Катерина Суверина

Рубрика не задана

гендерная история

научное сообщество

постпамять

Просто я живу на улице Ленина И меня зарубает время от времени. Группа "Ноль". Художник Эрик Булатов в одном из своих интервью, отвечая на

Простой (пост)советский человек

<p><span class="wp-font-24">"Уроки истории" запускают свой собственный подкаст "<a href="http://urokiistorii.ru/podcast/Pamyat.rss">Память</a>". В первом эпизоде нашего подкаста исследовательница Ирина Ролдугина рассказывает о жизни советских гомосексуалов, расцвете субкультуры в период становления советской власти, рекриминализации гомосексуальности в эпоху правого сталинского поворота, чудом сохранившихся источниках и многом другом.</span><br/>
</p>
<div class="wp-block-advgb-images-slider advgb-images-slider-block"><div class="advgb-images-slider" data-slick='{"rtl": false}'><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/archivesroldugina2.jpeg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Дрэг-бал на Симеоновской улице. 1921</h4></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/photo2018-01-1319-34-54-2.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Из диссертации Елизаветы Деревинской, изучавшей лесбиянок в ИТЛ в караганде</h4></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/photo2018-01-1319-34-54.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Из диссертации Елизаветы Деревинской, изучавшей лесбиянок в ИТЛ в караганде</h4></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/photo2018-01-1503-58-33.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Из диссертации Елизаветы Деревинской, изучавшей лесбиянок в ИТЛ в караганде</h4></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file1.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file2.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file3.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file4.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file5.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file6.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file7.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file8.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file9.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file10.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file11.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div><div class="advgb-image-slider-item"><img alt="Slider image" class="advgb-image-slider-img" src="/wp-content/uploads/sites/default/files/gallery/2018-01/file12.jpg" style="width:100%;height:auto"/><div class="advgb-image-slider-item-info" style="justify-content:center;align-items:center"><h4 class="advgb-image-slider-title">Письмо Ники Полякова</h4><p class="advgb-image-slider-text">Архивный фонд Владимира Бехтерева</p></div></div></div></div>

<p><a href="http://www.colta.ru/articles/specials/17030">Полный текст письма Ники Полякова </a>с комментарием Ирины Ролдугиной.</p>


<p>Музыка  - группа "Кровосток".</p>


<p><strong>18+</strong></p>


<p><a href="http://urokiistorii.ru/podcast/Pamyat.rss">Подписаться на подкаст через RSS</a></p>

Перверзы Иры Ролдугиной (18+)

<p><span class="wp-font-24">В 1992 году профессор Колумбийского университета Марианна Хирш впервые ввела в оборот термин «постпамять». Он немедленно перекочевал на страницы множества книг, описывающих работу с исторической памятью. «УИ» публикуют перевод статьи Хирш, в которой автор от первого лица объяcняет своё видение феномена передачи воспоминаний между поколениями.<br/>
 </span></p>


<p>Могут ли воспоминания других людей быть нашими собственными? Я верю, что могут, что так и происходит в действительности. Потомки поколений, переживших великие катастрофы ХХ века, такие как война, геноцид, крайние формы насилия, дети очевидцев крупных политических движений, государственных переворотов, революций и восстаний, часто чувствуют, что на их личностное формирование повлияли события, произошедшие до их рождения. Однако для них эти события нельзя считать непосредственно воспоминаниями; качественная и временная дистанция позволяет отнести их к постпамяти.</p>


<p>Постпамять описывает, какое отношение имеют последующие поколения к личным, коллективным и культурным травмам, к изменениям, которым подверглось поколение предыдущее; к тому, что они «помнят» только благодаря историям, образам, поведению людей, среди которых они выросли. Процесс передачи информации происходит на таком глубоком эмоциональном уровне, что начинают создаваться собственные воспоминания. Таким образом, связь с прошлым в постпамяти образуется не за счет процесса «припоминания», но за счёт вовлечения воображения и проецирования – «разработки», согласно <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B8%D1%84%D1%82%D0%BE%D0%BD,_%D0%A0%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82_%D0%94%D0%B6%D0%B5%D0%B9">Роберту Лифтону</a>. При этом существует риск того, что подобные перенятые воспоминания могут заменить настоящие, даже вытеснить их.</p>


<p>В процессе взросления на становление личности косвенно влияют фрагменты травматического прошлого, рассказ о котором не укладывается в рамки обычного повествования и выходит за границы нашего понимания, его последствия обнаруживаются и в настоящее время. Мы можем это заметить в работах представителей второго поколения, например, в двухтомном комиксе «Маус» Арта Шпигельмана, рассказывающем о выживании Владека Шпигельмана в Освенциме и его художника-сына, который изображает историю отца, которая как бы отодвигает на второй план его собственную, определяет каждый отрезок его жизни.</p>


<p>Недавно нейробиологи подтвердили эти предположения, продемонстрировав, как травму можно эпигенетически передать через поколения. Она может быть зашифрована в структурах ДНК ребёнка, делая его более уязвимыми для травматического опыта и синдромов посттравматического стресса. Это исследование, несмотря на то, что находится еще в начальной стадии, подтверждает рассказы представителей последующих поколений.</p>


<p>В то же время я бы предположила, что постпамять не является строго индивидуальным явлением. Межпоколенческая передача информации приобретает самые разные формы, и даже семья среди них – не единственная, обладающая сильным воздействием. Даже самые сокровенные моменты семейной жизни становятся частью коллективного воображения, частью общих историй и образов, общественными механизмами фантазии и проекции. Это может повлиять на процесс передачи индивидуальных и семейных воспоминаний.</p>


