29 октября в Москве прошлаВсероссийская акция «Возвращение имен» проводится с 2007 года. В этом году она состоялась в 43 городах и селах, но не везде 29 числа: где-то парой дней ранее, где-то — позднее. акция «Возвращение имен». Около 4000 человек пришли к Соловецкому камню на Лубянской площади, чтобы зачитать имена репрессированных в 1937 году советских граждан. На входе каждому выдавалась записка с именем, но многие также произносили в микрофон фамилии других жертв репрессий, своих родственников, современных политических заключенных.
«Уроки истории» поговорили с участниками акции, чтобы узнать, почему они пришли на «Возвращение имен», откуда услышали о нем и что значит память о репрессиях лично для них.
В легенде о манкуртах — фрагменте повести Чингиза Айтматова «И дольше века длится день» — жестокое племя делало идеальных рабов из плененных людей, в изощренных пытках заставляя их полностью потерять память. Выживший манкурт ничего не помнит ни о своем прошлом, ни о себе, не думает о будущем, слепо исполняет веления хозяина. Он не мыслит о побеге, потому что не помнит, что это; о свободе, потому что не помнит, как это.
Память — это та мойрова нить, которая сшивает настоящее и ушедшее, делает нас свободными людьми. Акция «Возвращение Имен» — гарантия того, что мы еще не превратились в манкуртов. Ведь пока мы помним, у нас есть будущее.
Вот, что говорят люди, пришедшие 29 октября вернуть имена жертвам «жестокого племени».
Петр, 22 года
Я пришел участвовать в акции, чтобы просто прочитать имя. Имя взял на входе. Я не знаю судьбу моих родственников до Великой Отечественной войны. Не знаю, был ли кто-то из них репрессирован. Поэтому я просто не могу прочитать имя моего родственника. Прочитаю чужое.
Ведь очень важно в принципе помнить о тех событиях. Как в Германии работают с исторической памятью Второй мировой, с исторической памятью Холокоста и всего остального — они там это умеют делать и сделали. У нас такого не произошло. Все, что у нас умеют — это только замалчивать и рассказывать про «эффективного менеджера» Сталина.
Под «опытом Германии» я имею в виду признание, что «это» — национальная проблема, что никаких оправданий и слов про эффективность и допустимые потери быть не может, что жизнь каждого человека — это что-то бесконечно ценное и ее невозможно променять на любые какие-то преференции. «Лес рубят, щепки летят» — злая и отвратительная пословица. Соответственно, сейчас уже пора признать те события, как-то об этом рассказывать, прийти к консенсусу, просвещать по этому вопросу широкие массы людей. Потому что, по факту, это считалось адекватным. Но адекватно — это считать недопустимыми как бытовые убийства, так сталинские репрессии.
Антонина, 59 лет
По интернету узнала, что каждый год в этот день проходит такая акция, и решила принять участие. Я первый раз здесь. У меня отец очень долгие годы в Мемориале работал. А сама я все: потом-потом, потом-потом. И вот наконец в первый раз пришла сюда, приняла участие.
Пришла я не со своим родственником. Со знакомым, о котором мне муж говорил. Любопытно вышло: опять-таки в интернете узнала фамилию одной женщины, которая заинтересовала меня. Она была репрессирована, поэтому я решила о ней тоже сказать. И где-то за полчаса до моей очереди слышу ее фамилию, ее имя и отчество. Родственница ее приходила. [Я] побежала посмотреть, да не успела.
Вика, 19 лет
Настроение сейчас такое повсеместно, что не возникает никаких вопросов, почему мы здесь. Я пришла с мамой. Это она мне и рассказала об акции «Возвращение Имен». Считаю данное мероприятие очень важным, и мне даже, наверное, жаль, что я раньше о нем не знала. Для меня это первый раз.
Смотрю на очередь и понимаю, что такое количество молодежи вполне характерно и логично, учитывая, что происходит сейчас. В голову сразу приходит дело Егора Жукова — оно на слуху. Со стороны студенты порой не кажутся такой уж объединенной группой мы все-таки немножко все разобщены. Но при этом у нас есть общее настроение, и когда происходит что-то подобное, правильно и необходимо высказать свою точку зрения. Егор этого не побоялся в определенный момент и поплатился. Я считаю, что это в корне неправильно, потому что если мы будем запрещать людям высказывать свое мнение, то мы либо вообще перестанем разговаривать, либо посадим всех. У меня вот будет имя моего двоюродного прапрадедушки или прадедушки, я сейчас не до конца уверена. Он не был расстрелян, но умер в лагере. По доносу попал туда. Там была такая история: Всеволод [прадедушка или прапрадедушка], что называется, увел у кого-то жену. А ее бывший муж написал донос. И человека — в лагерь. Всеволод три года там провел. Он тогда был совсем молодой: родился в 1911, а умер в сороковом году. То есть, я пытаюсь сказать, что это абсолютно нормальный молодой человек, который просто — как бы мне этого не хотелось говорить — влюбился не в ту. Как по мне, это совершенно ужасное событие.
Мы сейчас приходим к тому, что начинают думать опять ввести смертную казнь как меру наказания. Так вот, нет такого дела, не существует такого преступления, за которое можно было бы убить человека. Когда человек убивает убийцу, то убийц меньше не становится! Другая проблема заключается в том, что очень много проблем в стране с системой наказания. Никакой реабилитации не существует в принципе. И в результате, люди, которые ни в чем не виноваты, просто политические заключенные, у нас сидят, а кто реально заслуживают серьезного наказания — получают условные сроки.
В общем, рада, что я здесь. Конечно, погода не очень. Да и настроение хорошим не будет от такого события. Но я считаю, невозможно оценить, насколько это все глобально и серьезно, особенно в свете последних событий — это я про московское дело прежде всего. Рада, что мы как-то наконец все вместе всполошились. Потому что иногда кажется, что вот понятие серой массы — это прям про нас, мы все сидим по домами, и никого ничего не интересует. А потом ты выходишь и понимаешь, что на самом деле это все не так, ты не один. И вот это — очень важно!
Наталья, 40 лет
То, что творила советская власть со своими гражданами — это преступление. И я считаю, что такое преступление может повториться. Мы не должны допустить повторения и должны помнить о последствиях таких преступлений. Мы не «должны», а обязаны. У нас в семье есть репрессированный родственник, окончательной судьбы мы его не знаем. А такое знать надо. Нельзя забывать такие вещи. Поэтому я сегодня здесь.
Олеся, 26 лет
Где-то — не помню где — сегодня увидела упоминание о том, что здесь будут читать имена. Периодически в течение дня подключалась к трансляции. Долго слушать ее — как-то сложно, поэтому смогла уйти с работы пораньше. Пришла сюда, хотя раньше даже не знала о таком мероприятии. Просто рядом здесь работаю, поэтому успела дойти. Но я слишком поздно пришла, и мне сказали, что я скорее всего уже не успею прочитать имя. Поэтому читать я не буду, а просто пока здесь стою, слушаю. Почувствовала, что это мероприятие крайне важное, поэтому и пришла.
Обратила внимание, внимание, что почти каждый второй здесь первым именем зачитывают тех, кто был репрессирован в тридцатые годы, а потом в конце добавляют про то, что происходит сейчас. И вот очень сильно похоже… Не сказала бы, что это то же самое, но все же очень похоже. Печальное наблюдение.