Сергей Бондаренко

1930-е

1940-е

Италия

Муссолини

фашизм

О том, как несклонный к самоиронии режим Муссолини использовал юмор и комическое в своих интересах — в конспекте статьи американского историка Стивена Гандла. Смех

О том, как несклонный к самоиронии режим Муссолини использовал юмор и комическое в своих интересах — в конспекте статьи американского историка Стивена Гандла.


Смех в закрытом, авторитарном обществе кажется вполне респектабельной исследовательской темой. Она уже окружена некоторым количеством научных клише, отработанных приёмов. В частности, Бахтин в своей книге о карнавале предполагал, что осмеяние авторитета внутри определенных границ предполагает его же утверждение. Немало есть теорий о смехе как основе любого идеологического сопротивления, потому что смех уничтожает страх и подтачивает институциональный пафос.


В статье Стивена Гандла речь идёт об обратной стороне той же темы – а какова роль юмора, лояльного режиму, в повседневной жизни? Из советской истории мы знаем, что главным хитом на киноэкранах до войны была легкомысленная комедия «Волга-волга», а вовсе не идеологически нагруженные пропагандистские фильмы. Каким бы строгим и агрессивным ни был политический режим, он должен смеяться своим собственным смехом, ведь, в конечном итоге «всё в государстве, ничего вне государства», как утверждал Бенито Муссолини в одной из самых известных своих максим. И если вы всё ещё не смеётесь над шутками Михаила Задорнова – самое время узнать почему.


<figure class="wp-block-image alignnone caption"><img class="wp-image-30518" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2015/09/andNow-MUSSOLINI.jpg" /><figcaption>“Всё в государстве, ничего вне государства, ничто – против государства”.</figcaption></figure>


Смех во времена фашизма


Среди итальянских фашистов культивировался собственный, специфический «юмор» – с очевидной апелляцией к простой «народной» традиции: насильно напоить оппозиционеров касторкой и выпустить из тюрьмы в объятья их сторонников, сбрить оппоненту бороду (или полбороды).


<blockquote class="wp-block-quote">Сам Муссолини бравировал своим отношением к политическим противникам, одна из самых удачных его шуток – видимо, заготовленный заранее ответ журналисту на вопрос «почему вы не преследуете своих оппонентов?» – «Потому что мы не в России». Что, впрочем, не помешало сторонникам Муссолини, среди других политических акций устрашения, убить депутата-социалиста Маттеотти в 1924-м году, тем самым спровоцировав жесточайший внутриполитический кризис и едва не лишившись своего места у власти.</blockquote>


Сама фигура Муссолини, как законодателя и самопровозглашённого вице-короля юмора, вызывает специальный интерес. По наблюдениям его любовницы и биографа Маргериты Сарфатти чувство юмора у дуче было «довольно ограниченным». Более пространная цитата звучит так: «Его взгляд на жизнь крайне драматичен и близок к трагедии; он любит контраст из тонких и тяжёлых эмоций. „Драматизировать жизнь необходимо”, – утверждает он». В высоком драматическом накале, в театрально-возвышенном пафосе, в который облекал свой официальный образ Муссолини, юмор мог занимать только весьма ограниченное место, не затрагивая ключевые идеологические понятия – «кровь», «родина», «здоровье нации».


<figure class="wp-block-image"><img class="wp-image-30519" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2015/09/vbiv.jpg" /></figure>


Фашистское законодательство немало постаралось для того, чтобы укрепить в своих гражданах драматический взгляд на хорошую шутку – в одном только 1925-м году было закрыто несколько крупных сатирических газет. В их числе были весьма популярные среди крестьян и рабочих «L’asino» и «Il becco giallo», выходившие совокупным тиражом в 450.000 копий. В декабре того же года был представлен новый тип преступления: «оскорбление главы правительства» – к 1930-му году максимальный срок за него составлял 5 лет лишения свободы.


