В марте 1969 года студентов Московского энергетического института созвали на внеочередное комсомольское собрание. Оно было посвящено конфликту на острове Даманский — там во время боев с китайскими войсками за спорные территории погибло 58 советских пограничников. После собрания студентов-энергетиков погрузили в автобусы и увезли на другой конец города, к Киевскому вокзалу. Оттуда колонны протестующих — студентов других вузов и работников московских предприятий — двинулись в сторону улицы Дружбы, к китайскому посольству. В карманах демонстрантов лежали пузырьки разноцветных чернил. Перед посадкой в автобус их можно было взять на подоконнике в фойе МЭИ, а те, кто не успел этого сделать, могли «пополнить боезапас» по дороге — по маршруту следования колонн были расставлены прилавки с чернильницами. Когда толпа дошла до точки назначения, под гневные проклятья склянки полетели в стены и окна посольства, и еще несколько дней после акции протеста чернильные подтеки напоминали о митинге.
Демонстрации протеста во время долгого кризиса дипломатических отношений между СССР и маоистским Китаем лучше всего запомнились москвичам — посольство КНР пикетировали несколько раз, и это самые недавние события такого рода. Однако чернильницы летели и в стены представительств других иностранных держав. Не раз доставалось и совестким дипмиссиям за рубежом. Мы собрали свидетельства об организованных беспорядках перед посольствами в 1950–60-х и попытались разобраться, почему «выражение народного гнева» по обе стороны Железного занавеса принимало именно такую форму.
Изнанка народной дипломатии
Между двумя мировыми войнами, несмотря на воинственную риторику по по отношению к империализму, советские власти de jure строго соблюдали неприкосновенность иностранных представительтств. На кону стояло не только недавно заслуженное международное признание, но и риск начала большой войны. Чучело Чемберлена или Муссолини могли сжечь во время праздничной демонстрации, но на обыски в торговом представительстве СССР в Лондоне в 1927 или на погром посольства в Риме в 1926В очередном неудавшемся покушении на Муссолини ошибочно подозревали действовавших по указке из Кремля левых радикалов. На деле, 6 апреля 1926 в итальянского лидера стреляла беспартийная англичанка Виолетта Гибсон. официальная Москва реагировала традиционно: дипломатическими нотами и гневными статьями в прессе. Послевоенная дипломатия по обе стороны железного занавеса также старалась не провоцировать новые международные конфликты в условиях начавшейся гонки ядерных вооружений. Любые эксцессы решались обменом нотами протеста и, в некоторых случаях, даже принесением извинений.
С 1950-х годов протокольная осторожность официальной дипломатии все чаще соседствовала с более раскованной дипломатией «народной». Создание международных общественных организаций, обмен гастролями и совместные научные проекты — все это демонстрировало стремление к миру граждан всего мира и было призвано выразить то, что не всегда могли себе позволить послы стран-участниц Холодной войны. Оборотной стороной «народной дипломатии» стали массовые протестные акции перед посольствами. Стихийные или организованные выступления, порой перераставшие в беспорядки, зачастую говорили о государственной позиции откровеннее, чем заявления профессиональных дипломатов.
4 ноября 1956 года советские войска пересекли границу Венгерской республики и положили конец попытке демократических реформ в этой стране. Военная операция вызвала массовые протесты по всему миру. Британский историк Саймон Холл в своей книге «1956 — Мир взбунтовался» перечисляет протестные акции «от Аргентины до Австралии», но наиболее болезненно советская интервенция была воспринята в Европе. Танки на улицах Будапешта многим напомнили о нацистской оккупации континента. В Рейкьявике советское посольство закидали овощами, в Берне перед представительством СССР сожгли красный флаг. В Копенгагене выбили стекла в советском посольстве и штаб-квартире Датской коммунистической партии.
