Во второй части своих мемуаров Ю.В. Алексеев пытается каким-то образом объяснить для себя миссию советских войск в Венгрии и рационализировать происходящее с позиций советского солдата, так и не попавшего на войну.
Вечером в наш расчет поступил ещё один приказ: выделить одного человека для охраны выносного поста на одну ночь: вдали от нас на перекрёстке дорог охранять несколько бочек с горючим. Ночью должна подъехать танковая колонна, поступит распоряжение — отдать горючее им. Выбор пал случайно на меня. Как всегда, на посту три смены. Дежурил я во вторую смену. Наш военный городок находился на окраине Дьёра. Ночь безлунная, но ясная. Казалось, что всё небо полыхает огоньками звезд. Было бы очень тихо, но иногда вдалеке, в стороне города раздавались редкие, одиночные выстрелы и слышался свист пуль где-то в вышине, как в сказке. Идеальное место для воспоминаний! В противоположной стороне, где размещались артиллерийские склады, тоже изредка раздавались короткие автоматные очереди. Постовые складов потом рассказывали, что мадьярские шутники пускали за ограждение, внутрь территории бродячих собак или кошек с привязанной жестянкой на хвосте. Вот и палили хлопцы на шум, наугад, пока не научились распознавать звук жестянки о камни или столбы ограды.
Во второй половине ночи подъехала обыкновенная грузовая машины с танкистами, погрузили бочки и уехали. Несколько дней спустя «солдатская почта» принесла, мягко говоря, неприятную весть: якобы вся эта танковая колонна была блокирована в одном из узких переулков Будапешта и уничтожена, как боевая единица. Спаслись лишь некоторые. Кому была нужна такая «утка» — неизвестно. На наше моральное состояние она не оказала никакого влияния. Может быть потому, что мы были слишком малоопытны. Официальных сообщений или разъяснений со стороны офицеров на эту тему не было.
Начались неустроенные солдатские будни. «Артиллеристы» и «танкисты» дежурили около своей техники, а «пехота», сменяя друг друга, ездили в роты и батальоны полка в Шопрон, Кесег, Папу и даже в Веспрем. Была организована и охрана городка- наружный и внутренний патруль, охрана каждого здания и штаба части, складов и столовой. Газеты пришли с задержкой. В «Правде» за 25 октября было Сообщение ТАСС, что в соответствии с Варшавским договором «советские воинские части оказали помощь» вновь созданным «войскам Венгерской республики в восстановлении порядка в Будапеште. Сегодня к концу дня (ТАСС за 24 октября) вражеская авантюра была ликвидирована». Теперь нам стал понятен приказ: «Не стрелять, будут бросать камни, плевать и ругаться — не стрелять, в драку не ввязываться и т.д.». Аналогичное приказание получили и части Венгерской армии. «28 октября ТАСС сообщило (в «Правде» за 29 октября № 303) , что Имре Надь (Всевенгерский совет Отечественного народного фронта) отдал распоряжение о «немедленном прекращении огня со стороны правительственных войск. Огонь разрешается открывать только в том случае, если имеется прямая угроза нападения по правительственным войскам».
Несколько дней мы, рядовые солдаты, не ощущали признаков волнений в нашем городе, только в наряде на кухне мы замечали, что часто обедают в столовой и танкисты, и летчики, и артиллеристы: их блюда отличались от наших строевых, стрелковых пайков. Но что интересно, мы постоянно чувствовали присутствие в городке командира части, хотя его никто не видел. Из книг я знал, что часто «Батей» называли командира отряда партизан, командира полка или отдельного батальона, но чтобы вот так, в действительности, назвать постороннего человека «Батей»…Сколько в этом слове уважения, умиротворения и дисциплины! Командиром полка был гвардии подполковник (потом полковник) Шварц. В городке царила спокойная и деловая обстановка: учеба и наряды, только очень часто и подолгу: неделя на кухне, неделя на охране артиллерийских складов, неделя патрулирования по городку.
