п. Ярега, г. Ухты, Республика Коми
Научный руководитель: И. А. Козлова
Мои поиски
Когда мне предложили участвовать в конкурсе «Человек в истории. Россия – XX век», я долго думала, какую тему мне выбрать.
Однажды теплым осенним вечером, гуляя с друзьями, я рассказала им о предстоящем конкурсе. Они предложили мне написать что-нибудь об армии, зная, что мне нравятся люди в военной форме. Мне показалось интересным их предложение, но про что или про кого именно писать, я еще не знала.
Спустя некоторое время я услышала, совершенно случайно, о парне, который недавно умер. Он был ранен в Первой чеченской войне. И я решила про себя: вот о ком я буду писать.
Для начала я решила поехать в военкомат и в редакцию газеты «Ухта».
В военкомате мне посоветовали обратиться к военкому, что я и сделала. Но военком отказался дать мне какой-либо материал. Я спрашивала, сколько на данный момент ребят из Республики Коми служат в Чечне, на что он мне ответил: «Это военная тайна. Война еще не закончена, поэтому я не имею права давать какие-либо сведения. Если вам что-то нужно, обратитесь в ФСБ за разрешением. Когда оно будет, тогда уже мы поищем то, что вас интересует, в архивах». Я поняла, что мне тут никакой информации не дадут. Особенно в мою память врезалась фраза, которую он произнес. Эти слова и были моим первым потрясением в столь тяжелой работе:
«А зачем тебе писать про Чечню? Писала бы про „Курск” или Афганистан. УМИРАЛИ И ТАМ, И ТАМ – НИКАКОЙ РАЗНИЦЫ!»
Как это никакой разницы? – подумала я и ушла с большой болью в душе и возмущением. А уходя, услышала:
«Если кто-то из семей погибших увидит твою работу, зацепится за какое-нибудь неправильно сказанное слово, то они могут подать в суд, и тебя могут арестовать, хотя ты и молодец и занимаешься хорошим делом».
После этого я плюнула на всё и решила продолжать, как бы трудно ни было и чем бы это для меня ни обернулось.
После военкомата я пошла в редакцию газеты «Ухта». Там я обратилась, по совету мамы, к Нине Всеволодовне Дубовицкой. Я объяснила, по какому вопросу пришла.
Дубовицкая сказала, что можно еще обратиться в горздрав, Центр реабилитации, но это – в Сыктывкаре. Я не стала туда писать запрос. Если уж не могут дать информацию на месте, то, я думаю, Сыктывкар ее тем более не даст. Тогда я стала обращаться к знакомым и друзьям, которые вернулись из Чечни, но мне все напрочь отказывались давать интервью, говоря, что не хотят вспоминать этот ад.
Оставалась последняя надежда – ехать в ФСБ, так как никакая другая тема меня больше не интересовала и писать я ни про что, кроме Чечни, не хотела. Чем чаще мне отказывали, тем больше хотелось написать. Не зная наперед, получится или нет работа, я решила довести дело до конца.
Скрестив пальцы, я поехала в ФСБ. Приехав, я дала свидетельство о том, что я участвовала в первом конкурсе «Человек в истории». Меня попросили подождать, пока напечатают разрешение для военкома. Несколько минут спустя в холл вышел молодой человек, который брал у меня документы, и сказал, что ФСБ и военкомат не имеют никакого отношения друг к другу и ФСБ не может ни запретить, ни разрешить военкому предоставить мне хоть какую-то информацию.
Все надежды были разбиты, и вдруг я вспомнила про того раненого парня.
Я побежала к подруге, которая мне про него говорила. Это оказался ее дальний родственник. От нее я смогла узнать только имя, фамилию и поселок, в котором он жил.
Я приехала в поселок Водный и пошла по адресу, который мне дали.
Постучала в дверь, и мне открыла худенькая, убитая горем пожилая женщина. Если честно, то я даже не знала, как себя с ней и вести. Общаться было трудно, но чем ближе мы знакомились, тем больше понимали друг друга и легче был наш диалог.
Я вошла в дом. Мне навстречу выбежал маленький мальчик, на вид года два с половиной. Он весело дергал бабушку за рукав, прося у нее что-то.
Первая встреча
Маму Васи я называла просто – тетя Валя. Она приготовила для меня пару фотографий Васи, некоторые документы, письма.