Самые серьезные беспорядки произошли там, где этого можно было ожидать меньше всего — в Люксембурге. 6 ноября несколько тысяч студентов и лицеистов сорвали празднование годовщины Октябрьской революции в советском посольстве. Преодолев сопротивление полиции, молодые люди ворвались в здание и несколько часов громили все, что попадалось на территории: окна, мебель, автомобили. Беспорядки удалось прекратить только вмешательством армии — у полиции и жандармерии не хватало на это сил. Советскому послу Ивану Мельнику пришлось укрыться в подвале дипмиссии, а ночь после погрома он провел на территории посольства США. В истории Великого Герцогства события 1956 года до сих пор остаются самыми масштабными уличными протестами.
СССР ответил на беспорядки в Европе нотами протеста, но подключать граждан к решению дипломатических проблем на этом фронте не собирался. Поздней осенью 1956 массовые митинги в советских городах были посвящены другой международной проблеме — Суэцкому кризису. Рабочие и студенты целыми коллективами в рабочее время осуждали агрессию Англии, Франции и Израиля против Египта, а в Москве были организованы массовые пикетирования посольств этих государств. Митинги проходили мирно, и после скандирования лозунгов «Руки прочь от Египта!» их участники расходились по домам. Стекла дипломатических представительств остались неприкосновенны.
Око за око — окно за окно
Эхо венгерских событий отозвалось в Москве спустя полтора года. 16 июня 1958 года за «государственную измену» в Будапеште был повешен лидер повстанцев Имре Надь. Казнь вызвала волну антисоветских демонстраций. Представительства СССР по всему миру вновь осаждались протестующими, а к Советскому представительству при ООН в Нью-Йорке принесли черный гроб — в память о погибших повстанцах. В Копенгагене и столице Западной Германии, Бонне, траурные митинги памяти Имре Надя завершились погромами советских дипмиссий.
17 июня несколько сотен человек вышли к посольству СССР в Копенгагене выразить свою поддержку венгерскому народу. После того, как стало известно об отказе советского посла принять письмо протеста от группы венгерских беженцев, возмущение демонстрантов стало стремительно расти. В сторону дипмиссии полетели камни, а на тротуарах развели костры. Возможно, протестующие планировали начать бессрочное пикетирование, но вскоре после начала беспорядков полиция Копенгагена рассеяла демонстрантов. Главным итогом акции протеста стало несколько разбитых стекол в здании посольства.
Реакция СССР была быстрой, но отличалось от привычных действий в подобных случаях. Всесоюзная газета «Известия» опубликовала сообщение ТАСС, осуждавшее «наглую провокацию против советского посольства», организованную, по мнению информационного агентства, «теми кругами в Копенгагене, которые используют любой повод для нанесения ущерба советско-датским отношениям». Пособниками провокации были названы копенгагенская полиция, слишком мягко отреагировавшая на протесты, и датская пресса, якобы, подстрекавшая демонстрантов. Но если до того гневные статьи в газетах были, по сути, единственной видимой советским гражданам дипломатической реакцией, теперь заметка в «Известиях» отмечала только одну из стадий дипломатического конфликта.
Свежий номер газеты оказался в почтовых ящиках подписчиков утром 20 июня, а уже вечером у посольства Дании в Москве собралась толпа, требовавшая наказать провокаторов и погромщиков. И хотя плакаты собравшихся славили «миролюбивую политику Советского Союза», их требования подкреплялись камнями и чернильницами, запущенными в сторону посольства. Чернильницы-непроливайки и пузырьки чернил оказались идеальным метательным снарядом. Они не пачкали рук и приносили заметные поражения зданию, даже в случае не очень меткого броска — промахнешься мимо окна, но уж в стену точно попадешь!
Несколько милиционеров не слишком строго следили за соблюдением порядка. По сообщениям New York Times, демонстрантам (газета оценивала их численность в несколько сотен) удалось разбить семь стекол в здании посольства и оставить на стенах протестные граффити. «Известия» на следующее утро сообщили о «значительных группах трудящихся», промолчали о выбитых стеклах, но привели тексты надписей, оставленных демонстрантами на стенах посольства: “Позор лакеям НАТО!”, “Требуем ответа!”, “Да здравствует мир!»
Через день после того, как миролюбивые москвичи угрожали посольству Дании, группы протестующих собрались у дипломатического представительства СССР в столице Западной Германии, Бонне. События развивались «по копенгагенскому сценарию» — возмущенные возгласы достаточно скоро стали сопровождаться метанием камней и бутылок в сторону посольства. Костров в этот раз не разводили, и полиция достаточно скоро оттеснила протестующих на безопасное расстояние.
