Документальный театр —вид сценического искусства, где сюжеты базируются на реальных событиях, а основой для текстов выступают исторические документы. Этот жанр, несмотря на свою нишевость, в последние годы стал важной частью культурной жизни Москвы и других крупных городов России — в первую очередь, но не только, силами знаменитого Театр.doc. Мы поговорили с научным сотрудником ШАГИ РАНХиГС, участником Лаборатории публичной истории Варварой Склез о том, чем документальный театр отличается от классического, как история воспринимается со сцены и почему в документальных постановках так часто встречаются политика и трагедия.
Вы занимаетесь исследованиями документального театра. Чем интересен именно этот театр?
Есть книга 2003 года со статьями Ежи Гротовского — «От Бедного театра к Искусству-проводнику». Там есть и тексты людей, которые писали про спектакли Гротовского, которые они видели. Все они говорили примерно следующее: «Я видела это, это было невероятно, и я не знаю, как это описать». Эта невозможность описать явно очень важный для них опыт и в то же время — попытка его выразить для меня составляют суть проблематики документальности в театре. Документальный театр интересен именно из-за этой смычки опыта и его фиксации. Кажется, что такой театр ближе всего подходит к работе с ускользающим, невыразимым. Он делает это своим методом. Он позволяет документировать то, что происходит прямо сейчас, и проблематизировать возможность такого документирования.
Как можно определить документальный театр? Где границы этого жанра?
Это сложный вопрос. Понятно, что у документального театра есть пафос, что там все так, как в жизни. Лозунг Театра.doc — что это «театр, в котором не играют». И этим он отличается от обычного театра. Мне ближе всего идея, которую высказала Наталия Якубова в книге «Театр эпохи перемен в Польше, Венгрии и России»: она предлагает говорить не о границах «документального театра», а о «документальности» как одном из векторов движения современного театра. То есть о явлении, когда самые разные режиссеры, не обязательно маркирующие себя как документалисты, используют или конструируют в своих постановках документы.
Такой подход позволяет понять документ как конструкт. Это понятие исторически изменчиво, и в зависимости от времени и контекста меняется то, что понимается под документом. Это особенно заметно на примере российского документального театра 2010-х годов, он сам занимается исследованиями того, как мы определяем «документ». Интересный пример такой работы — спектакль Дмитрия Волкострелова «1968. Новый мир», который он сделал в рамках проекта «Группа юбилейного года» в Театре на Таганке. Это проект очень важен для обращения к теме памяти в российском театре в целом: он был посвящен осмыслению памяти о Таганке. В рамках этого проекта и был сделан спектакль Волкострелова, в его основе — главным образом, выпуски журнала «Новый мир» за 1968 год.
Сам Волкострелов рассказывает, что изначально у него было несколько романтизированное представление о 1968 годе и из-за советского, и из-за международного культурного контекстов. И вот он стал читать подшивку журнала «Новый мир» за 1968 год и поразился, насколько не совпало то, что он прочитал, с его представлениями. Хотя, конечно, в «Новом мире» в это время публиковались отдельные потрясающие вещи, основной массив того, что там выходило, было очень конвенционально. Большая часть этого спектакля — это работа с этим источником, он исследует этот дискурс, выворачивая его наизнанку[1]. Его непроницаемость, невозможность как-то отнестись к нему, становится эффектом, который производит эта часть. Но помимо этой части, в спектакле еще есть несколько, и в каждой из них, во-первых, представлены разные документы, а, во-вторых, в зависимости от документа, предлагаются различные форма его представления. Впоследствии российский театр стал все больше проблематизировать рамку «документ = реальность» и искать разные способы работы с документом.
Российский документальный театр сегодня часто работает с темой истории. Насколько давно это происходит?