Вот что мама Васи мне рассказывала:
«Забрали сына 23 декабря 1993 года в Самару. Отправили в армию, затем мы получили одно письмо. 2 января 1995 года сына отправили в Чечню».
Эти короткие фразы прозвучали как приговор. Мама Васи продолжала:
«Родился Вася 13 июня 1975 года. Он очень любил лес, речку, рыбалку, походы».
Вася было стал заниматься плаванием, но у него начала развиваться астма и пришлось этот вид спорта бросить. Тренер по плаванию был очень огорчен, узнав, что Вася уходит из плавания. Он даже не хотел его отпускать, был против. Но Вася не бросал спорт. Ближе к старшим классам он начал заниматься лыжами. Вася отлично с ними справлялся, да и было в кого: много хороших привычек он перенял от отца. Когда он ходил заниматься на лыжню, множество девушек приходили на него посмотреть. «Девчонки Ваську любили, говорили, что не идет, а „порхает”», – говорит папа. Он до сих пор называет сына так, как будто Вася еще жив. Родители не верят в то, что произошло. «У Васи была великолепная фигура», – говорит сестра. Он сам себя вылечил от астмы. Его кумиром был актер Ван Дамм, он во многом подражал ему. Учился Вася хорошо, закончил одиннадцать классов. Получал грамоты.
Пришло время идти в армию, но появилась девушка, и Вася стал откладывать службу, хотя знал, что этот долг он должен выполнить. Впоследствии Вася пошел в армию, хотя мог сказать, что у него астма. Мама говорит, что если бы пошел сразу, то в Первую чеченскую не попал бы.
Из разговоров с тетей Валей я поняла, что Вася был физически развит, крепок духом, любил маму, друзей. Да и вообще любил жить. Я смотрела и перебирала его фотографии. Улыбающийся, веселые глаза, прямая спина… А что с ним стало?
Внимательно слушая свою собеседницу, я невольно стала рассматривать комнату Васи. Именно в ней мы разговаривали. Стол, кровать, книги… Ничего лишнего, всё очень просто и скромно. На стене Васины фотографии. Здесь он с друзьями, а вот снимок, где он после соревнований по лыжам. И всегда улыбается! А рядом на стене висят плакаты его кумира Ван Дамма. Он мечтал быть таким, как он…
От таких размышлений у меня мурашки пробежали по коже.
Письма
Очень много можно узнать о человеке из его писем.
В декабре 1993 года Васю отправили в армию, вскоре получили от него письмо (от 24.12.1993):
«Дивизия недавно выведена из Германии, вовсю идет строительство военного городка, общежитий, казарм. Строят в основном турецкие рабочие и стройбатовцы, но, возможно, нам тоже придется поучаствовать. После присяги нас раскидают по полкам (по 3–5 человек). Меня пока приписали в танковый полк водителем КАМаза…»
22 февраля 1994 года пришло еще письмо:
«…Кормят вполне сносно, уже потихоньку отвыкаю таскать из столовой хлебушек, хотя раз на раз не приходится… Поздравил нас заместитель полка, сказал, чтобы нас обеспечили поездкой в город. Во время увольнительной (местной) отпросился я кое-как на три дня к дяде Боре. Отмылся, побрился, отдохнул, сходил с Борей и Пашкой в баню к его знакомым на Завьялово. Это ни с чем несравнимо, мне аж самому захотелось построить такую баню, если, конечно, будет такая возможность!!! … Ты бы, мам, сняла бы с книжки хоть немного, я ведь не могу постоянно просить у дяди Бори, и без того совестно, я ведь им и так доставляю немало хлопот. Сколько уходит на то, чтобы меня прокормить… На этой неделе нас вот уже в третий раз переформировали… Нам сегодня обещали праздничный концерт вечером. Поздравляю отца и Саню, а также пацанов с нашим праздником, желаю здоровья, счастья, успехов, а также всего самого лучшего. Еще одно пожелание парням: НЕ ДАЙ ВАМ БОГ СЮДА ПОПАСТЬ…»
Каждая мать переживает за сына, если ей приходят такие письма. Как можно спокойно жить, зная, что твой сын голодает в армии. Хорошо, что поблизости жил знакомый. А как не переживать, если знаешь, что одежды, сколько положено по уставу, у него тоже нет?
