Накануне дня памяти жертв политических репрессий в России советских узников вспоминали в Берлине. В Берлинской филармонии с гастрольным концертом выступил знаменитый дирижер Теодор Курентзис со своим славным коллективом. Исполняли хоровое сочинение современного французского композитора Эрсана, написанное на тексты французских и русских заключенных.
25 октября 2018 г. Камерный зал Берлинской филармонии. Хор и солисты оркестра Musicaeterna Пермского академического театра оперы и балета им. П.И.Чайковского, дирижер Т.Курентзис, хормейстер В.Полонский,чтец М.Мейлах.
История этого произведения такова. Филипп Эрсан, выпускник Парижской консерватории, ученик А.Жоливе, любит и умеет работать с литературными текстами разной сложности. Он писал на слова Джойса и Эко, создал балет «Грозовой перевал» и оперу «Черный монах». В 2004 г. Эрсан сочинил 15-минутное хоровое произведение для фестиваля в Клерво, который проходит в зданиях знаменитого монастыря, использовавшихся в качестве тюрьмы. «Пределы мгновений» состояли из 13 вокальных номеров, авторство текстов принадлежало заключенным клервоской тюрьмы, самым колоритным был
француз с псевдонимом Такезо; этот уголовник увлекся Японией, выучил язык и в сочинении звучат его хайку.
Спустя несколько лет запись «Пределов мгновений» услышал Курентзис и настолько заинтересовался сочинением, что Пермский театр заказал Эрсану новую редакцию. Фактически, речь идет о новом произведении, его продолжительность – 75 минут, «Tristia» состоят из 33 номеров. Композитор учел, что его опус будет исполнен в Перми, где расположен Мемориальный комплекс политических репрессий «Пермь-36», и русскую часть хоровой оперы составил из текстов не только безвестных заключенных, но и прославленных узников ГУЛАГа – Мандельштама и Шаламова.
Жанр «хоровой оперы» подчеркивает стремление любой репресивной системы, в том числе, и пенитенциарной, стереть человеческую индивидуальность. Универсальный трагизм судеб узников подчеркивает народный характер музыки: Эрсан использует мотивы русских, итальянских, средневосточных, японских и других народных песен и танцев. Редкие сольные номера, но, главное, сольные партии инструментов (аккордеон, скрипка, фагот) подчеркивают стремление арестованного человека к сохранению своего «я». Об этом же сказано и в прологе с текстом В.Шаламова (его читает еще один советский зек – Михаил Мейлах), в нем поэт признается в любви к тропе, которую он любит именно за то, что ходит по ней он один.
Композиция сочинения Эрсана заставляет припомнить круги. Это и круги, которыми бродят по тюремному двору заключенные на картине Ван Гога, и это круги ада в «Божественной комедии» Данте. Тексты заключенных образуют круг тем и образов: узник находится между черным и белым, словно между небом и землей; белый и черный – это цвета настроения, а эмоции в тюрьме – грусть, сожаление, тайная надежда. Из тюрем доносятся мертвые голоса и приходят безответные письма. Совсем еще недавно узник был юным хулиганом, и вот он уже превратился в призрачного старика.
Узники мечтают стать воздушным шаром, превратиться из спеленутой куколки в бабочку, обрести крылья и вылететь птицей из застенков. Мотив превращения напоминает о «Скорбных элегиях» репрессированного изгнанника – Овидия, автора «Метаморфоз». Не следует забывать, что название хоровой оперы совпадает и с названием сборника Мандельштама. Французский и русский круги текстов смыкаются общими символами искупления, небесной тверди и птиц. Искупление – это «черная свечка» Мандельштама, которая сгорает в узилище во имя свободы другого человека. Небесная твердь – цель и мечта, а крылья птиц – средство, знакомое еще со времен греческого Дедала. Можно, правда, вспомнить стихи Олега Григорьева, которые принципиально не могли быть использованы Эрсаном:
– Ну, как тебе на ветке?
– Спросила птица в клетке.
– На ветке, как и в клетке,
– Только прутья редки.
За рамки тюремной тематики явно выходит и завершающий «русский круг» красивый номер на стихотворение Мандельштама «Заблудился я в небе..» Все-таки, в этом сочинении говорится об изгнании, не о заключении, скорее, речь идет о том, что земное существование слишком несвободно, просто кандалы бывают очень разными. В интервью Эрсан говорит, что вдохновлял его и Достоевский. Очень важно, что композитор дал в своей опере право голоса безымянным униженным и оскорбленным. И эмоциональная кульминация сочинения – это не номера на талантливые и трагичные слова Мандельштама и Шаламова, но грубая блатная песня «Опять в тюрьме» с ее жуткими рефренами: нары, шмары, шпалы, кары, кошмары!