10 июня 2014 г. в Международном Мемориале состоялся круглый стол с участием Агрона Туфы, директора недавно созданного в Тиране Института изучения преступлений коммунизма и их последствий, профессора Университета Тираны, писателя и переводчика русской литературы. Дискуссантами встречи были Артём Улунян и Пётр Искендеров. Ниже публикуется видеозапись и расшифровка данной лекции.
Мероприятие проводилось на средства государственной поддержки (грант) в соответствии с распоряжением президента Российской Федерации от 29.03.2013 № 115-рп.
| Ирина Щербакова – историк, руководитель просветительских программ Международного общества «Мемориал» |
Ирина Щербакова:
Добрый день! Сегодня мы проводим очередную встречу из цикла круглых столов на тему «Социально-правовое положение жертв политических репрессий в современной Европе». И я особенно рада, если можно употребить это слово в таком контексте, что сегодняшний круглый стол посвящён положению жертв в современной Албании. Албания занимает в нашем сознании особое место по ряду причин, для людей моего поколения всё, что связано с Албанией звучит особенно остро, потому что как раз когда я пошла в школу, в 1960-е годы, произошёл разрыв с Албанией, и долгие годы вообще ничего не было известно о том, что там происходит, кроме того, что страна живёт в режиме осаждённой крепости, и что там абсолютный культ Энвера Ходжи. И после его смерти некоторая закрытость продолжалась до начала 1990-х годов, а потом все мы узнали, что начались изменения. Но, к сожалению, мы по-прежнему очень мало знаем о том, что происходит в стране. Я специально посмотрела, какая информация открывается по поводу Албании в интернете, и кроме буквально нескольких документальных материалов, которые были показаны по нашему телевидению в начале 2000-х годов, на русском языке и в русском интернете найти что-либо довольно трудно.
У нас сегодня много компетентных специалистов, и первым выступит Агрон Туфа – профессор Университета Тираны, переводчик русской литературы. Очень интересен набор переводимых им авторов – вот только что он кончил переводить Замятина, ранее переводил стихи Ольги Седаковой. К сожалению, произошла накладка, Агрон Туфа не получил визы, что было для него совершенной неожиданностью, поскольку он не просто славист, а ещё и много раз ездил в Россию. Насколько я понимаю, разговор в посольстве был не совсем приятный, но мы надеемся, что ему удастся всё-таки приехать в следующий раз в Россию. А сейчас мы получили возможность с ним поговорить по Скайпу.
| Агрон Туфа – директор Института изучения преступлений коммунизма и их последствий (Тирана) |
Агрон Туфа:
Мне очень жаль, что я не участвую очно в этом обсуждении, очень важном, по-моему, жаль, что я не смог встретиться с моими московскими друзьями. Надеюсь, что в следующий раз это будет совершенно по-другому. Тема круглого стола мне очень близка, но я постараюсь коротко представить некоторые моменты, важные для составления картины для тех, кто совсем не знает нашу страну. Тоталитарно-коммунистический режим в Албании был свергнут в конце декабря 1990 года. В течение почти полувека страной железной рукой управлял Энвер Ходжа, который от начала до конца шёл по кровавому пути, убирая всех своих политических противников, а затем, столь же жестоко, убрал друзей и коллег, с которыми делил власть. Коммунистическая партия с момента своего возникновения и до конца освободительной войны действовала в основном методом террористических актов. С 1944 до 1948 года по всей Албании проходили расстрелы «врагов» без всякого суда за коллаборационизм. Ходжа насильственно подчинил антикоммунистический регион, прежде всего, северную Албанию, где и в самом деле в 1945–1946-м годах шла настоящая война между местными жителями и национальной армией. На протяжении этого краткого периода коммунистическая власть Энвера Ходжи действовала как албанский трибунал типа Нюрнберга. За это время многие крупные представители интеллигенции получили смертные приговоры за якобы членство в разных партиях. Авторы «Чёрной книги коммунизма» не пишут вообще ни строчки об албанском опыте коммунизма, может быть, из-за отсутствия информации. Но есть работы наших и зарубежных исследователей, называющих историю коммунистической диктатуры Албании самым жестоким вариантом сталинизма. Чем албанский коммунизм был особо жесток? Рассмотрим несколько основных тезисов.
Во-первых, албанские коммунисты основали свою партию и вступили в так называемую освободительную антифашистскую войну под абсолютным жёстким контролем эмиссаров из Коммунистической партии Югославии. Освободительная война после 1 октября 1943 года деградировала всё больше и больше до гражданской. Это происходило и потому, что коммунистический фронт Албании не признавал никакого сотрудничества с другими фронтами, которые тоже воевали с оккупантами. Даже тогда, когда при общем согласии всех сторон политические фронты соединились в единый фронт без различий региональных и религиозных, подписав так называемое Мукьянское соглашение от 2 августа 1943 года. В течение десяти дней после подписания договора коммунистический фронт не признавал его, объявив бескомпромиссную войну всем оккупантам.
Во-вторых, такой тип диктатуры длился очень долго и обрушился на очень малый народ – к концу войны албанцев насчитывалось 1 млн, к концу диктатуры – 3 млн. Диктатура эта существовала в полной изоляции страны от внешнего мира, а тюремные заключения, расстрелы и пытки практиковались вплоть до конца 1990 года. В том году была закрыта кровавая страница албанского коммунизма сотнями убитых при пересечении государственной границы юношей, хотя соответствующая статья Уголовного кодекса давно была отменена.
В-третьих, сразу после войны в Албании новая коммунистическая власть провела экстремальные реформы: полная конфискация частной собственности, запрет на частную практику, запрет религиозных обрядов до окончательного запрета церкви в конституции 1970 года.