Письмо от 10 февраля 1994 года:
«По закону нам положено 4 формы одежды, а у нас одна! – рабочая… Местным здесь лафа, каждую неделю ходят по три дня в увольнения, ходят в носках, шарфах, не перерабатывают…»
Мама Васи понимала, что в армии не всегда бывает легко. Но, главное, приходят письма. Значит, жив. Но эти письма были еще цветочками по сравнению с теми, которые тете Вале предстояло получить.
Письмо от 2 марта 1994 года:
«Я еще не писал, наверное, что мой 723-й полк входит в состав миротворческих сил ООН… Не исключена возможность того, что нас могут отправить в „горячие точки”, но это еще толком не известно, хоть и ходят слухи об отправке в Молдову и Армению. Но я особо не верю в это, так что вы не волнуйтесь… Передайте привет Лене [девушка Васи] и парням. Ваш сын, защитник Отечества».
Как после этого известия можно было жить спокойно? Мать Васи не находила себе места, ждала весточки от сына, которую получила 13 марта:
«Дали нам нового ротного. Теперь лафа наша кончилась. В столовую строевым ходом, а не „стадом”. Целый день порядок наводить заставляет. Дал задачу постираться за два дня, хотя прекрасно знает, что воды нет. Вчера вечером, как только приехал, сразу постирал всё, что можно было. Х/б то уже высохло, а вот за бушлат боюсь – с него еще течет. Придется на себе сушить… Пригласили к нам 200 человек „молодых”, 50 из Коми. Попался с Водного только один – Путинцев Пашка…»
Так Вася познакомился еще c одним воднинцем, которого мне, к сожалению, найти не удалось. Из следующего письма, которое подтвердило слова Васиной мамы, я узнала, что парней из этой части везли на войну совсем неподготовленными. Остались живы лишь те, кому повезло.
Из письма от 22 марта 1994 года: «
Солдатский привет от водителя БэСэЛа высшей категории. Чтобы было понятно, разъясню: БОЛЬШАЯ СОВКОВАЯ ЛОПАТА. Еще не было такого дня, чтобы я обходился без этого инструмента… Достал куртку-афганку. Думаю выслать отцу, так как она ему пригодится в лес или на работу таскать, а я себе найду… Нашел себе наконец-то сапоги, хоть не новые, один кушать просит, но носить можно… Отбой у нас частенько не в 10:00, как положено, а в 11:00, если не позже. Но зато подъем всегда в 6:00 – 1 минута на построение. Если кто-то не успеет, будем летать два–три раза по 45 сек… Привет Ване Сурогину и Андрюхе, а также всем парням, что остались – СЧАСТЛИВЧИКАМИ!»
Следующее письмо Валентина Викторовна получила 13 апреля 1994 года:
«…Целую неделю ждали мы приезда командира округа… Используют нас пока как дешевую рабсилу… Когда в части лазит кто-то из „шишек”, дают на обед плов и рисовую кашу, да и порции прибавляют. По праздникам обычно лимонад и кусочек пирожного (на два укуса)…»
Да, праздников наши солдаты явно не ощущают. И не только там, где служил Вася. Так во многих частях в России.
17 августа 1994 года тетя Валя получила еще одно письмо:
«…Целую неделю ждали мы приезда командира округа, навели идеальный порядок, но он так и не приехал. А завтра прилетает командарм, значит, всю ночь будем драить казарму (а может, с подъемом вместо зарядки)… Был в прошлое воскресенье в городе (первый раз за два месяца). Ездил вместе со Славкой. Мороженого, фанты объелись: молока теперь и то попить в радость, а котлет я уже восемь месяцев не видел. Эх, как домашнего хочется! Эта перловка с пшенкой да овес уже в рот не лезут. Белого хлеба и масла уже тоже два месяца не видели (видимо, из-за полевой кухни). Зарплата улетает за три дня или за одно увольнение. НО ЭТО ВСЁ ЕРУНДА, СКОРО ДОМОЙ ПРИЕДУ – ОТОРВУСЬ ЗА ВЕСЬ ГОД-ТО!!!… Завтра суббота. ПХД. Опять полы с мылом драить. А потом будем в нарды резаться или в шахматы играть: библиотека у нас прямо на этаже (4-м): письма строчить, а большинство – дрыхнуть (это теперь у меня любимое занятие после еды)… А ты, мама, не болей, постарайся меньше болеть и не переживай за меня, не надо…»
Оказывается, переживать за Васю стоило, так как его отправили в Чечню, где его ранило осколками мины в правое полушарие мозга, после чего он промучился пять с половиной лет и умер, не превратив свои мечты в реальность, не «оторвавшись» после армии и не построив дачу с баней. Поcледнее письмо от Васи пришло 26 октября 1994 года:
«Здравствуйте, дорогие мои мама, отец, дедушка с бабушкой и Оксана с Сашей. Извините, что так долго не писал, но так уж получилось. У меня всё нормально. Живем с парнями весело. Сейчас я пишу из Черноречья, так как недавно нас отправили сюда на стрельбы и для повышения боевой подготовки. Сколько мы здесь пробудем, не знаю, может, месяц или больше, посмотрим. Потом поедем в Тоцкий, там более подготовленные полигоны и тренажеры. Вообще, будем стрелять и водить днем и ночью, бегать и так далее.