В последние годы сложно не заметить настоящий подъем интереса к прошлому в публичной сфере. Я давно подспудно ждала, что же будет происходить с российским театром в этом направлении. Меньше десяти лет назад казалось, что, в отличие от музеев или медиа, в театре этого почти не происходило, за исключением нескольких проектов, таких как, например, спектакль «Второй акт. Внуки» в Сахаровском центре. В целом интереса к истории и памяти в театре было немного. А в последние годы стали один за другим появляться спектакли, напрямую работающие с прошлым. Театральным авторам стали интересны самые разные источники, они стали обращаться к темам, которые раньше были более или менее табуированы.
В качестве примера приведу замечательный спектакль Анастасии Патлай «Кантград», который основан на на устно-историческом архиве — авторы спектакля нашли его в Калининграде. Это интервью, взятые историками в конце 80-х и в 90-х у советских переселенцев, переезжавших в Калиниград после Второй мировой войны. «Кантград» — это не совсем типичный документальный спектакль в понимании нулевых годов. В Театре.doc спектакли обычно основаны на технике вербатим, то есть на специально собранном материале, а «Кантград» работает с уже существующим корпусом источников и дополнен специально написанными драматургом сценами. Там есть даже вымышленный персонаж — отец одной из героинь, который думает, что он — Имманиуил Кант и выражается при помощи его сентенций. Думаю, авторам был нужен этот персонаж для того, чтобы как-то дистанцироваться от документального материала.
То есть обычно Театр.doc специально подготавливает текстовую часть, а не работает с готовыми источниками?
Да (хотя есть, конечно, исключения — а в последние годы это уже совсем не общее место). Техника вербатим подразумевает, что режиссер идет к своим героям, которых он выбирает по тем или иным причинам, и берет у них длинные интервью, которые во многом пересекаются с тем, что делает устная история или качественная социология. Для художников самое важное — это раскрыть персонажа, не пытаясь наложить свои представления на то, что он говорит. После того, как материал собран, пишется текст пьесы, и главная цель здесь — оставить как можно более целой и точной речь этих людей. Поэтому все особенности речи — неправильный порядок слов, мусорные слова, интонации, недоговорки — все это сохраняется. И очень важно, что конфликт в пьесе не придумывается автором, а ищется в речи респондента: в том, что он рассказал, и в том, как он это рассказал.
Вам нравится Театр.doc? Чем?
Конечно, мне нравится Театр.doc. Это важнейшее место для документального театра в России. Это его центр и, можно сказать, его сердце. У очень многих авторов, которые сейчас работают с историей и с памятью, есть бэкграунд, связанный с Театром.doc. Они так или иначе работали там, сотрудничали с ним, для кого-то он был стартовой площадкой. Сейчас уже понятно, что Театр.doc — это гораздо больше, чем люди, которые работают там прямо сейчас, это еще и люди, которые в разное время с ним взаимодействовали и взаимодействуют. Так что можно сказать, что без Театра.doc не было бы всей той работы с документом и с памятью, которая есть сейчас.
А какие еще в России есть места, связанные с документальным театром?
Это большая сеть лабораторий, которые стали проводиться примерно тогда же, когда появился Театр.doc, благодаря деятельности Олега Лоевского. Центр драматургии и режессуры в Москве, Центр современной драматургии в Екатеринбурге, Театр «18+» в Ростове-на-Дону, Лаборатория «Угол» в Казани. Есть площадки, которые расположены и открыты к документальному театру: в Москве это театр Практика, который долгое время был расположен в одном доме с Театром.doc, Центр Мейерхольда, Гоголь-центр. В последние годы появились экспериментальные театральные группы, у которых нет собственной площадки, но для которых исследование и работа с документом является ключевой — это Трансформатор, Театр post, Pop-up театр. Конечно же, это далеко не полный список — документальный жанр сейчас очень востребован и находит все больший отклик у самых разных театров и художников.
Насколько важна точность и фактология в документальном театре?
