«Угнанное детство»: как сделана историко-документальная выставка

2 апреля 2012

Меньше месяца с 19 января по 15 февраля 2012 г. в Государственном музее современной истории России была открыта «историко-документальная» (это название организаторов) выставка «Угнанное детство: судьбы детей, угнанных на территорию Латвии, 1943 — 1944 гг.». Вокруг нее уже успел разгореться скандал, в том числе дипломатический: МИД Латвии выступило с резкой критикой, а позже латвийское правительство объявило организаторов персонами нон-грата. Примечательно, что при упоминании в СМИ, в блогах и во взаимных заявлениях сторон практически отсутствует какое бы то ни было описание выставки, а разговор сводится к обсуждению исторической политики вообще и Латвии (современной!) в частности. Urokiistorii побывали тогда в музее; обнаружилось, что на историко-документальной выставке не хватает ни истории, ни документов.

Фотографии – из репортажа ТВЦ о выставке

Несмотря на то, что выставку посетили небольшое число зрителей, а сама она была расположена в несколько анектодическом пространстве – сразу за новогодней экспозицией советских игрушек – очевиден ее институциональный посыл. «Историко-документальная выставка» в государственном историческом музее – это факт, который потом трудно как-то оспаривать. Вряд ли уже кто-то потом будет обращаться к содержанию и сюжету; подобным образом аспиранта с момента защиты кандидатской диссертации представляют «кандидатом наук», не вдаваясь в подробности ни темы, ни логики работы. Так же теперь, вспоминая о выставке, обсуждают запрет латвийского правительства на въезд неугодных «российских историков», недовольство латвийской стороной презентацией «историко-документальных фактов», отказ демонстрировать эти самые факты и «историческую выставку» в ЛатвииХроника скандала. Выставка «Угнанное детство: судьбы детей, угнанных на территорию Латвии, 1943-1944 гг.», проходившая в январе-феврале в Государственном центральном музее современной истории России, в начале февраля получила резонанс как в России, так и за рубежом. Главным информационным поводом тогда стало осуждение выстаки МИДом Латвии. Не вдаваясь в особенности материала выставки и его представления фондом, латвийское правительство и фонд обменялись обвинениями в попытках испортить отношения между двумя странами (см.: urokiistorii.ru/2921). МИД Латвии объявил директора фонда «Историческая память» Александра Дюкова и руководителя исследовательских программ Владимира Симиндея «персона нон-грата» и запретил им въезд на территорию Латвии (см.: urokiistorii.ru/3045). МИД РФ критикует Латвию за дискриминацию российских историков и оставляет за собой право на ответные меры (см.: urokiistorii.ru/3066). Госдума РФ, в свою очередь, подготовила обращение «о недопустимости реабилитации нацизма» в Латвии (см.: urokiistorii.ru/3145). 27 марта Бюро по защите Конституции Латвии (БЗК) публикует ежегодный отчет со списоком российских организаций и СМИ, представляющих угрозу для латвийского государства; среди них – телевизионная компания «TВ центр», фонд «Историческая память» и информационное агентство Regnum, которые критикуются за тенденциозность и манипуляцию историческими фактами. Фонд «Историческая память» считает это «беспрецендентной кампанией по давлению» (см.: urokiistorii.ru/3182). В результате выставка в Риге переносится пока на неопределенный срок., при этом о самой выставке уже не очень вспоминают.

Ниже мы попытались описать эту выставку, подготовленную фондом «Историческая память» и Государственным центральным музеем современной истории в рамках программы «Повышение статуса жителей сожженных белорусских деревень» (авторы идеи выставки: Александр Дюков, Олеся Орленко), а также сформулировать возникшие на ней вопросы. Мы надеемся, что читатель сможет сам сделать все нужные в таких случаях выводы из этой истории.

Выставка занимала два небольших зала и состояла из 4-х частей.

Во-первых и, наверное, в-главных, это вводный текст (он полностью приведен ниже), из которого посетитель узнает кое-что из истории. Текст очень четко задает оценки и ориентиры («латвийский коллаборационизм», карательные операции, «детские трупики», рабский труд на латышских крестьян, современная аморальная историческая политика Латвии, где «выжившие дети – жертвы нацизма, их дети и внуки получили статус “неграждан” и считаются местным националистическим истеблишментом “советскими гражданскими оккупантами”»), однако входных данных в нем не хватает. Вместо связанной истории читателю предлагается набор различных утверждений и намеков, из которых по существу понять можно только то,

