Интервью с историком Александром Гурьяновым, председателем Польской комиссии общества «Мемориал». Данная часть интервью посвящена событиям, воспоследовавшим за вступлением 17 сентября на территорию польского государства Красной Армии.
–Всё-таки, почему было принято решение о несопротивлении Красной Армии?
Я думаю, оно было основано на военной оценке ситуации. Но это решение не было безусловным. Войскам было предписано не оказывать сопротивление в том случае, если Советы не будут пытаться разоружать армию. Воинские части должны были уходить через границу в Румынию и Венгрию. И не вступать в бои с Красной Армии, кроме случаев попыток разоружения.
Но кроме приказа был ещё общий настрой войск. Морального настроя воевать с Советами не было. Любые военные действия требуют психологической подготовки войск, а она не велась. Ещё весной 1939, после немецкого ультиматума[i], польскому руководству и армии было ясно, что война с Германией неминуема. И к отражению польского вторжения психологическая подготовка не велась.
Реально Красной Армии противодействовали пограничные войска, корпус охраны пограничья. Жиденькая цепь застав – они, действительно, оказали сопротивленье. И наши брали в плен далеко не всех. Когда заставу после кровопролитного боя захватывали, офицеров расстреливали, а рядовых брали в плен. Это описано в мемуарах. И потом до пограничников приказ главнокомандующего просто не дошёл. Он не дошёл и до многих разрозненных армейских частей, которые отступали от немцев, уходя от окружения, находясь в западной части Белоруссии и Украины. Например, кавалерийская бригада Андерса, которая из Белоруссии пыталась уйти в Венгрию. Она начала это движение ещё до нашего вторжения. Когда вступила Красная Армия, бригада устремилась по коридору между двумя вражескими армиями, вступая в бои и с немцами, и с нашими. И уже где-то под Львовом Андерс был ранен, бригада сложила оружие. То есть в большинстве случаев польские части в столкновение с нашими не вступали, но отдельные бои были, и потери с обеих сторон.
– Первоначальная разметка предполагаемых зон оккупации (секретный протокол) предполагала, что к Советскому Союзу отходили и коренные области Польши. Но советско-германский Договор о дружбе и границах от 28 сентября 1939 предполагает принципиально иную концепцию раздела.
Я думаю, это была идея Сталина, провести границу восточнее. Он мог понять, что это чревато большими проблемами с польским подпольем, польским сопротивлением. И максимально снизить свою ответственность за агрессию против Польши. Потом он не просто так отдал Люблинское воеводство, был выгодный обмен на Литву. И немцы денежки ещё себе затребовали – 7 млн. золотых рублей. А Гитлер был на все согласен, потому, что чётко планировал в будущем все территории себе забрать.
– Что означала двойная оккупация Польши непосредственно для населения этой страны?
Польша, конечно, подпала под репрессии с обеих сторон. Можно ли их считать равновесными? Польская эмиграционная историография все десятилетия после окончания войны придерживалась цифры в 2 млн. репрессированных Советами (сначала говорили о полутора миллионах), имея в виду тех людей, которые были польскими гражданами на 1 сентября. Предполагалось, что учитываются все виды репрессий. И рядом с этим до 90-х существовала другая цифра, цифра-символ – 6 млн. граждан Польши, уничтоженных – именно уничтоженных – немцами. Понятно, что круглой цифры в 2 млн. держались, чтобы как-то численно соотнести потери от Советов с потерями от немцев. Неувязка у этих историков возникла сразу. Ещё в 1941, когда произошёл перелом в советско-польских отношениях, и была объявлена амнистия всех польских граждан на территории СССР, выяснилось, что по всем категориям репрессированных – спецпереселенцы, заключенные концлагерей, военнопленные – всего получается 390 тыс. Значит, концы с концами не сходились. Как выходили из этого противоречия польские историки? – говорили, что остальные за полтора года умерли. Осталось 400 тыс., и ещё какое-то количество людей, которых Советы не хотят амнистировать и держат в специальных лагерях. Польский историк Щедлецкий и другие представители этой школы считали, что погибло 700-800 тысяч.
– Что они говорили о причинах смерти? Предполагали ещё неизвестные расстрелы, кроме Катыни, гибель в лагерях?
Они не пытались конкретизировать, называли лишь общее число погибших. Получается, что я сейчас выступаю как защитник Сталина, но, когда в 90-е доступ к документам был открыт, довольно быстро выяснилось, что число всех репрессированных всё же в 3-4 раза меньше, чем предполагали польские историки. В период с сентября 1939 по июнь 1941 на территориях, захваченных СССР, всем видам репрессий подверглось чуть менее полумиллиона человек. От 460 до 490 тысяч, такая вилка получается. Причем, если говорить о людях, которые лишились жизни (именно в этот период), это 58 тысяч. 33 тысячи были расстреляны, остальные умерли в лагерях и на поселении.
