Школа № 2, г. Няндома, Архангельская область
Научный руководитель: Галина Николаевна Сошнева
Мы из СССР. Поколение 80-х
Все наши собеседники «родом из СССР». Школы и вузы они закончили еще в «застойное» советское время, а в самостоятельную жизнь вступали уже на рубеже 80–90-х годов ХХ века, в эпоху рыночных реформ. Именно этот период для многих оказался наиболее тяжелым.
В 1979 году Виктор Бушуев, закончив школу, поступил на стоматологический факультет мединститута города Архангельска. После распределения Виктор Александрович и его невеста Анна были приняты на работу в городскую поликлинику Няндомы. По закону молодым специалистам полагалось предоставлять благоустроенные квартиры, но в середине 80-х с жильем ситуация была сложная. Когда у Виктора родился сын, он сказал руководству, что собирает с женой чемоданы, так как жилплощадью их не обеспечили. И в течение нескольких дней семье выделили однокомнатную квартиру, чтобы не потерять молодых врачей.
В начале трудовой деятельности Виктор Александрович Бушуев испытал на себе некоторые советские производственные «обычаи». Например, – традиционную «помощь города деревне» в уборке урожая. Виктор Александрович рассказывал, как всех стоматологов и других специалистов отправляли на сенокосы, оставляя в зубоврачебном кабинете всего одного работника. По иронии судьбы именно в такие дни в поликлинике наблюдалось «нашествие» сельских жителей. Как сказал Виктор Александрович:
«Сельскохозяйственные работы минули меня стороной, но мне приходилось „разгребать” в поликлинике. И меня удивляло, что во время сенокосов врачей не отпускали в отпуск; на отдых они могли уйти только после завершения страды».
Эта ситуация, как я понимаю, результат экстенсивного ведения хозяйства, когда требовалось огромное количество рабочих рук, особенно в сельском хозяйстве, а их всегда не хватало. Вот и приезжали в выходные в колхозы и совхозы Няндомского района учителя, врачи, работники железнодорожных депо, библиотекари и прочие интеллигенты.
Поколение 80-х взрослело еще в советской действительности, пользуясь социальными гарантиями для молодых. Например, бесплатным высшим образованием на конкурсной основе, гарантированным трудоустройством и бесплатным жильем. Сейчас многие с ностальгией говорят об этом. Так, например, представители малых народов могли гарантированно поступить в институт, независимо от качества подготовки, а на предоставление жилья в сельской местности могли рассчитывать специалисты или молодые врачи.
Перестройка, перестройка… Изменения в общественной жизни
Перестройка, перестройка,
Вся я перестроилась,
Я в директора влюбилась
И к нему пристроилась!
Так частушкой начала свой рассказ Ольга Станиславовна Борган (1960 г. р.) о перестройке. В 1985 году, после окончания театрального отделения Культпросветучилища в Архангельске, она прибыла по распределению в Отдел культуры Няндомского района. Как говорит Ольга Станиславовна, до 1985 года их деятельность контролировал отдел пропаганды и агитации Райкома КПСС. Контроль был жесткий. Например, когда готовили какое-либо городское массовое мероприятие, перед членами отдела пропаганды и агитации нужно было показать все наработки и сценарий к мероприятию. Каждую строчку сценария читали и подробно расспрашивали, зачем то или иное в этом сценарии. Часто говорили, что это читать нельзя, а это петь нельзя. Запрещались те частушки, в которых усматривались намеки на критику руководства и власти. Но даже после тщательного корректирования сценария Ольга Станиславовна многое включала в программу обратно.
«Делали хитро, один экземпляр сценария отдавали на проверку, а другой, который реализовывали и воплощали в жизнь, оставляли у себя».
Как ведущую, Ольгу Станиславовну перед праздником 2–3 раза прослушивали, чтобы ничего лишнего она не сказала, никаких шуток не отпускала… и даже импровизация не приветствовалась.
Еще одним направлением работы отдела культуры являлись выступления агитационных бригад. В них участвовали все желающие, это были люди разных профессий и возрастов, в основном комсомольцы. С агитбригадой обычно ездили на посевную, сенокосы, на фермы. Работников на фермах не хватало и поэтому во время уборочной после выступления артисты-агитаторы тоже брали в руки грабли или тяпки.