<p>Комикс Шпигельмана основан на рассказах, записанных сыном на пластинку; магнитофон часто появляется на страницах двух томов «Мауса». Но материалом для создания послужили и документы, находящиеся в публичном доступе, образы, рассказы, которые иногда противоречат воспоминаниям Владека об Освенциме. Подобные противоречия – часть культурного действия постпамяти. Шпигельман – сын человека, пережившего Холокост; а, например, Давид Гроссман не имеет с Холокостом биографически обусловленных связей, но именно ему принадлежит <a href="http://profilib.com/kniga/143888/david-grossman-sm-statyu-lyubov.php">«См. статью: „Любовь"»</a> – одно из величайших произведений, посвященных этой теме.</p>


<p></p>


<p>Мы воспринимаем травматический опыт других как свой собственный, он становится частью нашей личной жизни, но как избежать подражательства и чрезмерного отождествления? Этот вопрос в равной степени касается процессов самоидентификации тех, кто вырос в семьях непосредственных участников событий и их сверстников, также разделяющих травматическое наследие прошлого, чувствующих острое желание больше узнать о нём. Тем не менее, их отношение к прошедшим событиям будет совершенно иным. Чтобы определить границу между строго семейной и общей «ассоциативной» постпамятью, следует учитывать разницу между вертикальным отношениями разных поколений одной семьи – ребёнка и родителя и горизонтальным взаимодействием в рамках одного поколения, где возможна свободная коммуникация между сверстниками. «Ассоциативная» постпамять – это результат одновременности и связи первого и второго-третьего поколений.</p>


<p>Приставка «пост» в постпамяти означает больше, чем временную отдалённость, больше, чем совокупность последствий. Это не признание линейного хода времени или логики последовательного процесса. Эта приставка говорит о сложном взаимодействии близости и отдалённости, о том, как проявляется опосредованная передача информации. Подобно прочим «пост», вознишим в начале XX-го и XXI-го века – посттравматический, постмодернистский, постколониальный, постчеловеческий – понятие постпамяти отражает беспокойное колебание между непрерывностью и разрывом.</p>


<p>Но всё же постпамять – не движение, метод или идея; я определяю её скорее как механизм передачи травматического знания и материализованного опыта. Этот процесс происходит между и внутри поколений, затрагивает постконфликтную психологию и социальное взаимодействие. Это результат воспоминаний о травматичных событиях, но в отличие от синдрома посттравматического расстройства эти воспоминания принадлежат другому поколению и даже другой местности или стране. Постпамять может исходить от очевидцев событий, происходящих в отдалённых частях мира. Если говорить о «со-очевидцах» с точки зрения ретроспекции или расстояния, возникает вопрос: как мы становимся чувствительны к тому, что <a href="http://urokiistorii.ru/2009/29/zontag-kogda-my-smotrim">Сьюзен Зонтаг назвала «чужой болью»</a>, которую испытывали наши предшественники или те, кто живёт вдали от нас?</p>


<p>Как мы можем чувствовать эту боль, не думая при этом: «Хотя на их месте мог бы быть я, меня там не было»? Постпамять является катализатором со-настроенности, солидарности и ответственности – ответственности не как готовности понести наказание, но как способности отвечать, как определила её теорик-правовед <a href="http://ru.encydia.com/en/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B0_%D0%9C%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D1%83">Марта Миноу</a>. В этом смысле ответственность выключает механизмы эмпатии, определяющие границы между собой и другими, прошлым и настоящим.</p>


<p>Какими эстетическими и институциональными методами лучше всего выразить психологию постпамяти, прерывности и непрерывности между поколениями и между ближайшими и более далёкими свидетелями событий? Как можно лучше всего передать те пробелы в знаниях, те страхи и ужасы, родившиеся в результате полученной травмы, описать восхищение и разочарование, последовавшее за революциями?</p>


<p>По всему миру современные писатели, режиссеры, художники, скульпторы и искусствоведы, рассказывая об ужасающем прошлом, воплощают в своих работах эстетику постпамяти. Некоторые из художественных методов с удивительной последовательностью применяются в создании произведений глобального значения, устраняющих и перекрывающих политические и культурные различия. Художник Хорст Хохайзель работал в Германии, Аргентине и Камбодже, Даниэль Либескинд – в Берлине, Стокгольме и Нью-Йорке. Стена из фотографий в Музее памяти и прав человека в столице Чили Сантьяго напоминает похожие стены в мемориальных музеях Парижа и Нью-Йорка. Подобная взаимосвязь может демонстрировать неразрывную связь разных историй, но также и затенять важные исторические детали и особенности.</p>


<p>В эстетике постпамяти доминируют образы потери и скорби, воплощающие идею отсутствия, тишины, неизвестности и пустоты. Основными источниками произведений служат архивные материалы, которые ещё больше подчёркивают призрачность и недостаточность передаваемых знаний. В своих работах художник <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE%D0%BB%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%9A%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%B0%D0%BD">Кристиан Болтанский</a>, писатели <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%97%D0%B5%D0%B1%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%B4,_%D0%92%D0%B8%D0%BD%D1%84%D1%80%D0%B8%D0%B4_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3_%D0%9C%D0%B0%D0%BA%D1%81">Винфрид Зебальд</a> и<a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D0%BE,_%D0%9F%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%BA"> Патрик Модиано</a> предложили образец эстетики травмы. Мы также можем найти его формальные аспекты в романах Тони Моррисон о рабстве, написанных в ключе постпамяти, или же в работах Джонатана Сафрана Фоера, рассказывающих о последствиях теракта 11 сентября. От Еврейского музея в Берлине до Парка памяти в Буэнос-Айресе и музея геноцида «Туольсленг» в Камбодже – везде можно наблюдать черты этой эстетики.</p>


