г. Зеленодольск, Республика Татарстан
Научный руководитель Резеда Шамильевна Багавиева
Былое и думы…
В прошлом году я впервые побывала в Театре оперы и балета имени Мусы Джалиля в Казани. Это главный театр нашей Республики.
Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что старый театр был деревянным, а строительство нового здания, которое мне так полюбилось, было начато в 1936 году, приостановлено на время Великой Отечественной войны и возобновлено сразу после войны. И что меня удивило больше всего: на стройке работали немецкие военнопленные, большую часть которых составляли военнопленные лагеря № 119, располагавшегося в Зеленодольске. Совсем не романтическая история. Так я впервые узнала о том, что в моем родном городе после войны были немцы.
Но кого бы из взрослых я ни спрашивала о немцах, об этой странице истории города никто и ничего мне не мог рассказать, как будто ни лагеря, ни пленных в Зеленодольске не было вовсе. Но ведь должны же остаться свидетели тех событий!
Прожив 14 лет своей жизни в Зеленодольске, я была уверена, что да, истории своего города я, может, и не знаю, зато знаю здесь каждый закоулок. Невелика премудрость: из конца в конец весь город за полчаса можно пройти! Расположен он очень компактно. С одной стороны – Волга, на берегу которой – сплошь заводы, куда, естественно, посторонних не пускают, с другой (на границе с Марий Эл) – леса. Население – около 100 тысяч. О том, что в нашем городе существует самое большое в Республике Татарстан кладбище немецких военнопленных, я узнала случайно, причем не от родителей, не от знакомых, а от учителя русского языка и литературы и моего классного руководителя Резеды Шамилевны Багавиевой. А еще она показала мне в интернете видео – новости Первого канала, где рассказывалось, что за кладбищем ухаживают учащиеся лицея № 9, в котором я проучилась 5 лет и знать ничего не знала ни о немцах, ни тем более о кладбище. Оно расположилось в самой середине города на холме таким образом, что с одного края его закрывают частные сады и гаражи, с другой – автозаправка и недавно выстроенная церковь. Никакие городские маршруты, даже пешеходные, не пролегают рядом с этим кладбищем. Вот жители города про него и не знают. В относительный порядок кладбище было приведено в конце 1990-х годов жителем Германии, приехавшим навестить могилу кого-то из своих родственников, и я решила в сопровождении своего папы посмотреть своими глазами на этот мало кому известный уголок нашего города.
Немецкое кладбище расположилось в небольшом лесочке. Люди, проезжающие по мосту, не обращают на него никакого внимания просто потому, что не успевают заметить. Летом он скрыт зеленью, зимой сливается с пейзажем. Некоторые жители города и краеведы утверждают, что место захоронения немецких военнопленных весьма условное. Когда-то здесь заканчивался город, и начинались сады. На другом холме с противоположной стороны – тоже сады. После войны город активно застраивался, и теперь кладбище оказалось посередине. А мост соединяет исторический центр города и микрорайон Мирный, построенный во второй половине XX века.
Так я столкнулась с неизвестными страницами истории моего города. Мне захотелось узнать больше о лагере военнопленных и месте их захоронения.
А помогли мне в моих исследованиях местные краеведы Денис Сергеевич Анисимов[1] и Анас Зайнуллин.
Лагерь № 119
Вторая мировая война стала самой ожесточенной и кровавой и даже через 70 лет поражает масштабами человеческих жертв. Только пленных и интернированных с обеих сторон было не меньше 30 миллионов.
На территории Татарстана было несколько мест, где содержались вражеские солдаты и офицеры. Однако самыми крупными считались два объекта – в Елабуге и нашем Зеленодольске.
После победы под Сталинградом и Курском в тыл большими партиями стали привозить военнопленных. Встал вопрос об их размещении. Лагерь для военнопленных был открыт в Зеленодольске 7 ноября 1944 года. Его обнесли высоким забором с колючей проволокой, поставили смотровые вышки, и объект стал режимным. Ему присвоили номер 119, подчинив Главному управлению по делам военнопленных и интернированных при НКВД. Первыми узниками лагеря стали пленные, перемещенные из марийского лагеря № 265, находившегося в Волжске (Зеленодольск граничит с этим городом).
Постепенно лагерь стал расширяться. За всё время его существования через него прошли тысячи военнопленных разных национальностей. Одними из первых были румыны, взятые в плен во время Ясско-Кишеневской операции. Чуть позже к ним присоединились немцы, словаки, а последними стали венгры.