Для меня большая загадка, как авторы с этим справляются! Очень часто в момент открытия российским театром для себя истории казалось, что тем, которые можно «переоткрыть», очень много и многие из них совсем неизвестны зрителю. Например, в центре «Кантграда» — история про переселенцев и тот факт, что они несколько лет жили вместе с немецкими жителями, недавними врагами, в одном городе. Почти для всех зрителей этот факт был новостью, как стало ясно из обсуждений после спектакля. Получается, на автора ложится двойная задача — с одной стороны, ему нужно рассказать историю, с другой, ему нужно открыть в большой степени неизвестный для зрителя контекст. И здесь, на мой взгляд, невозможно не думать, насколько точно в историческом отношении ты рассказываешь эту историю. Но, конечно, нужно понимать, что документальный режиссер — не историк. Он не сможет и не должен рассказать историю в таких подробностях и с такой же точностью, с какой это может это сделать профессиональный историк. У театра и нет такой задачи. В то же время, мне кажется, режиссеры сейчас очень ответственно относятся к своей работе с историческим материалом.
Каково смотреть документальный театр неподготовленному человеку, не знающему теорию?
На самом деле, легко. Документальный театр, особенно не исторический, рассказывает про наших современников, про таких же людей. В отличие от театра по классическим текстам документальный театр предъявляет язык и проблемы, современные нашим. Я бы сказала, что это может быть даже проще для восприятия, чем более конвенциональный театр. Насколько я знаю от людей, которые находились у истоков документального движения в России, такой театр отлично воспринимался публикой, не знакомой с этим жанром. Документальный театр по своему генезису — это очень демократичное искусство.
Даже экспериментальный, сложноустроенный документальный театр исходит из принципиальной значимости зрителя и его опыта — вне зависимости от бэкграунда. В случае таких постановок важнее оказывается открытость зрителя новому опыту, нежели его теоретическая оснащенность.
Документальный театр — это одно направление, или есть разные методы и школы?
Я бы сказала, что методом можно назвать тот или иной подход к документу. Например, есть свидетельский театр. Это значит, что на сцене рассказывают о своем опыте те, кто его пережил. Современный театр также активно осмысляет пространство как документ. Один из самых известных примеров — проект «Римини-протокол», который предлагает театральную оптику для понимания окружающего нас пространства и повседневности. Театр сейчас все чаще выходит за стены театра и осмысляет нетеатральные места. Если возвращаться к проекту «Группа юбилейного года», в его рамках был поставлен спектакль Семена Александровского «Радио Таганка», исследовавший несценическое пространство театра. Документ может использоваться социальным театром, может быть способом осмысления конкретными людьми своего опыта, в том числе, своей семейной истории. Здесь можно вспомнить драматургические мастерские для непрофессиональных авторов, которые проводила Анастасия Патлай — «Память о Большом терроре» и «Евреи в СССР: семья в большой истории». У авторов получились очень интересные тексты, и было видно, насколько велик потенциал документальной драматургии для работы с личной историей.
Какова роль актера в документальном театре, если в нем «не играют»?
Конечно, в документальном театре актеры работают иначе чем в театре драматическом. Михаил Угаров ввел понятие «ноль-позиция», означающее, что актер должен не интерпретировать своего героя, но как можно более точно передать его таким, каким он зафиксирован в его речи. Именно поэтому важно, чтобы актер не только знал, что говорит его герой, но и чувствовал его мимику, телесность, интонации.
Провокационный вопрос — а Театр.doc политичен? Имеет ли он свою позицию в политическом поле?
Думаю, документальный театр в принципе предрасположен к большей политизации, потому что он смотрит прямо на современность. Если быть последовательным, а Театр.doc в этом смысле последователен, то нельзя отводить глаза, не обращать внимания на то, что происходит вокруг. Поэтому в Театре.doc в последние годы появляются постановки и про пытки, и про Болотное дело, и про матерей Беслана и т.д.
Создается ощущение, что документальный театр всегда работает с трагическим материалом. Бывает ли иначе?