<p>Однако в последние годы начинают появляться альтернативные эстетические и политические стратегии. Например, в фильме Сьюзан Майзелас «Картины революции» настроение участников гражданской войны в Никарагуа в 1980 году 25 лет спустя передаётся новым поколениям; фото Марсело Бродского «Хорошая память», на котором изображен школьный класс в 1966 году, рассказывает о последствиях Аргентинской диктатуры. На первый план выходит память о сопротивлении, становятся важными упоминания спасения и политической оппозиции разных масштабов. Подобные работы открывают дорогу другим возможным альтернативным историям о том, что могло бы быть, в дополнение к тому, что было в прошлом. Они пытаются нарушить линейную траекторию повествования, неизбежно ведущую к катастрофе. Итак, постпамять тогда становится опытом восстановления и преобразования, когда мы вспоминаем о прошлом, сталкиваясь с нашим будущим.</p>


<p><a href="http://english.columbia.edu/publications/generation-postmemory-writing-and-visual-culture-after-holocaust">Марианна Хирш,</a></p>


<p>Колумбийский университет<br/>
 </p>


<p class="rteright"><em>Перевод: Ксения Харланова</em></p>


<p>
«УИ» благодарят Александру Лозинскую за предоставление текста оригинала.</p>

Что такое постпамять

«Есть разница между постпамятью и мобилизацией патриотических чувств»

Постсоветское: шрам, историю которого я не помню

перевод

Восточная Европа

1980-е

Берлинская стена

Политическая биография последнего коммунистическиого диктатора Восточной Германии Эриха Хонеккера, рассказанная его портретами – официальными, личными, предсмертными и настенными. Перевод статьи Мартина Саброу для портала www.visual-history.de. Текст

Смазанное впечатление


<p>
</p>


<p><span><strong>Политическая биография последнего коммунистическиого диктатора Восточной Германии Эриха Хонеккера, рассказанная его портретами – официальными, личными, предсмертными и настенными.</strong></span></p>


<p class="rteright"><span><em><a href="https://www.visual-history.de/2017/03/20/biografische-bildpolitik-erich-honecker-und-das-zeitlose-herrscherportraet/">Перевод статьи Мартина Саброу для портала www.visual-history.de. Текст публикуется с сокращениями.</a></em></span></p>


<p>Хорошо одетый седой мужчина неопределённого возраста смотрит на зрителя с на нейтрального фона сквозь слегка затемнённые стёкла очков в массивной роговой оправе. Этот портрет Эриха Хонеккера, олицетворявшего собой весь режим СЕПГ, почти двадцать лет висел в кабинетах всех партработников и госслужащих Восточной Германии. Портрет невозмутимой политической силы, опирающейся не на демократические выборы и даже не на рёв ликующих трибун, а исключительно на мощь и бюрократическое насилие самой Социалистической Единой Партии.</p>


<p>На нём запечатлена также и биография, но не человека как индивидуума, а как элемента в центре коммунистического коллектива, точки фокуса, на который этот коллектив проецирует свои представления о власти – уверенность в абсолютной правоте партии, обожествление коллектива вообще и коммунистического коллектива в особенности. В то время как фашистская пропаганда фокусировалась на идее исключительности самого диктатора и его личности, политическая культура СЕПГ рассматривала человека лишь как частный случай чего-то общего: «Наш ответ врагу: Вальтер Ульбрихт – это все мы!». Изображений Хонеккера существует бесчисленное множество, и почти на всех он предстаёт человеком без возраста и индивидуальности – даже шрам на левой стороне лица обыкновенно скрыт от зрителя.</p>


<p><strong>Великая Посредственность</strong></p>


<p>Чаще всего правление Хонеккера описывают как диктатуру посредственности. Во многих современных биографиях он предстаёт человеком неэмоциональным и неумным почти на грани умственной отсталости: «аппаратчик, оказавшийся в пирамиде власти гораздо выше своей ступени, безыдейный и неуклюжий, но в первую очередь абсолютно посредственный, начисто лишённый способности показать себя». Это общее впечатление серой бесформенности осталось и у бывшего канцлером ФРГ Гельмута Шмита: «Я никогда не мог понять, как настолько безликий человек мог столько лет возглавлять политбюро». Этот вопрос, известный как «парадокс Хонеккера» уже давно мучает многих историков – как мог человек явно неразвитый и малокомпетентный, лишённый какого-либо дара убеждения и харизмы, обладать таким грандиозным объёмом власти на протяжении столь долгого срока?</p>


<p>Но можно ли быть уверенным в справедливости этих описаний? Или парадокс возникает из-за предвзятости, мифа о Всемогущей Посредственности и просто расхожего клише из описаний политической культуры СЕПГ?</p>


<div class="wp-block-image"><figure class="alignleft"><img class="wp-image-32676" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2017/03/Abb.-3-Bundesarchiv_Bild_183-19204-2916_Erich_Honecker.jpg" /></figure></div>


<p>Положительные впечатления о Хонеккере остались не только у его сторонников, но и некоторых политических конкурентов ещё со времён начала его карьеры в Сааре. Его оппонентом тогда был почти равный ему по политическому весу редактор крупной саарской газеты и член СДПГ. О молодом коммунисте Хоннекере у него осталось весьма яркое впечатление: «Он всегда был хорошо одет, тщательно следил за собой, всегда яростно отстаивал свои позиции в споре и, главное, всегда искренне верил в то, за что выступал».</p>


<p>Другие свидетельства о Хонеккере тоже демонстрируют, что его современный образ – скорее результат позднейшего переосмысления роли всего его поколения в истории Германии. В каком-то смысле Хонеккер и сегодня находится в заложниках у этого коллективного конструкта. Несложно заметить, что в юности ему был свойственен не только яркий напористый характер, но и некоторый врождённый дендизм – качества, которые он был вынужден в себе подавлять во имя идеи коммунистического равенства.</p>