Но вот разведка (командир взвода разведки гв.ст. лейтенант Кошкин был потом награжден орденом Красной Звезды) донесла: сегодня в центре города будет большой митинг, возможны провокации вокруг нашего городка. Были усилены наряды, выдали боевые патроны к стрелковому оружию. Меня к этому времени перевели на охрану одного из зданий (обыкновенная казарма, только наверху, на крыше здания находилась комнатушка, мансарда, откуда хорошо просматривалась часть улицы). Получил автомат АК, к нему полный комплект- рожок на автомате и подсумок с рожками. По совету старшины, из противогазной сумки выкинул противогаз и наполнил ещё рожками. Не забыл прихватить и в карманы брюк и шинели, тоже по рожку. Бегом побежал наверх, к расчету, в мансарду: там лейтенант оборудовал бойницу для ручного пулемета. И тут команда — строиться на плацу в полной боевой. Я не догадался оставить в расчёте хотя бы часть рожков.
Собралось нас человек пятьдесят. Объяснили, что в часть приехали парламентёры от забастовочного комитета на переговоры с командиром части. Нас разделили на две группы и объяснили «задачу»: ходить строем и петь как можно громче песни. Сначала я не испытывал неудобства от «нестандартной экипировки», но с каждой минутой груз в карманах все больше и больше давил… на плечи, где уже были сумки на каждом плече, и автомат тоже. Команды всё чаще и чаще следовали одна за другой: «Батальо-он, стой, шагом марш, бегом марш, стой, с места с песней и т.д.». Из города тоже доносились крики и шум, как в мирное время со стадионов. «Пойте громче! — требовал командир, — это самая важная в настоящий момент задача». На другом конце площадки аналогичная команда для других «тридцатитысячников», как потом шутя мы друг друга называли. Ходили не час, а два или больше. Надо было меня видеть после полуторачасового «хождения по мукам».
Причина нашего «хождения по мукам» самая обыкновенная – бросить «пыль в глаза»- приехали парламентёры из города для переговоров с командованием и привезли два ящики прокламаций, листовок для передачи всему рядовому и офицерскому составу. Естественно, никто из солдат эти листовки не читал. Не смогла, а может не догадалась делегация горожан вручить листовки в казарме или на плацу лично в руки каждому солдату и офицеру. Или не хватило настойчивости, или не чувствовали в своей миссии достаточно силы. Скорее всего, не было опыта вести пропаганду среди личного состава Советской Армии. Составители листовок не знали моральных, психологических, политических в конце концов качеств и убеждений солдат и офицеров. Мне случайно пришлось потом сжигать все эти листовки.
Во-первых, меня поразила обыкновенная безграмотность, незнание русского языка. «Советские солдаты, не стреляйте на венгерских». Мы долго смеялись потом, употребляя предлог на при любом словосочетании. Например: сыпь крупу — гречку на котел.
Во-вторых, «Солдаты, езжайте домой, вас ждут отцы и матери»- это просто небылица: а) поехали бы… на чем?… на велосипедах или попутным транспортом?.. ведь СССР — не среднеевропейское «государство», которое можно проехать на велосипеде за день, а необъятные просторы! б) это в принципе быть не могло: это сейчас увиливают от службы в меру тяжести кошелька родителей, а тогда у нас был долг, обязанность и у большинства — желание служить в Армии, защищать Родину, Советскую Родину. От нас ждали отцы и матери хорошей службы. Конечно, может быть, и нашлись бы единицы…
В-третьих, были листовки другого содержания: делалась попытка показать действительные цели и задачи не мятежа, но движения в защиту какой-то демократии. Мне, имеющему среднее образование, выросшему в советской школе, комсомольцу, буржуазная демократия как-то не принималась как цель, о которой можно хотя бы поговорить. Другие виды демократий, кроме нашей, социалистической, были попросту непонятны. Если материальную сторону такого движения можно было хоть чуть-чуть понять, то политическую- невозможно. Была Венгерская народная республика, значит, народная демократия, что ещё надо? И этого тоже не учли составители листовок. А экономические причины мятежа не воспринимались всерьёз: неужели настолько оголодали, что нужно поднимать оружие?
