Лариса Семеновна Лыкошина – д. и. н, ведущий научный сотрудник Института по научной информации РАН (ИНИОН)
Я хочу сказать, что мы сейчас попытаемся обратиться к одной из самых интересных страниц новейшей польской истории и поговорим немного о Солидарности. В чем мне видится специфика этой проблемы – в том, что эта проблематика вызывает мысли не только академического характера, но невольно возникают мысли морально-этические, проблемы мировоззренческие, проблемы места человека в этой жизни. Действительно, яркий эпизод польской истории, связанный с Солидарностью, вызывает именно такие мысли. Правда, можно констатировать, что нынешние поляки, особенно молодое поколение, не так уже живо воспринимают все, что связано солидарностью.
Недавно в Польше проводился опрос: Как относятся молодые поляки к Солидарности? И больше 50% пришли к выводу, что все это интересно, но нас не особенно касается. Это касается старшего поколения. То есть эмоционально всплеска уже нет – это стало достоянием истории.
Но, тем не менее, все те вопросы, о которых я говорила, связаны с Солидарностью, и есть смысл о них вспомнить. Итак, что такое польская Солидарность в самых общих чертах. В конце 80-х – начале 90-х годов очередная волна демократизации накрыла мир, и он стал иным. Венгерский мыслитель и историк Имре Пожгаи сказал: «Однажды мы проснулись и увидели себя погребенными под обломками соцсистемы». Действительно, соцсистема рухнула в одночасье, как какой-то карточный домик. Но надо сказать, что катализатором всех этих перемен на целых десять лет раньше явилась польская Солидарность.
Как нам рассказывал в предыдущем выступлении Вадим Волобуев, в Польше жилось хорошо, во всяком случае, в первой половине 70-х. Потом положение стремительно ухудшалось, и к 80-му году проблем уже было очень много. Обострилась экономическая и социальная ситуации, так же как и ситуация в общественном сознании. И вот в июле 80 года польское правительство предпринимает непопулярную, но необходимую экономическую меру – ввод коммерческих цен. Это было по сути дела не повышение цен, или повышение в завуалированном виде. Купить что-то по прежним ценам из продовольствия было практически невозможно. Поэтому народ вынужден был покупать по коммерческим ценам мясо и мясопродукты. Но в Польше традиционно мясо – это один из основных продуктов питания, а тут еще коммерческие цены вводились в заводских буфетах и столовых. Конечно, это не было причиной того, что произошло потом – это было поводом к взрыву и возмущению. По стране прокатилась волна забастовок. Наиболее серьезные забастовки были тогда в Люблинском воеводстве, но вице-премьер Ягельский сумел договориться с бастующими рабочими, пообещав им повышение зарплаты. И Герек, нисколько не думая о том, как будет трагически развиваться ситуация, отправился на отдых в Крым, надеясь что все как-то рассосется. Но не рассосалось, и волна забастовок продолжилась.
14 августа начинается знаменитая забастовка на Гданьской судоверфи. Именно она и стала колыбелью Солидарности. Во время этой забастовки впервые прозвучало имя Леха Валенсы. Этот человек был известен на побережье, он работал в свободных профсоюзах, распространял литературу и даже жил за счет поддержки оппозиционных организаций, потому что работу он утратил в связи со своим участием в оппозиционном движении. Валенса чрезвычайно харизматический человек, он вызывал симпатию, привлекал внимание, за ним шли, ему верили. Хотя все, наверное, знают, что он был из самой простой семьи, получил среднее профессиональное образование, но его природные качества позволили ему занять место на очень яркой выдающейся странице в новейшей польской истории. Так вот, происходит забастовка, и вроде бы с помощью Валенсы удалось договориться с директором верфи о том, что зарплаты будут повышены. Но тут на исторической арене появилась Анна Валентинович (она, к сожалению, трагически погибла во время недавней Смоленской авиакатастрофы). Это- женщина с чрезвычайно бурным общественным темпераментом, в то время- соратница Валенсы, а потом на протяжении многих лет его яростный противник. И вот она и ее коллеги говорили: «Как же так, мы разойдемся, а другие рабочие, которые тоже участвуют в забастовке, но работают на других предприятиях, останутся ни с чем». И тогда Валенса меняет свое решение, и забастовка продолжается – она становится забастовкой солидарности. И здесь проявляется нечто особенное: рабочие борются не только за то, чтобы конкретно им жилось лучше, они борются за что-то другое. Они проявляют солидарность. События развиваются таким образом, что уже очень скоро – 16-17 августа – возникает некий орган, управляющий движением – Межзаводской забастовочный комитет, в котором объединяется более 700 предприятий. Один из самых интересных и симпатичных деятелей польского оппозиционного движения