<p>Это хорошо подтверждается материалами его личного семейного архива, которые были скрыты от публики вплоть до 1990 года. Даже на самых обыденных фотографиях с лодочных прогулок или семейного отдыха на Балтийском море Хонеккер предстаёт молодым привлекательным мужчиной, счастливым мужем и отцом, имеющим мало общего с мелкой буржуазией, прогуливающийся на фоне по тропинкам Шпреевальда.</p>


<div class="wp-block-image"><figure class="alignright"><img class="wp-image-32677" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2017/03/Abb.-2-Bundesarchiv_Bild_183-V00138_Berlin_Erich_Honecker_Rede_zur_Sonnenwendfeier.jpg" /></figure></div>


<p>На личных фотографиях после очередного развода всё ещё молодой и уверенный в себе Хонеккер позирует с новой пассией, и эти снимки больше всего напоминают обложки таблоидов с семейством Кеннеди, на которых Кейп-Код заменили пейзажем немецкой Прибалтики.</p>


<p>Эти фотографии не могли быть опубликованы в ГДР по разным причинам. Идиллическая лодочная прогулка с участием партийного функционера в стране, огороженной стеной, выглядела как намёк на побег. Нетронутые дюны Приблатики на фото были засекреченным и закрытым для посторонних местом отдыха партийной элиты. Но главное – на этих снимках изображено сибаритство и жизнелюбие, никак не вписывающееся в образ солидного партийца.</p>


<p><strong>Личный остров</strong></p>


<p>Фотобиография Хонеккера отражает рост номенклатурного давления на его личную жизнь по мере его восхождения к вершинам власти. Постепенно пространство для самовыражения сжимается и усыхает, превращаясь в отдельные островки относительной личной свободы, как на этой фотографии, где Хонеккер позирует в роли матроса. Этот снимок, как и многие другие, держался службами безопасности под замком, видимо, из-за негласного табу на телесность в изображениях политических лидеров.</p>


<div class="wp-block-image"><figure class="alignleft"><img class="wp-image-32678" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2017/03/Abb.-5-Honecker-als-Matrose.jpg" /></figure></div>


<p>В создании биографии человека участвуют как правило три стороны – во-первых, сам человек как рассказчик, во-вторых, его биографы, и в-третьих, – собственно читатель и зритель. Вплоть до падения Берлинской стены абсолютная монополия на воспроизводство образа правителя принадлежала партийным идеологам. СЕПГ последовательно конструировала образ и историю жизни Хонеккера в соответсвии со своими номенклатурами преставлениями, и центральное место в этом нарративе занимала его автобиография, выпущенная в 1980-м году. В ней Хонеккер помимо всего прочего утверждает, что «никогда в своей жизни я не подвергал сомнению тот факт, что наше дело правое».</p>


<p>Официальная автобиография Хонеккера пытается уйти от чрезмерного «расчеловечивания» лидера, туда включены несколько детских и юношеских фотографий лидера, но в визуальном нарративе книги всё равно доминируют изображения Хонеккера, максимально соответсвующие его номенклатурному образу. Большинство снимков в ней – это официальные портреты Хонеккера в качестве состоявшегося политика, человека-функции, лишённого возраста, контекста и индивидуальности.</p>


<figure class="wp-block-image"><img class="wp-image-32679" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2017/03/eh-002-scaled.jpg" /></figure>


<p>При этом не следует полагать, что партийные идеологи не вполне понимали значимость визуальной репрезентации лидера. Здесь достаточно вспомнить знаменитое фото из газеты «Новая Германия», на котором престарелый Вальтер Ульбрихт принимает поздравления с днём рождения от однопартийцев в 1971 году. Юбиляр сидит неподвижно в кресле, молодой Хонеккер берет его кисть в рукопожатии. Ульбрихт на снимке вот-вот покинет вершины власти, а Хонеккер займёт его место. Современники сразу заметили скрытый посыл этой фоторафии – снисходительность молодости к неподвижной старости. С этого красноречивого снимка фактически начнётся кампания по дискредитации Ульбрихта, с которой он будет безуспешно бороться вплоть до самой смерти в 1973 году.</p>


<figure class="wp-block-image"><img class="wp-image-32680" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2017/03/Abb.-10-ND_Honecker-und-Ulbricht_1.-Juli-1971.jpg" /></figure>


<p>После отставки Хонеккера в 1989 на демонстрациях пользовались популярностью плакаты-коллажи, в которых его канонический портрет был как бы помещён за тюремную решётку. Как показало время, за усилиями карикатуристов стояло не только стремление к десакрализации изображения правителя, но и попытка деконструировать образ человека без контектса и возраста. В течение нескольких оследущих месяцев в газетах стали появляться снимки совсем иного, непривычного немцам Хонеккера – пожилого человека, в одиночестве идущего на свой собственный суд. В дальнейшем его образ мутирует до неузнаваемости. Фото из его личных архивов покажет публике не сухого функционера, а любителя роскошной жизни за стенами элитного посёлка Вандлиц. Образ, в сознании немцев скорее родственный Герману Герингу с его коллекцией ружей, автобомилей и порнографии.</p>


<p><strong>Портрет в Сантьяго</strong></p>


<p>Бывшая партийная элита пыталась сопротивляться этому новому нарративу, транслируя со своей стороны образ Хонеккера как очернённого, но не сломленного под натиском Запада идейного борца. В дело пошли снимки, изображавшие Хонеккера как жертву. К моменту суда он уже давно боролся с раком, и пропагандисты СЕПГ пытались использовать это обстоятельство в своих интересах, но контраст с предыдущей визуальной парадигмой неколебимого лидера вышел настолько разительным, что результат кампании получился обратным.</p>


<figure class="wp-block-image"><img class="wp-image-32681" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2017/03/1924_L.jpg" /></figure>