Изначально лагерь № 119 был предназначен только для заключенных рядового и сержантского состава, но с первых дней здесь оказались и офицеры. Они работали на городских объектах наряду с рядовыми. Первый месяц за колючей проволокой стал настоящим испытанием для узников. Из-за недостатка продовольствия в стране плохо снабжались и лагеря для военнопленных. Кроме того, было много случаев воровства и хищений со стороны материально ответственных лиц. Люди страдали от голода и болезней. В конце 1944 года в лагере разразилась эпидемия. Она унесла за три месяца более 1,5 тысяч жизней. Массовая гибель военнопленных в Зеленодольске не осталась незамеченной в Москве. Лагерь был включен в список самых неблагоприятных учреждений.
Весной 1945 года лагерь вновь был переполнен. Для работы на заводе «Металлист» согласно справке, подготовленной на имя Берии, было выделено 2300 пленных. Пленные трудились на городских объектах, на казанских оборонных заводах, ТЭЦ-1, возводили Театр оперы и балета. Ежемесячно в лагерь прибывало в среднем по 250 человек. Для охраны стало не хватать людей. Москва нашла выход из данного положения. Решили организовать конвойную службу из военнопленных. Охранников набирали из добросовестных пленных любой национальности, знавших или хотя бы немного понимавших русскую речь. Один конвоир приходился на 10–15 человек, выводимых на работу.
На зоне всем заправляли немцы, их было абсолютное большинство. Именно поэтому от пленных другой национальности они требовали беспрекословного подчинения. Разумеется, многим, а особенно венграм и румынам, такие правила не нравились, и из-за этого в лагере время от времени происходили стычки. Раскол привносила и антифашистская работа, которая проводилась инструкторами примитивно. Она делила пленных на тех, кто готов перевоспитываться, и тех, кто этого делать не желал.
Осложнялась ситуация еще из-за плохих условий содержания. Люди жили в тесноте. Бараки были совершенно не приспособлены к суровому климату. Заключенные спали на деревянных двух- и трехъярусных нарах без подушек, одеял и прочего. Отсутствие личной гигиены привело к распространению разных болезней. К антисанитарии и голоду добавилось скудное питание.
Большинство местного населения Зеленодольска не знало о трудностях жизни военнопленных в лагере. Поначалу зеленодольцы не жаловали их: дети дразнили и смеялись над ними. Но время шло, и чем дольше военнопленные жили у нас в городе, тем больше об их положении узнавали горожане.
Японцы из Квантунской Армии появились в Зеленодольске незадолго до закрытия лагеря. Их было человек десять. Они так же, как и остальные пленные, работали на хозработах, например, возили воду. Ее они обычно брали из колонок на улице Чехова, но когда напора не хватало, они ходили на Чапаева. Виталий Орешников – один из старожилов Красной Горки, вспоминает: «Помню, возвращался я как-то домой, гляжу, а напротив 22-го магазина толпится народ. Оказалось, это японцы набирают воду, а та течет тонкой струйкой. Люди ждут и, глядя на иностранцев, перешептываются. А конвоир нервничает, бегает туда-сюда и всё покрикивает: «Давай быстрей, япона-мать!»
Кто, как и когда вернется на родину, зависело только от советского правительства и от начальства лагеря. Большую группу в 1945 году составили румыны. По приказу из Москвы должны были репатриировать не менее 600 человек. Одновременно отпустили и французов. В 1946 году за ними последовали словаки, поляки и представители других европейских народов. В следующем году у нас не осталось ни одного австрийца, венгра и румына. Каждая партия военнопленных прощалась с теми, кто остался в Зеленодольске. Прощание происходило на восточной окраине Красной Горки. Пленные останавливались в конце улицы Чапаева, поворачивались к могилам своих товарищей, опускались на колени и молча молились. Многие из них плакали. Эту сцену сочувственно наблюдали местные жители.
Последний узник покинул наш лагерь в 1949 году. Правительство СССР заявило о полной репатриации военнопленных. За пять лет существования лагеря № 119 через него прошли 10 тысяч граждан европейских и азиатских государств рядового и офицерского состава. Было даже 16 генералов и адмиралов.
Из интернета можно узнать, что последним из узников зеленодольского лагеря в ноябре 2010 года на 98-м году ушел из жизни Йоахим Херрман, входивший в десятку лучших летчиков нацистской Германии, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями. Было здесь еще два кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями: генерал пехоты Карл Шпехт и генерал авиации Курт Пфюгбайль. Генералы получали в лагере по 30 сталинских рублей денежного довольствия ежемесячно. Как и адмирал Герман фон Фишель.