22 июня, в день семнадцатой годовщины начала Великой отечественной войны, ТАСС разразилось гневной отповедью в сторону западногерманских «бесчинствовавших молодчиков» и «покровительствовавших» им полиции (вмешались не сразу) и прессы (опубликовали объявления о митинге). Неудивительно, что реакция москвичей на это сообщение была еще более горячей. В два часа пополудни 23 июня около посольства ФРГ на Большой Грузинской собралось около полутора тысяч человек, чьи плакаты не только призывали к миру во всем мире, но и обещали напомнить о Сталинграде. Уже через несколько минут на фасаде не осталось ни одного целого окна. Четверо милиционеров с трудом успевали отгонять от окон протестующих, пытающихся залезть внутрь. Подкрепление — еще несколько десятков стражей порядка — прибыло лишь спустя час, но только конной милиции, добравшейся к посольству к четырем часам удалось успокоить разгоряченную толпу.
Насколько спонтанными были эти протесты, сказать сложно. С одной стороны, понятен гнев москвичей, хорошо помнивших годы войны, когда слова «немец» и «враг» были синонимами. С другой стороны, освещавшие митинг американские корреспонденты отмечали, что к посольству ФРГ демонстранты собирались организованными группами, собранными, как они предполагали, по месту учебы или работы. Заведомо недостаточная охрана дипмиссии со стороны милиции также наводила на мысли о том, что московские власти «готовились» к митингам, рассматривая их как «наказание» за беспорядки в столице ФРГ.
24 июня венгерские беженцы и активисты антисоветских организаций агрессивно пикетировали представительство СССР при ООН. Главными пострадавшими стали семеро нью-йоркских полицейских, получивших ранения камнями и древками плакатов. В советском представительстве выбили два окна. Через два дня после этого, 26 июня, должен был состояться протестный митинг в Москве, перед посольством США. Держа в уме недавние погромы датской и западногерманской дипмиссий, американский посол сразу же после появления в советских газетах статей о нью-йоркских митингах обратился в МИД СССР с требованием обеспечить безопасность посольства. Мебель кабинетов на первом этаже, тем не менее, оттащили от окон. На всякий случай.
Приготовления оказались излишни. Москвичи грозили посольству кулаками, называли американцев фашистами и собаками, оставили перед окнами посольства принесенные с собой плакаты, но не пытались прорваться через милицейское усиление. Митинг 26 июня 1958 года можно назвать своеобразными учениями. Навыки, полученные тогда, сотрудникам американского посольства придется применить еще не раз.
Янки, гоу хоум!
Основной стратегией главных участников Холодной войны — Советского Союза и США — было стремление не допустить политического и военного усиления противника в государствах «Третьего мира». И почти все военные конфликты этого периода с американским или советским участием были попытками упредить появление новых просоветских или проамериканских режимов в «нейтральных» регионах. 15 июля 1958 года американские войска начали интервенцию в Ливан, чтобы поддержать в гражданской войне свергнутого президента страны Камиля Шамуна. СССР и его главный союзник на Ближнем Востоке, Египет, напротив, оказывали содействие повстанцам.
17 июля на предприятиях Москвы были организованы митинги солидарности с арабскими народами. Принятые на них резолюции, осудившие «американскую военщину», было решено на следующий день передать послу США, однако уже вечером около двух тысяч москвичей собрались у здания посольства. 18 июля к посольству Соединенных Штатов пришли уже десятки тысяч рабочих, служащих, студентов. На проезжей части Садового кольца была организована трибуна, с которой представители возмущенного народа высказывали свое отношение к политике США. Часть демонстрантов переместились на площадь Восстания, где продолжился антиамериканский митинг, но движение по Садовому кольцу было восстановлено только после восьми вечера — многотысячная толпа протестующих не расходилась.