– Всё же и эти масштабы репрессий с советской стороны очень велики.
С немецкой – за тот же период они во многие разы, чуть не порядок больше. Сотни тысячи только казненных. Известная акция AB, совпавшая по времени с Катынью (всё время поднимается вопрос, были ли они между собою связаны, спланированы) не была, в отличие от Катыни, направлена на военных. Её объектом стали интеллигенты, чиновники, в общем, интеллектуальная элита. Нет никаких прямых доказательств, что эти акции связаны между собой, только догадки и предположения. Есть минимальные документальные подтверждения двух совещаний, проведенных на территории Польши представителями гестапо и НКВД. Но не только НКВД, МИДа тоже. Я видел фотографию этих переговорщиков, где центральной советской фигурой был не кто-нибудь, а Максим Литвинов[ii]. Весна 1940. Но никаких письменных документов нет. Только снимки – как советскую делегацию встречают в Кракове, как её везут в Закопане. Откуда снимки? – сохранились у немцев, в 1945 попали к союзникам.
– Но всё-таки были осенью 1939 договорённости между гестапо и НКВД о «противодействии польской пропаганде»?
28 сентября Германия и СССР заключили Договор о дружбе и границах, который установил эти новые границы, оформил размен Люблинского воеводства на Литву. (Известно высказывание Сталина – дескать, мы вас понимаем, любые военные с болью отдают свою добычу, так забирайте.) Договор сопровождался секретным протоколом, согласно которому стороны обязывались противодействовать «польской агитации». Этот эвфемизм предполагал, что если будут попытки поляков действовать против немцев с советской стороны границы, мы будем их пресекать, если же будут польские действия против Советов с немецкой стороны, то пресекать их будут немцы.
– Пресекали?
Известно, что с первых же недель оккупации стало организовываться польское подполье, причём и в немецкой, и в советской зоне. И немцы, и Советский Союз боролись с этим подпольем, причем успехи НКВД были на порядок выше, чем у немцев. В немецкой зоне оккупации подполье развивалось динамично и бурно, в советской зоне его тоже удалось организовать, но оно всё было пронизано агентурой НКВД. В Западной Белоруссии и Западной Украине – вплоть до самых высоких лиц, которые были поставлены командовать подпольем.
– Что это были за агенты? Из польских коммунистов?
О коммунистах речи не идет. Польские коммунисты были разгромлены в 1938 и те из них, которые оказались на этих территориях (а уцелели они потому, что не находились в 1938 в СССР), сидели тише воды, ниже травы. Известно, что польская компартия к началу 1938 насчитывала примерно 7 тыс. членов. Из них 5 тыс. человек находилось в этот момент в Советском Союзе. Почти все поголовно были репрессированы, большинство расстреляно, некоторые отправлены в лагеря. Те польские коммунисты, которые оказались на территории СССР в 1939, не афишировали свою идеологическую принадлежность. Ведь Коминтерн польскую коммунистическую партию распустил и объявил, что всякую попытку её восстановить мы, Коминтерн, будем рассматривать как провокацию. Как попытку внедрить к нам, в Коминтерн, агентов мировой буржуазии. Например, коммунист Гомулка[iii] тихо работал в Белостоке водопроводчиком. Так что, возвращаясь к теме польского подполья, советские агенты в нём не были коммунистами. Обработка агентов была поставлена у НКВД хорошо.
В то же время деятельность гестапо и других германских служб в этом смысле оказалась довольно беспомощна. Польское подполье к 1944 стало настолько впечатляющей силой, настолько внушительной! Это было подпольное государство со своими ведомствами, чётким делением на гражданские и военные структуры. Армия Крайова была не просто вооруженной силой, а частью этого подпольного государства.
– Среди репрессированных Советами были не только поляки, но и представители других народов.
– Да, территории, присоединённые к СССР в 1939 – 11 новых областей (5 западных областей Белоруской ССР и 6 западных областей Украинской ССР) были нарезаны так, что их восточные границы точно совпадали с довоенной границей СССР. Летом 1940 к ним ещё прибавился Виленский край, в 1939 отданный Литве, теперь тоже ставшей советской.
Национальный состав населения на этих территориях установить не так просто. В польской довоенной статистике не было графы «национальность». Но были две графы, косвенно указывающие на национальность – «вероисповедание» и «язык». Язык, которым человек пользуется в повседневной жизни.
