Американский журналист, находясь в Москве в 1937 году, внимательно наблюдает, за тем что происходит: на фоне «довольно стабильного роста уровня жизни» «воздух перенасыщен страхом, неизвестностью и недоверием», каждый день несет сообщения о новых арестах. Многое он объяснить не в силах и подробно записывает свои впечатления, слухи, разговоры. Для современного читателя это, безусловно, историческое чтение, однако слишком многое выглядит, пожалуй, еще и очень знакомым.
«В России явственно ощущаются напряженность и настороженность»
Уильям МакДёрмотт
Опубликовано: The New York Times, 22 августа 1937 г.
Россия в кризисе. Ни один внешний наблюдатель не имеет представления о его глубине и серьёзности. Иностранным обозревателям никогда не удаётся подступиться к средоточию политических реалий этой страны, и в данный момент они как никогда изолированы и сбиты с толку.
Ходят разговоры об авариях на производстве, о терроре, о тайных происках и истерии, но всё это по большей части догадки. Подлинная информация имеется только в Кремле, у руководства Коммунистической партии, которое идет на контакт неизмеримо хуже, чем [30-й президент США] Калвин Кулидж.
Некоторые факты и впечатления лежат на поверхности. Напряженность и настороженность ощущаются более явственно, чем когда-либо за те несколько лет, что я бывал в Москве. Воздух перенасыщен страхом, неизвестностью и недоверием. Каждый новый день несёт сообщения, слухи, заявления о новых арестах, о вышедших из доверия комиссарах, о перестановках и реорганизации в высших сферах, о шпионаже, вредительстве и саботаже. Страна охвачена шпионской лихорадкой, и охота за шпионами стала всеобщим увлечением.
Иностранцев, естественно, подозревают в шпионаже. В результате они теперь почти совсем не имеют возможности непосредственно соприкоснуться с жизнью русских. В сложившейся атмосфере иметь какие-либо социальные связи с иностранцем для русского неразумно.
У газетчиков, сотрудников посольства и других американцев, проживающих в Москве, раньше было какое-то количество друзей из числа русских. Теперь все они отпали, как осенняя листва.
Один американец из дружеских побуждений пригласил пятнадцать русских, с которыми приятельствовал, на вечеринку. Все пятнадцать приглашение приняли, но смелости (а, может, безрассудства) прийти хватило лишь у одного.
У другой американской семьи были хорошие отношения с пожилой русской женщиной. Несколько недель назад она побывала у американцев в квартире, а на следующий день её арестовали, и с тех пор никаких известий от неё нет.
При той же американской семье подсобным рабочим по дому состоял один русский. Это был непьющий, надёжный человек, и они порекомендовали его одному сотруднику посольства, которому нужно было что-то починить дома. Однажды утром русский отправился в посольство, после чего исчез больше чем на неделю. По всей видимости, у входа в посольство его перехватил подозрительного вида работник тайной полиции. Он хотел знать, что за дело у русского рабочего в американском посольстве. Русский неделю просидел в тюрьме, пока они выясняли, не шпион ли он. Свой арест он воспринял как нечто само собой разумеющееся и, кажется, никакой обиды, удивления или особой тревоги в связи с этим не испытал.
Подобные случаи можно перечислять долго. Они дают представление о градусе напряженности и характеризуют разлад в отношениях между русскими обывателями и иностранцами, которые пытаются осмыслить происходящее с ними и рассказать об этом.
<…>
Когда их [иностранных корреспондентов] приглашают на официальные мероприятия, они считают по головам, кого не хватает. Если какой-то чиновник, который в принципе должен быть, отсутствует, то считается, что его арестовали, сослали или расстреляли. Он, конечно, может отсутствовать по болезни или быть в отпуске, но вероятнее всего он попал в немилость.
…Первым намёком на скорую опалу комиссара, управленца или журналиста, как правило, становится заметка в русской газете, где тот или иной в прошлом могущественный большевик именуется вредителем, диверсантом или просто человеком, которому не хватает усердия и результативности в работе. Иногда в новостях сообщают о будущих арестах.
<…>
В любой демократической, буржуазной стране такая ситуация повлекла бы за собой падение правительства, а может быть и коллапс всей системы. Говорить о чём-то подобном в России оснований нет.
Парадокс в том, что рост страха и неопределённости в высших сферах сопровождается видимостью значительных улучшений материального положения большинства – если сравнивать с тем, что было несколько лет назад. Русские как народ стали есть и одеваться лучше, чем два года назад, когда я был здесь в последний раз.