Постоянного адреса я пока дать не могу, так как мы будем ездить с места на место и еще не знаю, вернемся ли в Чайковский.
Ну вот и всё, надо идти на обед, а потом опять занятия. Как там дедушка, как мама? Не переживайте за меня, не надо. Поздравляю вас всех с Новым 1995 годом! Желаю вам крепкого здоровья, удачи, побольше смеяться и поменьше грустить, счастья и успехов во всем. Ваш сын Василий».
На этом письме страдания Васи и закончились, и начались страдания и горести Валентины Викторовны.
Вторая поездка на Водный
Через неделю я опять приехала в ставшее мне уже знакомым место, хоть и была я там всего один раз. Открыв калитку и постучавшись в дверь старого перекособоченного дома, я стояла и ждала, когда мне откроют дверь, и думала, как, не раня маму Васи, попросить сводить меня на его могилу. Через несколько минут я стояла уже в коридорчике дома, где жил Вася с мамой после ранения. Маленькая комнатушка, желтые крашеные стены, черно-белый телевизор, диван, на котором сидит бабушка с внуком. В этой комнате, как ни странно, я сразу успокаивалась, отдыхала душой. Эти стены хранили в себе теплоту и ласку.
Рассматривая еще раз Васины фотографии, я услышала вопрос тети Вали: «Где дядя Вася?» – спросила она сквозь слезы у внука, который держал дядину фотографию. На что малыш ответил с непонимающей улыбкой: «Дядя Вася улетел на небо», – и начал тыкать своим маленьким пальчиком вверх.
Наконец тетя Валя собралась, и мы пошли на кладбище. По пути мы продолжили разговор, и я узнала, как разворачивались события. Тетя Валя говорит, что про ранение Васи узнала через знакомую. Она сидела дома, ей позвонили в дверь. Вбежала, как сумасшедшая, женщина с газетой в руках и с криком: «Валя, посмотри, тут же Вася, твой сын!» И вправду, в газете было фото Васи. Оттуда она узнала, что Вася находится в Московском центральном военном госпитале. «Там он пролежал четыре месяца, два раза был в реанимации», – вспоминает тетя Валя.
На следующий день тетя Валя и Васина сестра Оксана собрали вещи и поехали в Москву. Для каждодневного доступа к Васе сестра устроилась в госпиталь санитаркой. Когда женщины увидели Васю, он не был похож на себя. Перед ними лежал скелет со скрещенными на груди руками, глазами, смотрящими в никуда, открытым ртом. Вася был парализован, у него была температура под 40, которую врачи не могли сбить. Сырые простыни, которыми накрывали Васю, высыхали за считанные минуты. Вообще, его можно было назвать «живым трупом». Врачи говорили, что он скоро умрет. Надежды никакой не было. Но мать не хотела терять сына, она верила, она надеялась.
С появлением мамы Вася стал поправляться, появились проблески в сознании, произошло настоящее чудо. Тетя Валя использовала только народную медицину: ягоды, травы и прочее. Врачи были шокированы тем, что не могли ничего сделать, а какая-то маленькая женщина за три дня просто оживила парня. Васина девушка тоже приезжала в Москву, долго плакала. Через небольшой промежуток времени Васю забрали домой. Его привезли в ухтинскую больницу, которая находится в Шуда-Яге. Там Васе поставили аппарат для санирования легких, для того чтобы он мог дышать. Провели через нос трубку, с помощью которой его кормили, вводя в нее из шприца пищу. Он пробыл там до 15 сентября 1995 года. Там же дали свидетельство о болезни.