Если опираться на эту статистику, поляков на присоединенных к СССР территориях жило от 30 до 42-43 процентов. По вероисповеданию (римо-католики) выходит 30%, по языку – более 40%. При этом в Тарнопольском и Львовском воеводствах поляки составляли более половины. Но в Волынском и Станиславовском воеводствах их было менее 20%, согласно польской же статистике. А если брать среднюю статистику по всем новым советским областям, на втором месте украинцы. Всего на этих землях жило от 12,5 до 13 млн. Из них не менее трети – поляки. Между тем Молотов в своей известной речи – это когда он назвал Польшу «уродливым детищем Версальского договора» – заявил, что на этих территориях только 1 млн. поляков – подтасовка совершенно явная.
Национальный состав репрессированных в 1939-1941 не пропорционален общей структуре населения. Поляки составляли что-то около 62-63%. Евреи на втором месте – около 22%. Украинцев и белорусов получается сравнительно немного.
– Это и понятно – те группы населения, ради освобождения которых, якобы, пришла Красная Армия, проявляли меньше недовольства, и их старались меньше раздражать новые власти.
На них прямо ориентировались. Тем не менее, белорусы и украинцы тоже попали под высылки.
А была высылка, на 84% состоявшая из евреев – беженцев из Центральной Польши. Тех, которые бежали от немцев в советскую зону оккупации, а потом, пожив несколько месяцев при Советах, не представляя порядков немецкой оккупации и грядущего уничтожения, изъявили желание вернуться в немецкую зону, в те места, откуда бежали. Они написали соответствующие заявления, и те, которых немцы не приняли, подверглись высылке. Это была высылка 29 июня 1940, всего 70-80 тыс. человек, из них более 80% евреи. Их выслали на лесозаготовки в северные области – Архангельск, Коми, Урал, за Урал, туда же, куда отправили первую и самую крупную партию ссыльных поляков – т.н. «осадников».
– Кто такие «осадники»?
На русский слово «осадник» переводится лучше всего как «колонист». Советская репрессивная машина в первую очередь ударила по т.н. военным осадникам. Это были бывшие военнослужащие, участники войны 1919-1920 с Советской Россией. После окончания войны произошла массовая демобилизация. И польское правительство раздавало демобилизованным большие участки земли именно на восточных территориях. Имели в виду несколько целей – во-первых, устроить как-то массу людей, ставших ненужными армии, во-вторых, укрепить польское влияние в областях, где преобладали украинцы и белорусы. Раздавали земли огромных военных полигонов, оставшихся еще от царской армии и не использовавшихся для сельского хозяйства. Осадники имели фору перед местным населением – бесплатная земля, разные льготы, кредиты на покупку техники, они постоянно чувствовали поддержку государства, и местное население смотрело на это довольно зло. Но до начала 30-х отношения с окрестным населением были вполне корректные, ничего не предвещало обострения отношений. В 30-е положение стало меняться. В основном из-за развития украинского сепаратистского движения на востоке польского государства.
– Понятно, что осадники попали под репрессии во-первых, как «польский элемент», и как «сельская буржуазия» – «кулаки», во-вторых.
Главное, конечно, что в них видели потенциальную основу польского сопротивления. Но их на этой громадной территории было немного – 9 тыс. семей. А под высылку 10 февраля 1940 попало без малого 27 тыс. семей. Ясно, что наши трактовали термин «осадник» расширительно. В 30- е появились гражданские, не военные осадники. Это были малоземельные крестьяне из Центральной Польши, которых переселяли на восток, давая возможность на льготных условиях прикупить земли. Кроме того, военные осадники продавали или сдавали в аренду земли местным жителям. И эти последние тоже были зачислены Советами в осадники. Сюда же приплюсовали лесную стражу – лесников разного ранга. Все эти люди попали под самую массовую за 1939-41 высылку – 140 тыс. за две недели. А на поселении их уже всех стали называть польскими осадниками. Высылали семьями, с детьми.
– Есть такой важный вопрос, как польская память об этих событиях. До конца 80-х в официальной польской историографии по этой тематике не существовало?
Не совсем так. Были польские историки, вполне лояльные к режиму «народной демократии», которые пытались эти темы исследовать, и даже «под камуфляжем» что-то публиковать. Все эти перемещения и миграции были столь масштабны – пусть полмиллиона человек, а не два – что игнорировать их было невозможно, изобретались разные эвфемизмы, чтобы их объяснить. Нельзя было сделать вид, что ничего не произошло.