В-четвёртых, велась жесточайшая, фанатичная классовая борьба, в которой преследовались все родственники и наследники классового врага, лишавшиеся, в том числе, права на получение среднего и высшего образования. Абсурд доходил до того, что без одобрения партийных структур не могли состояться и брачные союзы, а это значит, что деклассированные элементы не имели права на союз с «правильными» гражданами. Албанцы могут припомнить много личных трагедий, проистекших из этого коммунистического запрета.
В-пятых, после разрыва дипломатических отношений между Албанией и СССР страна стала единственной в Европе последовательницей коммунизма по китайской модели (маоизма) как стиля жизни, искусства и политики. В конце 1970-х годов, после разрыва отношений и с «китайским братом», Албания стала самой закрытой страной в мире, куда не мог проникнуть глаз постороннего. Расстрелы и практика ссылок продолжали существовать. Так, в августе 1989-го в городе Кукес я наблюдал трагическое зрелище – повешение 44-летнего поэта-диссидента.
Конец коммунистического режима застал Албанию в состоянии полного банкротства во всех смыслах, прежде всего интеллектуальном. Это понятно, если вспомнить, что первые коммунистические гекатомбы произошли сразу после войны, и так начался процесс истребления интеллектуальных элит, особенно тех представителей элиты, кто получил образование в западных университетах. В течение первого десятилетия новый режим расстрелял всех «буржуазных» интеллектуалов: писателей, учёных, инженеров, политических деятелей, – рассчитывая, что они будут замещены интеллектуалами нового формата. Албанское общество не могло осмыслить весь масштаб катастрофы, с ним уже произошла зомбификация. Вспомните, у Виктора Пелевина есть эссе «Зомбификация», нечто подобное случилось в Албании. После падения коммунизма большая часть молодёжи села на корабли и уплыла на Запад, многие нелегально пересекали границу с Грецией в поисках способов выживания на фоне полного распада структур коммунистической власти, голода, безработицы, общественного хаоса. В марте 1991 года состоялись первые, якобы свободные, демократические выборы, в результате которых во власть прошла та же партия Энвера Ходжи, Социалистическая партия труда с наследником Ходжи Рамизом Алией. Скоро правительство социалистов ушло в отставку, и появилось некое новое, так называемое правительство стабильности нации. До сентября 1991 года кроме Общества политзаключённых никто не вспоминал о том, что, хотя коммунистический режим уже был свергнут, его жертвы оставались в лагерях и тюрьмах.
Под давлением Международной комиссии по правам человека албанский парламент законом № 7514 от 30 сентября 1991 года о невиновности, амнистии и реабилитации бывших политзаключённых заявляет впервые политическую и законодательную позицию относительно репрессированных в годы коммунизма граждан. В 1993 году выяснилось, что, по официальным данным, к категории политзаключённых, репрессированных и судимых по политическим статьям относится целых 30% албанских граждан. Такая большая масса никогда не могла самоорганизоваться. Правда, с самого начала это была очень мощная организация, отстоявшая некоторые права – допустим, на жильё, на компенсации. Но затем албанские левые и правые силы оказали дестабилизирующее влияние на эту организацию, на её лидеров. Постепенно организации, занимающиеся правами репрессированных, стали умножаться, дробиться, создавать параллельные структуры и их борьба за права граждан ослабела. В 1992–1996 годах был наиболее плодотворный период для защиты прав репрессированных, по позже всё разрушилось, и эта категория стала самой маргинальной в нашем обществе. Сегодня они по-прежнему не интегрированы в социум. Эта категория граждан всегда использовалась для предвыборных манипуляций – например, им обещали заплатить за каждый день в заключении примерно 17 долларов – но на деле их проблемы никто не разрешил. Продолжаются протесты бывших политических узников, голодовки. Именно сейчас, в эти минуты, бывший политзаключённый уже семнадцатый день голодает перед парламентом. Они действительно считают себя обиженными, и дело не только в деньгах – в прессе и в политическом дискурсе появились выпады в сторону бывших политзаключённых, дескать, они всегда требуют денег, денег, денег. Дело не в этом. Беда в том, что они не интегрированы ни в какие процессы в нашем обществе. Они каждый день чувствуют себя обиженными, особенно наблюдая успешные карьеры своих экзекуторов. Они встречают на улицах, в учреждениях, в офисах тех людей, которые их избивали и пытали – следователей, судей, прокуроров. Большая часть нашего общества, те, кого коснулись репрессии, переживает очень болезненно невозможность найти останки расстрелянных близких людей. Официальные данные гласят, что расстреляно примерно 5 тысяч, однако наш институт, изучавший документы подробно, за два года эту цифру повысил до 13 тысяч, и большинство расстреляно без суда. Их останки невозможно найти, нет никаких указаний на место. До сих пор обнаружены останки только 12% всех расстрелянных. Если посмотреть, сколько было заключённых по политическим статьям, то мы видим, что их примерно 60 тысяч. 150 тысяч побывали в ссылке. Если умножить на 4, на среднее число членов албанской семьи, то получается, что от репрессий косвенно пострадало огромное количество граждан.
Ещё одна очень большая проблема – в Албании никто не озабочен вопросом сохранения тех мест, где люди приняли муки, я имею в виду тюрьмы и концлагеря. Они ликвидируются, на их территории осуществляются индустриальные и земледельческие проекты. Некоторые такие места уже вовсе исчезли. Не существует до сих пор ни мемориала, ни музея, если не считать маленький павильон в Национальном музее. Никакой музей не даёт представления о самой жестокой диктатуре в истории страны. У бывших политзаключенных никто не просил прощения, хотя бы формально.
Другой большой вопрос, который касается политзаключённых и их семей – школьная трактовка истории. Наши историки вполне наследовали методы, форму и стиль историков энверизма. Можно сказать, что наша официальная историография ничуть не изменилась. О том, что действительно случилось в ходе Второй мировой и после войны, ничего толком не говорится, несмотря на то, что наши архивы имеют все документы. Да, есть историки, которые время от времени публикуют разнообразные тексты и изыскания, но труды эти не отражаются в школьной программе.