Начавшийся с 1985 году и связанный с именем нового генерального секретаря КПСС М. С. Горбачева период советской истории принято называть Перестройкой. Первоначально новая политика называлась «ускорение и перестройка». Под «ускорением» понималось, прежде всего, повышение темпов развития советской экономики и повышение производительности труда. Этот курс был закреплен на XXVII съезде КПСС в марте 1986 года, когда М. С. Горбачев был с визитом в Тольятти и посетил Волжский Автозавод (8 апреля 1986 г.). Там он впервые употребил слово «перестройка» для обозначения общественно-политического процесса. Этот термин подхватили СМИ и он стал лозунгом новой эпохи в СССР.
Перестройка была нацелена на обновление экономической, социально-политической и нравственной сфер жизни общества. У людей появилась вера в изменения к лучшему: и жилищный вопрос будет решен, и советская экономика выйдет на высокие рубежи благодаря «человеческому фактору» и применению достижений науки, и многое другое.
У Ираиды Васильевны Мозгалевой к концу 1980-х уже была семья и двое маленьких детей. Работая в библиотеке, она отмечала, что с началом Перестройки на людей обрушился шквал невиданной и неслыханной информации. Ей запомнились телепередачи «Взгляд» с Владом Листьевым. В них говорили о проблемах, которые раньше замалчивались. Поразило появление «желтой прессы», в которой писали обо всем, что раньше было недозволенно для печати, например, о личной жизни актеров и певцов.
Также стали появляться произведения, ранее запрещенные: «Дети Арбата» А. Н. Рыбакова, «Жизнь и судьба» В. С. Гроссмана, «Реквием» А. А. Ахматовой, «Софья Петровна» Л. К. Чуковской, «Доктор Живаго» Б. Л. Пастернака, а также произведения А. И. Солженицына и В. В. Набокова. Школьникам стали давать для чтения книги авторов, о которых люди более старшего поколения и не слышали. В библиотеку поступали журналы, например, «Новый мир» и др., в которых раскрывались «белые пятна истории», и у женщины возникало чувство обманутого человека. Столько лет она не знала всей правды о жизни своей страны, что для нее было оскорбительно. Библиотеку в годы Перестройки посещало очень много читателей. У людей на подписку денег не хватало и читать свежие газеты и журналы они приходили в библиотеку.
Курс на «гласность» тоже был провозглашен на XXVII съезде КПСС в 1986 году. Как говорил М. С. Горбачев:
«Принципиальным для нас является вопрос о расширении гласности. Это вопрос политический. Без гласности нет и не может быть демократизма, политического творчества масс, их участия в управлении».
И, как отмечали наши собеседники, в результате воздействия новой информации у людей складывалось представление о том, что сейчас, когда стали известны многие негативные моменты истории, подобное не повторится. Кстати, с преподаванием истории складывалась наисложнейшая ситуация, так как учебники изменились не сразу и их содержание совсем не соответствовало той информации, которая появлялась в газетах и журналах.
Ольга Павловна Кузнецова, учитель математики школы № 3, вспоминает, что начало Перестройки повлекло изменения в работе:
«На работе Перестройка заявила о себе большей свободой, избавлением от лишних бумаг. В свободной форме разрешили писать планы уроков, разрешили использовать конспекты уроков за прошлый год. Количество собраний сократилось. Остались только педсоветы и открытые партийные собрания. Первоначально ощущалась какая-то новизна, повеяло переменами, но потом они сошли на нет… Я являлась членом КПСС, понимала, что, не будучи членом КПСС, невозможно попытаться сделать карьеру. Но в конце 80-х я вышла из КПСС».
А вот Ираида Васильевна Мозгалева не успела стать членом партии. Она свято верила в партию, ей было важно, что ее оценили по достоинству, раз стали рассматривать ее кандидатуру в члены КПСС.
Вступить в КПСС предлагали и Ольге Станиславовне Борган. Но это в ее планы не входило. Как она сама говорит, в коммунизм она попросту не верила. Ей претило то, что для многих членство в партии являлось возможностью иметь какие-то льготы. И когда ее вызвали в партком, на предложение о вступлении в КПСС, она ответила, что вступать не будет. Но репрессий в ее отношении не было, так как уже активно шла Перестройка, и это восприняли довольно спокойно.