Уже во время войны, когда стало ясно, что послевоенная Польша будет подконтрольной СССР, а граница пройдет примерно по линии Керзона[iv], возник вопрос о поляках, оставшихся восточнее этой линии. И была идея переселить их в центральную, коренную Польшу. В 1944 новое польское правительство заключило с СССР первый из договоров, по которым поляки «репатриировались» с советской территории, хотя, конечно же, это не была репатриация, скорее эвакуация. Первая волна – конец 1945 и в особенности 1946 – составила около 1,5 млн. Формально это было добровольное переселение. Во многих местах переселение было ситуационно принудительным, при сохранении формальной добровольности. Но часто у поляков не было выбора. Особенно на Украине, где важным фактором «репатриации» стали этнические чистки, проводившиеся украинскими националистами во время немецкой оккупации. Самая известная – «Волынская резня», которая на самом деле была не только волынская, но и галицийская. На протяжении многих месяцев УПА (Украинская повстанческая армия, «бандеровцы») проводили террористические акции, целью которых было очистка этих земель от поляков. И уцелевшие поляки были настолько напуганы, что после войны ринулись оттуда в Польшу. Но при этом были поляки, которые считали, их долг – оставаться и отстаивать эту землю как свою родину.
– Наверное, были надежды на возвращение прежних границ?
Были надежды на союзников, на третью мировую. Но основной довод был такой: если останемся, сможем сохранить польский характер этих земель. Большинство, конечно, уехало. Скопления поляков остались там, где не было этнических чисток, в Белоруссии. В Гродненской области, Брестской области, на юго-западе Витебской области. Многие остались в Литве, но большинство все же уехало из Виленского края.
– Очевидно, табу на тему пакта было снято после «бархатной революции» и ухода СССР из Польши.
Я бы не сказал, что табуирование пакта исходило из Советского Союза. Я глубоко не согласен с тезисом, что в 1944 – 1989 Польша была оккупирована. Её суверенитет был сильно ограничен, но считать, что весь польский режим держался на советских штыках – сильное упрощение. В Польше была своя элита, которая считала, что изображать из себя коммунистов и дружить с Советским Союзом в национальных интересах Польши. Её главный тезис: те, кто выступают против дружбы с СССР, вредят польским интересам. Эта элита в первую очередь устраивала благополучие для себя, но она опиралась на очень широкие слои населения, которые тоже устраивали свое благополучие. Повышали его относительно довольно-таки нищенского уровня, но не протестовали. И, притом что в Польше внутренне возмущение потерей суверенитета было сильнее, чем в соседних странах, большинство её жителей в советские десятилетия не очень-то стремились к потрясениям. То есть я хочу сказать: не верно утверждение, что польскую свободу душили только советские штыки. Но советские штыки подразумевались.
И потом, Вы говорите «бархатная революция». Революция в Польше была наиболее глубинной и менее «бархатной», чем аналогичные события в ГДР, Венгрии или Чехословакии. Польское сопротивление социализму нанесло самый первый и сильный удар системе социализма, я бы сказал, что оно очень способствовало крушению этой системы. Я имею в виду деятельность «Солидарности»[v], 1980 – 81.
Вопросы задавали Дмитрий Ермольцев и Наталья Дарсавелидзе.
Интервью подготовил Дмитрий Ермольцев
Третья и заключительная часть интервью будет опубликована к 70-й годовщине германо-советского Договора о дружбе и границах 28 сентября 1939.
[i] Ультиматум содержал требование передать Германии город Данциг и ещё ряд положений, принятие которых означало бы зависимость Польши от «Третьего рейха».
[ii] Литвинов Максим (1876 – 1951) Российский революционер, советский государственный деятель и дипломат. В 1930-1939 нарком иностранных дел. Противник гитлеровского режима, стремился к созданию системы «коллективной безопасности» в Европе. Сторонник союза СССР и Франции против нацистской Германии. Смещен Сталиным с должности в мае 1939, ввиду наметившегося сближения СССР и Германии.
[iii] Гомулка Владислав (1905 – 1982). Один из лидеров послевоенной коммунистической Польши, в 1956-1970 глава ПОРП (Польской рабочей партии). Критиковал сталинскую модель коммунизма, идеолог доктрины «польского пути к коммунизму», предполагавший менее жёсткую, чем в СССР, социально-экономическую и политическую систему.
[iv] Так принято называть разделительную линию, которая была в 1919 рекомендована руководством Антанты в качестве восточной границы независимой Польши. Во время советско-польской войны наступающая Красная Армия пересекла эту границу, 11 июля 1920 британский министр иностранных дел Дж. Керзон отправил в Москву ноту с требованием отвести войска за линию, получившую с тех пор его имя. По линии Керзона была установлена граница между СССР и коммунистической Польшей. С тех пор польская граница не изменялась.
[v] Объединение польских профсоюзов, созданное в 1980. Лидером был гданьский рабочий Лех Валенса. «Солидарность» возглавила мощное антикоммунистическое движение, на которое правительство во главе с маршалом Ярузельским ответило в 1981 введением военного положения и репрессиями. Победа «Солидарности» на выборах 1989 означала крах коммунистического режима в Польше, Валенса стал первым президентом демократической Польши.