Газета «Вечерняя Москва», опубликовавшая репортаж с места событий, отмечала, что «железные ворота посольства были заперты, а окна наглухо затянуты шторами. Представители США не пожелали принять резолюций, они испугались встреч с советскими людьми». Сотрудникам посольства было чего опасаться. Усиленным милицейским нарядам удалось, разве что, не допустить штурма дипмиссии: пока длился митинг, большинство стекол на фасаде было выбито, а стены разукрасили зеленые и синие подтеки от разбитых чернильниц. И хотя на фотографии Ростислава Федорова из «Вечерки» ущерб посольству незаметен, сделанный с того же ракурса короткое время спустя кадр Всеволода Тарасевича отчетливо фиксирует разбитые окна. Другие его фотографии еще более красноречивы: зияющие оконные проемы, пятна на стенах, груды мусора и не долетевших камней на тротуаре.
Было бы соблазнительно представить митинг у американского посольства исключительно как ритуальное мероприятие, «обязаловку», на которую согнали безвольных горожан (так его описывали, например, газеты русской эмиграции). Действительно, московским рабочим, студентам и школьникам было не привыкать, скажем, организованно выражать радость встречи международных делегаций, размахивая флажками и цветами в сторону торжественных кортежей. Сбор многотысячной демонстрации протеста, как видно даже из публикаций в советских газетах, организовывался заводскими комитетами: митинг на предприятии, выработка резолюции, формирование делегации, которая должна передать ее в посольство США. Да и перекрытое движение на Садовом кольце не могло не быть согласовано, как минимум, на уровне горкома партии.
С этим трудно спорить, но в этой логике трудно объяснить, почему на протяжении почти всего июля 1958 года в окна американского посольства и припаркованные во дворе дипмиссии автомобили еще не раз прилетали камни и бутылки, запущенные уже не участниками протестного митинга, а хулиганами-одиночками. Не стоит оправдывать даже мелкие преступления, но необходимо попытаться понять, что чувствовал человек, кидающий бутылку не куда-нибудь, а в посольство другой страны. Скорее всего, дело в том, что антиамериканская пропаганда хорошо ложилась на общий для послевоенного советского поколения страх новой войны. Так, 24 июля молодой инженер Валентин Пролейко оставил в дневнике запись, в которой слухи о митинге соседствуют с упоминанием возникающей среди москвичей панике:
«В «Правде» очень агрессивные сообщения: размахивают «баллистикой», но, думаю, ничего действительно опасного ожидать не стоит. В Москве бьют стекла в американском посольстве. Не знаю, как там в Каневской [– кубанской станице, где в это время жили его родные], но здесь в магазинах гребут все подряд, даже соль и спички. С трудом собрал очередную посылку».
Подогретый эйфорией безнаказанности, народный протест мог легко вырваться из-под контроля. На фотографиях корреспондента журнала Life, Джеймса Уитмора, сделанных во время антиамериканской демонстрации 18 апреля 1961 года (советские граждане протестовали против участия США в попытке контрреволюции на Кубе), видно, что милиционерам приходится активно противодействовать демонстрантам. Конная милиция и цепи солдат внутренних войск рассекают толпу демонстрантов, окружают небольшие группы и оттесняют протестующих от посольства. Зарубежная пресса сообщала о драках протестующих с милиционерами. Заметка о митинге в «Вечерней Москве» не упоминала о беспорядках. «Известия», приветствуя демонстрации «перед посольствами США во всех столицах земного шара», вообще промолчали о событиях в Москве.
Братья навек?
Каждая новая военная кампания США вызвала волну возмущения по всему миру. Самые масштабные акции протеста сопровождали Войну во Вьетнаме. Протестные митинги проходили и в Советском Союзе, с самого начала конфликта поддержавшем Демократическую республику Вьетнам и южновьетнамских партизан. Однако москвичи, регулярно осуждавшие действия США на заводских митингах и собраниях в институтах, если и участвовали в пикетированиях американского посольства, то исключительно по личной инициативе. Массовые демонстрации на Садовом кольце устраивали иностранцы, обучавшиеся в СССР — в первую очередь, студенты из Вьетнама и Китая.