Смеяться громко, только над собственными шутками и, желательно, последним, было важной частью стиля, культивировавшегося Муссолини. «Муссолиниевскую неспособность воспринимать юмор можно было бы списать на его личную особенность, если бы она так здорово не ложилось в фашистский образ поведения», – отмечает Гандл. Этот образ, игравший с комическим, в то же время не мог существовать без того высокого эмоционального накала, который поддерживал в себе и своих сторонниках Муссолини. В самой сердцевине фашистского взгляда на вещи, юмор, самоирония, разумеется, невозможны.


Этторе Петролини


Гораздо сложнее понять взаимодействие фашистской системы с профессиональными артистами в этом жанре. Среди них в первую очередь выделялся Этторе Петролини – популярнейший комик, авангардист, актёр и мастер стэнд-апа, воспитанный на европейских традициях дадаизма.


Его герои – последовательно сменяющие друг друга «маски», социальные типы, близкие и понятные его зрителям, представляют фашистский мир глубоко амбивалентным. Многие выступления Петролини казались критическими или насмешливыми в отношении к официальной власти. Однако сам Муссолини неоднократно признавался, что он поклонник таланта Петролини – и сам Петролини говорил о себе, как о стороннике чернорубашечников.


Наиболее эффектный пример этого двойного взаимодействия – фильм <a href="https://en.wikipedia.org/wiki/Nerone_(1930_film)">«Нерон» 1930-го года</a>, где, по мнению многих критиков, Петролини ближе всего подошёл к сатирическому изображению самого Муссолини. Справедливо, впрочем, и ровно обратное – Гандл обращает внимание на то, что в своих выступлениях Петролини использовал образ Нерона начиная с 1917-го года – и многие из внешних драматических эффектов: жестикуляцию, тип декламации, вполне возможно позаимствовал у актёра сам Муссолини. Таким вполне абсурдным образом жизнь слегка подражает искусству.


<iframe frameborder="0" height="315" src="https://www.youtube.com/embed/SIgvr6CTTW4" width="420"></iframe>


Другая сторона ответа на вопрос «почему Петролини не трогали» – в его грандиозной актёрской популярности. Фашизм как национальная идеологическая система предполагал тотальную включённость в массовую культуру, и потому сценический успех Петролини должен был быть воспринят как успех «своего парня», что, отчасти, было справедливо. Глубокая театрализация итальянского фашизма – вещь общеизвестная.


Институциональный юмор


Официальный фашистский юмор – колонки в газетах, карикатуры в специализированных журналах, как правило, не отличались большим разнообразием и сложностью. Даже довольно тонкий юмор как правило строился по законам «большого» политического жанра, и потому в нём зачастую сложно было опознать его несерьёзность – таким был издевательский (но, одновременно и заряженный пропагандой) лозунг популярного на рубеже 20-30-х публициста Лео Лангонези: «Муссолини всегда прав».


Официальный юмор выполняет одну из ключевых функций в социальной регуляции, то, что называется «tension management» – управление уровнем напряженности в обществе. В Италии снималось своё кино, масса вариаций на тему комедии положений, с местом действия «где-то за границей», с изображением чего-то отталкивающего и не национального. Впрочем, есть и легкий взгляд внутрь собственного внутреннего мира: на одной из карикатур мужчина и женщина в музее обсуждают фигуру дискобола:


– Смотри, он сейчас будет метать диск!


– Да, граммофон он уже запустил.


Таким образом героический пафос сопоставляется с подчёркнуто сниженной, мещанской повседневностью – на достаточно безопасном для обеих градаций уровне. Это, до некоторой степени, и есть удовлетворение муссолиниевской тяги к резкому перепаду уровня эмоций, переключения регистра с комедии на трагедию и обратно. В ситуации, когда проблемные политические темы, повестка дня, находятся вне поля обсуждения, юмор работает как удобный громоотвод.


Характерная черта этого юмора – его установка на осуждение и осмеяние негативного примера: «чаще всего фашисты гораздо точнее в описании того, против чего они выступают и что ненавидят, чем в том, что они любят». К одному из популярнейших журнальных жанров относится карикатура. На них, как правило, изображают неприемлемые социальные типы – чересчур «заграничные» или «сексуальные» (то есть аморальные), по той или иной причине не-нормальные – все они подвергаются шуточному остракизму. Уважением пользуется «норма», в которую включены главным образом «моральное здоровье нации» и экономическое благосостояние людей, которое Муссолини называет одним из самых весомых своих достижений на высоком посту.