Да, конечно, документальный театр может работать совершенно с любым материалом. Но если говорить о современной культуре памяти, то для нее рефлексия о трагических событиях, конечно, очень важна. И очень сложно рассказать историю о ХХ веке, миновав такие события, рассекающие страны, семьи и отдельные биографии. Но, по большому счету, все зависит от того, как работают конкретные авторы и какие способы репрезентации материала они выбирают. Можно рассказать и очень трагическую историю нетрагическим способом. Конечно, это очень сложно сделать, не «снизив» при этом масштаб трагедии. Но если такая попытка удается, это дает возможность дистанции по отношению к этому ужасу, какой-то горизонт понимания, как жить дальше с этим знанием и опытом.
Терапевтический эффект какой-то.
Да, да.
Кого Вы советуете почитать про документальный театр? Кто в этой области считается авторитетным ученым?
Есть прекрасная книга Марка Липовецкого и Биргит Боймерс «Перформансы насилия» о движении «новой драмы» и документальном театре, книга Натальи Якубовой «Театр эпохи перемен». Книга Якубовой важна еще и потому, что в ней рассматривается как российский, так и польский и венгерский театральные контексты — а тема памяти уже давно и активно разрабатывается именно в польском театре. Кроме того, эта книга дает хорошее представление о современных теоретических подходах к изучению театра. О современном документальном театре замечательно пишет моя коллега Елена Гордиенко. И, конечно, обязательно нужно читать театральных критиков: Кристину Матвиенко, Анну Банасюкевич, Алену Карась. Они находятся гораздо ближе к театральному процессу, чем академические исследователи, и очень тонко и глубоко его анализируют.
А какие спектакли Вы больше всего любите и какие советуете посмотреть?
Больше всего я сейчас люблю спектакль, который еще не смотрела. Только десятиминутный фрагмент на видео. Но все равно все время про него думаю. Это спектакль Дмитрия Волкострелова «Диджей Павел» по пьесе Павла Пряжко. Он посвящен памяти Михаила Угарова, одного из создателей Театра.doc. Пьеса состоит из одиннадцати песен, золотых хитов советской эстрады 80-х. В спектакле актеры под эти песни танцуют.
Зрители не танцуют?
Иногда танцуют! Думаю, это одна из самых интересных попыток работы с документом и с советским опытом, которая не пытается отстраниться от этого опыта, а наоборот, признает его как легитимную часть нашего настоящего, которую нужно буквально, физически пережить. Это очень провокационная идея, потому что в ней есть опасность нерефлексивного восприятия советского. Но эмоция, которая рождается в результате этого спектакля, оказывается очень сложной. Для меня это пример того, как театр может использовать недискурсивные средства как инструменты критического исследования современности. И еще — пример манифестации настоятельной необходимости исследования этой современности здесь и сейчас.
Спектакли, которые вышли совсем недавно, и оказались важными для меня — это «Милосердие» Анастасии Патлай об участии женщин в Первой мировой войне, «Право на отдых» Сергея Карабаня и Игоря Титова об Александре Галиче, работы Екатерины Гордеевой и Татьяны Бондаренко на стыке документального театра и хореографии.
В целом довольно сложно рекомендовать конкретные спектакли — я бы, скорее, предложила следить за тем, что делают интересные вам режиссеры. Для меня это Дмитрий Волкострелов, Анастасия Патлай, Андрей Стадников, Семен Александровский, Дмитрий Егоров, Екатерина Бондаренко, Максим Диденко, Борис Павлович, Семен Серзин, Александр Молочников, Михаил Патласов, Всеволод Лисовский, Константин Богомолов. Этот выбор связан именно с моим интересом к темам истории и памяти в театре — и к трансформации понятия документа в рамках этих тем. В зависимости от ракурса этот список (даже в пределах документального театра) может быть каким-то другим.
[1] Об этом подробно пишет Елена Гордиенко в статье «Титры из подполья». 26 мая 2014. URL: http://oteatre.info/titry-iz-podpolya/.