Просто для сравнения посмотрела в интернете списки наших генералов, попавших в немецкий плен: 15 умерли или погибли в плену, 11 расстреляны и убиты, 6 бежали и только один согласился на сотрудничество. Про денежное довольствие речь вообще не идет.
После почти пятилетнего существования лагерь № 119 был закрыт. Бараки раздали гражданам. Для них бывшее жилье пленных стало родным домом на многие годы. С 80-х годов площадь начала преображаться. Сегодня этот район называют деловым центром Зеленодольска. Здесь уже ничего не напоминает о тяжелом эпизоде истории нашего города.
Клаус Зассе
Клаус Зассе… Кто он такой? Он – автор книги воспоминаний о своем пребывании в советском плену. Но ведь это не единственная книга мемуаров бывших немецких военнопленных. Однако на сайтах и статьях, посвященных лагерям военнопленных на территории Татарской АССР, фигурируют одни и те же фотографии из книги Зассе. Подобных фотографий нет ни у бывших сотрудников лагерей, ни у местных жителей. Как случилось, что чуть ли не единственным «фотокорреспондентом» лагеря № 119 оказался заключенный?
Клаус Зассе родился 18 февраля 1921 года в старинном немецком городе Мюнстере. Вскоре после его рождения его семья переезжает в Гамбург. Там и прошли школьные годы Клауса. После окончания школы он успел немного поработать, но уже в 1940 году его призвали в армию. Служил в разведке вермахта. Прошел почти всю войну. И лишь 9 апреля 1945 года после штурма Кенигсберга лейтенанта связи К. Зассе советские войска взяли в плен.
В Елабуге в лагере Кызыл Тау он провел год. В мае 1946-го Клаус Зассе был доставлен в Зеленодольск. Удивительно, но Зассе тепло отзывался о жизни в зеленодольском лагере. Судя по карте его «передвижений», ему есть с чем сравнивать! В своих мемуарах он дал такую характеристику Зеленодольску: «Это промышленный город. Находится на Волге, примерно в 50 километрах к западу от Казани, на стыке Транссибирской железнодорожной магистрали». На станции «Зелёный Дол» множество любопытных женщин приходили посмотреть на прибывших военнопленных. Размещали их в бараках, которые были переполнены. В трудовом лагере сначала в Елабуге, а потом и в Зеленодольске его сопровождала маленькая фотокамера MinoxRiga размером с зажигалку. Как её не заметила охрана? Все 5 лет лагерного срока фотокамера оставалась незамеченной в нагрудном кармане его пиджака. Он старательно фиксировал жизнь и быт заключенных, время от времени меняя пленку. Он умудрился отснять 4 пленки и переслать их в Западную Германию с теми военнопленными, которые раньше него освободились. Всего около 200 снимков!
Военнопленные были задействованы на различных объектах: они строили дома, сажали деревья, прокладывали водопроводы, теплотрассы, мостили и ремонтировали дороги, валили лес, восстанавливали и строили железные дороги. А Клаус Зассе первый месяц трудился на Поволжском фанерном заводе № 3. Больше всего Клаусу запомнился не сам завод, а необыкновенный, как ему показалось, способ изготовления фанеры. Он пишет: «Фанеру делали из остатков древесины. Куски древесины смазывали клеем, сделанным из казеина, прессовали и сушили. Затем заготовки нарезали на квадраты. А вообще зеленодольский фанерный завод – один из крупнейших в Советском Союзе. Мне рассказали, что его строили американцы в 1928 году».
В августе 1946 года бывший немецкий лейтенант попал в спецгоспиталь. По воспоминаниям Зассе, на больничной койке он оказывался несколько раз. Впервые он попал туда из-за травмы, полученной во время переброски из елабужского лагеря. За четыре недели он смог встать на ноги. Госпиталь Клаус описывал так: «Он находится в глубине лагеря, от ворот до него 500 метров. Из его окон открывается вид на Волгу и на крутой склон противоположного берега».
Клаусу Зассе также довелось поработать в похоронной команде. Военнопленные умирали сотнями. Однажды за один месяц лагерь № 119 наполовину опустел. Мы можем сделать вывод, что жизнь в зеленодольском лагере была очень тяжелой, впрочем, как и в любом другом. Из воспоминаний Клауса можно понять, что заключенным есть хотелось всегда. За лишнюю краюху хлеба военнопленные были готовы на всё. Один из приятелей Клауса похудел на 26 кг за год, проведенный в зеленодольском лагере. В квартирах и домах некоторых жителей Зеленодольска сохранились изделия, выполненные пленными в обмен на продукты. Денис Сергеевич Анисимов рассказывал, что в доме тети его знакомого висит картина, написанная пленным. Что конкретно из продуктов стало платой за работу, он не знает.
