашей батарее не дал нам доесть. Мы разбежались по ровикам. Из своего орудия я стрелял по пехоте. 23 сн<аряда>. А. Веселов. 13.00.» (01.12.1943) и т. п. Бывали периоды, когда записывать не было возможности, и тогда Александр пишет: «Запишу прожитое» (02.11.1944), и далее идут записи основных событий по дням.
Что заставило Александра Веселова взяться за дневник?
Может, тоска по дому, ведь записи начинаются со дня призыва, когда кто-то плачет, кто-то подбадривает, кто-то обещает ждать, провожая родного, близкого человека на действительную службу.
«Проводы в армию. 21.10.40.
Дождавшись, пока старший брат Федор пришел с работы, мы открыли вечер. При слезах матери и невесты я не мог сидеть долго, и с братом и другими рекрутами, изрядно выпивши, мы отправились на игрище, где собралась вся молодежь с/с» (21.10.1940).
А может, звучала в этом человеке и литературная струнка, ведь не случайно встречаем мы в дневнике и несколько стихов, правда, совсем немного. Есть упоминания о творчестве: «пишу стих “Завидую другу”» (12.09.1944), «написал стих “Как грустно”» (28.10.1944). Как рассказывала Раиса Александровна, была у него и отдельная тетрадь со стихами – она была взята на проверку в органы НКВД и, к сожалению, оттуда больше не вернулась. В лесной поселок Курилово Вожегодского района, где жили Веселовы, после войны были сосланы репатриированные немцы, поселок и его жители периодически подвергались досмотрам.
Мы сделали попытку отыскать эту тетрадь, обратились в Вологодский архив новейшей истории. Ответ был неутешительным: «Документов о деятельности спецкомендатур на территории Вологодской области за 1944–1956 годы в фондах КАУ ВО “ВОАНПИ” нет». Скорее всего, изъятая книга стихов пропала безвозвратно. Она могла чудом сохраниться только как вещественное доказательство по уголовному делу, но Александр Петрович Веселов репрессиям не подвергался. Несомненно только, что стихи Александр Петрович любил. Не случайно эпиграфом ко всему дневнику взяты несколько переиначенные строки М. Ю. Лермонтова:
Пишу я здесь рукой небрежной,
Чтоб через много-много лет
От жизни буйной и мятежной
Какой-нибудь остался след.
Короткое стихотворение самого Веселова мы находим на последней страничке дневника:
Полк мой! Как дорог мне твой путь,
Места сражений и места привалов!
Как я мечтаю вновь когда-нибудь
Их посетить, узнать, что с ними стало!
(Пятница. 15 июня 1945 года) А. Веселов.
Итак, постараемся вслед за автором дневника пройти по «местам сражений и местам привалов» и почувствовать, что он пережил в трагические для всей страны годы войны.
В записи, сделанной в день накануне войны, 21 июня 1941 года, всё еще дышит миром:
«21 июня. Занятия были интересные и очень поучительные. Уморенные занятиями и бессонницей, приводим в надлежащий порядок казарму и ложимся отдохнуть. Как хорошо спалось. Комсостав ушел в город на выходной день, остался только один дежурный. Вечером на вечерней поверке мне объявили благодарность за добросовестное отношение к занятиям. Писем нет, очень обидно» (21.06.1941).
И вот роковой день:
«22 июня утром в 6 часов по привычке пробудился. В небе слышен необычайный гул самолетов и стрельба. Этому я почти не удивился, беря во внимание тишину и спокойствие в нашем лагере, и думал, что это тактические занятия у летчиков. Постоял еще немного и опять лег спать.
В 8.30 нам объявляют тревогу. Все в недоумении. Младший сержант Афонин сказал, что и в воскресенье-то объявляют тревогу, не дают отдохнуть. Не спеша взяли винтовки, противогазы, вещмешки и вышли на улицу. Через 15 минут прибегает командир взвода и повел нас к реке, где были наши понтоны. В чем дело, никто из нас не знал. Быстро стаскиваем понтоны и грузим на машины. В это время два самолета низко пролетели над нами, взяв курс на аэродром. Большой взрыв, стрельба. Один самолет загорелся, упал, а второй полетел обратно. Мы отлично увидели на его крыльях кресты. Тогда мы убедились, что самолет фашистский. Но в чем же дело? Ведь дружба и договор с Германией. Работали очень крепко. Через час вернулись обратно в казарму, вспотели все, как мыши. В саду уже выдавали приписникам новое обмундирование.
Строем подошли к крыльцу, и политрук Камбург объявляет, что Германия напала на нашу Родину. Война началась. “Обманул гадина”, – вырвалось из груди у нескольких бойцов. Я свой чемодан завязал кабелем, не захватил даже фотокарточки. Получили новые противогазы, пакеты, патроны, гранаты, не успел черкнуть пары слов родным. Сели в машины и выехали на Перемышль. Настроение у всех приподнятое – едем защищать Родину от агрессора. Танки ушли еще утром в том же направлении».