Яцек Куронь все время говорил, что надо не жечь партийные комитеты, а создавать таковые. И вот, кажется, его призыв был услышан гданьскими рабочими, которые создают свои забастовочные комитеты. Именно в этот момент, когда события развиваются достаточно успешно для бастующих, на Гданьской судоверфи появляются эксперты. Это были, прежде всего, представители оппозиционной интеллигенции, имена которых известны присутствующим – Мазовецкий, Цивиньский, Кучиньский, Станишкис и многие другие. И появились первые проблемы, связанные с историей Солидарности. Какую роль сыграли эксперты? Они были руководителями и вождями этого рабочего движения или они были несколько в стороне от этого рабочего движения? Эта проблема очень неоднозначно оценивается историками. Сам Валенса в тот момент, когда советники появились на судоверфи, вроде бы и приветствовал их появление, потому что они помогли сформулировать требования рабочих, четко их выразить, довести до сознания власти. Но впоследствии он говорил : «Советники нам только мешали. Они преследовали свои политические цели». То есть, была проблема соотношения влияния интеллигенции и рабочего движения. То, что Солидарность возникла спонтанно, как движение рабочих – это сомнению не подлежит. И это очень интересный момент, ведь такого мощного рабочего движения, каким была Солидарность, в этот период истории больше не было. Иногда говорят, что Солидарность – это лебединая песня крупного промышленного пролетариата.
События развивались благоприятно для тех, кто начал движение протеста: уже 17 сентября в Гданьске заседает согласительная комиссия. И вот тогда появляется само название «Солидарность». Принято считать, что это название предложил Кароль Модзелевский, один из влиятельных и очень интересных деятелей польской оппозиции. Впоследствии, когда Солидарность из профсоюза, борющегося за права рабочих, превратилась в нечто иное, Модзелевский с горечью говорил о том, как легко идеалы Солидарности оказались преданными. В ноябре 1980 года после некоторой борьбы происходит все-таки регистрация Солидарности. И вот в польской жизни появляется некий совершенно невозможный в условиях социализма феномен – независимый профсоюз. Вообще говоря, социологические опросы того времени показывают, что большинство рабочих считали себя именно членами профсоюза. Но было бы неправильным сводить историю Солидарности к истории просто профсоюза.
Если мы посмотрим документы, выступления лидеров Солидарности, мы увидим, что здесь есть и элементы национально- освободительного движения, потому что среди задач, стоящих перед участниками движения, стояла задача добиться полного суверенитета. Здесь есть и элементы некого религиозного движения: каждый день на Гданьской судоверфи начинался с молитвы. Ворота верфи были украшены иконами, портретами Папы, участники забастовки исповедовались, причащались. Среди участников, конечно, не все были ревностными католиками, но была приподнятая атмосфера борьбы за высшие моральные ценности, которую отмечают все участники событий. Анна Валентинович обратилась к польскому ординатору с просьбой прислать священников на верфи. Ординатор был смущен, не знал, как себя вести и обратился к воеводскому главе ПОРП Тадеушу Фишбаху, который отличался достаточно серьезным либерализмом. Фишбах дал добро, и тогда ординатор разрешил священникам присутствовать на верфи и отправлять богослужение. Для поляков церковь исторически играла особую роль, а в условиях социализма церковь была едва ли не единственным институтом, где поляки могли быть поляками, где не надо было никого из себя изображать. Где элемент национального сознания, чувство того, что ты поляк, можно было проявить в полной мере. В церкви собирались, устраивались встречи, и там можно было говорить относительно свободно. Церковь была оплотом национального самосознания.
Правда, когда начались события, связанные с Солидарностью, высшее духовенство не поддержало их с той степенью энтузиазма, на которую рассчитывали бастующие. Кардинал Вышинский, человек, несомненно, выдающийся в польской истории, связанный с рабочим движением, вместе с тем был человеком государственным и ответственным. Он призывал к осторожности, а не к безусловной поддержке бастующих. Заметим, что со временем позиция церковной иерархии менялась в сторону все большей поддержки Солидарности.
Что же такое была Солидарность? Революция, национально-освободительное движение, религиозное или просто профсоюз? Для каждой позиции можно найти свои аргументы. Наверное, истина в том, чтобы соединить в комплексе все эти видения Солидарности и выработать какую-то компромиссную позицию, которая могла бы описать это необыкновенное явление адекватно.
Когда Солидарность была зарегистрирована, не возникло такой ситуации, что Солидарность и власть сотрудничают. Все было гораздо сложнее.