Гандл считает, что «юмор как институция помогал культивировать ощущение нормальности в ситуации диктатуры», на практике «практически её игнорируя», то есть выключая из обсуждения. Безопасный характер этого юмора позволил ему сравнительно легко перестроиться после свержения фашистского режима и стать «мостом между прошлым и настоящим». Никакой люстрации в мире юмористов и карикатуристов не произошло.


Ни Муссолини, казнённый в конце войны, ни Петролини, умерший своей смертью, этого уже не увидели. Дуче был расстрелян партизанами в апреле 1945-го, его тело было подвешено за ноги к перекрытиям бензоколонки, он был обезображен, превратился в жуткое карнавальное пугало. Этторе Петролини умер в 1936-м году, и был похоронен загримированным под одного из самых известных своих персонажей, нелепого и чуть сентиментального красавца Гастоне.  
 


<iframe frameborder="0" height="315" src="https://www.youtube.com/embed/KfKjFAJaGg4" width="420"></iframe>


<ul><li>Оригинал:<a href="http://hwj.oxfordjournals.org/content/79/1/215.abstract"> </a><a href="http://hwj.oxfordjournals.org/content/79/1/215.abstract">Stephen Gundle. Laughter under Fascism: Humour and Ridicule in Italy, 1922-1943 // Hist Workshop J (Spring 2015) 79 (1): 215-232</a></li><li>Послушать (и скачать) подкаст выступления Гандла на тему статьи можно <a href="http://backdoorbroadcasting.net/2013/05/stephen-gundle-laughing-under-fascism-comedy-jokes-and-ridicule-in-italy-1922-1943/">здесь.</a></li></ul>

Фашисты шутят

Холокост

концлагерь

Освенцим

Солженицын

Примо Леви (31 июля 1919 – 11 апреля 1987) – итальянский писатель еврейского происхождения, профессиональный химик, человек, переживший Холокост, автор мемуаров, рассказов, поэм, эссе

Примо Леви

Наталья Колягина

историческая память

коммунизм

Мария Ферретти – итальянский историк, специализируется на культуре памяти, истории СССР 1920-х гг. Преподавала в Российском государственном гуманитарном университете, ныне работает в Университете региона Тушия в городе Витербо (Италия).  Сейчас она

Мария Ферретти – итальянский историк, специализируется на культуре памяти, истории СССР 1920-х гг. Преподавала в Российском государственном гуманитарном университете, ныне работает в Университете региона Тушия в городе Витербо (Италия). 


Сейчас она приехала в Москву для участия в семинаре «Судебные политические процессы в СССР и коммунистических странах Европы: Сравнительный анализ механизмов и практик поведения», и редакции «Уроков истории» удалось взять у неё интервью для сайта. Вопрос, который мы задали Марии Ферретти 


– Существует память о сталинизме в России и память о фашизме в современной Италии. Можно ли по каким-то основаниям сравнивать эти памяти? Каково отношение к сталинизму на Западе, почему, на ваш взгляд, в России предпринимаются попытки его реабилитации?


М.Ф.: Италии и Западной Европе сталинизм не интересен. Это проблема России. Неинтересен по разным причинам. Я могу говорить об Италии. Там, например, была самая большая на Западе компартия. С 1956 г. они как-то порвали со Сталиным. Они были ленинцами, поддерживали Хрущёва… То, что Сталин – палач (размеры, кстати, не были до конца известны) – это не было новостью. И в нашей памяти он играет маргинальную роль. А то, что кажется интересным, это то, что, на мой взгляд, механизм реабилитации Сталина в Советском Союзе и России сегодня и механизм в какой-то степени реабилитации фашизма в Италии именно в данный момент, при Берлускони, – они очень похожи. И почему интересно их сравнивать – они могут нам помочь увидеть что-то важное в отношении «память – демократия». 