В записи чувствуется и тревога, и гордость. Эти мальчики еще не знают, что на самом деле ждет их впереди.
«Подъезжаем к передовой, гул самолетов, бесконечная артстрельба. По дороге горят подожженные машины с бензином. Около них валяются убитые, на некоторых горит одежда. Над местом нашего сосредоточения летают немецкие самолеты.
Неожиданно из-за леса на нас напали три “Мессера”, которые на бреющем полете три раза обстреливали из пушек и пулеметов. Пуля попала в противогаз, оторвала кармашек и унесла пакет.
В поле мы встретили наш тыл, где я узнал, что убит шофер Бондарейский Степан. Я посмотрел на него, даже с трудом узнал. У него перебита нога и кровь на голове. Мы вырыли могилу и положили его. Жалко парня, вместе работали, в одном вагоне ехали в армию» (26.06.1941).
«На грязной дороге раздается страшный рев раздавленных танком людей. Что творится – не описать… Ежедневно нас бомбили. Ужасно…» (03.07.1941).
Потом мы еще не раз встретим эти слова «ужас», «ужасно», почувствуем, что переживал Александр Петрович, видя это:
«Опять наступил день – день ужаса и страха. Ничего нового для нас он не принес. Сидим в блиндаже, который содрогается от близких разрывов снарядов, течет вода, зубы выбивают дрожь… Не только я так думаю, все ребята из расчета: “Зачем мать родила на свет”. Ранило в живот наводчика 2-го расчета Казанцева… Потери в людях несут и другие батареи. Что творится. Ужасно!» А. П. Веселов (27.02.1945).
Поражает, насколько трудными были условия, в которых жили и воевали солдаты. Вот записи от разных дат, сделанные в разных местах:
«Во всех кварталах возникли сильные пожары. Нас вывели на тушение пожаров. Я от зажигательной бомбы прожег брюки и обжег лицо. Работали в необычайной жаре всю ночь, хуже того, самолеты до утра летали над городом. Какие страдания и страсти переживал в эту ночь народ города, старики и дети, трудно описать. За что они так мучаются?» (04.09.1941).
Запись сделана в городе Нежин. Как видим, автор переживает не только за себя, но и за мирное население.
Спустя два года, Крым, Турецкий вал:
«Сегодня в 6 часов пошел дождь и сейчас время 13.00, а дождь все льет. Здесь устроились жить, только в блиндаже темно и не так уютно. В первые 3 дня топили печку, чтобы стены просохли. Днями горит огонь. Устроили лампу из 76-мм гильзы, которая дымит как паровоз. В блиндаже полно от нее пыли, у нас во рту и носу тоже черно. Днем из блиндажа не выходим, нельзя, близко фриц. Очень скучно и томительно сидеть в нем. Кушать возят 2 раза в сутки, утром и вечером. По ночам копаем траншеи от орудия к орудию. На посту стоять очень опасно. Ночью беспрерывно летят пули, а днем зачастую поблизости рвутся снаряды, да и вылезти из ровика нельзя. Заметит фриц, так начнет еще обстреливать. Пусть уж мерзнут наши ноги, им не привыкать. 16, 17, 18, 19-го стоял мороз до 10 гр<адусов>, а потом туман. Сегодня идет дождь, но снег не тает» (22.12.1943).
«Сейчас времени 16.00 часов 17.10.43. настает ночь, ночь муки, потому что спать приходится в ровике сидя» (17.10.1943).
А вот уже год 1944 год, Прибалтика:
«Что нам пришлось пережить за 5 суток переездов! Все 5 суток я почти не спал, за исключением, когда машина в движении, так задремлешь. Ежедневно лил сильный дождь. По дорогам грязь, вода. Ночи темные, а дороги узкие и на поворотах не однажды падали в канаву. А затем под дождем в темноте и в грязи вытаскивали машину из глубоких канав. В одну ночь, когда мы выезжали на открытую ОП, попали под сильный обстрел тяжелой артиллерии. Что было – не описать» (29.03.1944).
Именно будни войны более всего раскрываются на страницах дневниковых записей: на войне всегда всё рядом. Вот краткая, почти телеграфная запись:
«Шестой день как нет хлеба» (16.03.1943).
А вот другая, написанная уже, видимо, в иной обстановке:
«В комнате светло и уютно, сплю на койке, только без матраса» (02.04.1943).
Такое малое, элементарное вызывает в душе радость, и понимаешь, как не хватало в то военное время бойцам даже самого обычного. Оказывается, иногда в течение недель и даже месяцев солдаты спали, не раздеваясь, не снимая тяжелых сапог, зачастую прямо под открытым небом, полусидя в «ровике». Не было возможности даже умыться.