Лех Валенса говорил: «Мы хотим, чтобы Польша была Польшей». То есть, чтобы исчезла вся эта ложь, связанная с социализмом, чтобы возникло некое идеальное справедливое правильное общество. На первом съезде солидарности, который состоялся в сентябре-октябре 1981-го года, была сформулирована такая цель: «Построение самоуправляющейся Речи Посполитой». В свое время Раковский говорил: «У меня складывается впечатление, что деятели Солидарности действуют на Луне, а не в реальной Польше. Они хотят на чистом листе написать новую польскую историю». И люди, весьма далекие от лагеря власти, например, известный польский экономист говорил, что тезис о самоуправляющейся Речи Посполитой – это выбор между скарлатиной и гриппом, выбор наименьшего зла. Потому, что если рабочие на уровне своего образования могли еще мечтать о самоуправляющейся Речи Посполитой, то люди более интеллектуально развитые, конечно, прекрасно понимали, что вряд ли это достижимо, Но в тот момент говорить о рынке, о либеральной демократии, обо всех тех проблемах, которые с этим связаны, наверное было не совсем правильно, И тезис о самоуправляющейся Речи Посполитой – это один из дискуссионных вопросов истории. Был ли он искренним или это была политическая игра, рассчитанная на поддержку участников выступлений.
Что касается реальных путей достижения этой цели, они прорисовывались пунктирно: говорилось о достижении плюрализма в собственности, о необходимости контроля общества за государством, о создании специального органа государственной власти, который занимался бы проблемами самоуправления т.д. И тем не менее, это были несколько абстрактные пути.
Эту цель можно квалифицировать как социалистическую утопию. Если посмотреть программу Солидарности перед съездом, то можно увидеть, что речь там идет скорее о демократическом социализме, чем о либеральном капитализме.
Первый съезд Солидарности едва не взорвал социалистический мир. Если до этого на происходящее в Польше смотрели насторожено но с надеждой, что все уладится, то когда на Первом съезде приняли обращение к трудящимся Восточной Европы, весь социалистический мир встрепенулся, потому что в этом послании содержался призыв к рабочим бороться за свои права. Брежнев был потрясен этим документом и считал, что это подстрекательство к борьбе против социализма. Противостояние власти и Солидарности продолжалось и нарастало, Солидарность пытается отстаивать свои позиции, ни в чем не уступая власти. Забастовка следует за забастовкой. Не только по экономическим мотивам. Иногда выступали против назначения того или иного чиновника в какой-то орган власти, иногда по каким-то другим проблемам. И в конце концов ситуация доходит до того, что страна оказывается на пороге анархии. Нет силы, которая могла бы реально осуществлять властные функции в стране. И 13 декабря 1980 года в Польше вводится военное положение. Надо было вводить военное положение или нет? Генерал Ярузельский до сих пор не может объяснить соотечественникам, что это было необходимо. Чаще всего говорится о том, что если бы Ярузельский не ввел военное положение, то советские войска вошли бы в Польшу, Было бы так или нет – это тоже вопрос дискуссионный. Документы, свидетельствующие о том, что такие планы существовали, есть. Но с другой стороны. есть и высказывания советских лидеров, которые говорят, что это скорее средство давления на поляков, чтобы они сами решили свои проблемы. Потому что в СССР все-таки прекрасно понимали, что вводить войска в Польшу – это дело опасное, что поляки – это не чехи, и 68 год не получится.
В период военного положения Солидарность не погибла. Она быстро оправилась, и через несколько месяцев были созданы подпольные структуры. Несмотря на то, что основные лидеры движения были интернированы, все-таки кто-то остался на свободе, и к 1986 году возникают уже легальные структуры Солидарности. Весь период военного положения, а оно было приостановлено в декабре 1982 года, а в 1983 году вовсе отменено, в среде Солидарности происходила борьба двух линий: лини умеренной, которую можно ассоциировать с Валенсой, и линии радикальной. Валенса стремился к тому, чтобы все-таки найти пути соглашения с властью. Экстремистское крыло считало, что это предательство идеалов Солидарности, что никакого соглашения быть не может, и надо идти до конца. Возобладала линия на соглашение, и в 1989 году состоялись заседания круглого стола. Кто-то считает круглый стол предательство идеалов Солидарности, другие говорят, что это была необходимость, основанная на трезвом политическом расчете и на учете национально-государственных интересов Польши. Подход к этой проблеме и сейчас является предметом споров.
