2 февраля в главном здании РАН прошёл международный круглый стол «История, историки и власть», посвящённый исторической памяти, исторической политике, проблеме свободы исторических исследований и взаимоотношениям историков и власти. В дискуссии, организованной Франко-российским центром социальных исследований и Отделением исторических и филологических наук РАН, принимали участие не только французская и российская стороны, но еще и германские, канадские и украинские исследователи. Ниже – общая информация о дискуссии и избранные доклады.
КОНТЕКСТ ПРОВЕДЕНИЯ КРУГЛОГО СТОЛА И ЕГО (СИМВОЛИЧЕСКОЕ) ЗНАЧЕНИЕ
Президентская комиссия
Идея проведения круглого стола возникла прошлой осенью в контексте обсуждения создания Комиссии по противодействию фальсификациям истории и законопроектов об уголовной ответственности за фальсификации (в частности, за отрицание победы СССР над фашизмом). Фактически, это означало, что история криминализируется: отныне она является не сферой свободной науки и множества (часто конкурирующих между собой) концепций и интерпретаций, а жёстко ограниченным нарративом, основанным на юридически закреплённом взгляде на исторические события. Любые альтернативные по отношению к официальной, «правильной», единственно верной точки зрения не просто отодвигаются на периферию публичной сферы, но и объявляются вне закона.
Письмо академика
Кампании и даже скандалу, возникшему в СМИ, способствовала публикация письма академика Валерия Тишкова, руководителя секции истории Отделения историко-филологических наук РАН, адресованного руководителям учреждений того же отделения: им, в частности, предписывалось указывать:
- «основные источники, лица или организации, формирующие и распространяющие фальсификацию,
- потенциальную опасность данной фальсификации интересам России,
- предварительные предложения по мерам научного опровержения фальсификации».
Письмо рассматривалось как почти прямым текстом сформулированный запрос на доносы, как пример крайности, к которым неизбежно должна привести государственная комиссия «по противодействию фальсификациям», и казалось проявлением абсолютной лояльности к власти и поддержкой её действий со стороны представителя исторического сообщества.
История и власть в России: давление vs доверие
Однако сам автор письма, Валерий Тишков, не соглашался с тем, что он выступает за сужение свободы историков и сотрудничество с властью. Вместе с Жаном Радвани и Аленом Блюмом он и стал инициатором круглого стола: «хотелось встретиться историкам самим по себе, а не по радио “Свобода”», – сказал академик на дискуссии. В своём выступлении Тишков отметил, что за последние пять лет историки РАН написали 500 книг, и ни на одного из них не оказывали никакого давления ни начальники, ни издатели; это говорит о полном отсутствии цезуры. Правда, действие цензуры академик не испытывал и в советское время: «В своих работах я ни разу не употреблял выражения, вроде “буржуазные фальсификаторы истории”, а цитату Маркса за всю карьеру вписал только два раза – в кандидатскую и докторскую диссертацию», – рассказал он в заключительном слове. (По поводу цитат стоит сделать уточнение. Книга Валерия Тишкова для учителей по истории и обществознанию «Российский народ», выпущенная в 2010 г. в издательстве «Просвещение» и распространяемая на круглом столе, действительно не начинается с цитаты Маркса – она начинается со слов В.В. Путина, сказанных «в бытность президентом России». Т.е. в контекст исторического исследования точно на таких же основаниях и для тех же функций, как раньше Маркс, вводится другая фигура политического поля, выступающая незыблемым авторитетом. Это пример современного построения взаимоотношений и иерархии между историком и властью, причём, не на принудительных, а на необязательных, добровольных началах).