«Ночью с 5 на 6 мая я спал в блиндаже без сапог, разувшись. Это случайность в нашей жизни. Насколько я помню, не раздевал сапог с ноября 43-го года, как приехали на Перекоп, а потом на Сиваш» (6.05.1944).
Не баловала и погода. Постоянно встречаются записи:
«…промокли до нитки».
«18 февраля в 17.00 дождь неожиданно сменился густым снегопадом, а вечером поднялась сильная пурга, которая длилась ровно полтора дня. Абсолютно всех заносило, ветер сшибал с ног, траншеи и ровики занесло снегом, по дороге не пройдешь. На посту стоять невозможно – ужасно холодно и лицо заносило снегом. В блиндаже сырость» (20.02.1944).
«…замерзаем до бессознания» (22.03.1944).
«Второй день сижу в ровике, со мной Александров и Назаров. Как посмотришь друг на друга – не узнаешь: грязные, небритые, шинели и брюки в грязи и сырые, потому что вторые сутки льет сильный дождь и в наш ровик бежит грязная вода, сам ровик только накрыт пробитой осколками плащ-палаткой, через которую на нас ручьем бежала вода, курить нечего, кушать носят утром до рассвета и поздно вечером и то мы не кушаем порядком – нет аппетита. За что мы страдаем и мучаемся? Прийти бы в таком виде домой – никто б меня и не узнал» (17.10.1943).
Мне раньше казалось, что труднее всех на войне пехоте: столько прошагать, встреча с врагом лицом к лицу, но прочитав дневник, я поняла, что у любого рода войск жизнь солдата далеко не сладкая. Поразилась, как Веселову с товарищами приходилось каждый раз обустраивать свою огневую точку. Наш герой воспринимает войну как тяжелую, но необходимую работу:
«Весь день дождь. Нашу батарею придали батальону с задачей поддерживать его наступление. Успеешь только выкопать ровики, убрать грязь с прицела, замаскировать орудие, как переезжаем на другую ОП. Все перемокли, как мыши, по лицу и по телу пот, а одежда мокрая от дождя, грязные как черти. Целый день без еды, не завтракали и не обедали, только в 21.00 покушали. Немец отступает. Жжет села. Зарево» (17.09.1943).
«Эту ОП <огневую позицию> мы оборудовали ночью в боевых порядках пехоты, немец засыпает нас минами и снарядами, бомбами и пулями» (17.10.1943).
«В 18.30 11 октября мы уезжаем и, проехав 53 км, остановились в поле, где сразу ночью же приступили копать окоп и ровики, а утром 12.10. переезжаем опять… Остановились в степи, сразу же ночью закапываем машину, копаем окоп для орудия и ровики. Если бы кто знал, как тяжело было работать от бессонницы и усталости. Работаешь, а глаза закрываются, а главное, мешало работать то, что такой разыгрался сильный буран, который гнал на нас песок, с лопаты песок сдувало и наши ослепляло глаза» (13.10.1943).
И такие записи встречаются постоянно. А ведь солдаты в таких условиях воюют! Находятся под огнем противника, сами стреляют… Главное, они осознают, что это необходимо.
Читая дневник, я увидела войну как бы изнутри, без героического пафоса, будни войны, даже то, о чем раньше не задумывалась. В книгах и фильмах мы допускаем, что автор может что-то домыслить, выделить, подчеркнуть. А здесь «голая» правда:
«Кончился месяц февраль, а горе солдатское, его горькие и тяжелые переживания продолжаются. Буря огня, масса раскаленных осколков бушуют над нами. Мы таимся в блиндажах. Кто нашел уголок, где не капает вода, улеглись согнувшись, на него, согнувшись в три погибели, прислонился другой, а кто сидит подогнувши под себя ноги, и все до единого озябли, все поотращивали стихийные усы и бороды, грязные, вот уже 5 дней не умываемся» (28.02.1945).
Читая эти строки, лучше понимаешь, что стоит за словом «выстоять», но в своих записях солдат не зацикливается только на описаниях ужасной обстановки (хотя таких записей действительно очень много), а описывает и праздники, и минуты отдыха:
«Днем, воспользовавшись туманом, мы вышли из блиндажа на 1 час и собрались вокруг гитары. Играли и пели негромко песни» (05.01.1944).
На крымском перешейке:
«18.11. Пасмурный день. Холодный ветер. Старшина устроил баню. Выкопал блиндаж и сверху натянул брезентом. Мы пошли мыться. Я из-за холода в бане не раздевался и помыл горячей водой только голову и лицо» (18.11.1943).
Позднее он эту баню припомнит:
«Баня. 23.05.