Осенью и зимой военнопленные ездили за картошкой. Судя по фотографиям, картофельные запасы находились на противоположном берегу Волги и добираться до них приходилось на лодках, что было очень рискованно. Лодка была сильно перегружена, и казалось, что вот-вот перевернется. На противоположный берег Волги брали только тех, кто не помышлял о побеге. Клаус Зассе относился именно к таким. И в одну из «экспедиций» по Волге Зассе тайком сфотографировал Романовский мост, что было очень опасно. В советское время не разрешали фотографировать Романовский мост даже жителям города. Зиму Клаус Зассе пережил с трудом. Только чудо помогло ему победить воспаление легких, которое он заработал во время работы на морозе. Один из его товарищей умер от этой болезни. Зимой приходилось бороться не только с голодом и вшами, но и с холодом, который охватывал все бараки. А во время оттепели крыши постоянно протекали, и все кровати были сырыми. Это было особенно тяжелое время. «Зимой я простыл и попал в госпиталь. Кашель был страшным, казалось, я почти выплюнул собственные легкие. От постоянного жара я потел, так и лежал взмокшим на ледяной кровати».
Когда стало не хватать мест в госпитале, превратили в лечебницу кирпичное двухэтажное здание школы, обнесли его колючей проволокой и свозили туда немощных больных. Как госпиталь он просуществовал до конца июня 1948 года.
Девять месяцев Клаус провел в Зеленодольске. За это время он сделал около 30 фотографий, которые были опубликованы полвека спустя. Май 1947 года стал последним месяцем, проведенным в Зеленодольске. Затем его отправили под Москву, в Коломну. Весной 1947 года Зассе сделал свои последние снимки в нашем городе. В середине мая 1947-го, встав у стены лагеря и взяв свою мини-фотокамеру, он сфотографировал себя. Кто сказал, что селфи – изобретение XXI века? И рисковал он не меньше, чем современные подростки в поисках необычного вида и погоне за лайками. Он боялся, что его заметят, но ему улыбнулась фортуна. Правда, случилась маленькая неприятность – порвался чехол, в котором хранилась камера. Зассе сшил новый из ткани с бахромой. Камера вернулась с Клаусом в Германию.
Еще меня заинтересовал один вопрос – как все фотографии покинули территорию СССР и смогли дожить до нашего времени? Но на эти загадки есть очень простые ответы. Их дал Денис Сергеевич Анисимов. Кстати, он несколько лет преподавал историю в одной из школ города.
На одном из снимков Зассе были запечатлены два немецких врача, которые работали в зеленодольском госпитале. Хирург Гросс и стоматолог Ламан помогли переправить три кассеты с фотопленкой в Германию.
С первой партией было передано 150 снимков. Все снимки бережно хранила мама Клауса до его возвращения из советского плена.
1 января 1950 года Клаус Зассе получил долгожданную свободу. После этого стали появляться фотографии из татарских лагерей под псевдонимом «Кенигсбержец».
Как ни крути, но эта страница истории города стала значительно более полной именно благодаря Зассе.
Когда Клаус вернулся домой, он занялся изучением латинского и английского языка. В 1959 году он сдал выпускные экзамены и был принят лектором в гамбургский университет. Позже Клаус Зассе получил докторскую степень, а потом начал работать на кафедре романской филологии. Очень мирная, надо сказать, профессия. В 1986 году вышел на пенсию.
Но лишь в 1997 году он взялся за написание мемуаров. Спустя два года, в октябре 1999 года, первая книга была готова. Отец пытался его уговорить написать книгу еще раньше, в 1950 году, когда Зассе вернулся из заключения, но Клаус не смог. Став пенсионером, он всё же взялся за книгу. Его жена Элизабет помогала в редактировании текста. Должно было быть два тома, но Клаус успел написать лишь первую часть.
К сожалению, книга не переведена на русский язык и ее нет в открытом доступе. Поэтому я смогла составить представление о ней лишь по ознакомительным фрагментам. Представленные в работе фотографии Клауса Зассе взяты из данной книги, равно как и цитаты, в вольном, к сожалению, переводе. Не прочитав книгу, я не могу сказать, испытывал ли он чувство вины, раскаялся ли, но, судя по выбранной им для дальнейшей жизни профессии, очень далекой от войны, он сделал для себя правильные выводы.