Почему сегодня в России происходит некоторая реабилитация Сталина? «Реабилитация» – неточное слово, ведь никто не говорит, что Сталин был хорошим. Все, даже если мы возьмём слова Путина, сказанные в Гданьске (мне кажется, во многом благодаря усилиям Мемориала), говорят: «Да, сталинизм был трагедией. Но Россия – многострадальная страна, как будто Бог нам постоянно даёт новые испытания, но всё-таки мы в конце концов умеем выйти из положения». Не то чтобы Сталин положительный или плохой сам по себе. Есть обстоятельства. Да, сталинизм повлёк много жертв. Но при том при всём Сталин создал великую державу (кстати, это правда). 


Если смотреть на это как историку, то, с одной стороны, есть этическая составляющая, а с другой стороны – государственная. Мне, как человеку с некоторой системой ценностей, основанной на демократии, если хотите, – я категорически против идеи необходимости жертв, идеи, что человеческая жизнь ничего не стоит, а ценность имеет только государство. Поэтому моя память будет одной. Но я не могу сказать, что не существует другой памяти. И здесь есть проблема: память «подправляется» представлениями о том, кем нам хочется быть. Этим определяется, какой будет наша память. Меня не устраивает тип ценностей, который транслирует память о сталинизме сегодня в России, которая, кстати, очень напоминает брежневскую конструкцию. Вроде бы никто не утверждает, что Сталин был прав. Но всё, что он делал – «он делал для страны», «не надо чернить», «лучше забыть о плохом»… Нет реабилитации в смысле представления его действий в положительном свете. Это важная разница. Реабилитация есть в представлении: Сталин – победитель в войне, хотя цена была страшной. И действительно, он как будто бы восстановил Россию в границах Российской империи. Даже в конце концов, когда мы говорим об аннексии Прибалтики – они восстановили то, что теряли при Брестском мире. При этом он создавал идентичность граждан СССР как жителей великой страны. Затем, он модернизировал страну. Как она проводилась, почему не удержалась – это другое дело.


Почему я на это обращаю внимание – когда сегодня у нас речь идёт о Муссолини – история разделяется на те же самые вещи. Италия была отсталой, так сказать, «последней из развитых стран». Что сделал Муссолини? Модернизировал страну, провёл какие-то реформы, осушил земли… Но в демократии есть одна важная ценность – это свобода. Свободу они задушили. И если свобода человека – в центре – тогда суждения о Муссолини будут совсем другими. Интересен этот механизм переопределения. Мы конечно не можем говорить об Италии в тот момент как великой державе – он нас бросил в войну, и нас спасло только сопротивление, иначе Италия была бы разделена точно так же, как и послевоенная Германия – это известно, это было в планах… В механизме оправдания прошлого большую роль играет и идея порядка. То, что тогда порядка не было – уже другое дело, но эти режимы создавали себе образ режимов, при которых царит порядок. В России это тоже есть, хотя и в России тридцатых царит не меньший бардак – это видно и по докладам на сегодняшней <a href="http://www.urokiistorii.ru/current/2009/09/sudebnye-politicheskie-protsessy">конференции</a>… Таким образом, создаются памяти, которые передают ценности порядка, государственности – авторитарные ценности, не демократические, и этот процесс идёт и в Италии, и в России сегодня. И это было бы очень интересно сравнить поближе. У нас какая-то демократия хоть и была – но всё же сейчас это под вопросом, несмотря на то, что мы сегодня существуем в объединённой Европе, что есть какие-то традиции, которым больше, чем полвека… 


Мне кажется – но здесь я не специалист – что для России был бы очень интересен испанский опыт. Потому что сначала, после Франко, был некий пакт молчания – «мы не будем трогать память о Гражданской войне». И только сейчас, когда у них действительно укрепился демократический строй, они стали возвращаться к прошлому. И процесс этот довольно болезненный, прошлое ещё живо. Мне кажется, для России было бы очень полезно знать об этом опыте. 


Немецкий опыт переосмысления прошлого всё-таки исключительный. Он шёл извне. Действительно, немцы едва ли не единственные, кто свёл счёты с прошлым, хотя и это утверждать до конца невозможно. Но Германия пережила поражение и сильную денацификацию, причём извне. При этом немецкая история совсем другая. Эта проблема с Шоа выходит за рамки и опыта фашизма, и опыта сталинизма. 