«Седьмой день, как стоим в этом селе. Сегодня водили строем в городские бани. Замечательно. Не ушел бы из этой бани. Впервые с января 1942 года я помылся в такой теплой бане, под душью <душем>, воды сколько угодно. Вспоминали холодные бани в блиндажах на Перекопе и на Сиваше, где не столько хорошо вымоешься, как замараешься в грязи и замерзнешь. Некоторые солдаты болели от таких бань» (23.05.1944).
Интересно, что Александр часто ведет учет: сколько денег куда переслал, сколько снарядов выпустил из своего орудия, даже сколько граммов водки выпито. Наверное, в нем уже сказывалась его будущая профессия бухгалтера. А снаряды, возможно, они должны были учитывать и по ним отчитываться, поэтому такие цифры встречаются постоянно.
Были для меня при чтении дневника и настоящие открытия. Оказывается, солдатам не только платили зарплату, но еще и займы проводили. То есть эти же деньги государство у солдат в долг просило. Кстати, Веселов не однажды пишет, сколько он вносил в такие займы, но в основном посылал деньги домой на поддержку семьи.
Оказывается, даже технику иногда солдаты закупали сами, за свой счет:
«Получение машин.
В ночь на 29.06. нам из Москвы своим ходом пригнали 11 автомашин “Додж”, которые мы приобрели на свои средства, внесенные еще на Сиваше. Я тоже внес 250 рублей. Как прекрасно. Наверное, такого нет ни в одной стране. Это солдатский патриотизм» (29.06.1944).
Действительно, патриотизм, да еще какой! И тут же рассказ об участии в сенокосе (помогали местному населению). Скорее всего именно в этот период при наличии свободного времени, Александр и переписывает большую часть своего дневника.
Один из самых драматичных периодов – время, когда они оказались в окружении. Записи сделаны позже, но они яркие, с подробностями, содержат размышления и оценку происходящего. В записи, которая носит название «В окружении. 16 сентября 1941 г.», автор пишет, что они выполняли задание на боевом участке Нежин – Прилуки с задачей взорвать железнодорожный и шоссейный мосты, приняли бой с немцами, отошли на новый рубеж, и тут: «По дороге политрук Камбург сказал нам, что мы в окружении, единственный отход на Киев… От снарядов в селе пожары. Какая жуткая картина. Видел, как один тяжелораненый командир из нагана с трудом пристрелил сам себя» (12.10.1941).
Видимо, эти подробности врезались в память, оставляя общую картину ужаса:
«Какой холод. Одежда по грудь сырая, двигаться невозможно. Я, как и все остальные, отжал одежду, по приказу легли отдыхать в окопы. От холода я не мог заснуть, хотя почти две ночи не спал…
В эту ночь, не предупредив нас, ушли командир батальона Гришанов, начальник штаба, командир взвода и др. командиры. Мы остались одни 7 человек. Под копной мы пролежали день 21.9. и ночью в 24.00 по решению помощника ком взвода Гололобова пошли в село переодеваться. Заходим в село по 2 человека, я с Циперманом. В первой хате мы убедились, как народ уже боится немцев и очень напуган… Заходили в 4 хаты, нас принимали хорошо. Наконец, мы покушали и переоделись, легли спать в хате на печи» (12.10.1941).
Так Александр впервые сталкивается с предательством и понимает, что война обнажает сущность человека, особенно если ты попал в экстремальную ситуацию. Такой ситуацией оказалось окружение. Не случайно он так подробно описывает, что пережил за эти дни выхода из окружения:
«По дороге по городу на перекрестке нас задержал немецкий часовой, который узнал, что мы красноармейцы по волосам (по короткой стрижке). Мы попали в лагерь. Какой ужас, какой голод. Трудно описать. Хорошо, что гражданское население помогало, украдкой от часовых через проволоку передавали нам хлеб, картошку и др. Так иногда и тебе достанется кусочек хлеба, но нас ведь много и большая часть сидит без хлеба – голодные, опухшие, больные» (12.10.1941).
Он дает оценку местным жителям, понимая, как они запуганы (ведь речь идет о жизни и смерти), и в то же время как мужественно стараются помочь пленным.
«Вечером часовой убил выстрелом двух красноармейцев и одного ранил в руку. Офицер весь день ходил с палкой в руке и одного красноармейца здорово избил. Как жутко, какие они звери.
Мы с Федоровым договорились каким-либо путем удрать из этого ада. Побег всё время на уме. Переночевали на ферме, утром нас опять повели дальше. Утром 26.9 в 11.00 в одном селе нам удалось совершить задуманный побег. Выбежав из колонны к хате как будто бы попить воды мы моментально скрылись за хату и залезли в копну сена, пролежали в ней, пока прошла колонна» (12.10.1941).
Оказалось, что удачный побег – это еще не конец испытаний. Надо было добраться до своих, перейти линию фронта.