Наконец Васю привезли домой. Но и дома надо было продолжать лечение. Для этого нужны были большие деньги. Ничего не оставалось делать, как дать объявление в газету. На просьбу о помощи откликнулись многие…
«Много людей помогли деньгами и вообще моральной поддержкой. Писали в основном матери погибших солдат», – говорит тетя Валя.
Вот письмо от 20 февраля 1996 года:
«Здравствуйте, дорогая Валентина. Пишет Вам незнакомая Вам женщина. Прочитала Ваше письмо в „Семье”. Там много исповедей о тяжелой жизни, о трагических обстоятельствах. Так хочется Вам помочь. Ваша боль засела в душу, не дает покоя. Как Вы там? Как Ваш мальчик? Чем бы я смогла Вам помочь? Я так Вам сочувствую. Крепитесь и боритесь за сына. У меня двое сыновей, поэтому, наверное, мне Ваше горе так понятно. Как сделать так, чтобы наши „цари” не делали „пушечным мясом” наших сыновей? Напишите, пожалуйста, ответ. Жду. С уважением Лузвиянко Елена».
Писем приходило очень много, шли также переводы. Тетя Валя всем отвечала и всех благодарила.
31 января 1996 года пришел первый перевод от Галины Ивановны.
«Здравствуйте, уважаемая Валентина Викторовна! Я думаю, что, когда вы получили мой перевод в сумме 100 тыс. рублей [это по старым деньгам], подумали, от кого и зачем. Я прочитала маленькую заметку в „Труде” и в память о своем сыне решила помочь. Он трагически погиб пять лет назад. Пришел с армии и через шесть месяцев погиб. А перед рождеством он мне и мужу каждый день снился и, получив пенсию (я уже как два года на пенсии), решила послать вам скромную сумму. Хоть скорее бы эта проклятая война закончилась. Ведь от Грозного живем в 260-ти км. Живем в постоянном напряжении. Особенно после того, как наш город „прославился” на весь мир. Вот и всё, желаю вашему сыну скорого выздоровления, а вам здоровья, терпения, чтобы поднять его на ноги. С уважением к вам Галина Ивановна».
Такие письма приходили тете Вале. Так при помощи и поддержке посторонних людей лечили Васю.
Да, мы живем в сложное время: деньги, власть, смерть, слезы… Но я даже представить себе не могла, что в такое жестокое время еще есть люди, которые могут любить и помогать тем, кто рядом или даже далеко, но нуждается в помощи. Да, я слышала раньше об этом, смотрела по телевизору… Но всё это не было прочувствовано мною так, как когда я читала эти письма, эти бесконечно трогательные письма…
Наконец мы пришли на кладбище. Я положила на могилу пару гвоздик. Вася лежит рядом со своими бабушкой и дедушкой. Тетя Валя начала жаловаться, что воруют цветы с венков. Я не могу понять, какими надо быть людьми, чтобы это делать. Господи, какая это низость – обкрадывать кладбища.
На кладбище тетя Валя мне сказала, что Вася ей говорил, будто смерть преследует его и ходит за ним по пятам. «Вот она его и настигла, – промолвила тетя Валя, еле сдерживая слезы. – Неправду говорят, что Вася ничего не понимал, он всё понимал. Он слышал меня одну. Всё говорили его глаза. Когда я долго не приходила, его глаза мне говорили: „Мама, почему ты так долго не приходишь?” Он меня прекрасно понимал. Некоторые родные даже иногда злились: „Почему он тебя узнает, а нас нет?” Последней зимой [для Васи] мы с ним сидели и смотрели в окно. Я видела, что мой сын чувствует себя с каждым днем все хуже и хуже. Мы оба чувствовали, а может, даже и знали, но не хотели в это верить, что конец близок. И тогда я ему сказала: „Сынок, я хотела бы, чтобы, вдруг если случится [они оба знали, о чем идет разговор], – только летом. Летом тепло, цветочки, земля теплая, солнышко…” Он повернулся и плотно закрыл глаза, говоря этим, что полностью согласен со мной. Он всегда закрывал глаза, если был согласен. А если нет, то пытался качать в разные стороны головой. Так что ты не верь, что он ничего не понимал», – повторила мне тетя Валя.
Наступило лето, Вася стал совсем плохой, и 10 июля 2000 года он скончался, промучившись пять с половиной лет.