Думаю, было бы полезно перевести эту книгу на русский язык, чтобы знать, что чувствовали люди с «той» стороны.
7 июня 2003 года Клауса Зассе не стало. Ему было 82 года.
Хождение по мукам
За пять лет существования лагеря № 119 и его филиалов в Казани было совершено 18 побегов. Из 32 сбежавших троих убили при задержании, 28 вернули обратно в зоны. И только одному удалось вернуться на родину. Об этой истории нам вкратце рассказал Анас Зайнуллин. История просто невероятная!!! К счастью, в интернете есть более подробная информация. Перескажу ее своими словами и постараюсь покороче.
Герман Билер попал в плен в 1944 году в лагерь Зеленодольска невредимым и полным сил. Ему было 42 года. Работа тоже сначала не утомляла. Но Билер заметил, что с каждым днем ему становится всё хуже – здоровье и душевное состояние ухудшались, работать становилось тяжелее.
И он решил бежать. Побег запланировал на лето 1946 года. Анас Зайнуллин утверждает, что побег был совершен из казанского филиала. Но на военно-историческом сайте FELDGRAUinfo утверждается, что это был Зеленодольск (опубликовано: 07 октября 2018).
Так или иначе, Билер добрался до Романовского моста, запрыгнул в вагон товарного поезда, переправился через Волгу и двинулся на запад.
На маленькой станции Билер забрался в пассажирский поезд с надписью «Москва», который стоял на маневренном пути. Он залез на крышу и улегся на ней. В пригороде столицы Герман сошел с поезда и спрятался в укромное место. Из укрытия он наблюдал, в каком направлении идут поезда. Билер решил продолжать свой побег по железной дороге. Он выяснил, какой путь ведет на запад, залез в вагон с надписью «Калининград» и спрятался среди багажа. Так Герман Билер добрался до Смоленска. В развалинах дома поспал до вечера. Потом забрался в тендер паровоза, идущего в Калининград, нашел укрытие за кучами угля. Позже перебрался в багажный вагон и, скрываясь там, проехал день и ночь – более 1000 км до Кенигсберга. Герману Билеру здесь удалось даже купить себе удостоверение, выданное советской комендатурой одному немцу. Добрался до станции Бартенштайн, на находящейся под польским управлением части Восточной Пруссиии перешел границу. Он пробрался к поезду, забрался в пустую цистерну и спрятался в глубине. Крышка была открыта, и Герман Билер не боялся, что задохнется. Поезд без остановок проехал через всю страну и остановился только в Кюстрине. Так он добрался до Берлина. Герман слез с цистерны и быстро побежал по путям. Пришел на сборный пункт для беженцев в Берлин-Лихтенберге, рассказал историю о поиске родных, получил удостоверение, прошел медицинский осмотр и дезинсекцию. За 20 дней он добрался от Волги до Шпрее. Это мировой рекорд для беглецов. Он купил билет от Восточного Берлина до Хельмштедта. За одну станцию до конечной остановки он сошел с поезда. В то время граница между восточной и западной зонами еще не была непроходимой стеной между Западом и Востоком. Если знать дорогу, то перейти через нее не представляло никаких проблем. Он объявился в лагере для беженцев в Хельмштедте. Опять прошел медицинский осмотр, повторную дезинсекцию, получил горячую пищу и сухой паек. Большое, полное опасностей путешествие подходило к концу. 30 августа 1946 года Герман Билер как обычный пассажир, без страха, наслаждаясь свободой, ехал пассажирским поездом из Хельмштедта через Кассель в Хофгайсмар. 3 тыс. км за 25 дней! Герман Билер, старший казначей Вермахта при 2-м батальоне 57-го гренадерского полка, пропавший без вести в августе 1944 года в боях под Саратой в Румынии, вернулся домой…
Иван Ястребов, поведавший эту историю, опирается на материалы научной комиссии ФРГ по немецким военнопленным в Советском Союзе.
Анас Зайнуллин ссылается на книгу Пауля Кареля «Немецкие военнопленные», вышедшую в 1980 году.