<p>После прекращения судебного разбирательства и отъезда Хонеккера в Чили оба визуальных нарратива как бы отпали за ненадобностью. На их месте возникла новая изобразительность, одинаково далекая как от обвинительной, так и оправдательной интонации – первую скрипку в ней стала играть ирония и переосмысление. Самым ярким её примером остаётся знаменитый поцелуй генсеков, но примеров, разумеется, гораздо больше. Так остальгия со временем породила популярный ликёр «Месть Эриха».</p>


<figure class="wp-block-image"><img class="wp-image-32682" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2017/03/Abb.-14-Honecker-in-Chile-768x509.jpg" /></figure>


<p>Поток новых изображений Хонеккера после его отъезда практически иссяк. На немногих снимках из Чили он предстаёт человеком, нуждающемся в защите от окружающего мира, доживающим свои последние дни пенсионером, сохранившим от былого могущества только специфический вкус в одежде. На этих последних снимках Хонеккер даже не напоминает нацистских преступников, сбежавших после 1945-го года в Южную Америку. Рот плотно закрыт, на фоне – Сантьяго и перспектива близкой смерти. Впервые Хонеккер – просто человек, чьё изображение ничего не значит.</p>


Портрет со стены: изображения политического лидера как визуальная биография

перевод статьи Марианны Хирш

Холокост

Германия

историческая память

США

В 1992 году профессор Колумбийского университета Марианна Хирш впервые ввела в оборот термин «постпамять». Он немедленно перекочевал на страницы множества книг, описывающих работу с исторической памятью. «УИ» публикуют перевод статьи

«Стыд, подозрение и ностальгия»

«Стыд, а не скорбь»


<p><span class="wp-font-24">В 1992 году профессор Колумбийского университета Марианна Хирш впервые ввела в оборот термин «постпамять». Он немедленно перекочевал на страницы множества книг, описывающих работу с исторической памятью. «УИ» публикуют перевод статьи Хирш, в которой автор от первого лица объяcняет своё видение феномена передачи воспоминаний между поколениями.<br />
 </span></p>


<p>Могут ли воспоминания других людей быть нашими собственными? Я верю, что могут, что так и происходит в действительности. Потомки поколений, переживших великие катастрофы ХХ века, такие как война, геноцид, крайние формы насилия, дети очевидцев крупных политических движений, государственных переворотов, революций и восстаний, часто чувствуют, что на их личностное формирование повлияли события, произошедшие до их рождения. Однако для них эти события нельзя считать непосредственно воспоминаниями; качественная и временная дистанция позволяет отнести их к постпамяти.</p>


<p>Постпамять описывает, какое отношение имеют последующие поколения к личным, коллективным и культурным травмам, к изменениям, которым подверглось поколение предыдущее; к тому, что они «помнят» только благодаря историям, образам, поведению людей, среди которых они выросли. Процесс передачи информации происходит на таком глубоком эмоциональном уровне, что начинают создаваться собственные воспоминания. Таким образом, связь с прошлым в постпамяти образуется не за счет процесса «припоминания», но за счёт вовлечения воображения и проецирования – «разработки», согласно <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B8%D1%84%D1%82%D0%BE%D0%BD,_%D0%A0%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82_%D0%94%D0%B6%D0%B5%D0%B9">Роберту Лифтону</a>. При этом существует риск того, что подобные перенятые воспоминания могут заменить настоящие, даже вытеснить их.</p>


<p>В процессе взросления на становление личности косвенно влияют фрагменты травматического прошлого, рассказ о котором не укладывается в рамки обычного повествования и выходит за границы нашего понимания, его последствия обнаруживаются и в настоящее время. Мы можем это заметить в работах представителей второго поколения, например, в двухтомном комиксе «Маус» Арта Шпигельмана, рассказывающем о выживании Владека Шпигельмана в Освенциме и его художника-сына, который изображает историю отца, которая как бы отодвигает на второй план его собственную, определяет каждый отрезок его жизни.</p>


<p>Недавно нейробиологи подтвердили эти предположения, продемонстрировав, как травму можно эпигенетически передать через поколения. Она может быть зашифрована в структурах ДНК ребёнка, делая его более уязвимыми для травматического опыта и синдромов посттравматического стресса. Это исследование, несмотря на то, что находится еще в начальной стадии, подтверждает рассказы представителей последующих поколений.</p>


<p>В то же время я бы предположила, что постпамять не является строго индивидуальным явлением. Межпоколенческая передача информации приобретает самые разные формы, и даже семья среди них – не единственная, обладающая сильным воздействием. Даже самые сокровенные моменты семейной жизни становятся частью коллективного воображения, частью общих историй и образов, общественными механизмами фантазии и проекции. Это может повлиять на процесс передачи индивидуальных и семейных воспоминаний.</p>


<p>Комикс Шпигельмана основан на рассказах, записанных сыном на пластинку; магнитофон часто появляется на страницах двух томов «Мауса». Но материалом для создания послужили и документы, находящиеся в публичном доступе, образы, рассказы, которые иногда противоречат воспоминаниям Владека об Освенциме. Подобные противоречия – часть культурного действия постпамяти. Шпигельман – сын человека, пережившего Холокост; а, например, Давид Гроссман не имеет с Холокостом биографически обусловленных связей, но именно ему принадлежит <a href="http://profilib.com/kniga/143888/david-grossman-sm-statyu-lyubov.php">«См. статью: „Любовь”»</a> – одно из величайших произведений, посвященных этой теме.</p>


<p></p>
<div class="wp-block-custom-image-container">
    <div class="wp-block-custom-image">
        
        <img src="/wp-content/uploads/sites/default/files/hirsh640_0_0.jpg" />
        <div class="wp-block-custom-image-element" style="background-image:url('/wp-content/uploads/sites/default/files/hirsh640_0_0.jpg')"></div>
    </div>
            <div class="wp-block-custom-image-figcaption">
            <div class="wp-block-custom-image-desc">Марианна Хирш</div>
            <div class="wp-block-custom-image-source"></div>
        </div>
        