Начало темнеть, нам пора было возвращаться. Мы шли молча. Каждая думала о своем. Мама Васи, наверное, вспоминала прошлое, а я все шла и размышляла, как у этой хрупкой женщины хватило сил и терпения в течение пяти лет видеть своего сына таким, каким он вернулся с войны.
Я договорилась о встрече с Васиной классной руководительницей. На полпути мы с мамой Васи встретили Нину Григорьевну Юкно.
Беседа с Ниной Григорьевной
Нина Григорьевна – учитель истории. Двадцать восемь лет проработала директором воднинской средней школы. В 2000 году исполнилось пятьдесят лет ее школьной трудовой деятельности. Нина Григорьевна по сей день работает в школе.
«Вася в 1982 году пошел в первый класс, а в 1992 году закончил одиннадцать классов. Закончил школу „хорошистом”, с четырьмя пятерками по предметам: физическая культура, обществознание, информатика, труд. По труду учился на автоделе, получил категории „А” и „В”. Вася хотел поступать после школы в Омское училище МВД на отделение следователя. Из-за долгих раздумий не успел оформить документы, поэтому пришлось идти в армию. Был скрытным, не любил, когда о нем говорили. Хоть плохое, хоть хорошее. Хотя, в принципе, плохого о нем сказать ничего нельзя. Всегда пользовался успехом у девушек. Очень любил природу, охоту, ягоды, грибы, как и отец. Их всё время видели, как они ходили вместе. Учителя навещали Васю после травмы. Он узнавал их голоса, начинал плакать. Пенсия у Васиных родителей очень скудная, можно сказать, что эти люди брошены государством [имеется в виду пенсия по инвалидности]. Приходилось помогать, кто как мог. Смерть шла с Васей в ногу, следовала за ним. Ему даже гадала цыганка, что Вася умрет молодым», – рассказывает Нина Григорьевна.
«Маму очень его жалко, ведь она болеет сахарным диабетом, да к тому же сердечница. Она ему очень помогла. Если б не она, он бы, наверное, после ранения столько не жил. Мать его лечила народной медициной».
Мы сидели с Ниной Григорьевной, и, рассматривая классные фотографии, она вспоминала, как весь класс ходил на Параськины озера. Поднимались в верховья реки Ухты на лодках. Вместе ходили на посевные работы. Класс был очень дружный. Это было видно и в то время, когда Вася был болен. Друзья и одноклассники не оставляли его. Вот только девушка его оставила. И по сей день друзья ходят на могилу к Васе.
После нашей встречи по дороге на остановку я встретила сестру Васи, и мы с ней разговорились, она рассказала еще кое-что…
Разговор с Оксаной
«В госпитале мне было очень трудно, там столько ребят, я даже несколько раз падала в обморок. Мама получила квартиру, – говорит Оксана, – но с Васей жили в старой. Там поселок старый, спокойно, сосновый бор. Васю на прогулку можно было выводить.
Мы получили новую трехкомнатную квартиру, когда ранило Васю, но денег практически нет за нее платить. У мамы есть льгота, она платит за себя одну на 50% меньше за квартиру, и всё. Других льгот не дают, говорят, что Вася умер дома, а если бы он умер на войне, тогда бы считалось, что он погиб, а так как его только ранило, а умер дома, значит, никто ничего никому не должен. Совсем недавно нам еще принесли медаль Жукова, а ведь прошло уже довольно-таки много времени. С похоронами нам помогли, было много народу, поминки были большие…
Мне кажется, что Вася умер из-за нас. Мы очень устали и со временем потеряли веру. Папа уже чуть ли не напрямую при нем начал говорить о смерти. Мой брат начал никнуть и, в конце концов, угас. Конечно, для нас эти пять лет были не жизнью, а мучением. Ну что теперь сделаешь… Теперь Вася покоится. Пусть спит с миром», – рассуждала сестра. И добавила: «Оль, когда мы справляли праздники, мы Васю никогда не прятали, он сидел на почетном месте во главе стола, и все были согласны с этим… Вот так. У меня сейчас у самой растут два сына. Я уже сейчас за них боюсь. Денег нет, чтобы можно было освободить их от армии. Я не знаю, что со мной будет, когда их заберут. Хоть они еще и маленькие: одному два с половиной, а второму и года нет, я всё равно переживаю. Ну ладно, мне пора, да и у тебя скоро автобус уйдет…»
На этом наш разговор с Оксаной и закончился.