Прогуливаясь по Петровке или по любой другой из крупных торговых улиц Москвы, можно насчитать десятки товаров и услуг, которых несколько лет назад вообще не было. Ассортимент магазинов на вид почти такой, каким он и должен быть – разнообразный и изобильный.
<…>
Даже с транспортом ситуация улучшилась. Трамваи забиты не намного сильнее, чем в любом городе Америки в час пик. Нередко можно видеть и полупустой вагон.
Повсюду в глаза бросается один факт: этой социалистической (в первом приближении) и быстро меняющейся системе удалось создать экономику, в условиях которой возможна нормальная (в том, что касается удовлетворения материальных потребностей) жизнь и даже – на протяжении определенного периода – довольно стабильный рост уровня жизни.
Если это правда, то к чему тогда эта внезапная волна арестов, расстрелов и ссылок?
<…>
Во-первых, те из иностранцев, кто был на открытых процессах по обвинению в измене, в целом верят, что против режима был составлен некий заговор, и что осуждённые, вероятно, виновны. По их мнению, вполне возможно, что старые большевики и армейские генералы, сражавшиеся на стороне красных в годы революции, плели теперь интриги с другими странами, чтобы началась война, и было легче сломить режим Сталина.
Многие из этих людей готовы были сидеть в тюрьме за коммунистическую идею и умирать за неё. Согласно этой теории, им показалось, что по мере развития событий подлинный коммунизм в России был опорочен. Себя они считали истинными носителями учения Маркса и Ленина.
Почему бы им было не рискнуть своими жизнями ради восстановления доктрины, которую они считали истинной, и что должно было их удержать от сговора с другими державами ради достижения своей цели? Сам Ленин не погнушался помощью Германии в деле продвижения революции в России.
На суде и в русских газетах этих людей изобразили вредителями и предателями. И в каком-то смысле они ими были. С их же собственной точки зрения, они были мучениками, которые принесли себя в жертву ради дела. Их действия были направлены не на слом социалистического общества, а на ликвидацию социализма, который они считали ущербным и испорченным, с целью водворить на его место доктрину Маркса и Ленина в их собственном понимании. Может быть, такой взгляд на вещи не до конца верен, но он, по крайней мере, совместим с коммунистическим мышлением и тем, что мы знаем о человеческой природе.
Есть и еще одно объяснение творящихся в России жестокостей, и, если его признать состоятельным, то речь идёт о чём-то куда более важном, чем любая проходная борьба за власть. Суть этого объяснения в том, что кризис в России носит не политический и не военный, а промышленный характер. Данная теория гласит, что все нынешние аресты, демонстрации и казни по существу являются следствием сбоя в промышленном производстве и волнений в среде рабочих, которые затрагивают самое сердце системы.
Подконтрольные [властям] газеты, органы режима, заполнены сообщениями о поломках на производстве, негодованием по поводу профнепригодности, вредительства, лени, отсутствия дисциплины… Хуже всего справляется тяжелая промышленность, основа государственной экономики… Во многих случаях производство не только отстаёт от плана, но и не дотягивает до уровня прошлого года, и это несмотря на ввод в строй новых мощностей… Стахановская система зародилась в донских угольных шахтах. Можно увидеть определенный символизм в том, что в этих самых шахтах проблемы достигли наибольшего размаха и глубины.
<…>
Рабочие целыми бригадами уходят из шахт… На заводах текучка кадров достигла гигантских показателей… Погода благоприятствует посевам, ожидается большой урожай, но не хватает запчастей к комбайнам… Важно помнить, что все данные об ошибках, неразберихе и нехватке тех или иных ресурсов взяты из заявлений советских властей, либо из советских газет. Они могут быть преувеличены для того, чтобы стимулировать производственные усилия. С другой стороны, не подлежит сомнению, что определённый сбой имеет место, пусть он и носит временный характер… Вопрос в следующем: не станет ли больному еще хуже от тех лекарств, которыми его лечат?
Сложно себе представить, как это можно вдруг снять с ключевых постов в промышленности сотни и даже тысячи управляющих, а на их место поставить неизбежно менее опытных людей, и этим не усугубить спад производства и неразбериху, не снизить и без того низкую продуктивность. Следующие несколько месяцев это покажут.
21 августа 1937 года, Москва
По теме:
- Рождение вредителя: отрицательная политическая сакрализация в стране советов (1920-е) / urokiistorii
- Советские газеты 1937 года