По ком звонит колокол
Не всем повезло так, как Клаусу Зассе и Герману Билеру. Многие остались в Зеленодольске навсегда. Точное количество умерших и погребенных неизвестно. В военно-историческом музее Казани назвали цифру 766: 765 европейцев и 1 японец. В списках, которые чудом оказались на руках у моего научного руководителя из очень достоверного источника, просившего себя не называть, – 945. Японцев в нем нет. Ни одного. А у 160 из них по непонятным причинам не указан номер могилы. Следовательно, у 785 есть номера могил. А остальные? Может, братская могила? Но ведь и у нее, наверное, должен быть номер. Краевед Анас Зайнуллин говорит о 1310 погребенных иностранцах.
Погребенные разного возраста: от 16 до 63 лет. Но в основном это люди 20–30 лет. Мне был интересен национальный состав и звания захороненных у нас пленных. И я провела дополнительное мини-исследование.
Само кладбище представляет собой неправильную трапецию 50x30 м. От калитки идет вымощенная камнем дорожка. Посередине она делится на две. Слева упирается в черную плиту, на которой написано по-венгерски и по-русски: «Здесь покоятся венгерские военнопленные – жертвы Второй мировой войны». А направо от развилки – дорожка к площадке из белого камня с надписью на немецком и русском: «Здесь покоятся немецкие военнопленные – жертвы Второй мировой войны». Над ней возвышается большой трехметровый крест, его можно увидеть с моста над железной дорогой. По всему кладбищу – сотни символических холмиков. Если на них три креста – то это братские могилы. Их около десяти.
Мы узнали у официальных лиц города, что за порядком на этом кладбище следит немецкая общественная организация через свое представительство в Казани. А порядок там весной-осенью-летом по-немецки идеальный. Зимой, конечно, снег не убирают.
Дневник памяти
Свидетели существования лагеря № 119 в городе Зеленодольске – люди преклонных лет. Многие отказываются от встреч. Кого-то уже нет в живых. Чьи-то воспоминания сохранились в местной прессе. Кто-то поделился воспоминаниями с нами или местными краеведами.
Вспоминает Николай Солодов: «То, что творилось за колючей проволокой, я знал не понаслышке. После войны наша семья перебралась из деревни в Зеленодольск, где купила дом рядом с лагерем для военнопленных…
День в лагере всегда начинался и заканчивался с поверки личного состава заключенных. После завтрака их распределяли на работу, отправляя под конвоем к местам назначения. Кстати, трудились они не только на заводах и стройках города, но и чистили, например, общественные туалеты. После рабочего дня или в редкие выходные у пленных появлялось свободное время. Летом они проводили мини-турниры по волейболу или футболу. Одни с азартом гоняли мяч, другие болели так, что их крики разносились на всю округу. Иногда устраивали киносеансы. Тогда на одном из бараков натягивалась простыня, на которой демонстрировали фильмы…
В лагере был небольшой лазарет. В нем работала невысокая худощавая медсестра, приходившая к нам домой за молоком для больных заключенных. За него она расплачивалась их же заработанными деньгами. Запах от этих засаленных, пропитанных потом и табаком купюр исходил невыносимый. Однажды она обмолвилась, что в лагере будто бы объявился немецкий генерал. Действительно, чуть позже я увидел горделиво разгуливающего в сопровождении низших чинов статного и холеного офицера лет 50. Плен ему явно был не в тягость. Поговаривали, что у него была отдельная комната, спецменю, раз в неделю полагалась банька. К работам его, естественно, не привлекали. Генерал пробыл в лагере довольно долго и исчез так же незаметно, как появился».
Рассказывает Виктор Еремин: «Литейное производство на заводе им. Серго было очень грязным. Что меня в пленных очень удивляло, так это их умение следить за своим внешним видом. Еще вчера они уходили с работы выдохшимися и чумазыми, а на следующее утро являлись чистыми, побритыми и причесанными. Чего, к сожалению, не скажешь о наших рабочих».
Из воспоминаний Владимира Мелихова: «В зеленодольском лагере для военнопленных имелась небольшая швейная мастерская, в которой трудились портные. В основном они обслуживали своих, но брали заказы и со стороны. Я как-то сшил там себе выходные брюки, которые носил потом долгие годы. Были в лагере и художники-самоучки. С бумагой, а тем более холстами было туго, поэтому они рисовали на обратной стороне наждачки. Творили, чем придется: карандашами, углем, мелом, самодельными красками. Я видел эти работы и скажу, что они меня приятно удивили: картины были написаны со вкусом и вполне реалистично».