Ещё вопрос, который будоражит и обижает всё сообщество политзаключённых – официальный календарь празднований, который по сути является продолжением коммунистического календаря. Празднуются даты, которые отсылают к эпохе коммунизма. Делается это совершенно демонстративно и провокационно, и в этих провокациях участвуют самые высокопоставленные политические деятели. Публичные жесты нынешнего главы парламента всё сильнее идентифицируются с поведением Энвера Ходжи. Формы чествования, эстетика различных мероприятий всё больше отсылают к коммунистическим ритуалам.
Это лишь часть нескончаемых проблем, перспектива которых туманна. Хотя, как я уже говорил, всегда используют бывших репрессированных в рамках выборных кампаний, они никогда не получали доступ во власть, возможность участвовать в реальной политике, занимать административные должности. Всё, что им было обещано – не реализовано.
Последнее, что я хотел сказать – о так называемом законе о люстрации. Мы являемся единственной страной, которая не приняла этот закон. Грустная произошла история. В 2009 году наш парламент одобрил закон о люстрации, одобрил его и президент, ожидали одобрения Конституционного суда. Но суд его не одобрил, так что всё закончилось пшиком. Больше этот закон в парламенте не обсуждали, хотя обычно законопроекты, не подписанные КС, возвращаются и вновь обсуждаются до полной победы. Так что у нас больные вопросы прошлого не раскрыты, и я не вижу никакой перспективы и никакой политической воли для того, чтоб открыть криминальное прошлое нашего государства до 1990 года, времён коммунистической диктатуры. А потом стало ясно, почему этого не хотят наши политики. Ряд политических лиц, депутатов, министров и прочих имели отношение к Сигурими, эквиваленте КГБ (Сигурими, Директорат государственной безопасности – тайная политическая полиция в Албании в годы коммунистического режима. – Прим. УИ). Многие политические деятели служили в разном статусе в этой страшной структуре диктатуры, и некоторые имена уже известны, опубликованы в газетах. Вот, пожалуй, всё, о чём я хотел сказать.
Ирина Щербакова:
Спасибо большое за вашу замечательную лекцию и за ваш русский язык! Если есть какие-то короткие уточняющие вопросы, мы попробуем задать. А потом я приглашу всех участников круглого стола высказаться по поводу услышанного.
| Игорь Чубайс – д-р философских наук, директор Центра по изучению России, РУДН |
 |
Игорь Чубайс:
Я очень вам благодарен за доклад. Наверное, вы не могли этого предвидеть, но есть целый ряд точек, которые попадают в «десятку», сразу у российской аудитории возникают ассоциации, когда вы касаетесь актуальных для нас вопросов. Несмотря на ваш критический и самокритический анализ, думаю, что вы многого добились, в частности, у вас есть Институт национальной памяти, а в России такого института нет, и создать его сейчас невозможно. У меня такой вопрос – кто вам помогал в его создании, это опора на собственные силы, или есть какие-то международные организации, структуры, которые помогают? Нам в России сегодня никто не помогает. Второй вопрос – есть ли у вас точное число жертв, репрессированных (вы некоторые данные называли) и признаны ли они властью, работают ли они на формирование общественного мнения? Потому что у нас официальное количество жертв ленинизма и сталинизма не названо, и до сих пор идут бесконечные споры, а мне кажется, что если бы у нас число было названо, оно бы многое изменило, потому что число это страшное.
Агрон Туфа:
В нашем институте я начал большой проект, который называется «Энциклопедический словарь жертв коммунистического террора». По нашим расчётам он будет состоять из 25 томов. Это некая инвентаризация репрессированных человеческих жизней по трём категориям: расстрелянные или повешенные, политзаключённые, то есть узники тюрем и лагерей, и те, кто был в ссылке. По официальным данным, озвученным в 1993 году, было расстреляно 5 тысяч человек. Но только за два года наших штудий это число сильно увеличилось. Сейчас мы знаем о 13 тысячах расстрелянных, и я думаю, это показательно. Мы продолжаем работу, у нас готов только третий том энциклопедии. Я не верю ни одной официальной цифре. Их называло Общество бывших политзаключённых, теперь Институт интеграции бывших политзаключённых, но они совершенно ничего не сделали. А мы работаем в архивах. Кто создал наш институт? Я в 2007 году участвовал в московских Банных чтениях в «Билингве», пришёл туда с моими друзьями, с поэтом и литературным критиком Ильёй Кукулиным и его женой Машей. Я был в восхищении от «Мемориала», и вскоре начал вместе со своей женой издавать колонку Ad memorandum с воспоминаниями интеллектуалов, прошедших коммунистические тюрьмы и ссылки. У нас, кстати, очень богатая мемуаристика, в прошлом году воспоминания одного католический священника перевели в Италии, под опекой самого Берлусконе эта книга была издана тиражом 7 млн экземпляров и практически заменила «Чёрную книгу коммунизма». Вообще у нас на эту тему существует очень богатая литература, которую никто не знает, свои Солженицыны и Шаламовы. А я стал всё это изучать, потому что мне казалось – что-то нужно делать! У меня в семье было два политзаключённых, отец и старший брат. Когда мне было семь лет, я впервые увидел своего отца, мы поехали с дедом куда-то в шахты, в Альпы, где он работал в заключении. А когда мы возвращались оттуда, хотели подъехать на какой-то ужасной машине, перевозившей пирит, добываемый в шахтах. Шофёр спросил: «Откуда вы?», – и дед ответил, что ездил к сыну, к его (показав на меня) отцу, после чего шофёр затормозил и велел: «Слезайте, идите вон!». Мы считались врагами народа… Проект мой разрастался, я собрал вокруг себя некоторых друзей, опубликовал первую десятку тщательно отобранных мемуаров. Ровно четыре года тому назад политическим условием Евросоюза, одним из «домашних заданий» для нашего парламента, стало появление в Албании института, занимающегося исследованиями в области памяти о жертвах коммунизма, как в Чехии, Германии, Польше, Румынии. Был создан наш институт, но знаете как? Год не происходило ничего. Потом постепенно началось его формирование. Но если в самом маленьком, насколько я знаю, из подобных институтов, в болгарском, трудятся 120 специалистов, то у нас всего-навсего семь человек! То есть этот институт наше правительство, бывший премьер министр, создали по сути для галочки, отчитавшись перед Евросоюзом. И что мы всемером можем сделать в огромном океане архивов? Ведь архивы – это главное дело. Мы серьёзно думали сосредоточиться на самых важных делах. Но бюджет, который дают институту, уходит только на зарплаты сотрудникам, и ничего больше, абсолютно ничего! Мы все деньги нашли сами, обращаясь к другим организациям. Например, есть немецкий фонд имени Конрада Аденауэра, он сразу решил помогать нам без всякой бюрократии. И мы уже сделали немало важного, даже документальные фильмы.