Первая демонстрация в поддержку сражающегося Вьетнама 9 февраля 1965 года еще производила впечатление, что советские власти решили использовать студентов-экспатов вместо соотечественников, чтобы они исполнили роль представителей прогрессивной общественности, охваченной гневом. Хотя в день демонстрации к посольству были направлены усиленные наряды милиции, они позволили демонстрантам оставить плакаты возле стены и не слишком мешали метанию в окна камней, чернильниц и ледяных глыб. В посольстве вновь было выбито около двухсот стекол, но на этот раз «праздник непослушания» привел к более печальным событиям. Камнями были ранены корреспондент газеты Baltimore Sun Адам Клаймер и шеф московского бюро агентства France Press Бернар Ульман.
Вероятно, это послужило причиной того, что перед новым митингом протеста 4 марта подход к посольству был перекрыт милицейскими цепями и снегоуборочной техникой. Это не остановило протестующих. Около двух тысяч человек, в основном вновь студенты из социалистических стран Азии, собрались возле посольства. Некоторым из них удалось прорвать кордоны и начать бить стекла. Милиция пыталась противостоять погрому, но натолкнулась на сопротивление.
По замечанию корреспондента New York Times, «в какой-то момент беспорядки стали скорее антисоветскими, чем антиамериканскими». Студенты стали метать камни в милиционеров и бить их древками плакатов, получая в ответ удары резиновыми палками. Несколько человек с обеих сторон были ранены. Семеро протестующих были задержаны, но после переговоров отпущены из милицейского автобуса.
С одной стороны, события 4 марта показали, что у комсомольских и партийных организаций не было рычагов влияния на студенческие диаспоры. В Москве уже происходили беспорядки с участием иностранных студентов, но до этого источником беспокойства были обучавшиеся в СССР африканцы. С другой стороны, действия значительной части протестующих — китайских студентов — были не просто их персональным протестом против войны. Они отчасти выражали государственную позицию КНР по отношению даже не к США, а к Советскому Союзу. Отношения двух стран начали портиться еще при Хрущеве, а к середине 1960-х маоистский Китай стал все более агрессивно претендовать на роль главной коммунистической державы, если не в мире, то как минимум, в Азии.
Можно предположить, хотя прямых доказательств этого нет, что организация беспорядков у посольства США, в том числе, была призвана показать коммунистическому Вьетнаму, что именно Китай — его главный союзник, а не СССР, защищающий представителей страны-агрессора. По крайней мере, такая логика вполне соответствовала риторике некоторых публикаций в китайской прессе. Так, 17 мая 1965 года китайская газета «Чжунго Шаонянь Бао» опубликовала материал о якобы жестоко разогнанной в Ленинграде демонстрации вьетнамских студентов (описания этой акции в других источниках пока не обнаружено), в котором прямым текстом говорилось, что «советские власти часто говорят о своей поддержке антиамериканской борьбы Вьетнама, а в действительности это сплошная фальшь. Их подлинное лицо — мнимое выступление против империализма, мнимая поддержка».
Своего пика советско-китайское противостояние на международной арене достигло в 1969 году, когда в боях на пограничном острове Даманском погибли советские пограничники. С 7 марта несколько дней подряд москвичи собирались у китайского посольства, клеймя позором «Клику Мао Цзе Дуна — пособников мирового империализма». В те же дни с такими же лозунгами, где вместо имени Великого кормчего стояли фамилии Брежнева и Косыгина, пикетировали советское посольство жители Пекина. «Известия», обличая «антисоветские сборища» в столице КНР, возмущались неискренностью бывших китайских товарищей: «в район, где расположено посольство, людей доставляют на грузовиках». Приезжавшие со всей Москвы на улицу Дружбы представители «организованных групп советских трудящихся», должно быть, улыбались, читая эту заметку.
Впрочем, в других сферах этот язык был уже давно освоен. Здесь — борцы за мир, там — разжигатели войны. У нас — разведчики, у них — шпионы. В Москве — выражение справедливого гнева, в других городах — гнусные провокации. «Народная дипломатия» была плоть от плоти дипломатии классической. И хотя ее конкретные методы вроде метания чернильниц в стены посольств вряд ли можно назвать благородными, все же это гораздо более безопасное средство, чем любой даже самый небольшой военный конфликт.