Несмотря на все проблемы, связанные с Солидарностью, это было время надежд. Надежд на то, что мир можно изменить. Жизнь показала, что это не так просто. «Карнавал» Солидарности закончился очень быстро и та новая Солидарность, которая возродилась после решений круглого стола, была совсем иной. История этого феномена показывает нам, как иногда трудно воплотить в жизнь даже самые светлые идеалы, как они разбиваются, сталкиваясь с политическими реалиями.
Вопрос. Варшава. У меня такое ощущение, что наша конференция сводится к какому-то тренингу поляков, как они должны понимать свою собственную историю. Я надеюсь, что у нас будет время выразить свое мнение. Самым консервативным выступлением было выступление Альбины Федоровны. Я совершенно по-другому интерпретирую все, о чем вы рассказали, и даже шокирован некоторыми вашими выводами о том, что происходило в Польше на рубеже войны и мира.
У меня вопрос к Ларисе Семеновне. В Польше сейчас среди историков разворачивается академическая дискуссия, связанная с таким вопросом: «Инициатива создания Круглого стола была со стороны руководящей элиты или Солидарности?». Я разговаривал со многими людьми, принимавшими участие в Круглом столе, там был очень интересный писатель, профессор-психолог Януш Рейковский, который в то время был на стороне власти. У нас в университете есть такие профессора, как Липиньский и Королевич, которые в то время проводили исследование по изучению групп польского общества. Они пришли к выводу, что польские рабочие были наиболее раскрепощенной и смелой частью в польском обществе. Только они могли создать Солидарность.
ЛЫКОШИНА. Мне бы хотелось продолжить вашу мысль по поводу раскрепощенности рабочих. Адам Михник вспоминал, что когда он услышал о событиях на побережье, он встревожился. Потому что он считал, что создание профсоюза – это нечто страшное, потому что произойдет бюрократизация всего того, о чем он мечтал. Он отправился на побережье, чтобы воспрепятствовать этому, но по дороге его арестовали. Что касается Круглого стола, то, на мой взгляд, движение было двухсторонним, и что это реальная попытка договориться с Солидарностью, а не интриги власти. Ведь и деятели Солидарности, и деятели ПОРП жили в одной стране и видели, что происходит. Было ясно, что партия не удержится, и было ясно, что Солидарность не сможет просто силой взять эту власть.
Вопрос. Калининград: Мы – соседи Гданьска, и я помню все эти события. Мы встречались с Лехом Валенсой и бывали на судоверфи. У нас в декабре-январе были многотысячные митинги, на которых, в первую очередь, были социально-экономические вопросы, но были и политические лозунги. У нас появился даже свой Лех Валенса – один из перегонщиков. То есть, можно провести определенные параллели с Польшей. У меня вопрос: насколько применим в нашей стране опыт Солидарности?
ЛЫКОШИНА. Я полагаю, что опыт Солидарности уникален. Тех условий, которые были тогда, когда возникла Солидарность, сейчас уже нет. Как нет и крупного промышленного пролетариата, который был основой Солидарности.
В Калининградской области, наверное, борются за свои социальные права, за то, чтобы демократия была настоящей. Но все-таки, там вряд ли борются за то, за что боролась Солидарность – масштаб требований более ограничен, более приземлен: речь идет не о том, чтоб изменить страну, а о том, чтобы расставить по-иному акценты. По-моему, несопоставимы масштабы требований и совершенно иные условия.
Носкова. Вы знаете, я знакома с теми людьми, о которых вы говорили. С Пачковским и Фришке. Мне кажется, что в польской науке наметилась тенденция ухода от однозначных оценок всего, что происходило. Эта тенденция имела место очень длительное время. Каждое событие имеет свои плюсы и минусы. Да, Польша не получила свободу в том смысле, о котором вы говорите. Сейчас вышла книга «Черные пятна, белые пятна», так что мою позицию вы можете там прочитать.
Это удивительно, но наши мнения с вашим премьером однажды совпали. Помните, когда Туск цитировал венгерского писателя Мараи: «Польша получила освобождение. Польша избежала физического истребления ее народа. Но свободу она получить не могла, потому что советский солдат сам был несвободен».
Конкретный геополитический расклад, конкретный вес каждой из стран был таков, что Польша не могла получить свободу. Кроме того, очень быстро случилось так, что польское общество стало приспосабливаться к ситуации. Надо было жить. Открывались новые возможности, особенно для тех, кто этих возможностей никогда не имел: образование, допуск к культуре, новые рабочие места, служебный рост, наполнение партий. Да, была иллюзия создания справедливого строя, но она и у нас была. Поэтому я вовсе не отрицаю, многое из того, что пишут польские историки.
- См. также дискуссию после доклада Альбины Носковой «Польша на рубеже войны и мира»