</div>


<p>Мы воспринимаем травматический опыт других как свой собственный, он становится частью нашей личной жизни, но как избежать подражательства и чрезмерного отождествления? Этот вопрос в равной степени касается процессов самоидентификации тех, кто вырос в семьях непосредственных участников событий и их сверстников, также разделяющих травматическое наследие прошлого, чувствующих острое желание больше узнать о нём. Тем не менее, их отношение к прошедшим событиям будет совершенно иным. Чтобы определить границу между строго семейной и общей «ассоциативной» постпамятью, следует учитывать разницу между вертикальным отношениями разных поколений одной семьи – ребёнка и родителя и горизонтальным взаимодействием в рамках одного поколения, где возможна свободная коммуникация между сверстниками. «Ассоциативная» постпамять – это результат одновременности и связи первого и второго-третьего поколений.</p>


<p>Приставка «пост» в постпамяти означает больше, чем временную отдалённость, больше, чем совокупность последствий. Это не признание линейного хода времени или логики последовательного процесса. Эта приставка говорит о сложном взаимодействии близости и отдалённости, о том, как проявляется опосредованная передача информации. Подобно прочим «пост», вознишим в начале XX-го и XXI-го века – посттравматический, постмодернистский, постколониальный, постчеловеческий – понятие постпамяти отражает беспокойное колебание между непрерывностью и разрывом.</p>


<p>Но всё же постпамять – не движение, метод или идея; я определяю её скорее как механизм передачи травматического знания и материализованного опыта. Этот процесс происходит между и внутри поколений, затрагивает постконфликтную психологию и социальное взаимодействие. Это результат воспоминаний о травматичных событиях, но в отличие от синдрома посттравматического расстройства эти воспоминания принадлежат другому поколению и даже другой местности или стране. Постпамять может исходить от очевидцев событий, происходящих в отдалённых частях мира. Если говорить о «со-очевидцах» с точки зрения ретроспекции или расстояния, возникает вопрос: как мы становимся чувствительны к тому, что <a href="http://urokiistorii.ru/2009/29/zontag-kogda-my-smotrim">Сьюзен Зонтаг назвала «чужой болью»</a>, которую испытывали наши предшественники или те, кто живёт вдали от нас?</p>


<p>Как мы можем чувствовать эту боль, не думая при этом: «Хотя на их месте мог бы быть я, меня там не было»? Постпамять является катализатором со-настроенности, солидарности и ответственности – ответственности не как готовности понести наказание, но как способности отвечать, как определила её теорик-правовед <a href="http://ru.encydia.com/en/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B0_%D0%9C%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D1%83">Марта Миноу</a>. В этом смысле ответственность выключает механизмы эмпатии, определяющие границы между собой и другими, прошлым и настоящим.</p>


<p>Какими эстетическими и институциональными методами лучше всего выразить психологию постпамяти, прерывности и непрерывности между поколениями и между ближайшими и более далёкими свидетелями событий? Как можно лучше всего передать те пробелы в знаниях, те страхи и ужасы, родившиеся в результате полученной травмы, описать восхищение и разочарование, последовавшее за революциями?</p>


<p>По всему миру современные писатели, режиссеры, художники, скульпторы и искусствоведы, рассказывая об ужасающем прошлом, воплощают в своих работах эстетику постпамяти. Некоторые из художественных методов с удивительной последовательностью применяются в создании произведений глобального значения, устраняющих и перекрывающих политические и культурные различия. Художник Хорст Хохайзель работал в Германии, Аргентине и Камбодже, Даниэль Либескинд – в Берлине, Стокгольме и Нью-Йорке. Стена из фотографий в Музее памяти и прав человека в столице Чили Сантьяго напоминает похожие стены в мемориальных музеях Парижа и Нью-Йорка. Подобная взаимосвязь может демонстрировать неразрывную связь разных историй, но также и затенять важные исторические детали и особенности.</p>


<p>В эстетике постпамяти доминируют образы потери и скорби, воплощающие идею отсутствия, тишины, неизвестности и пустоты. Основными источниками произведений служат архивные материалы, которые ещё больше подчёркивают призрачность и недостаточность передаваемых знаний. В своих работах художник <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE%D0%BB%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%9A%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%B0%D0%BD">Кристиан Болтанский</a>, писатели <a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%97%D0%B5%D0%B1%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%B4,_%D0%92%D0%B8%D0%BD%D1%84%D1%80%D0%B8%D0%B4_%D0%93%D0%B5%D0%BE%D1%80%D0%B3_%D0%9C%D0%B0%D0%BA%D1%81">Винфрид Зебальд</a> и<a href="https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D0%BE,_%D0%9F%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%BA"> Патрик Модиано</a> предложили образец эстетики травмы. Мы также можем найти его формальные аспекты в романах Тони Моррисон о рабстве, написанных в ключе постпамяти, или же в работах Джонатана Сафрана Фоера, рассказывающих о последствиях теракта 11 сентября. От Еврейского музея в Берлине до Парка памяти в Буэнос-Айресе и музея геноцида «Туольсленг» в Камбодже – везде можно наблюдать черты этой эстетики.</p>


<p>Однако в последние годы начинают появляться альтернативные эстетические и политические стратегии. Например, в фильме Сьюзан Майзелас «Картины революции» настроение участников гражданской войны в Никарагуа в 1980 году 25 лет спустя передаётся новым поколениям; фото Марсело Бродского «Хорошая память», на котором изображен школьный класс в 1966 году, рассказывает о последствиях Аргентинской диктатуры. На первый план выходит память о сопротивлении, становятся важными упоминания спасения и политической оппозиции разных масштабов. Подобные работы открывают дорогу другим возможным альтернативным историям о том, что могло бы быть, в дополнение к тому, что было в прошлом. Они пытаются нарушить линейную траекторию повествования, неизбежно ведущую к катастрофе. Итак, постпамять тогда становится опытом восстановления и преобразования, когда мы вспоминаем о прошлом, сталкиваясь с нашим будущим.</p>