«2.10 мы подошли к г. Либны, который стоит на берегу р. Суллы. Через реку единственный мост и тот охранялся.
Попали в очень трудное положение, как перейти эту проклятую реку? По берегу этой реки ходили в обе стороны от Лубны по 15 км, устали до невозможности. Проклинаем свою жизнь, не рады ей» (12.10.1941).
И тут очень интересный поворот. Оказывается, даже в этих условиях у человека есть выбор.
«Сколько нашего брата в окружении, кто куда идет, кто домой к жене, кто стремится перейти линию фронта, а кто уже женился и война не при чем. На сердце чего только и не бродит. Неужели нет армии? Неужели заняты немцами Москва, Ленинград, Харьков?
Погода скверная, дождь со снегом. Обувь у меня и у Федорова очень плохая.
10.10. Федоров мне и говорит: “Веселов, я идти больше не могу, потерял всю надежду выйти из окружения, я буду оставаться в селе, найду жинку и буду жить до прихода Красной Армии. Оставайся и ты, будешь жить с женой”. Меня очень поразили слова Федорова. Неужели на это он решился? Оставаться на занятой территории, значит изменить Родине, да и к тому же в сельском хозяйстве я никогда не работал. Я решил выходить из окружения один, как бы трудно ни было. Жалко расставаться с другом, да делать нечего, мыслями не сошлись.
Начал продолжать свой путь один. Очень невесело и жутко одному.
Но делать нечего, я решил идти, хотя впереди ждала злая смерть. Вышел я на полевую дорогу и вдруг услышал арт. пулеметную стрельбу. Неужели линия фронта? Как перейти ее незамеченным? Ждать ночи? А может, наши опять будут отходить? Нет, ждать нечего, и я пошел днем на риск…» (12.10.1941).
Александр счастлив, что сумел добраться до своих. Что помогло ему? Позднее, в другой обстановке и по другому поводу, он будет размышлять о своей судьбе, задаст себе вопрос о том, что сберегло его от смерти, и сам себе ответит: не знаю! Может быть, дело в том, что он не прячется от опасности, идет на риск, преодолевает самого себя.
Пройдя проверку, он попадает на бронепоезд, а затем в полковую батарею при 23 Западном стрелковом полку в первый орудийный расчет наводчиком. Он очень серьезно относится к этому переводу, поэтому прилагает все усилия, чтобы изучить орудие, получает благодарности за отличную успеваемость, отлично проведенные стрельбы. С января 1943 года на передовой на одном из самых сложных участков фронта: Перекоп, Сиваш. Постепенно приходят опыт, признание товарищей и командиров. Зачислен на должность заместителя наводчика, а затем и командира орудия:
«Сегодня вечером я приступил к исполнению обязанностей командира второго орудия. Страшно не хотелось брать на себя такую обузу, но отказаться нельзя. Боевая обстановка, да к тому же коммунист. Что ж будем работать – не страшно» (1.03.1945).
Александр очень доволен, когда его успехи замечены. Так, например, отмечена и его статья «Воспоминания о боях за Крым» во фронтовой газете:
«Со ст. лейтенантом Пироговым ходили в штаб полка на выставку, посвященную Дню артиллерии, где в списках отличившихся в боях коммунистов увидал и свою фамилию. Там же было мое фото за орудием и фото КСМ бюро. На выставку пришел командир полка, поздоровался. Увидел меня, пожал мне руку и объявил присутствующим, чтобы они прочитали мою статью в стенгазете, написанную мною “Воспоминания о боях за Крым”. Это говорит, самая лучшая статья, написанная умно, чистым военным языком. У командира полка я просил разрешения, чтобы меня отпустили домой в отпуск. Он мне ответил, что дорога домой лежит только через Берлин» (21.11.1944).
Ах, как хотелось ребятам попасть домой, хоть ненадолго, но война…
Всё чаще мы встречаем в его записях критическую оценку происходящих событий, окружающей обстановки и себя в этой обстановке.
«М<олочный> з<авод>. Яунпильс (Латвия). На это место приехали 9.08. заняли ОП <огневую позицию> впереди своей пехоты. Это ни в каком уставе не записано, но наши командиры видно добавили свой параграф в устав. Впереди нас пехоты нет. Ожидаем немца. Положение напряженное. Не так страшен немец, как своя пехота – ибо она окопалась сзади нас, и если немец пойдет в наступление, мы погибнем от огня своей пехоты. Не принесем при этом никакой пользы» (12.08.1944).