«После путча 1991 года, – говорит Ольга Станиславовна, – многие учителя стали выходить из КПСС. Даже самые ярые коммунисты стали оставлять свои билеты на партсобраниях. Многие после выхода из партии были рады этому, так как посещать собрания больше не придется, платить ничего будет не надо, да и ответственности становилось меньше».
Ранее же членство в партии давало много привилегий, например, когда на школу выделяли дефицитные импортные вещи (обувь и одежду), их в первую очередь получали члены партии, а потом остальные работники.
О веянье перемен говорит и Александра Николаевна Зорина (1971 г. р.):
«До поступления в институт я жила в Няндоме, а потом вместе с родителями в 1989 году переехала в Архангельск – вспоминает она сегодня. Перестройка запомнилась появлением таких передач на телевидении как „Прожектор Перестройки”, выявляющий нелицеприятные моменты в советской действительности, „Взгляд”, „Музыкальный ринг”, „Программа А” о различных музыкальных группах. Эти передачи ждали, так как раньше музыкальных передач на телевидении было мало».
Новшеством стали и прямые эфиры утренних и ночных передач, общественные дискуссии. Ранее у советского зрителя выбор был весьма ограниченный: главная информационная программа «Время», общественно-политические программы; трансляции съездов, концертов к датам, хоккейных и футбольных матчей, соревнований по фигурному катанию; редкие западные фильмы, прошедшие цензуру; никакой рекламы.
Ольга Станиславовна Борган, переехавшая в Шалакушу и с 1985 года работавшая в школе пионервожатой, тоже вспоминает о новом в школьной жизни. В это время активно развивалось коммунарское движение, центром которого стал Дом пионеров города Няндомы. Цель коммунарского движения – формирование коллектива, развитие социальной активности школьников.
Коммунарское движение, вероятно, стало средством обновления пионерского движения, так как, по словам Г. Н Сошневой, в конце 1970-х уже стало наблюдаться безразличие к членству в пионерской организации и школьники демонстративно переставали носить галстуки.
Тогда приветствовалось всё новое, необычное, и однажды Ольга Станиславовна решила провести факельное шествие, посвященное Дню Победы. Сделав факелы и построившись в колонны, ребята прошли через весь поселок к обелиску, тем самым пытаясь привлечь внимание людей и почтить память героев войны. Зимой ребята лепили для детей детского сада снежные фигуры. Самое интересное, что делали это ранним утром, перед тем, как малыши должны были прийти в детский сад. Как говорила Ольга Станиславовна, для участников коммунарского движения было очень интересно и важно посмотреть на реакцию малышей, как они удивлялись и радовались, именно это и вдохновляло.
В Перестройку большой популярностью стала пользоваться новая символика: значки со словами «гласность», «перестройка», с портретами М. С. Горбачева, косынки со звездами или серпом и молотом и др.
Но чувства были какие-то противоречивые, как говорит Александра Николаевна Зорина. В 1986 году она ездила школьницей во всесоюзный пионерский лагерь «Артек». В начале смены их собирали и объясняли, как надо отвечать иностранцам (а «Артек» был международным лагерем), на вопросы о том, почему у нас в стране еще имеются отдельные проблемы. Например, так: «У нас была война, не всё еще налажено….» Сейчас это звучит как-то странно. Но другой наш респондент, Ираида Васильевна Мозгалева, тоже говорит, что в лесопункт, где она жила, из средней полосы приезжали люди на заработки и хозяйственные трудности всё еще объясняли пережитой войной. А это уже были 1970-е годы.
Обобщая, стоит сказать, что годы Перестройки, действительно запомнились людям как время разительных перемен, формировавших веру в скорейшие изменения в ближайшем будущем во всех областях жизни. Гласность давала возможность людям узнать всю правду о делах минувших дней, раскрыть «белые пятна» и не подрывала веру в социализм. Напротив, стремилась его обновить. Люди стали получать больше информации, для них оказались доступны многие произведения художественной литературы, зарубежные фильмы стали идти в прокате и по телевизору.