Жест свободы
Но круглый стол был не только ответом на медийные темы и неоднозначные решения российского правительства, но и символическим жестом: сама публичная постановка вопроса о свободе – вообще-то уже является проявлением (и доказательством) свободы. Жан Радвани, директор Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук в Москве, посетовал на отсутствие в зале западных СМИ: как отметил Радвани, для них характерна крайне упрощённая картина происходящего в России; во Франции, например, уверены, что подобный тип дискуссии просто не возможен в России, тогда как реальная интеллектуальная жизнь здесь имеет значительную степень свободы. Речь пока всё же идёт о «тревожных сигналах» (реконструкция метро «Курская», дело Супруна) и перспективах, к которым может привести грубая государственная историческая политика.
ДИСКУССИЯ
История – это не политика
Хотя приглашённые западные исследователи имели разный культурный и исторический бэкграунд и разные весовые категории (открывал и закрывал круглый стол, например, известный французский историк Пьер Нора, занимающийся проблемами исторической памяти и идентичности и возглавляющий ассоциацию «За свободу истории»), а их доклады были посвящены разным аспектам темы, так или иначе, они отмечали, что
- историки должны с осторожностью относиться к политическому дискурсу властей; исследователь должен проводить четкую границу между научным исследованием и политической оценкой
- опасно, когда историческая память приобретает тиранический характер – например, насильственно устанавливаются места памяти и вводятся ритуалы памяти;
- создание общего нарратива о прошлом является проблемой; история – это разнообразие образов истории;
- историческое знание должно быть открыто (но это не означает, что оно находится вне критики)
- задавать рамки и направление отношения к прошлому – это право и долг политической власти, но только на уровне мнения; историки вправе соглашаться с этим мнением или его оспаривать; в своей работе историки должны абстрагироваться от политического заказа (хотя «история часто бежит на помощь в государственных играх»)
- открытость архивов – важный фактор свободы/ ограниченности исторических исследований (Ален Блюм: «В России потрясающая архивная политика. Документы о голоде начала 1930-х начали открывать только два года назад, тогда как на Украине они давно открыты. При этом специалистов по этой теме здесь почти не осталось. Непонятно, почему российские историки не требуют доступа к архивам»).
- принятие сомнительных законов, касающихся интерпретации истории, может повлиять и на другие страны: закон Гайсо, принятый во Франции и запрещающий под страхом уголовного наказания сомневаться в существовании геноцида евреев во время Второй мировой войны, может быть распространён на другие страны Евросоюза (при том, что в самой Франции после протестов историков и учитителей теперь запрещено принимать подобные «исторические» законы).
Политика – это не история
Доклады и оценки ситуации российских участников круглого стола делились на две группы. Часть современных российских историков признаёт (и даже испытывает на себе) существенную несвободу, которую подпитывают следующие обстоятельства:
- явное желание власти участвовать в формировании «правильного» образа истории; риторика патриотизма, основанного на «славном» прошлом;
- отсутствие исторического сообщества, могущего с научной и общественной позиции противостоять давлению власти;
- история, историки и власть – это не независимые сферы, а пересекающиеся: часть историков – это и есть власть (традиция, идущая с советского времени); власть всегда знает, что можно найти профессиональных (по образованию) историков, напишущих по заказу;
- отсутствие площадки для дискуссий историков (ею не должна быть политическая арена);
- существование вертикали внутри университетов;
- большие сложности с доступом в архивы; избирательный характер «допущенных»;
- проблемный уровень исторической грамотности у людей, связанных с принятием политических решений (речь, в частности, шла о принятии решения по поводу праздника 4 ноября – стенограмму можно посмотреть здесь, обсуждение даты – ближе к концу)
- законодательные препоны для действий историков – дело не только в законопроектах, напрямую связанных с «фальсификацией» истории, но и в иных законах, например, сейчас готовится закон о передачи собственности церкви, что может привести к уничтожению многих музеев и закрытию возможности исследовать многие исторические памятники.
Почему бы нет?