Среди записей появляется описание эпизода, который мог бы закончиться для многих трагически:
«8.10.44 года мы уезжаем на фронт. Всю нашу 51-ую армию вводят в прорыв, который был сделан юго-западнее Шауляя. 15 октября к вечеру нас перебрасывают к гор. Скодоунас, где мы заняли огневые вблизи грейдера, идущего на город. Еще вчера Москва по радио передала, что этот город освобожден от немцев. Она поторопилась. Какое нахальство и глупость проявил тот командир, который отправил оперсводку о взятии Скодоунаса. Стоя вблизи от дороги, нам пришлось видеть, как наши машины мчались в город, но, не доехав, попадали под пулеметный и минометный огонь, разворачивались, а то и некогда было – задним ходом удирали обратно. Проезжала и машина с девушками-регулировщицами, предназначенными на перекрестки дорог в городе. Они взяли с собой указатели и плакаты. Но машина попала под обстрел, девушки попрыгали из машины в канаву и с флажками в руках бежали обратно. Мы все смеялись, а им досталось» (2.11.1944).
«Ст. Лихачево.
Эта станция связана с историей моей фронтовой жизни. Октябрь 1941 – страшное время. Окружение. Вышел на эту станцию с полей, глухих степных тропинок и по ж/д путям 91 км я пошел на пересыльный пункт в г. Харьков. Вспоминаются: полупальто с воротником, желтая рубашонка, ботинки с галошами, которые еле держались на ногах. Погода – холод. Как быстро прошли 3 года войны, как всё изменилось. Не тот стал и я» (04.06.1944).
Александр Петрович в тяжелых условиях, перенося отвратительные погодные условия, практически всегда испытывая чувство голода и недосыпания, ни разу не думал сдаться. С высоты своего военного опыта он оценивает пережитое:
«Сиваш! Когда я тебя забуду?
Нет! НЕ забыть той страшной жизни, которую мы пережили полтора месяца на Малой земле. Наша жизнь заключалась только в ожидании смерти от снарядов и бомб, и в лучшем случае в ожидании обеда. Мы находились на таком мизерном кусочке земли, который кругом простреливался артиллерией. Круглые сутки над нашими головами стояла черная смерть. В некоторые дни и ночи мы не находили покоя от обстрела. Переправа, по которой нам доставляли боеприпасы, и продовольствие тоже обстреливалась и почти ежечасно бомбилась. Мы испытывали огромный недостаток в питании. Погода и та своей стихией обрушилась на нас, солдат. Вьюги, снег, дождь. Ужасно. Мы спали вдвоем в ровике с Федоровым. Под нами была подослана моя единственная плащ-палатка, которая от земли постоянно была сырая. Наши спины от боковых стенок ровика никогда не нагревались. Мы простыли в нем, и только сейчас простуда отражается на моей спине. А если бы кто знал, как мы проводили дни в скучном и грустном виде. Но мы всё перенесли, пережили, победили, а победили потому, что мы русские. А. П. Веселов» (31.04.1944).
«От смерти спасла женщина.
Ночью на 23.08. батарея возвращалась с боевого задания из-под г. Ауце. Неожиданно в ночной темноте около дороги раздался необычайный женский крик: “Стойте, товарищи!” и так несколько раз. Остановили машину, нам женщина сообщила, что впереди через 100 м дорога заминирована. Разобравшись в этом деле, мы взяли двух русских ребят (которые были вывезены из России на работу), чтобы они провели наши машины в стороне от дороги. Так они провели нас и еще через одно заминированное место. Наши жизни 27 человек, которые находились на нашей первой машине, уже были предрешены. И мы, несомненно, погибли бы, если бы эта русская женщина не стала стоять ночью на дороге с целью предупредить» (23.08.1944).
Находясь в Прибалтике, Александр знакомится с новыми местами, обычаями и традициями, которые так отличаются от того близкого и родного, что он оставил у себя на родине, но это не изменяет его отношения к делу:
«Сейчас я на новой ОП в 15 км северо-западнее г. Митавы, Латвия. Ребята все ушли. А мне до чего скучно и обидно… Ничто меня здесь не радует: ни хороший урожай, ни сады, ни девушки. Моему сердцу здесь нет и не будет приюта. Это не родина. Но я переполнен решимости бороться со скукой и проклятым фрицем до тех пор, пока не будет освобождена Прибалтика, пока над Берлином не будет реять алое знамя победы. Иначе нам жизни не будет» (10.08.1944).
Описаний ярких чисто боевых действий не так уж много, да и они описаны как само собой разумеющееся:
«Бепо <бронепоезд> шел на полном ходу. Не доходя до передовой 700 метров бепо наскочил на взорванный путь и застрял… Меня и Докса послали разведать ж. д. Отойдя от бепо 500 м., мы обнаружили мину, и в одном месте была взорвана рельса… Я лежа отыскал капсуль, выкрутил его, а затем вынул и мину, принес на бепо. Работать пришлось под пулями, но я увлекся миной и не замечал свист пуль. На помощь пришли пехотинцы, и путь был быстро восстановлен» (08.12.1941).