О том, что Сталин «плохой», люди знали еще со времен ХХ съезда КПСС, но информация о том, что и Ленин «плохой», просто ошеломила сознание народа. В этих условиях начинали пробивать дорогу новые идеи. Но многие, привыкнув к старой размеренной жизни, пусть и не такой свободной, тосковали по так называемому «застою» и стабильности. К тому же одной «гласностью» сыт не будешь. Да и сам «перестроечный» эксперимент оказался неудачным. К концу 80-х люди уже разуверились в возможности «обновления» социализма, стал наблюдаться отток из КПСС, хотя первоначально очень многие связывали успешность карьеры с членством в партии, но престиж ее всё падал и падал.
«Не до жиру, быть бы живу»
На изменившихся телевизионных экранах во время Перестройки стали мелькать модно одетые люди, артисты, зарубежные и отечественные, которые становились примером для подражания. Но одеться так же могли не многие, так как сохранялся пресловутый советский дефицит товаров широкого потребления. Что-то в магазинах продавали, но не вещи, отвечающие модным тенденциям второй половины 1980-х.
«К 1987 году, – вспоминает Г. Н. Сошнева, – в быту мало что еще изменилось, но возникло частное предпринимательство и появились первые кооперативы. Это отразилось и на рынке, который стал насыщаться кооперативными товарами широкого потребления. Учитывая сохранявшийся товарный дефицит в государственных магазинах, некоторые мои однокурсницы купили себе выпускные платья из модной ткани на городском рынке, которые продавали швейные кооперативы. Цены на эти товары были выше, чем в государственных магазинах, но швеи, работавшие частным образом, где-то доставали модный шифон с люрексом. Купить же в магазине что-то стоящее редко удавалось».
Хотелось купить туфли, меховые шапки, но….
«Когда поступила в институт, на 1-м курсе понадобились сапоги, – говорит А. Н. Зорина. – Удалось купить в магазине от фабрики „Северянка” на два размера больше. Но радовалась и этому, с носком получалось как раз».
Радовались женщины покупкам на фабрике «Северянка» и потому, что к концу 80-х предприятие стало выпускать несколько улучшенные образцы обуви. Раньше местная продукция выглядела совершенно непрезентабельно.
Несмотря на разоблачительные телепередачи, газетные статьи, партийный контроль, продолжал существовать «блат» и купить дефицитные продукты и товары можно было только «из-под прилавка». В няндомской школе, где училась тогда А. Н. Зорина, старшеклассницы получали профессию продавца, поэтому по субботам они отрабатывали практику в продовольственном магазине. Как она говорит, «на складе было товара гораздо больше, чем в магазине». Кое-что им удавалось купить, например, дефицитную тогда сгущенку.
«Мы, конечно, не голодали, – вспоминает Александра Николаевна, – был огород, овцы в домашнем хозяйстве, но всегда чувствовалась нервозность от того, что нужно продукты „доставать”, стоять в огромных очередях за чем угодно. Например, за колбасой по субботам в магазине „Волна” или „Ударный”. „Дайте, пожалуйста, вашего мальчика (девочку)”, – такую просьбу можно было в очереди часто услышать, так как каждый покупатель имел возможность купить норму на человека (500 г), а заполучив „мальчика” удавалось купить больше».
Г. Н. Сошнева, начинавшая работать под станцией Коноша, точнее в Коноше-2, отмечала, что к концу 80-х в магазинах становилось всё более пусто.
«Сейчас даже трудно вспомнить, чем я питалась – говорит она. Кое-что привозила от родителей, но полноценно обедала в школьной столовой, там что-то брала себе на ужин по совету буфетчицы. Оказалось, что так делают многие, учитывая дефицит продуктов в магазине и наличие их в общественном питании».
И вот, захватив в школу стеклянную банку с капроновой крышкой, она и покупала себе что-то на ужин.
«Холодильника у меня не было, как и телевизора, – продолжает она. – Я бы его купила с легкостью после второй зарплаты, но в магазине ничего не оказалось. Первоначально я даже и не догадывалась, что нет телевизоров в продаже. Попросила учеников помочь привезти из магазина, но оказалось, что телевизоров в продаже нет, и в ближайшее время не предвидится. Поэтому довольствовалась транзисторным приемником, привезенным из дома».