Ирина Щербакова:
Спасибо, Агрон, за ваш ответ! Сейчас я хочу пригласить сюда участников нашего круглого стола: Артёма Акоповича Улуняна, Петра Ахмедовича Искендерова, Мартина Гьока и Сельмана Лямеборшая. Мы слушали это драматическое описание, особенно потрясающее из-за масштабов репрессий, ведь Албания очень маленькая страна. И сейчас хочется услышать ваши реплики, комментарии. Первому даю слово Артёму Улуняну, сфера его интересов – балканская история.
| Артём Улунян – руководитель Центра балканских, южно-кавказских и центральноазиатских исторических исследований Института всеобщей истории РАН |
Артём Улунян:
То, что мы сегодня услышали, для тех, кто занимается этим регионом, не является чем-то новым. Количество репрессий варьируется от страны к стране, процентное соотношение заключённых и погибших людей тоже варьируется. Печально, но это уже статистика. Здесь говорили о трудностях, о том, что порой сложно с чем-то работать, не принимаются законы. Я хотел бы сделать ряд уточнений, чтоб было понятно, что происходит. Албания в какой-то степени уникальна, в частности, лишь недавно был создан Институт изучения преступлений коммунизма, а в Тиране в Национальном историческом музее небольшая секция по данной теме тоже создана совсем недавно. Почему, с чем это связано? Албания – очень небольшая страна, а беда всех небольших стран заключается в том, что все друг друга знают. Имея в виду албанское общество как таковое, я не хочу сказать, что оно крестьянское, сельское, но есть понятие «балканское общество», когда действительно все знакомы, не пофамильно даже, а кто чей родственник и откуда родом. Такой способ идентификации себя говорит о многом. Представьте себе ситуацию, когда падение коммунизма – хотя это слово не совсем применимо к событиям, поскольку всё-таки было не падение, а расставание с коммунизмом – происходит в условиях, когда половина страны сидит, а вторая половина охраняет, условно скажем. Я не утверждаю, что все абсолютно были в чём-то повинны, но в общем-то так оно и есть. И представьте себе ситуацию, когда всё начинает меняться в обратную сторону. Не секрет, что у части людей, находившихся в местах заключения, были родственники на определённых постах, и они, как в старые советские времена, отрекались от «врагов народа». Внутренняя албанская трагедия в том, что существует разделение между севером и югом, и внутри этих областей тоже есть разделение. Там сводили счёты, особенно в 1940–1950-е годы. Всё это тёмные истории, порой для неспециалистов непонятные. И ещё имеем в виду тоталитарный характер общества, потому что Сигурими была организацией всепроникающей, по своей сути она близка к Секуритате (неофициальное название Департамента государственной безопасности – органа исполнительной власти в Социалистической Республике Румыния, сочетавшего функции спецслужбы и политической полиции. – Прим. УИ), поэтому когда её сравнивали с советской системой, мне кажется, что льстили советской, потому что в Албании всё было намного сильнее, круче, более зверски. И до сих пор все эти люди живы. И они сейчас выступают в газетах, журналах, публикуют книги. Как они позиционируют себя в условиях коммунизма? Да, коммунизм был, да, коммунизм – не очень хорошо, да, они осуждают. Но, например, сотрудники военной контрразведки ведь защищали родину. Что это значит? Ну, вот все знают, в 1950-е годы была попытка государственного переворота Энвера Ходжи, правда, никто не говорит, что она была антикоммунистическая, при поддержке ЦРУ и британской разведки. И они говорят – мы защищали родину. Потому что неизвестно, что бы произошло, если бы те пришли к власти. Прокуроры говорят – да, мы судили, но вы поймите, что если бы какие-то неприятные истории начали бы расползаться, то страна, учитывая исторический характер Албании, могла бы расколоться. Албания весьма специфическая страна, присутствующие могут со мной не согласиться, но я иногда сравниваю её с Туркменистаном, это нация племён, государство, которое создавалось с очень большими сложностями. У него забирали территории, его судьбу решали великие державы. Почему говорят об албанском национализме, потому что роль внешних факторов зачастую была отрицательной. И на этом играют бывшие функционеры госбезопасности и партийного режима – они говорят, что защищали единство страны. Да, коммунизм был плохой, но мы знаем выражение, что страна была с сохой, а кто-то там пришёл, и после него она осталась с ядерной бомбой. Что происходило с людьми в промежутке как-то забывается. Но всё, что происходит с Албанией, по сути происходит и со всеми посткоммунистическими странами за исключением трёх балтийских, но там другая история. Могу сказать с уверенностью, что Албания в этом отношении ничем не отличается от Румынии, где до последнего времени бывшие партийные функционеры, за исключением нескольких человек, неплохо жили и имели погоны на плечах, никто их не преследовал, они писали свои воспоминания.