Через три года, наш герой уже не на бепо (бронепоезде), а в артиллерии, но обстановка не менее острая, и мужества требует не меньшего:
«Положение тяжелое. Мы без пехоты. Немец ведет бешеный огонь из пушек, минометов, танков, пулеметов и автоматов. Над нами страшный вой кусков железа и свинца. Появились раненые. Стон. Танки и автоматчики движутся на нас. Они уже подошли к нам на расстояние 200 м. Масса ракет. Некоторые пушки открыли огонь по танкам, а мы взялись за автоматы. Через несколько минут был подбит один танк. Он загорелся. От пламени стало светло, и лучше стало наводить орудие. Вскоре был подбит и второй танк, охваченный пламенем, он встал. Остальные 5 танков не пошли, не пошли и автоматчики. Контратака была отбита лишь только благодаря тому, что артиллеристы стояли насмерть» (15.04.1944).
У Веселова есть боевые награды. Например, орден Отечественной войны 2-ой степени. В наградном документе названа определенная дата и место «личного военного подвига или заслуг» – 20 февраля 1945 года западнее Приэкуле в районе Пунгас (Прибалтика). Читаем в описании: «под обстрелом противника вел огонь прямой наводкой по обнаруженным целям на переднем крае обороны противника и уничтожил орудие ПТО и станковый пулемет противника, уничтожил вражескую огневую точку, чем обеспечил продвижение наших стрелков вглубь вражеской обороны». Мы имеем возможность сравнить это описание с дневниковой записью:
«Блиндаж. Латвия. 28.02. 45 года. 17.00.
9 дней прошло, как не брал в руки дневник. Эти дни прошли в адских условиях, что было связано с тяжелыми переживаниями, страхом и трудностями. Боже мой, что переносишь. Сегодня как-то день поспокойней, появилось настроение черкнуть о своем боевом пути. Кратко опишу. Но не опишешь всего того, что пришлось пережить, нет таких слов.
20.02. С утра шел снег, видимость плохая. Из нас никто не ожидал, что сегодня на нашем участке начнется наступление. Даже признаков никаких не было. Говорили, что для прорыва обороны должны прийти танки, а их не было. Только лишь за 5 минут до артподготовки нам из штаба сообщили, чтобы мы были готовы для стрельбы прямой наводкой. Мне как наводчику поставили задачу, уничтожить 2 пулемета и ПТ орудие. Всё кругом загудело, страшно и жутко от выстрелов и свиста снарядов. Я тоже начал стрелять. Сначала по пушке, потом по пулеметам. Хотя немецкие снаряды рвались около нас, но я, увлеченный боем, не обращал на это внимания. Вдвоем со Стецурой выпустили 40 снарядов. Завязались упорные бои. Через нас повели первые группы пленных. Нет, они уже не те, которых я видел в 1941 году» (28.02.1945).
А вот история еще одной награды А. П. Веселова.
Запись из Приказа по 764 Армейскому истребительно-противотанковому артиллерийскому полку от 7 ноября 1943 года: «наградить медалью “ЗА ОТВАГУ” …наводчика 4-й батареи ефрейтора Веселова Александра Петровича за то, что 5.11.43. огнем своего орудия рассеял скопление пехоты пр<отивни>ка в р<айо>не Кула, уничтожив при этом более 20-ти гитлеровцев. 1920 года рождения, ВЛКСМ, русский, призван Вожегодским РВК 41 г.».
Запись дневника, относящаяся к этому военному эпизоду:
«Наш полк быстро догнал немцев. Они не ожидали нас, и при виде нас у них поднялась паника, но увидев, что мы без пехоты, он по орудиям открыл огонь. Мирные жители, несмотря на обстрел, выбегали из хат смотреть и встречать нас, кто чего несет, все плачут от радости. Вскоре подъехала мотопехота, и мы начали вновь давление на немцев и сразу же сбили с этого рубежа. Мы переезжаем на другое место вперед на открытую ОП, быстро развернул свое орудие и открыл беглый огонь по 2 немецким орудиям, из которых немцы хотели стрелять по нам и пехоте. Мой огонь помешал немцам, они бросили оба орудия и в панике начали удирать, но успели в селе поджечь свои склады… С окраины села я стрелял по с. Ивановка и выстрелил 29 сн<арядами>. Всего за день выстрелил 70 сн<арядов>. Спать не пришлось. В 24.00 выезжаем вперед, и к утру мы достигли берегов Сиваша» (30.10.1943).
Через две недели следующая запись:
«Первая награда.
В 17.00 меня вызвали на “НП” на Турецкий вал, где мне командир полка, подполковник Бойко вручил первую награду медаль “За отвагу” за то, что в бою под с. Громовка 30.10. я из своего орудия уничтожил пушку немцев и своим огнем не дал им возможности открыть огонь по пехоте и нам. Воспользовавшись этим, наша пехота быстро продвинулась вперед и без потерь овладела райцентром Громовка» (12.11.1943).