В лесопункте в конце 80-х годов людям жилось лучше, чем в деревнях и селах, это было связано с тем, что лесопункты лучше снабжались товарами и продуктами. Купить можно было практически всё: мебель, одежду, телевизоры, как говорит И. В. Мозгалева. Вот и Г. Н. Сошнева вспоминает, что ее подруга, проживавшая на маленькой станции Вандыш, где располагался лесопункт, одевалась очень модно, благодаря поступавшим в местный магазин импортным товарам.
В самом конце 1980-х – начале 90-х чтобы одеться модно, студенты даже пользовались возможностью купить что-либо в Салоне для новобрачных, подав заявление в ЗАГС и получив заветное «Приглашение в салон» розового цвета.
«В салоне не оказалось моего размера туфель, – вспоминает А. Н. Зорина, – и я купила, какие были. Потом пыталась продать их на импровизированном рынке, на стадионе „Динамо” в Архангельске. А вот итальянские сапоги по Приглашению оказались замечательными, все подруги завидовали».
Рынком и комиссионными магазинами в то время пользовались многие, что-то перепродавая или покупая. Многие вязали и шили для себя сами, так как достать товары в магазинах было практически невозможно. Схемы вязания брали из газет и журналов. Например, Галина Николаевна Сошнева говорит, что частенько вязала для себя и сынишки.
Восьмидесятые годы многим запомнились острым дефицитом самых разных товаров.
«Примерно в 1988 пришла в магазин за детскими колготками, – вспоминает Зоя Николаевна Романова. – Думала купить внукам, но оказалось, что только „многодетным”, а тем, у кого два ребенка, уже не полагается».
С талонами в конце 80-х – в 1990-м стало легче, считает она. Но продуктов не хватало. Приходилось «растягивать» их и беречь. Введение талонов на водку она тоже поддерживала, так как считала, что так можно несколько затормозить развивающийся в СССР алкоголизм.
Талоны появились в связи с антиалкогольной компанией в СССР в 1985 году.
«Но самогонщикам это сыграло только на руку, – говорит Зоя Николаевна. – Продажу алкогольной продукции притормозили, но нужда у людей не пропала. Самогонщики довольно хорошо развивались до начала 90-х годов, так как государство не особо следило за их деятельностью».
Как рассказывала Зоя Николаевна, соседи-самогонщики богатели на глазах. А вот Ольга Станиславовна обменивала талоны на водку на талоны на хлеб, сахар, мясо и прочее. Выкручивались, как могли, кто-то менял талон на талон, а кто-то талон на водку на несколько талонов на другие продукты. Г. Н. Сошнева тоже отмечает, что продукты даже по талонам (которые многие стали называть как в войну «карточками») нужно было еще «достать». Иногда удавалось купить в школьном буфете полуфабрикаты (пельмени или котлеты). Буфетчица специально развешивала по 1 кг в бумажные пакеты для учителей. Такие моменты становились маленькой радостью, так как на какое-то время решался «продовольственный вопрос».
На октябрь 1990 г. пришлась свадьба Галины Николаевны, которая стала испытанием для двух семей, так как необходимо было закупить продукты и вино для гостей. В ход пошли связи в магазинах, талоны. А когда в повестке дня появился вопрос подготовки «приданного» для ребенка, никто и не вспомнил о плохой примете готовить всё заранее. В магазинах она покупала всё, что временами появлялось – и пеленки с распашонками, и штанишки или гольфики на 2–3 года, независимо от цвета.
О периоде начала 1991-го у нее остались тяжелые воспоминания. Даже хлеб тогда продавали по талонам. Спасало то, что муж стал работать инженером по снабжению в няндомском Химлесхозе, и занимался не только техникой, но и снабжением бригад лесорубов продуктами. Время от времени он ездил с водителем на грузовике на продовольственные базы в Архангельск. Там немного приобретал и для себя.
Ираида Васильевна Мозгалева вспоминает, как занимала с вечера очередь в магазин за чем-либо и с подругой попеременно ходила отмечаться, иначе нужного товара не купить. Между делом она упомянула газетный снимок, на котором были изображены пустые прилавки магазина и два иностранца, со смехом показывающие на прилавки. Как говорит Ираида Васильевна, ей в этот момент было стыдно и обидно за свою Родину.