Когда я работал над историей этого периода, были проблемы с архивными документами, и я понял, что Албания – единственная страна Восточной Европы, которая публикует архивные документы в газетах и даже со ссылками на места их хранения. Так что не всё так плохо в Албании в этом отношении, не всё пытаются забыть. В последнее время, например, активно публиковались документы, связанные с заседаниями политбюро. Есть специальная книга, посвящённая чисткам в армии, что для Албании вообще огромная трагедия. В 1974–1976 годах там было три волны чисток чудовищных: сначала армейцы, затем экономисты, потом инженеры. В результате у Албании возникли большие проблемы со всеми тремя областями. Что я ещё хотел бы пояснить? Мы говорим, что существуют национальные институты памяти. Но до некоторого времени эти институты в странах Центральной и Восточной Европы влачили жалкое существование. На определённом этапе, где-то быстрее, где-то медленнее, государство начало их активно поддерживать, это стало частью государственной политики. В тех же Чехии, Словакии. Я не беру постсоветские станы – какие-то из них быстро создали, а в некоторых создание подобных институтов затянулось. Албания сейчас, не надо забывать, стоит на пороге Европейского союза. И, как сказал Агрон Туфа, одним из условий является создание такого института. Это не диктат европейцев, которые хотя взять и очернить историю, как у нас часто говорят. Европейцы просто хотят чтоб расставание с коммунизмом происходило в политическом плане. И для Албании это очень важный сюжет. Я бы не хотел сейчас касаться политических вопросов, просто уточню, что двухпартийная система, существующая сейчас в Албании, это очень специфическое явление, не такое, как двухпартийность в США или других странах. Происходящее в Албании порой приводит к серьёзным драматическим событиям. И тема политических репрессий и реабилитации и, что самое главное, политической ответственности за произошедшее, является элементом политической борьбы, способным в определённый момент чуть ли не дестабилизировать ситуацию. Не будем забывать ни о специфике албанской политической культуры, ни о том, что это балканская страна. Сейчас, насколько мне известно, албанские историки активно сотрудничают с двумя проектами. Первый – Cold War history, который очень активно продвигается в одном из американских университетов, второй – региональное сотрудничество по линии архивов. Это очень важный момент. Здесь ещё нужно сказать о ситуации в Германии. Там документы небезызвестной организации стали достоянием гласности. В большинстве стан Центральной и Восточной Европы такие документы общественности недоступны, за исключением случаев, когда необходимо проводит люстрацию, недопущение к каким-то постам. Есть здесь свои плюсы и минусы. Плюсы в том что никто не хочет начала гражданской войны, потому что каждое досье можно использовать по-разному. А минус в том, что под видом боязни гражданской войны все процессы тормозятся. В Албании вообще достаточно открытая система архивопользования, но (не знаю, хорошо ли об этом говорить) Албания очень бедная страна. В своё время говорили, что Греция бедная страна, но греки богатые люди, и мы знаем, чем это закончилось. Но Албания действительно бедная страна и у неё действительно, насколько мне известно, нет средств на обработку всего этого огромного материала. Не надо забывать, что если для работы с румынскими, чешскими, немецкими материалами может быть всё-таки оказана зарубежная помощь, то людей, знающих албанский язык (за исключением диаспоры) совсем мало, и это тоже проблема. Есть очень много технических проблем. Вот, пожалуй, что я хотел сказать.
Ирина Щербакова:
Спасибо, это очень интересно. Теперь я хочу попросить выступить Петра Ахмедовича Искендерова, который изучает историю Сербии и Черногории и вопросы отношений этих стран с Албанией. Кстати, мне хотелось бы, чтоб кто-то высказался по вопросу памятников. Мы услышали от Агрона Туфы, что памятников на эту тему практически нет, но есть какие-то совершенно фантастические сооружения на территории Албании, например, несколько сот тысяч бункеров, куда должны были прятаться албанцы. Что с ними происходит сейчас? А как там эта жуткая пирамида в Тиране, о которой спорили – сносить или нет? Если кто-то может ответить, нам тоже будет очень интересно.
|
Пётр Искендеров – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Отдела истории славянских народов Юго-Восточной Европы в Новое время Института славяноведения РАН
|
 |
Пётр Искендеров:
Корни этого жёсткого тоталитарного режима, сложившегося в Албании во второй половине 1940-х, начиная с последнего года Второй мировой войны, всё-таки лежат глубже, чем военная борьба фронт против фронта. Эта ситуация складывалась ещё с конца XIX века, и речь идёт об исключительно специфических условиях, в которых шла борьба албанцев и за свою независимость, и, собственно, за своё существование как народа. Поскольку та территория, которая была, так скажем, базой для развития албанского национального движения со второй половины XIX века, являлась одновременно ареной притязаний соседних балканских народов, албанцы боролись не за независимость, не за воссоздание какой-то средневековой государственности (как сербы, болгары, греки), а за своё физическое выживание. Албании не существовало в тот период ни на исторических картах, ни на картах, которые рисовались в балканских столицах. Поэтому та Албания, которая сформировалась в межвоенные годы, действительно создавалась потом и кровью (и независимость её была признана не сразу), и в её состав вошли далеко не все те территории, на которые она претендовала и действительно имела право в силу исторических, демографических и других факторов. Примерно половина этих земель не вошла в состав государства, а сейчас, как говорил мой коллега, около половины албанцев живут за пределами страны. К концу Второй мировой войны Албания фактически оказалась в кольце фронтов, причём не только фронтов борьбы с оккупацией, против Германии, Италии, а в кольце балканских фронтов, поскольку Албанию окружали государства, которые имели к ней, мягко говоря, территориальные