Н.Д.: Да, а то, что вы говорите о приобщении к испанскому опыту – показалось мне свежей и продуктивной идеей, по крайней мере, у нас об этом широко не говорят.


М.Ф.: Да. Есть, кстати, книга, посвящённая обращению к прошлому и политическим изменениям, автор – один из редких хороших итальянских историков, Габриэло Рансато. По-моему, её стоит перевести на русский. И если существует русский перевод, советую вам почитать роман, мне он очень понравился, «Саламинские солдаты» Хавьера Серкаса (см. краткое описание на <a href="http://ru.wikipedia.org/wiki/Серкас,_Хавьер">сайте википедии</a>). Мне кажется, если бы в России могли издать такую книгу о Гражданской войне, было бы дейстивтельно здорово.


Беседовала Наталья Дарсавелидзе

Мария Ферретти: Память «подправляется» представлениями о том, кем нам хочется быть

Рубрика не задана

Алессандро Кавалли 1945 г. – очень значимая дата в современной итальянской истории, сразу по нескольким причинам: 1. Этот год знаменует конец фашизма – авторитарного

Алессандро Кавалли


1945 г. – очень значимая дата в современной итальянской истории, сразу по нескольким причинам:


1. Этот год знаменует конец фашизма – авторитарного и даже тоталитарного режима, продолжавшегося более 20 лет, с 1922 по 1945.


2. Он обозначает окончание Второй мировой войны – войны, в которой фашистская Италия боролась на стороне нацистской Германии до 1943 г., когда Муссолини был свергнут своими бывшими сторонниками и начался период беспорядков и боевых действий.


3. Фашизм пользовался огромной поддержкой населения, однако у него нашлась оппозиция, названная «резистенцией». После 1943 г. это движение, поддержанное союзниками, развязало, можно сказать, «гражданскую войну»: одни итальянцы боролось против других. «Резистенция» была одновременно и освободительной, и гражданской войной. Случалось и так, что в сражении на противоположных сторонах встречались члены одной семьи. Сейчас многие, кому больше 70-ти, вспоминают 25 апреля, когда войска союзников вошли в Милан, и Муссолини был убит партизанами и повешен на Пьяццале Лорето, так что каждый мог увидеть, что диктатор мёртв.


4. 1945 г. означает также конец монархии и основание демократической республики.


5. С 1945 начинается послевоенный период. Для этого периода характерна Холодная война между Западом, возглавленным американской сверхдержавой, и Востоком, под началом СССР. Раскол между Западом и Востоком проник внутрь страны, поскольку в Италии была самая большая коммунистическая партия в западном мире – коммунисты сыграли критическую роль в движении сопротивления и внесли весомый вклад в падение фашизма. Похоже, что без поддержки Америки вновь сформированная Итальянская республика могла бы потерять свою свободу, попав в коммунистический лагерь.


1989 г. также стал для Италии поворотным пунктом. В политическом режиме не произошло колоссальных изменений, сравнимых с изменениями, произошедшими в восточноевропейских странах. До и после 1989 г. Италия была демократическим парламентским государством. Тем не менее, исчезли помехи, тормозившие развитие политической системы. Разделение между демократическим западом и тоталитарным востоком, сильные связи между итальянской и советской коммунистическими партиями ограничивали возможности ИКП – несмотря на ту роль, которую она сыграла в антифашистском движении, и несмотря на демократические амбиции большинства её лидеров – реально участвовать в управлении в страной в случае победы на выборах. После 1989 итальянские коммунисты очень постарались изменить свой имидж (хотя они и вынуждены были пережить жестокий раскол) и смогли, наконец, выставлять свою кандидатуру на выборах в руководство страны. Это вызвало серию процессов (всё ещё продолжающихся сейчас), которые привели к масштабной реструктуризации политической системы страны как в левом, так и в правом политическом спектре.

Муссолини

Фашисты шутят

Примо Леви

Мария Ферретти: Память «подправляется» представлениями о том, кем нам хочется быть

1945 и 1989 гг. в истории Италии