«В 80-х–90-х на предприятиях появился бартер, – говорит З. Н. Романова. – Например, Тульский леспромхоз (ТЛПХ) отправлял вагоны леса в Финляндию, а оттуда взамен привозили тряпки (одежду) на часть денег. Работодатели продавали данную одежду своим сотрудникам за деньги или выдавали талоны на одежду вместо зарплаты. Тем женщинам, у кого мужья были задействованы в данной сфере, приодеться было легче всего. Многие даже раздавали лишние талоны своим подругам. Продукты тоже давали рабочим, но их уже все брали».
Так, начальник ТЛПХ иногда выделял какие-либо товары и продукты учителям школы № 2, в которой учились дети его работников: карамель, крупы, сахар или мясо из подсобного хозяйства. Преподаватель трудового обучения разрубал тушу на куски, а затем учителя выбирали мясо и взвешивали. Каждую осень учителям привозили капусту для засолки. Практически все ее готовили на зиму.
В конце 80-х – начале 90-х годов Ольга Станиславовна каждую субботу пекла пироги. Начинкой служило всё, что росло на грядках. Пекли пироги с морковкой, грибами, вареньем. Светлана Васильевна Евстафеева, жительница небольшой железнодородной станции, тоже рассказала, что «пироги пекли всегда, каждый день или через день, потому что было свое масло, сметана была своя, молоко, яйца и их использовали для выпечки. Пироги в то время в деревне – это пища».
Конфеты тоже становились дефицитом, а Ольге Станиславовне хотелось порадовать ребенка. Она покупала в магазине детское питание, из которого лепила конфеты, а сверху посыпала какао-порошком и клала в морозилку. Конфеты делала и из вафель, которые прокручивала в мясорубке, добавляя сироп или варенье.
Для жителей маленьких железнодорожных станций одним из способов получения каких-либо продуктов были московские поезда. Люди на станции поджидали поезд из Москвы, потом втридорога покупали с этого поезда конфеты, печенье и прочее. Или садились в Няндоме, ехали до своей станции, а в это время в вагоне-ресторане скупали продукты, например, к празднику.
Таким образом, при всем желании партийного руководства оживить социалистическую идею, сделать ее более привлекательной, результат был неудовлетворительный. Несмотря на кооперативы, продолжал сохраняться дефицит на товары широкого потребления. Не помогло и введение талонов на продукты, их не всегда и не всем удавалось отоварить. Из-за отсутствия выбора в магазинах, с прилавков «сметалось» всё, что появлялось.
Девяностые… Как всё начиналось
Новый этап в жизни нашей страны стали отсчитывать с конца 1991 года, когда СССР распался, а этому событию предшествовал так называемый путч, или попытка госпереворота, в августе 1991 года.
А. Н. Зорина путч наблюдала, приехав из пионерского лагеря к сестре в Няндому из Полтавы:
«Просыпаюсь, по всем двум программам одно и то же. Сообщение о ГКЧП меня расстроило меньше, чем „Лебединое озеро”. Казалось, что само собой всё утрясется. Даже представить было невозможно, что начнется полоса радикальных перемен».
Вероятно, люди так привыкли к практически неизменному состоянию советского общества, что радикальных перемен они и представить не могли.
С. В. Евстафеева призналась, что было страшно: «Не знали, чего ожидать. Сначала было такое ощущение, что кто-то умер, потому что когда кто-то из руководителей государства умирал, всегда показывали либо балет, либо что-то классическое. Думали, что умер Горбачев или Ельцин».
Г. Н. Сошневу путч застал в больнице, где она находилась с ребенком. Ее удивила классическая музыка по радио на протяжении нескольких часов вместо новостей и других передач. Удивление сменилось беспокойством: что случилось в стране, чего ожидать? Лишь спустя некоторое время появились первые сообщения о болезни Горбачева и о создании ГКЧП, о том, что отменяются все преобразования, осуществленные при Горбачеве, и о возвращении к первоначальному курсу.