претензии. Греция тут уже упоминалась, но, безусловно, главная проблема – албано-югославские отношения, поскольку пресловутая проблема Косова, а фактически территориальный спор между Албанией и Югославией, наложила очень серьёзный отпечаток, в том числе, на внутриполитическую ситуацию в Албании. И эта проблема предала тоталитарному режиму ту силу и беспощадность, которую мы сейчас знаем. В принципе, водораздел в Албании шёл не между политическими силами, он шёл по линии осаждённой крепости, причём она оборонялась ориентируясь только на одну какую-то державу. До 1948 года существовал курс на решение территориального спора с Югославией в рамках какой-то албано-югославской федерации или надгосударственного образования. Эту идею в принципе поддерживали и обе страны, и Сталин, и лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров. Но понятно, что все в это вкладывали свой смысл. До 1948 года, до разрыва СССР с Югославией, это было основной проблемой, и тогда ещё говорить о какой-то внешнеполитической изоляции было сложно. Разрыв поставил Албанию в крайне сложную ситуацию, учитывая, что Югославия была рядом, и наличие Косово. С другой стороны, понятно, что пойти против линии Сталина Энвер Ходжа не мог. И в результате очередная смена вектора, разрыв с СССР, во многом произошла вследствие югославского фактора, поскольку Ходжа по-прежнему был убеждён в правильности всех тех постулатов резолюций Информбюро, от которых отошёл Советский Союз при Хрущёве. И, собственно говоря, Ходжа не мог простить Союзу не столько какие-то личные выпады, а замирение с Тито. Советский Союз стал врагом с точки зрения национально-государственных интересов Албании, которые понимались как выживание во враждебном окружении. Ничего этого не было в других социалистических странах. А впоследствии кто остался? Китай. Понятно, что такое партнёрство не могло продолжаться долго. И, собственно говоря, оно имело место потому, что других союзников уже не осталось, да и сложно было заподозрить Китай в проведении какой-то антиалбанской линии, например, в отношении того же Косова. Таким образом, к концу 1980-х годов Албания пришла совершенно уникальным путём, отличным от других стран соцлагеря. Нельзя даже сказать, что в стране вычищалась какая-то оппозиция – вычищались вообще все, чьи взгляды хоть в какой-то мере не отвечали концепции осаждённой крепости. Политические, социальные и даже религиозные различия не имели решающего значения, важен был только культ личности, культ героев, спасающих партию в стране, находящейся во враждебном окружении, в отношении которой соседи и их сильные покровители вынашивают самые жестокие планы. Конечно, это было утрировано, но объективно какая-то доля истины в этой концепции содержалась. Что, собственно, и обусловило прочность модели, которую трудно было представить в Польше, Чехословакии или Венгрии. Почему потом, на волне преобразований конца 1980-х – начала 1990-х годов Албании не удалось пойти по тому пути, каким пошли другие социалистическим страны? Во многом потому, что в Албании не было таких факторов, как «Пражская весна», как события 1956 года в Венгрии и даже как кровавые события в Бухаресте, когда свергали Чаушеску. В Албании таких событий не было, поскольку не было движущих сил. Но одновременно те самые внешние силы, тот же Запад, которые в других соцстранах видели, кого поддерживать (оппозицию, диссидентов, «Солидарность», студенческих лидеров), в Албании такого объекта на находили. На Западе, собственно говоря, не представляли, что там происходит. Поэтому когда рушилась старая власть в социалистических странах, она рушилась под лозунгом изменения внешнеполитического вектора со стороны Москвы, от СЭВа, от Варшавского договора в другую сторону. А у Албании этой «другой стороны» просто не было. И смены власти как таковой не было, потому что к власти не могла прийти ни оппозиция, ни какие-то диссидентские слои. И пришли к власти в 1990–1991 годах те же самые функционеры, которые не могли отстаивать других взглядов, они были слишком сильно встроены в систему, складывающуюся десятилетиями, стоит сравнить безусловно харизматического лидера демократов Сали Беришу с тем же Лехом Валенсой. Понятно, что общественно-политические позиции были совершенно другие. Поэтому когда рушился, условно говоря, тоталитарный строй, когда пришли к власти новые силы, начался поиск новых опор. Собственно говоря, он рухнул на Запад, были открыты границы, и албанцы смогли покинуть свою страну, чего они были лишены все эти десятилетия. Это ввело в заблуждение Запад, то же самое европейское сообщество, которое восприняло данный процесс как порыв единого албанского народа вовне. Однако вспомним, что происходило на Балканах в те годы – начала полыхать Югославия. И поэтому для Запада, для ЕС Албания нужна была не как демократическая страна, прощающаяся со своим тоталитарным прошлым, а как страна, которая поддержит существующие планы в отношении Югославии. И эту роль Албания играла великолепно на протяжении всех 1990-х годов. Поэтому отсутствие общественно-политической базы для преобразований, встроенность Албании в систему балканского кризиса и плюс место Албании лишь как части некоего общеалбанского пространства привело, на мой взгляд, к тому, что Албания стала демократической весьма условно в сравнении с другими соцстранами. И сейчас никому из основных албанских политических игроков не выгодно что-то менять, поскольку их прошлое в той системе, просто сейчас они немножко видоизменились. Европейскому союзу сейчас Албания тоже не нужна как демократическая и антитоталитарная страна, она нужна как демонстрация того, что Евросоюз расширяется. Еврокомиссия всё-таки предложила предоставить ей статус официального кандидата, понятно, что пройдёт ещё минимум пять лет, пока она станет членом ЕС. Может быть, Албанию ждут всё те процессы, через которые прошла Восточная Европа на рубеже 1980–1990-х годов, с опозданием на 25-30 лет. Собственно говоря, другого ожидать было сложно. Вот тут упоминалась Туркмения – по этим моделям и встроенности в общемировые процессы Албания, конечно, ближе к государствам Средней Азии, к сожалению.