Не учли составители листовок, на мой взгляд, самого главного: слишком много было сказано, спето, воспринято нами в школе и дома песен и слов о Родине, Сталине, о подвигах в Великой Отечественной войне, чтобы всё это вмиг забыть и … «снимай шинель — пошли домой!».
Оставшуюся часть дня мы просидели в боевой готовности, но ни вечером, ни на следующий день, ни позже никаких происшествий в окрестностях нашего военного городка не было. Как оказалось впоследствии, сыграла свою роль не только твердая, ориентированная на мир позиция армии, но и несогласованность оппозиции с внешними силами и внутри себя. В конечном счете, Дьёр — промышленный город, было много рабочих, и позиции мятежников были не так сильны, как в Будапеште. Не последнюю роль, мне кажется, сыграли коммунисты: если первые три-четыре дня мятежа им пришлось найти убежище в нашем городке, то потом все (15-20 человек) пошли в город и вели разъяснительную работу о задачах наших войск в Венгрии и, конечно, позицию своего Правительства во время мятежа. Об этом я узнал из разговоров с офицерами, да и пришлось один раз увидеть их воочию- пообедать с ними в нашей солдатской столовой.
Моему товарищу, станичнику удалось участвовать в одной их «боевых» операций. В часть поступило сообщение, что в одном из хуторов в окрестностях Дьёра прячутся вооруженные мятежники. Был снаряжен отряд — один танк и бронетранспортёр с солдатами. Доехали без происшествий. Уже при въезде в поселок вдруг с колокольни костёла послышалась пулеметная очередь, пули застучали по броне. Был отдан приказ- уничтожить пулеметное гнездо. Танк не спеша подъехал поближе и, как сказал товарищ, «врезал по кумполу». Верх кирхи смело, пулемет больше не стучал. Группа вернулась в часть, бронетехника- на место их прежнего расположения.
Вдруг резко похолодало, спать приходилось во время дежурства на железных кроватях без матрацев и одеял. Зато было много газет, которые хорошо обогревали не только камин, но и защищали от метала кровати. А ещё лучше согревали письма из дома. Стала вновь регулярно работать почта. В такое время полученные письма, особенно от знакомой девушки, согревали не только мою душу, но и тело. Наши сверстницы , как говорится в песне, провожая в армию, видели нас подростками, но не мужчинами. И приятно было прочитать: «Если бы мы сейчас с тобой встретились, я бы иначе к тебе отнеслась». А причина тут одна: по станице Григориполисской, где я жил, прошел слух, что меня и моего «годка» (Николая Хрусталева) убили в Венгрии. Моей матери об этом никто не говорил, только постоянно спрашивали, нет ли писем. А Тая слышала эти сплетни , и вот «эта нелепая смерть перевернула» у ней «что-то». Так на родине мы стали взрослыми, солдатами, которых может потерять мать, друг или просто знакомая девушка. Именно этот переход почувствовала девушка, но она не поверила в мою смерть. Можно только догадываться, что она пережила за время службы её сына в Афганистане.
Наши матери и девушки, а потом парней Афгана и Чечни испытали не только радость встреч и горечь потерь, но и моменты неизвестности, страшилку слухов, имея лишь слабые надежды на что-то… Вдруг! Их парни стали взрослыми!
А ведь нашлись в станице люди, которые пытались укрепить свой авторитет выдуманными «достоверными сведениями» о смерти некоторых станичников в Венгрии. Кому нужны были такие сплетни, кто хотел показать себя знающим «военные секреты»- неизвестно. Демобилизовавшись, я пытался найти виновника моей «смерти», кажется, нашел, но «не пойман — не вор». Фамилий называть не имею права.
И кто знает, что бы случилось с нами, «необстрелянными» солдатиками, кто стал бы «бекасами» — мы или мятежники, но война обошла нас стороной, на благо не только нам, но и, надеюсь, жителям Дьёра. Вполне возможно, что сыграла роль не только «высокая политика», но и работа людей гораздо более скромного общественного положения. Как могли, берегли нас, советских солдат, наши командиры. Потому и не было в Дьёре, вблизи военного городка, ни горящих зданий, ни крови, ни войны. Конечно, это вывод рядового солдата, дальше 5 км не выходившего из городка.