<p><a href="http://english.columbia.edu/publications/generation-postmemory-writing-and-visual-culture-after-holocaust">Марианна Хирш,</a></p>


<p>Колумбийский университет<br />
 </p>


<p class="rteright"><em>Перевод: Ксения Харланова</em></p>


<p>
«УИ» благодарят Александру Лозинскую за предоставление текста оригинала.</p>


Александра Лозинская

Интервью с Эрнстом ван Альфеном

Подкаст

ГУЛАГ

Международный Мемориал

Нидерланды

репрессии в СССР

СССР

В чем сходства и различия постпамяти о Холокосте и о ГУЛАГе? Насколько по-разному эти события отображаются в сознании участников, их детей и внуков? Какое


<p><span class="wp-font-24">В чем сходства и различия <a href="https://urokiistorii.ru/article/53287">постпамяти</a> о Холокосте и о ГУЛАГе? Насколько по-разному эти события отображаются в сознании участников, их детей и внуков? Какое значение эта память имеет для культуры стран и народов, имеющих к ним отношение? Профессор Лейденского университета, историк <a href="http://www.memo.ru/d/247936.html">Эрнст ван Альфен</a> прочитал об этом большой <a href="https://www.youtube.com/watch?v=LZ7hZn2cOec">доклад</a> в московском «Мемориале», а «Уроки истории» поговорили с ним о постпамяти, жертвах, палачах и преломлении трагедий в памяти поколений.</span></p>


<p><em>— В своём докладе вы попытались применить концепцию постпамяти, которая появилась в рамках изучения Холокоста, к исследованиям ГУЛАГа. Насколько сложной оказалась эта задача?</em></p>


<p>— Концепция «постпамяти» работает применительно к изучению ГУЛАГа, но совсем по-другому, нежели в случае Холокоста. Речь идёт о главных апокалиптических событиях ХХ века, первое совершено нацистами, другое — Сталиным и сталинистами, и для многих людей это в некотором роде делает их сопоставимыми. Но при ближайшем рассмотрении я был поражен различиями между Холокостом и ГУЛАГом.</p>


<p>Холокост вообще часто становится объектом сравнения, что раздражает многих исследователей, поскольку для многих Холокост уникален, ни с чем не сопоставим. Мне эта позиция кажется странной. Возможно, Холокост уникален как индустрия убийства людей, но одновременно с этим Холокост — это историческое событие, и отказываясь от сравнения, мы помещаем его вне истории, что, я думаю, чрезвычайно опасно.</p>


<p>В США часто сопоставляют американскую историю рабства и Холокост, и я думаю, что это сравнение небеспочвенно, так как это истории расового насилия. ГУЛАГ не имеет никакого отношения к истории насилия на расовой почве. Кроме того, мы видим, что эмоции, вызываемые Холокостом в последующих поколениях и эмоции относительно ГУЛАГа абсолютно разные.</p>


<p><em>— В чём главное различие?</em></p>


<p>— Холокост можно назвать «простым» типом истории, в том смысле, что всегда было ясно, кто преступник, а кто жертва — здесь нет никаких разночтений и двойственности. Пережившие Холокост всегда были приняты в обществе с сочувствием и состраданием. Их дети и внуки всегда с сочувствием относились к тем испытаниям, которые пережили их родственники, и эта эмпатия приводила к полной идентификации с их родителями или дедушками и бабушками. Просто, значит, ясно, недвойственно.</p>


<figure class="wp-block-image alignnone caption"><img class="wp-image-30679" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2015/11/van1.jpg" /><figcaption>Эрнст ван Альфрен на докладе в Мемориале. Фото: Н. Елкина</figcaption></figure>


<p>В случае ГУЛАГа всё отнюдь не просто. Во-первых, различение между палачом и жертвой не слишком ясно. Люди, которые в течение нескольких лет были палачами, в какой-то момент сами оказывались в ГУЛАГе. Кроме того, когда они выживали и возвращались, для детей, внуков, друзей и родственников часто не было ясно, почему их родственники или друзья оказались в ГУЛАГе. Вместо полной, стопроцентной эмпатии и сочувствия они часто были встречены с подозрением или даже стыдом. Динамика между первым поколением и вторым поколением в случае ГУЛАГа радикально отличается от динамики между поколениями в случае Холокоста. Почему так происходит? Одна из причин в том, что ГУЛАГ – это не история расового насилия.</p>


<p><em>— Говоря о поколениях, вы имеете ввиду именно взаимоотношения прямого родства?</em></p>


<p>— Здесь важны необязательно семейные отношения, можно говорить о следующем поколении в культуре, а не в семье. Часто у этих детей или внуков нет личной памяти о событиях, они никогда не были в ГУЛАГе, но на основании описаний, которые бытуют в культуре, историй, которые рассказывают родители и того, что можно было встретить в публичном обсуждении, они формируют свои собственные «воспоминания» о прошлом. Здесь, я полагаю, само использование понятия «память» скорее вносит путаницу. Постпамять – это воображаемые отношения. Это конструкции о прошлом.</p>


<p><em>— Но они важны, имеют значение для этого второго поколения?</em></p>


<p>— Они крайне важны, но статус памяти первого поколения и статус постпамяти второго поколения различаются. Для первого поколения память – это не воображаемая конструкция, потому что они там были, у них есть их собственные воспоминания. Представители же второго поколения должны создать образ произошедшего, основываясь на описаниях, данных другими, или дискуссиях в публичной культуре.</p>