Ирина Щербакова:
Спасибо. Я хочу предоставить слово Мартину Гиока. Он попросил переводит своё выступление на русский язык Сельмана Лямеборшая, который подростком участвовал в партизанском движении, потом учился в Тимирязевской академии и эмигрировал из Албании в СССР в 1960-е годы.
| Мартин Гиока – советник Посольства Республики Албания в Российской Федерации |
Мартин Гиока:
Тоталитарный режим Албании преследовал всех албанцев, довёл их до измождения, и вот теперь его нет. Албания прошла тяжёлый для всего народа путь. Диктатура пролетариата, которую всегда декларировала наша партия, была борьбой против собственного народа. Согласно статье 55 нашей Конституции, можно было закрыть рот любому патриоту, который выступал против правительства. Как сказал господин Туфа, более 13 тысяч человек погибли, множество других отправлены в места лишения свободы. Изменения, произошедшие в Албании в 1990-е годы, когда, например, студенты восстали под лозунгами «Сделаем Албанию Европой», расшатали диктаторский режим. Тысячи заключённых были освобождены и вернулись домой. В последние годы Албанией стали руководить люди нового типа, с новым мышлением, самые передовые люди страны. Но процесс реабилитации репрессированных ещё не окончен, множество людей продолжают страдать, правительство не даёт им тех прав, которые они заслуживают. Финансовая система Албании не работает для них, нет компенсаций, и бывшие узники пребывают в таком же правовом состоянии, как 50 лет назад. Тем не менее, правительство заявило, что будет компенсировать все потери, которые несли репрессированные, оно как-то старается помогать этой категории граждан. Министерство финансов обещало, что будет постепенно, в несколько этапов, выплачивать компенсации, и в конце концов каждый получит положенные деньги. Мне хочется ответить на некоторые реплики Петра Искендерова. Хочу подчеркнуть, что Албания получила независимость ещё в 1912 году, первым премьер-министром был Исмаил Кемали. В годы коммунизма были некоторые препятствия, но сейчас современная Албания работает для процветания и благосостояния албанского народа. У нас есть друзья в Европе и во всём мире, и конкретно – у нас нет разногласий с Грецией. В Греции и Италии работает много албанцев, во всех областях существует государственное сотрудничество. Греция поддерживает Албанию в стремлении получить статус кандидата на вступление в ЕС. Также албанцы проживают и в Черногории, и в Македонии (30% населения её состоит из албанцев), и с этими странами у нас тоже очень хорошие отношения. По поводу Сербии – вы знаете, что Косово это отдельное государство, как и Албания, и в последнее время у наших стран прекрасные отношения. Дачич, премьер-министр Сербии встречался несколько раз с премьер-министром Косова, и условие Евросоюза, как вам известно – эти страны должны жить в мире. Албания сотрудничает с Россией, особенно в области культуры, образования, 130 студентов учится в университете, многие албанцы получили образование в России, как господа Агрон Туфа и Сельман Лямеборшай. Русские часто уезжают в Албанию, приобретают недвижимость, особенно на побережье, и Албания отменила визовый режим для русских. В прошлом году 15 тысяч россиян посетили страну. Наши хорошие отношения продолжаются.
| Сельман Лямберошай – профессор Российского Государственного аграрного университета – МСХА им. К. А. Тимирязева |
Сельман Лямеборшай:
Можно мне сказать несколько слов? Я лесовод и никогда не любил политику. Приехал я в Россию в 1963 году, убежал через пули пограничников, потому что в условиях, которые создали в Албании, нельзя было жить. Как-то меня направили в командировку к директору албанской мебельной фабрики (я был заведующим отдела лесоустройства), мы разговорились – он, узнав, что я учился в Советском Союзе, интересовался политикой, культом личности. Через три дня я вернулся в министерство и меня тут же вызвал замминистра, спрашивает: «О чём ты говорил с этим человеком?» Я рассказал правду. Оказалось, что директор этот написал в органы донос, а они переслали письмо нам и велели срочно принять меры. Я должен был через три часа уехать из Тираны и отправиться в одно лесное предприятие для «политического воспитания». Я туда поехал, целый год работал в ужасных условиях, а по окончании этих мучений меня опять вызвали в органы и сказали: «Знаете, вы очень хороший человек, вы партизан, но вот у нас тут очень много русских женщин, которые вышли замуж за албанцев, узнайте, что они думают об Албании, о нашей политике, и нам доложите, это будет лучший подарок для нас». Для меня это стало ударом. Не мог я такого сделать. На моё счастье в этот же день я получил письмо от замминистра, предписывающее мне ехать в командировку в места, совсем близкие к границе, решать земельный спор. Там мне дали в помощь трёх солдат с автоматами, да ещё и сам председатель сельсовета с винтовкой ходил. А самым последним пунктом моей инспекции была земля практически около пирамиды, стоящей на границе с Югославией, и там была очень крутая, неровная местность. И вот когда солдаты повесили автоматы на плечи, я рванул через границу. Стреляли, очередью автоматной срезали волосы, но я остался жив. Приехал сюда и живу уже 50 лет, работаю лесоводом, болею за русский лес, кажется, больше, чем вы сами. Пишу о том, что леса погибают. Эти вопросы может решить только правительство – изменять политику охраны природы, защиты лесов от пожаров, от вредителей. Лес и газ – большое богатство, но газ кончается, а лес никогда. Я благодарен русским людям, которые меня согрели, дали мне возможность здесь жить. Я написал книгу об этом для Общества русско-албанской дружбы, надеюсь, она будет опубликована.
Ирина Щербакова:
Спасибо, Сельман Халилович! Очень интересное живое свидетельство! Есть ли какие-то вопросы или реплики?