Рассказывает Лев Луговин: «Помню, как в 1946 году я привез из Ставрополя трофейный радиоприемник, который быстро сломался. Куда идти? В городе-то только сапожные мастерские. Тут мы узнали, что в лагере есть немец, неплохо разбирающийся в этом деле. У отца были связи. Он с кем надо договорился, и мы с ним отправились туда вдвоем. Даже спустя столько лет перед глазами у меня стоит небольшой домик, расположенный в конце лагеря, внутри – двухъярусная кровать и стол, весь заваленный радиодеталями. Над дымящимся паяльником согнулся пожилой немец. Он осмотрел наш аппарат, поцокал языком: “Гут, гут…” (приемник-то немецкий) и взялся его чинить. За работу отец расплатился с ним вареным яйцом, что по тем временам было весьма неплохо. А через полгода наш трофей опять “сдох”, и мы решили купить новый “ВЭФ”».
Своими воспоминаниями делится Владимир Луканин. В 1944 году ему было шесть лет. Владимир Георгиевич жил на улице Библиотечной, рядом с фанерным заводом, поэтому немцев видел часто. «Мы встречали пленных в городе – худых, даже тощих. Было голодно, мы тоже недоедали – питались лепешками из желудей. Они относились к нам миролюбиво, подзывали, а мы, дети, не боялись, подходили. А пленные в обмен на какой-нибудь ножичек просили у нас хлеба или картошки. Местные жители агрессии не проявляли, бывало, конечно, бросит кто-нибудь с ненавистью: “У-у-у… фашист”». Чтобы хоть как-то оправдать непонятную нормальному человеку жестокость завоевателей, мать Владимира Луканина, да и многие другие говорили: «Их заставили».
Из воспоминаний старейшего работника медсанчасти № 1 завода им. Серго Н. В. Ярчихиной: «В конце 1944 года меня в составе группы медработников мобилизовали на работу в госпиталь военнопленных. Немцы, а в основном бывшие солдаты вермахта, страдали от ран, гнойных нарывов, истощения. Некоторые из них знали или понимали по-русски. С ними было легче найти контакт. Убежденных фашистов среди них почти не было. Большей частью это были мобилизованные “гитлеровской машиной” простые немецкие рабочие, крестьяне, интеллигенция. Многие из них искренне ненавидели Гитлера и желали его скорейшего краха.
Совсем иначе себя вели бывшие эсэсовцы. Их легко было выделить по наколке группы крови под мышкой. Самоуверенные, наглые выкормыши фашистского режима, они вели себя снисходительно по отношению к нам, медработникам, но все время давали понять, что будущее принадлежит им – властителями мира. Победы Красной Армии загоняли “владык мира” в депрессию».
Очень интересным и необычным показался мне рассказ Владимира Луговина: «Сразу после 7 класса в 1942 году я поступил работать учеником токаря в механический цех завода имени Горького. Где-то в 1946 году к нам привели военнопленных. Их представили как квалифицированных специалистов, что поначалу было воспринято нами скептически. Впоследствии свое отношение к ним мы переменили.
Пленных было человек 12–15. Верховодил ими коренастый венгр лет 35 лет по имени Ласло, которого мы величали Лехой. Он был у них за переводчика, поскольку неплохо говорил по-русски. Леха находился в привилегированном положении, не работал, получая задания от нашего мастера и распределяя их среди остальных. Он знал, кто на что способен. Так, самые ответственные работы он отдавал пожилому чеху – настоящему мастеру своего дела. Он первым на заводе показал, как надо работать с резиной. Наши бывалые токари многому у него научились. Чех был молчаливым и серьезным человеком, избегавшим компаний и даже курившим в одиночестве. В цехе он более или менее сдружился с Иваном Паховым. Они были ровесниками, да и станки их стояли рядом.
Другим виртуозом считался немец. Он изловчился делать зажигалки, украшаемые им советскими монетами. Одну из таких он подарил мне. Немец как-то признался, что благодаря продаже этих безделушек он живет в лагере вполне припеваючи…
Местом притяжения в цеху была большая печь, стоявшая неподалеку от курилки. Там мы отдыхали и обедали. Пленных кормили отдельно от нас, но если обед у них задерживался, то мы угощали их своими харчами. Распределение еды шло через Леху. Естественно, что в первую очередь он звал к столу своих соплеменников, которые от восторга причитали: “О, крумпль, крумпль (по-венгерски значит “картошка”)! Корошо!!!”