Земляки-сослуживцы
В Ухтинской газете «НЭПлюс» 10 августа 1995 года была напечатана статья о Василии Пивоваре «АУ, ЛЮДИ! Идущий на смерть не может приветствовать вас…»
Да, действительно, Василий не может больше приветствовать людей.
«Два маленьких осколка перевернули жизнь обыкновенного паренька с Водного, сделав его инвалидом. 324 тысячи „инвалидных” и бессознательное состояние, бессонные ночи родителей и напрасные надежды…
Он не мог двигаться, и прогнозы на его излечение были пессимистичны. «Только чудо», – говорили врачи. Но мама Васи Валентина Викторовна верит. И живет этой верой. «Я ему говорю: „Васек, у тебя еще есть силы терпеть?” Он мне показывает – пальцами шевелит, ресничками. Так мы с ним понимаем друг друга».
В этой статье приводился рассказ Дмитрия Кошеленко, служившего вместе с Васей. Мне удалось с ним связаться, и вот что он мне рассказал:
«Призывали нас вместе в декабре 1993 года. Год служили в Чайковске (276-я танковая дивизия). Когда отправляли в Чечню, обманули так же, как обманывали и других ребят. Говорили: посылают на учения, но уже 23 декабря в полку знали, что нас ждет Чечня. Согласия не спрашивали, добровольцев не вызывали. Так на второй день нового года мы оказались в Моздоке. Мотострелковая рота, в которой мы служили с Василием, базировалась в больничном городке на левом берегу Сунжи. Что и говорить, было тяжело, хотя сами парни, отвоевавшие в Чечне, не любят вспоминать подробности. Сначала не давали чеченским боевикам переплывать через реку, патрулировали улицы. Пострелять пришлось», – вспоминает Дима.
«Мы, как земляки, старались всегда и везде держаться вместе, поддерживали друг друга. Он о маме всё вспоминал, волновался за нее, – говорит Дима. – 19 января с утра выпал снег. Было холодно и сыро. Роту подняли, объявили задачу: занять позиции на заводе „Красный молот”. Отделения распределили по боевым экипажам. Вася оказался в седьмом, а я в восьмом. Ждали, когда атакуемые с другой стороны чеченцы сами полезут в капкан.
Не получилось. Чеченцы ударили первыми. Я в это время находился на ПРП [передвижном разведывательном пункте – О. П.], услышал только сообщение по рации: «Идет бой, есть потери, требуется поддержка». После этого связь оборвалась. Я не могу вспомнить, сколько длился бой. Может, часы, может, минуты. Потом поредевшая рота построилась в больничном городке. Стояли и молчали. Ко мне подошел парень и сказал: «У тебя друга ранили». Я не мог поверить, не хотел поверить. Позже выяснилось, что Васю достал минометчик. Солдаты быстро погрузили его в машину и отправили в госпиталь. Один осколок попал Васе в висок, второй – в колено. Он уже тогда ничего не мог говорить, но всё понимал. Пытался помочь ребятам, когда несли его к машине. О дальнейшей судьбе Василия я узнал уже здесь, в Ухте».
* * *
Я считаю, что этот кошмар давно пора прекратить. Сколько можно? Гибнут невинные ребята. Жены остаются без мужей, а дети без отцов. Матери теряют сыновей. Многие приходят изувеченными до такой степени, что им впору завидовать погибшим ребятам, приходят психически больные. У меня разрывалось сердце, когда я смотрела видеозапись, которую высылаю вам, да и не только у меня – у моих знакомых, друзей, родственников и близких людей. А ведь Вася не один такой. Сколько их… Неужели мы можем всё оставить как есть? Неужели никто ничего не сделает? Эта война не должна быть для нас бездонной пропастью. Я верю, что мы можем это изменить. Я не знаю, но что-то должно произойти.
На этом я закончу свою работу, которая напоминает длинное письмо с войны.
Я не знаю, как вы воспримете то, что я сделала. Может быть, не одобрите, может, скажете, что не мое дело. Поверьте мне, я никого не обвиняю. Просто мне захотелось поделиться тем, что произвело на меня огромное впечатление, захотелось показать тем, кто был там, что их помнят. Жил простой парень, учился, пошел служить в армию, воевал, получил ранение, а затем долгая борьба с болезнью и страшное слово «смерть»… И никто, кроме родных, не знал о нем. Почему же такая несправедливость?