Пётр Искендеров:
Хочу моему коллеге и другу Мартину, с которым мы неоднократно дискутировали по разным вопросам, заметить, что сегодня, по-моему, предмета дискуссии нет. Я в своём выступлении сказал, что Албания получила независимость в 1912 году, но международно признана она была всё-таки по итогам Первой мировой войны. А отношения с Грецией я имел в виду во второй половине 1940-х годов, и именно на этих конфликтах выросла концепция осаждённой крепости. Ну а что касается современного состояния проблемы Косова – Сербия и Греция признали независимость Косова, но вопрос всё-таки не до конца решён.
| Василий Банк – независимый аналитик экономических и юридических проблем |
Василий Банк:
Большое спасибо выступающим за информацию, потому что Албания очень закрытая страна, мало мы о ней знаем. Я хотел бы уточнить, по вашему мнению, когда произойдёт реабилитация политических заключённых в Албании, а если этот вопрос будет затягиваться, как произойдёт вступление в Совет Европы?
|
Бай Хуа – корреспондент радиостанции «Голос Америки»
|
| Александр Стыкалин – ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, специалист по новейшей истории Венгрии, политике СССР в странах Центральной и Юго-Восточной Европы |
Бай Хуа:
Вопрос короткий – какие сейчас отношения Албании и Китая?
Александр Стыкалин:
У нас в Институте славяноведения только что опубликована книга по истории Албании, Пётр Ахмедович её редактор, и он, может быть, два слова о книге скажет.
Пётр Искендеров:
Здесь освещены многие проблемы, безусловно, события конца XIX века, история советско-албанских отношений и нынешняя ситуация в Албании. Основное внимание уделено, конечно, международному фактору, но, на мой взгляд, эта книга свидетельствует о том, что отношения России и Албании развиваются, в России есть большой интерес к тому, что происходит в Албании. Мартин подтвердит, что за последние два десятилетия это первая книга у нас по истории и современности Албании.
Гость:
Топонимика, связанная с Энвером Ходжи, как у нас в России с Лениным, осталась или всё переименовано?
Артём Улунян:
Большинство объектов переименованы. Но там тоже есть проблемы, как и в России, насколько мне известно, хотя в Албании переименований в целом гораздо больше. Понимаете, в Албании не было такого количества названий, непосредственно связанных с Энвером Ходжей, там другое, то, о чём сказал Агрон Туфа – были всевозможные праздники, юбилеи, отдельные политические деятели, которые соответствующим образом интерпретировались коммунистическим режимом. Проспекта имени Ходжи в каждом городе не было. Это, кстати, характерная черта балканских стран – вы не найдёте много названий, посвящённых диктатору, но используется национальная история, национальная символика. Например, какого-то ноября был съезд партии, и называют улицу в честь 25 ноября, допустим, хотя все уже забыли, что там такого происходило.
Сельман Лямеборшай:
Но всё равно был в Албании город Сталин…
Мартин Гиока:
Режим Энвера Ходжи в Албании свергли, а города в честь него и не называли. Сейчас мы строим демократию, капитализм, и никто не поддерживает прошлого, кроме коммунистической партии, ни левые, ни правые силы. Цветы на могилу Ходжи в памятные даты возлагают только коммунисты и близкие люди. Вопрос про Китай. Албания и КНР являются старыми друзьями, налаживают отношения, особенно в области экономики, культуры и образования. Заместитель министра иностранных дел Китая посетил Албанию, а министры экономики и энергетики Албании посещают Китай, подписывают соглашения. Китайский капитал приходит в экономику Албании, бизнес успешно работает.
Пётр Искендеров:
Нынешняя албанская Социалистическая партия, которая на последних выборах вернулась к власти, не ведёт свою политическую родословную от Ходжи, это не вариант КПРФ в России, которая базируется на учении Ленина и в чём-то Сталина. В Албании это классическая социал-демократическая партия. Что касается Европейского союза, да, требования по реабилитации репрессированных существуют, но это не является главным условием, которые Евросоюз выдвигает Албании. Основное: экономические реформы, борьба с коррупцией, реформы правосудия и т. д. Это касается именно вступления в Евросоюз, потому что членом Совета Европы Албания и так является, входит в НАТО и ОБСЕ.
Ирина Щербакова:
Спасибо всем высказавшимся! Мне бы хотелось ещё раз пригласить к беседе Агрона Туфу для заключительного слова.
Агрон Туфа:
Для меня было настоящим удовольствием слушать всех докладчиков, коллег, преподавателей, историков. Всё было представлено очень чётко, ясно и изящно. Я ничего не хочу добавить и мне нечего критиковать. Было приятно услышать голос моего друга Мартина Гьока. Господин Сельман, ваша история была очень трогательна, вы действительно спасли свою жизнь, честь и достоинство. Понятно, какая судьба могла бы быть у вас в Албании. Я поздравляю всех участников круглого стола, дамы и господа. Конечно, было бы счастьем видеть вас лично, мой поклон всем вам. С удовольствием провёл время с вами, обсуждая такие важные темы.
Ирина Щербакова:
Спасибо. Мы очень надеемся, что на следующую встречу вы сможете приехать лично. Спасибо вам за добрые слова, сказанные о «Мемориале». Надеюсь, скоро мы поговорим о том, что вы пишете, о публикующихся сейчас мемуарах, о том, что происходит в албанской литературе в отношении прошлого страны. Нам это очень интересно! А сейчас мы посмотрим трейлер албанского фильма о недавнем прошлом, который посоветовал нам Агрон. Фильм называется «Развод в албанском стиле» или «Развод по-албански» (Divorse Albanian style), вышел он в 2007 году и рассказывает о репрессированных членах смешанных браков, о разлучённых супругах. Это маленький кусочек очень драматической истории о том, как в 1960-е годы албанцев арестовывали за русских и польских жён.
Спасибо всем, мне кажется, это был очень интересный круглый стол. Я хочу поблагодарить Наташу Колягину за организацию нашей встречи, она предприняла огромные усилия для того, чтоб всё состоялось. Завтра, напоминаю, у нас будет круглый стол по Португалии.
Артём Улунян:
Думаю, что я выскажу общее мнение, поблагодарив «Мемориал» за то, что столь редкая тема Албании была здесь поднята в таком контексте. А заключительная часть, этот трагический документальный фильм, надеюсь, будет хорошим уроком для того, чтобы подобные события не повторялись.
| Трейлер к фильму «Развод в албанском стиле». 2007 г. Реж. Адела Пеева |