  • что во время Второй мировой войны латыши участвовали в немецких карательных операциях (за скобками: кто именно, сколько человек, как это происходило, каковы источники, как обстояло дело с сотрудничеством с фашистской армией на территории других стран и республик Советского Союза?);
  • что людей с оккупированных территорий (русских , поляков, белорусов) угоняли на принудительные работы «в Латвию и Германию» (последовательность указана именно такая, из чего возникает впечатление, что Латвия во время Второй мировой войны была не оккупированной территорией, а чуть ли не партнером и союзником Германии; за скобками: какова история принудительного труда и остарбайтеров, как они распределялись на работы по территории Германии и германской оккупации, в каких странах и на каких работах были заняты остарбайтеры, каковы их судьбы?);
  • что на территории Латвии действовал нацистский лагерь Саласпилс, в котором издевались над угнанными из России детьми и отдавали их на работы (за скобками: какова история создания лагеря, как выстраивалось взаимодействие немецких организаторов и начальства с латвийскими сотрудниками, какова была «обычная» схема функционирования фашистских трудовых лагерей и лагерей смерти, которые действовали почти исключительно за пределами Германии – на территории Восточной Европы; каков был реальный состав узников Саласпилса (а среди них: большую часть составляли латыши и русские — политические заключённые по подозрению в связях с партизанами, а также европейские евреи, советские военнопленные, мирные жители по подозрению в связях с партизанами)?);
  • что в современной Латвия у власти (в элите) стоят нехорошие люди, очень похожие, по сути, на тех латышских карателей, которые действовали во время Второй мировой войны.

Главные герои этого вводного текста, а, по сути, и всей выставки, – это не дети, угнанные на территорию Латвии, как следовало бы ожидать, исходя из названия выставки (за скобками: откуда угнанные, в каком количестве, только ли на территорию Латвии?), а абстрактные нацисты, которые очень даже неплохо смотрятся на фоне своих кровожадных помощников, и плохие латыши, вырванные из какого-то бы ни было реального исторического контекста и пребывающие в безвоздушном пространстве моральных оценок.

Хотелось бы избежать непонимания: мы не беремся оправдывать немецких (а также любых других) карателей и латышских (а также любых других) помощников и полицаев, и ни в коем случае не утверждаем, что их не было – были! Но на «историко-документальной» выставке ожидаешь более внятного рассказа об исторических событиях, их истоках, источниках, последствиях и контекстах.

Вторая часть выставки – это серия документальных фотографий, в основном из архивов немецких солдат (это было указано в подписях), на которых изображены горящие белорусские села. В эту же серию попали несколько фотографий с детьми-беженцами из зоны военных действий и ограды Саласпилса с колючей проволокой. Горящие белорусские деревни, подожженные фашистскими солдатами за связь (реальную или выдуманную) с партизанами – это, безусловно, трагедия, но никак не новость. Авторы выставки утверждают, что в карательных операциях принимали участие латыши – вполне возможно, но хотелось бы также узнать: кто именно, в каком составе, откуда это известно, и как эта информация связана с конкретными представленными фотографиями, на которых вдали виден дым, а снизу – подпись немецкого фотографа «Возмездие бандитам»? О чем сообщают посетителю фотографии Саласпилса, фашистского лагеря, открытого под Ригой и ставшего центральным концентрационным пунктом для всех восточных оккупированных территорий, – о том, что лагерь был на территории Латвии? А Освенцим был на территории Польши, и что из этого следует?

Третья и четвертая части выставки – это видеозапись устных рассказов бывших узников Саласпилса: люди рассказывают о своем прошлом на фоне развешенных в зале масштабных художественных фотографий занесенного снегом мемориала советских времен (он был открыт в 1967 году) на месте лагеря. В общей сложности видео длится около 15 минут. Свидетели вспоминают о том, как они жили в лагере и как работали на латышских хозяев: убирались, копали огороды и сидели с детьми. Все это демонстрируется без какого бы то ни было исторического контекста – рассказа об истории принудительного труда в целом и лагеря в частности, – но с крупными художественными намеками и мазками: на фотографиях советского мемориала идет пушистый снег, а у подножия гигантской скульптуры стоят намокшие детские игрушки.

Разглядывая выставку и пытаясь ответить на вопросы, о чем эта история, когда она случилась, с чего началась, чем закончилась, кто в ней участвовал, обнаруживаешь в повествовании огромные дыры и выпавшие контексты, а вскоре понимаешь, что, похоже, и повествования нет. Вместо него есть обвиняемый, склеенные куски следственного дела и репетиция суда, хитро выстроенного так, что каждый посетитель проходит на нем свидетелем просто потому, что оказался в назначенном месте в назначенный час – на «историко-документальной выставке» в государственном музее современной истории. Но, несмотря на международный резонанс, дело, кажется, разваливается. С обвинением – все в порядке, но с уликами не очень.

Приложение: экспозиционный текст

«Угнанное детство: судьбы детей, угнанных на территорию Латвии, 1943-1944 гг. / историко-документальная выставка

«В 1943-1944 гг в прилегающих к латвийской границе районах России и Белоруссии нацисты проводили масштабные карательные операции, ударной силой которых нередко становились латвийские коллаборационистские формирования.