После обеда обычно оставалось немного времени, и мы любили “убивать” его за разговорами. Заходили к нам рабочие и из других цехов. Среди них был фронтовик Сашка-татарин. Иностранцы редко задерживались в курилке, и только Леха оставался, чтобы поддержать разговор. О себе он мало рассказывал, но однажды, видимо взгрустнув, Леха стал вспоминать о своей довоенной жизни, о своих родителях, невесте и соседях. Во время рассказа он из кармана вынул единственное оставшееся фото, на котором была запечатлена молодая и красивая соседка-мадьярка. Снимок пошел по рукам присутствующих, и когда он оказался у Сашки-татарина, тот обомлел. Выяснилось, что наш фронтовик принимал участие в освобождении Венгрии, что его часть проходила через родные места Ласло. Более того, со своими сослуживцами он останавливался на постой у девушки, изображенной на фото! Услышав такое, мы все разинули рот. После этого Леха-венгр и Сашка-татарин сильно сдружились…
Однажды мы с друзьями пошли на Волгу, ополоснулись и увидели, что у железнодорожного моста собралась толпа. Подумали, что кто-то утонул, но, подойдя ближе, увидели, что это привели искупать четверых пленных японских офицеров. Два конвоира едва сдерживали натиск любопытствующих, а японцы, как ни в чем не бывало, поплавали, вышли из воды и стали одеваться. Зеваки ахнули: мундиры азиатов были усыпаны орденами и медалями!
Еще припоминаю, что первую большую партию военнопленных, прибывавших в Зеленодольск, разместили не в лагере, а на стадионе “Авангард”. Иностранцев там продержали сутки или двое. Охраняли их солдаты с винтовками и овчарками. Весть о “гостях” моментально разнеслась по всему городу, и народ потянулся поглазеть на бывших оккупантов. А те, видимо, голодные, стали предлагать за съестное зажигалки, портсигары и другое. Позже я выменял у “фрицев” на кусок хлеба добротную солдатскую шинель, которую носил долгие годы».
Прощай, оружие!
Когда я писала эту работу, то постоянно ловила себя на жалости. К врагам. Я должна их ненавидеть. Так и было. Раньше. Что изменилось? Узнала про их судьбы и пожалела? Может, виновато время? Мне всего 14. А после войны прошло больше 70 лет. Моей бабушке меньше. Но вряд ли дело в этом. Если пленных жалели пришедшие с войны и потерявшие близких на войне, те, кто имел полное и непосредственное право ненавидеть и мстить, то мне-то и вовсе простительно.
Хочу отметить, что я не оправдываю и не защищаю военнопленных немцев. Я просто констатирую факты из истории и рассказов местных жителей про то время. Меня удивила реакция Москвы на массовую смерть военнопленных в Зеленодольске. Были улучшены условия их проживания. А немцы в аналогичной ситуации как бы поступили? Уверена, что не так.
Папа, прочитав мою работу, очень заинтересовался темой, но сделал небольшое замечание: «Я увидел в твоем проекте некую защиту военнопленных. Мол, мы такие плохие, издевались над немцами, а они страдали. Но, признаться честно, из рассказов моей мамы про то время я знаю, что им тоже нечего было есть, но, несмотря на это, они, видя состояние немцев, подкармливали пленных». Не буду врать, сочувствие и жалость владели мною при написании работы. Ведь многие пошли на войну не по своей воле и погибали там за интересы своего правительства. Я больше чем уверена, что простым немцам, венграм, австрийцам, румынам вовсе не нужны были наши земли. Они были бы рады жить на своих землях без крови и множества потерь.
Я благодарна организаторам данного конкурса за его существование. Ведь если бы не он, я так бы и жила, уверенная в том, что знаю всё о своем городе. Кто бы мог подумать, что в моем маленьком, малоизвестном провинциальном городке есть такая интересная и всё же очень неоднозначная история. До этого я не встречала людей, которые интересуются историей нашего города. Ведь, думалось мне, что в ней может быть интересного? Так было до начала проекта. Но такие люди есть, и я им очень благодарна.
Из этой истории про военнопленных можно сделать вывод. Мы все – люди, и при любых обстоятельствах нужно оставаться людьми, где бы ты ни находился. И совсем неважно, какой ты национальности.
Поэтому тема памяти актуальна всегда. Важно не допустить повторения этого ужаса. Нужно помнить о войне, героях, которые за нашу свободу и Родину отдали свои жизни. И быть им благодарными. И не только 9 мая. Хочется наполнить смыслом фразу: «Никто не забыт. Ничто не забыто». И пусть она станет для всех нас руководством к действию, а не просто красивой фразой.
[1] Анисимов Денис Сергеевич, начальник отдела по связям с общественностью, СМИ аппарата Совета Зеленодольского муниципального района. Именно от него мы узнали о главном герое нашего исследования – Клаусе Зассе.