1 мая 1941 года, менее чем за два месяца до нападения Германии на СССР, лондонская газета The Times опубликовала аналитическую статью, в фокусе внимания которой оказалось не столько празднование Дня труда, сколько внешняя политика советского руководства в 1939-1941 гг. С точки зрения автора, проводимый Сталиным курс на оттягивание неизбежного конфликта с Германией успешен в тактическом плане, но проигрышен в стратегическом.
Первое мая 1941 года в Кремле: Два года ловкого лавирования
The Times, 1 мая 1941 г.
Первое мая, День труда, Советский Союз встретил в мире, тогда как весь свет воюет. Огромная Красная площадь в Москве, по случаю праздника окруженная тонкой цепочкой из комиссаров, иностранных дипломатов и их военных атташе, рабочих, милиционеров в форме цвета хаки, все утро будет покрыта широким подвижным ковром из танков, орудий, мужчин-рабочих с винтовками, кавалеристов, женщин-рабочих со спортивными копьями, грузовиков и скорых на ногу пехотинцев в долгополых мундирах. В этот день традиционно проходит военный парад. Нет сомнений, что Сталин и его приближенные будут по обыкновению наблюдать за ним со своего постамента из красного гранита над костями Ленина. И глядя на огромные портреты с улыбающимся собой (а они всегда бывают на праздниках), Сталин, возможно, окинет мысленным взором последние два года в высшей степени ловкого тактического лавирования.
<…>
Что на самом деле стоит за советской политикой [колебания] между этими двумя крайностями [в отношениях с Германией и Японией] – чистосердечными проклятиями и чистосердечным же дружеским похлопыванием по спине? Ответ в значительной степени лежит на поверхности, и у советского правительства определённо есть много поводов гордиться подобной политикой. У Советского Союза две причины не вступать в войну. С учетом огромной территории и отставания по части развития технических мощностей он счел благоприятной для себя позицию стороннего наблюдателя, пока его хорошо вооруженные соседи истощают в войне свои ресурсы и энергию. С учетом своей революционной сущности он ждал дня исполнения обещаний Ленина – когда «империалистические войны, знаменующие заключительную ступень развития капитализма», превратятся в «войны гражданские внутри каждой из стран», и уставшие от войны народы причастятся диалектических и коллективизированных радостей марксизма.
<…>
Стало быть, в соответствии с коммунистической теорией, Сталин, стоя сегодня над останками Ленина, может со спокойной совестью оглянуться на внешнюю политику последних двух лет. Но его жесткий, хитроватый, прагматичный кавказский ум, вероятно, более восприимчив к обстоятельствам стратегического характера, чем к [революционным] теориям.
С 1938 года Советской России удается уклоняться от великих опасностей. Лишь только поняв, что немцы намерены двигаться на восток, Сталин прекратил переговоры с Великобританией и Францией и пошел на уступки немцам, что позволило им развязать войну, не затрагивая при этом Советский Союз. В ноябре прошлого года Гитлер предложил Москве на выгодных условиях присоединиться к Тройственному пакту. Но Сталин понял, что при формальном союзничестве хорошо вооруженная Германия будет иметь решающий голос во всех совместных планах, и отказался. Дабы смягчить отказ, он пообещал расширить советские поставки для нужд германской военной машины, тем самым одновременно продлив «империалистическую войну» и умиротворив Германию.
В последние две недели он при помощи Пакта о нейтралитете (говорят, что это от начала и до конца – плод его личных усилий) пытался переориентировать Японию на южное направление, против интересов Британии и Америки, тем самым успешно способствуя распространению войны. Вместе с тем, это соглашение автоматически предоставило Японии формальное оправдание бездействия на тот случай, если Германия потребует от неё напасть на Россию в соответствии с «военными» пунктами Тройственного пакта. Теперь у Японии есть возможность выбирать между Тройственным пактом и Пактом о нейтралитете, точно так же как у Германии – между Тройственным пактом и советско-германским Пактом о дружбе.
В чисто тактическом плане (который ни в коем случае не является самым широким планом анализа) Сталин может считать свою политику успешной. Великобритания и Германия втянуты в смертельную схватку, тогда как Россия пытается извлекать из нее одну только пользу. Она поставляет Германии сырьё, компенсируя поставки, которые Великобритания получает по морю. Она улучшила свои тактические позиции, «выдвинув рубежи обороны на запад», иначе говоря – приобретя новые территории. Она выиграла время для укрепления своей собственной обороны и военной промышленности.
<…>
А как насчёт стратегических позиций Советского Союза? Как в последние два года обстояли дела с ними? Они, безусловно, неизмеримо ослаблены. Два года назад у Советского Союза не было общей границы с агрессивной Германией. Сегодня немецкие войска стоят у советских рубежей на протяжении полутора тысяч миль, и там, за этими рубежами (или за большей их частью), лежат сотни миль плоской, сухой равнины – о такой местности мечтает любой командир танковой дивизии. На огромной по протяжённости территории самое развитое в техническом отношении государство континента стоит лицом к лицу с народом, который еще несколько лет назад был технически наименее развитым. Помимо этой подразумеваемой угрозы немцы хвастаются возрастающим влиянием в Финляндии (с которой Россия не спускает глаз), они контролируют бухты Балтийского моря, в их руках находится западное побережье Чёрного моря (которым они завладели вопреки недовольству Советов), они угрожают проливам, их люди просачиваются даже в Северный Иран, давнюю вотчину России. Во многих столицах немецкие офицеры и пропагандисты во всеуслышание заявляют, что их армия со дня на день атакует Россию… В частных разговорах Гитлер заявляет, что вот-вот начнёт большое наступление на Россию; об этом он сказал шесть недель назад князю Павлу и говорил другим. По его словам, ему требуется российское сырье, пшеница, нефть, причём он убежден, что должен взять их силой… Вопрос в том, является ли всё это отражением заранее определенной политики, или же это всего лишь психологическая война. Это давление или приготовления? По большому счету – и то, и другое, но пока что всё фактически сводится к военно-политическому давлению. Немцы рассчитывают напугать русских, чтобы они согласились на новые поставки, а также, может быть, пустили немецких технических специалистов на советские заводы… Возможно, Гитлер борется с сильным искушением пустить свои войска в наступление на Россию. Он, вне всякого сомнения, надеется однажды реализовать восточную часть «Mein Kampf», ведь пока «российская угроза» не будет ликвидирована, война выиграна для немцев лишь наполовину. Но с учетом всего того, что мы о нем знаем, сначала он постарается добиться максимума посредством запугивания… Как отреагирует советское правительство? На своей территории оно разжигает патриотическое рвение и укрепляет военную машину. Всё меньше слышно об интернациональной революции, всё больше – о Советской Родине. И все советские писатели из кожи вон лезут, чтобы объяснить, … что вера в коммунизм ни в коей мере не должна умалять естественную любовь к своей стране, нации, отчизне. Все газеты и радиостанции призывают советских людей быть готовыми в любой момент дать отпор какому угодно нападению.
<…>
Грядущие летние месяцы, очевидно, самые опасные для Советского Союза. Осенью бывают обильные снегопады, и угроза молниеносной атаки отступает. Поэтому следует ожидать, что Сталин будет стараться выиграть время. Возможно, он готов к дальнейшим экономическим уступкам, но постарается не навредить советским военным приготовлениям. Если он пойдет на уступки, это будет означать, что немцы выиграли психологическую войну. Они знают, что уступки означают практическую пользу в настоящем и, что более важно, рычаги, которые можно будет использовать внутри страны в будущем.