В ходе этих операций вдоль границы создавалась полоса выжженной земли: деревни сжигались, их жители – русские, поляки, белорусы – частично уничтожались, а частично – угонялись на принудительные работы в Латвию и Германию.

Описание алгоритма действий карателей дано в датируемом летом 1943 года письме генерального комиссара Риги О. Дрекслера: «Кампания разворачивалась следующим образом: входя в село (вначале не было никакого сопротивления), тотчас расстреливали подозреваемых в партизанской деятельности. Таковыми считались почти все мужчины в возрасте от 16 до 50 лет… Сразу (за воинскими частями) шло СД, которое действовало приблизительно так: расстреливало всех остальных подозреваемых. Остальным, в большинстве своем жителям и детям, предстояло пройти так называемую „вторую фильтрацию“. Тех, кто не в состоянии были продолжать путь – расстреливали… Деревни грабили и сжигали еще до прибытия хозяйственных команд, занимавшихся доставкой ценностей в безопасное место». То, что описанный Дрекслером алгоритм действия карателей соответствовал действительности, можно увидеть на примере села Росица и окрестных деревень, уничтоженных в феврале 1943 года. Вопреки данным немецкой разведки, согласно которому Росица являлась пунктом «бандитов», партизан в ней не оказалось. Тем не менее оперативная группа СД уничтожила 206 жителей села. Помимо этого в Росицу в течение нескольких дней пригоняли жителей окрестных деревень для «вторичной фильтрации». Часть из них впоследствии была угнана в концлагерь Саласпилс под Ригой, а часть – сожжена в местном костеле вместе с двумя католическими священниками.

Судьбы угнанных людей складывались трагически, многие не смогли на чужбине пережить издевательств, лишений и болезней. В следственных показаниях пособника коллаборационистов А. Хартмансиса содержатся ужасающие схемы расправы и принуждения к рабскому труду: «Часть оставшихся в живых граждан, впоследствии доставили в Саласпилский лагерь. Мужей отделяли от жен, затем всех направляли на принудительный рабский труд в Германию, детей насильно отнимали от родителей и часть из них распределили между населением Латвии, однако большинство детей были в таком истощенном состоянии, что большинство из них умерло от болезней».

Латышские крестьяне покупали малолетних батраков за 9-15 марок, немецких оккупационных марок в месяц. За эти деньги некоторые хозяева пытались выжать из малышей все возможное. Так, Детский регистрационный пункт в Риге во внутреннем документе от 2 октября 1943 года отмечал: «Малолетние дети русских беженцев…без отдыха, с раннего утра до поздней ночи в лохмотьях, без обуви, при очень скудном питании, часто по нескольку дней без еды, больные, без врачебной помощи, работают у хозяев на несоответствующих их возрасту работах. Своей безжалостностью хозяева ушли так далеко, что бьют несчастных, которые от голода теряют трудоспособность… их обирают, отбирая последние остатки вещей… когда они по болезни не могут работать, им совершенно не дают еды, они спят в кухнях на грязных полах». Разумеется, далеко не все латышские хозяева так вели себя с пригнанными в Латвию детьми, однако достаточно много жителей Латвии получили прямую выгоду от оборачивающихся охотой за рабами карательных операций с участием латвийских полицейских.

«Нераскупленные» дети, начиная с грудного возраста, содержались в Саласпилсском концлагере изолированно от взрослых узников. За грудными младенцами приходилось ухаживать 5-7-летним девочкам. Ежедневно лагерная охрана в больших корзинах выносила из детского барака окоченевшие трупики погибших детей. Они сбрасывались в выгребные ямы, сжигались за оградой лагеря или зарывались в лесу вблизи лагеря <ср. из Википедии: «Охрана лагеря каждый день выносила из детского барака в больших корзинах окоченевшие трупики погибших мучительной смертью детей. Они сжигались за оградой лагеря или сбрасывались в выгребные ямы и частично закапывались в лесу вблизи лагеря»>. Массовую смертность малолетних узников Саласпилса вызывали и «медицинские эксперименты» «врачей» из числа германских нацистов.

В послевоенный период многие дети, которым посчастливилось выжить, остались и выросли в Латвии (в детских домах или приемных семьях), так как им некуда было возвращаться: родные деревни и села сожжены, родители убиты или судьба их неизвестна. В современной Латвии выжившие дети – жертвы нацизма, их дети и внуки получили статус «неграждан» и считаются местным националистическим истеблишментом «советскими гражданскими оккупантами». Их политические и гражданские права ограничены, а их палачи – латвийские коллаборационисты – считаются героями.»

По теме:

На выставке побывала Юлия Черникова

Мы советуем
2 апреля 2012