На смену браваде первых дней войны приходит горькое осознание того, что война отнимает жизни, калечит судьбы людей:
«Сколько людей погибло на фронте! Ужасно» (7.10.1944).
«Когда же кончится война и вместе с ней все те муки и страдания, трижды будь проклят Гитлер и его свора» (20.11.1943).
«Вся дорога до города усеяна разбитыми машинами, повозками, кухнями, бумагой, убитыми лошадями, а трупов немцев было так много, что в некоторых местах мы ехали по ним. В 17 часов мы проезжаем город. Он еще горит, большие здания немец подорвал, всюду видны разрушения. Как можно это прощать врагу? Нет! Нельзя!» (14.04.1944).
Пережитое на войне принесло в душу автора дневника твердое убеждение в том, что нет ничего более ценного, чем человеческая жизнь: «слезы катятся, боль сжимает сердце. Сколько погубили людей немцы, сколько пролито слез. Сколько разрушений!
Весь причиненный войной вред невозможно определить в деньгах. Нельзя определить в деньгах уничтоженных людей, погибшую трудоспособную молодежь, как нельзя оценить в деньгах пролитые слезы и перенесенные населением страдания» (29.12.1944).
Те, кто окружали его в страшные и тяжелые дни войны, навсегда останутся в его сердце. Не задумываясь, под огнем противника бросается он спасать раненого друга:
«Дерягина тяжело ранило в ногу. Но он все же ползком добрался до болотца и там себе сделал перевязку. Услышали его крик… Нужно спасти человека. А как? Канавой я быстро вышел к болотцу и крикнул “Дерягин!”, и он мне в свою очередь ответил: “Веселов!” Я заметил его, лежавшего на самом берегу в траве и тоже ползком полез до него. Положил его себе на спину и по болотистому берегу при разрывах снарядов дотащил его на край канавы» (24.08.1944).
Александр делит с друзьями последний кусок хлеба, вместе мерзнет в землянках и ровиках, тяжело переживает расставание с любимым командиром:
«Сегодня уходит от нас командир батареи капитан Головань на должность командира дивизии… При прощании с комбатом никто из нас не мог удержать слез. До чего насчет этого я крепок, но и у меня слезы из глаз покатились как горох. Когда уходил в армию, при прощании с матерью, братьями, Лидой, я не пролил ни одной слезинки, а здесь удержаться не мог, потому что он действительно был для нас как отец. Раз поругает, а 10 раз пожалеет. Все трудности тяжелой солдатской жизни, бои с проклятыми немцами, сделали нас близкими родственниками» (06.08.1944).
Я думаю, повезло солдатам, если у них оказывается такой командир. Радуешься вместе с Александром, когда происходит неожиданная встреча:
«Встреча с капитаном.
9 января ходил смотреть кино. Только сел на скамью, слышу: «Веселов!» Я сначала по голосу не узнал, а когда увидел, что это был капитан, меня охватил восторг. Мы с ним обнялись, как отец с сыном после долгой разлуки, он стал меня целовать. Бои породили дружбу. Долго мы с ним разговаривали по-дружески» (17.01.1945).
«Берлин взят! 2.05.45. в 15.00» (02.05.1945).
Конца войны ждали, особенно в последние месяцы, и все-таки этот конец, капитуляция немцев в Прибалтике, казались неожиданными: «Кто-то из нас снова закричал “Ура!”, а потом все подхватили и кричали до тех пор, пока был голос. Почти никто не верил сказанному, потому что до этого дня мы готовились к наступлению и потому сейчас говорили: “Неужели это правда?” и т. п., а между тем сердце от радости билось, как птица в клетке. Только к вечеру мы убедились в правоте сказанного, когда через нас пошли колонны пленных» (08.05.1945).
«Как неожиданно она для меня началась, так неожиданно она и кончилась. Взволнованный от вести “Капитуляция немцев в Прибалтике” я не могу уснуть, только лишь в 2 часа я уснул, а в 3.10 прибегает в блиндаж дежурный и кричит: “Вставайте, война кончилась!”. Этому я не поверил… Вечером по приказу т. Сталина мы салютовали. В общей сложности я не могу описать ту радость, которая царила у меня и товарищей весь день. Ведь мы победили!» (09.05.1945).
Перечитываю дневник снова и снова, его трудно отложить в сторону, с каждой страницей углубляешься в то далекое время и события, с каждой страницей ближе становится его автор, на его примере я лучше поняла, что значит быть патриотом своей страны. Я считаю, что именно благодаря таким людям, «рядовым войны», как мой земляк Александр Петрович Веселов, Россию невозможно поставить на колени.