Однако есть и другая группа историков, которая хотя и соглашается с некоторыми агументами (например, с утверждением об отсутствии корпорации историков-профессионалов), но во взаимодействии с властью ничего плохого не находит. Сравнивая доклады Пьера Норы и Валерия Тишкова (см. ниже), Ален Блюм назвал это «российским парадоксом»: «Российские историки очень хотят участвовать в конструировании национальной идентичности. Но, вообще-то, это не работа историков, это политика. К единому образу истории придти невозможно».
Представители второй группы историков отмечают, что, хотя у власти и есть рычаги давления, ими по-настоящему никто не пользуется из-за неопределённой исторической политики и отсутствия целенаправленной и однозначной работой государства с историей, а следовательно, страшится историкам и обществу нечего. Ничего против комиссии по борьбе с фальсификациями они также не имеют и предлагают понимать её в узком профессиональном смысле – как комиссию по борьбе с научными шарлатанами (в качестве примера назывался Анатолий Фоменко) и научными спекуляциями. Эта инициатива должна, на их взгляд, разделить поле профессиональной истории и самодеятельности. Почему это должно происходить на правительственном «волевом» уровне, а не на уровне научной исторической экспертизы, они не пояснили. Также без ответов остались другие аргументы, в частности вопрос о доступности архивов в докладе Сергея Мироненко, директора госархива, был не затронут вовсе. Валерий Тишков напомнил о нравственной ответственности историков и посоветовал им «что-то сказать по поводу присвоения звания героя Бандере»: политические оценки от имени историков, с его точки зрения, – не превышение полномочий историка, а моральный долг. В этом же смысле высказался и Александр Дюков; приведя в пример деятельность ОУН и УПА, историк отметил, что исследователь должен держать в уме вопрос: «Где кончается то, что можно оправдать (освободительная борьба), и начинается то, что оправдать нельзя (пособничество нацизму». Александр Дюков, который вместе с депутатом Затулиным является одним из авторов не принятого пока закона о запрете на героизацию нацистов и их пособников, высказал уверенность, что картина в России не так апокалиптична, как считают некоторые историки:
«Комиссия по борьбе с фальсификациями есть, но ничего плохого она пока не сделала, закон Шойгу абсурден, закон Затулина не прошёл, со второй частью учебника Филиппова возникли проблемы, и он пока не поступил в широкую продажу. Зато была инициатива не лучше – «солженицынский» школьный учебник, вылившийся в книгу по редакцией Зубова, где полно фактологических ошибок (например, статистика репрессий в Прибалтике – это то, чем я занимался профессионально»).
Доклады
В ближайшее время должен выйти сборник со всеми прозвучавшими на круглом столе докладами. Между тем, на сайте Франко-российского центра социальных исследований можно скачать «Материалы к дискуссии» (открываются в формате rtf), где опубликованы некоторые доклады и статьи:
- Пьер Нора. Расстройство исторической идентичности
- Валерий Тишков. Историки и память
- Виктор Шнирельман. Президенты и археология, или что ищут политики в древности
- Андрей Петров, Леонид Беляев, Александра Бужилова. Между наукой и областной администрацией: опыт фальсификации останков Ивана Сусанина с помощью заданной интерпретации археологических и судебно-криминалистических исследований
- Ютта Шеррер. Отношение к истории в Германии и Франции: Проработка прошлого, историческая политика, политика памяти (конспект статьи – здесь)
- Алексей Миллер. Россия: власть и история (конспект статьи – здесь)
Ниже представлены краткие конспекты докладов Александра Чубарьяна и Пьера Нора о XX веке.
Пьер Нора отметил, что от круглого стола у него осталось двойственное чувство. С одной стороны, стол свидетельствует о свободе слова, иначе встреча не состоялась бы. С другой стороны, «свобода слова всё смешала, перепутала, в итоге мы говорили обо всём и ни о чём». Французский историк предложил «институализировать такие встречи», что придало бы им большую организованность. Доказать существование свободы слова мало, нужно ещё уметь ею пользоваться.
Подготовила Юлия Черникова