<p><em>— Для чего этому второму поколению нужно узнавать о прошлом родителей и иметь с ним дело?</em></p>


<p>— В случае ГУЛАГа неочевидно, что это действительно важно для второго поколения, но я думаю, для самой культуры крайне важно, чтобы у последующих поколений были знания об этом прошлом. Правда, второе «гулаговское» поколение не проявляет инициативы.</p>


<p>В случае Холокоста мы видим, что для многих, особенно евреев второго и третьего поколений, их идентичность полностью зависит от этого прошлого их родителей и прадедов, и желание знать исходит от них самих.</p>


<p>Многие люди, оказавшиеся в Освенциме или других концентрационных лагерях, не чувствовали себя евреями, они были полностью ассимилированы в немецкую, голландскую, французскую или другие культуры. Они были посланы в концентрационные лагеря нацистами, потому что они были евреями, но не чувствовали себя евреями сами. Это очень странно, что нацисты сделали их евреями.</p>


<figure class="wp-block-image alignnone caption"><img class="wp-image-30680" src="https://stg.urokiistorii.nppsatek.com/wp-content/uploads/2015/11/van_loz.jpg" /><figcaption>Эрнст ван Альфрен и Александра Лозинская на докладе в Мемориале</figcaption></figure>


<p><em>— На вашем докладе заходила речь о том, что ГУЛАГ производит чувство невероятного стыда. Мы говорили о разных видах стыда (стыде жертвы и стыде палача), и о передаче этого чувства второму поколению. Для Холокоста есть формула Never again, и для ГУЛАГа есть только стыд – и палачей, и жертв, и что же происходит со следующим поколением?</em></p>


<p>— Здесь мы действительно должны понимать, что такое стыд и как он производится. Психологически, когда ты испытываешь стыд, — это всегда отношения с другим, всегда опущенные глаза, нежелание встречаться взглядом, прерванная коммуникация. Дети выживших в ГУЛАГе часто не могут встретиться лицом к лицу с прошлым своих родителей.</p>


<p>Это очень важно для понимания вашей собственной российской идентичности: что это значит, быть россиянином сегодня, когда вы не встречаетесь лицом к лицу с советским прошлым? Это имеет невероятное влияние на то, кто вы сейчас, в этом моменте российской истории.</p>


<p><em>— Как выражается постпамять в культуре разных поколений?</em></p>


<p>— Я произвел собственное исследование, чтобы понять, какие фильмы, литературные тексты, какие документы могут быть рассмотрены как постпамять второго или третьего поколений ГУЛАГа. В случае Холокоста их много, довольно часто первое поколение не было готово говорить о том, что с ними произошло, и инициатива исходила от детей и внуков. Тогда появлялись эти истории, которые довольно часто были записаны не первыми поколениями. Сейчас исследования Холокоста в руках людей второго и третьего поколений. Все поле в каком-то смысле – это постпамять.</p>


<p>Когда я стал искать документы такого рода о ГУЛАГе я поговорил с коллегами в Лейденском университете, специалистами по России, и они не смогли назвать мне ни одного текста. Я обнаружил странный феномен – нет мемуаров, нет свидетельств второго поколения. Они не используют исторический жанр, но часто второе и третье поколения используют воображаемые, фантастические жанры с призраками, зомби и т. п. Получается, в случае ГУЛАГа второе и третье поколения тоже устанавливают свои отношения с прошлым, но в фантастических и аллегорических жанрах.</p>


<p><em>— Как бы сказали, в постпамяти складывается картинка утопическая или антиутопическая?</em></p>


<p>— Мы сейчас видим в поздних поколениях после ГУЛАГа в отношении к прошлому не только стыд и подозрение, но также и ностальгию по советскому периоду. Поскольку многие из них сейчас очень разочарованы либеральной моралью современной российской культуры. Сегодняшнее поколение иногда ностальгирует по прошлому России, которого они не знают хорошо, и могут его идеализировать и создать из этого версию утопии.</p>


<p><em>— Есть ли альтернативные подходы к концепции постпамяти?</em></p>


<p>— С моей точки зрения постпамять это акт воображения, устанавливающий отношения с прошлым, и этот акт производится вторым, третьим или даже более поздними поколениями. У меня была критическая дискуссия о этом понятии с Марианной Хирш, она пишет что постпамять — это вид памяти. То есть предполагается, что существует непрерывность между памятью первого поколения и постпамятью второго поколения. Однако второе поколение не обладает никаким собственным знанием о прошлом родителей. У них есть желание преодолеть этот разрыв, и Аллейда Ассман предложила говорить уже не о «постпамяти» а скорее о «после памяти». Для меня очень важно это ударение на прерванности связи между двумя поколениями.</p>


<p><em>— Во время доклада вы упоминали тексты Александра Эткинда. Насколько его подход к проблеме близок вам?</em></p>


<p>— Я знаком с его работами, но я совершенно расхожусь с ним в одной точке. Это то, как он читает российскую историю через призму горя. Согласно одному из его определений, травма – это личный опыт, а горе происходит с другим. Я считаю, что это абсолютная бессмыслица. Горе не случается с другим, горе происходит с самим человеком, он горюет о потере кого-то другого. То есть, его самое базовое определение горя ошибочно.</p>


<p>Также он утверждает, что мы можем понять российскую культуру (например, в литературных текстах, потому что он обычно ссылается на художественную литературу) только как опыт горя.</p>


<p>На мой взгляд, он слишком оптимистичен, говоря, что горе — это преобладающая эмоция, которая описывает российскую культуру. И я думаю, что здесь до сих пор много ностальгии, подозрения и стыда. Сначала должны быть проработаны эти три эмоции, или лишь потом на их месте появится пространство для горя.</p>


<p><em><span>Лекция была организована при поддержке Посольства Королевства Нидерландов.</span></em></p>