Граждане СССР встречали эти сообщения по-разному. Например, Зоя Николаевна Романова говорила, что многие даже обрадовались, поверив в то, что новая власть установит порядок в стране. При Л. И. Брежневе люди жили тихо и спокойно, никуда не рвались, и многих это устраивало. Советский народ привык к стабильности. «Жили плохо, но стабильно», – вспоминает она. Другие выжидали, чем же это закончится, но возвращения в прошлое не хотели.
Постепенно всё «утряслось». Горбачев с семьей вернулся с дачи в Форосе, участники ГКЧП были арестованы. Складывалось впечатление, что население не поддержало ГКЧП и в большей степени сочувствовало Горбачеву.
Как нам известно, намеченное подписание нового союзного договора не состоялось, а в декабре 1991 года главы России, Белоруссии и Украины денонсировали союзный договор 1922 года – Советский Союз распался. Каждая из республик отправлялась в «свободное плавание». Россия начинала жить отдельно, а для граждан вскоре началось новое испытание – рыночные реформы.
Надо потуже затянуть пояса…
После рождения ребенка в августе 1991 года Г. Н. Сошнева жила в военном городке Каргополь-2. Хотя в сравнении с Няндомой он снабжался лучше, много времени она проводила в очередях – за гречкой, котлетами, зубной пастой, посудой, обувью, детской одеждой. Последней относительно большой покупкой для ее молодой семьи стал диван, талон на который чудом сохранился в коробке с разными памятными мелочами. Талон этот достался свекру на работе, так как в военном городке Каргополь-2 до конца 1991 года товары распределялись по различным подразделениям и службам. Галина Николаевна говорит, что когда «отпустили» цены, они на глазах выросли в сотни раз. Спасало то, что семья жила с родителями мужа и все вели общее хозяйство. После 1992 года в Няндоме стали во множестве появляться коммерческие магазины с импортными товарами. Около магазина, который в народе называли «90-й», образовался импровизированный рынок, где продавали различные вещи и местные, и приезжие торговцы. Предлагаемые товары редко отличались хорошим качеством, но люди, «изголодавшиеся» при дефиците, их покупали.
«Помнится, мне потребовалось зимнее пальто, – вспоминает Галина Николаевна. – На рынке пришлось купить пальто с ужасным воротником из искусственного меха. Но я перешила воротник со старого пальто свекрови и благополучно носила его несколько лет. А однажды мне пришлось продавать картошку со своего огорода на рынке. Свекрови стало неудобно, я же посчитала, что ничего страшного в этом нет, ведь продавали свои излишки. Да и деньги были нужны, Пока я находилась в отпуске по уходу за ребенком, пособие платить перестали и мы жили на зарплату мужа. Свекровь работала на автобазе, и им как-то привезли „ветошь” – куски трикотажного полотна, вероятно с какой-то фабрики. Выбрав подходящие лоскуты, я сшила штанишки и свитер для сына. Вязала и перевязывала для него необходимые вещи».
З. Н. Романова тоже говорила, что одежду внукам дочь Светлана перешивала из поношенной взрослой. Денег не хватало, поэтому детей не могли даже определить в детский сад. В те времена младшие дети донашивали за старшими братьями и сестрами их вещи. Многое родители шили сами.
Галина Николаевна хранит свитер, который она связала сыну, распустив свою детскую кофту.
«Из отпуска по уходу за ребенком я выходила в надежде на то, что смогу заработать и будет легче материально. Но зарплата обесценивалась, а потом ее вообще выплачивать перестали».
К середине 90-х годов появились взаимозачеты. Так как не платили зарплату, работающие могли взять продукты в каком-либо магазине под долги по зарплате. Это делалось по договоренности с владельцем магазина, который часть своих налогов в местный бюджет не платил, а разрешал «отовариться» бюджетникам – таким образом им компенсировалась невыплаченная зарплата. Хорошо, если это был частный магазин, и можно было выбрать любые продукты. Но предлагали и магазин Лесхоза, где только по случаю продавали тушенку или сахар, а иногда на прилавках там стоял только черный хлеб.
«Как-то взаимозачетом нам дали по мешку репчатого лука. Я сначала недоумевала, что с ним делать, но потом в нашем меню появились макароны с жареным луком и морковкой».
Кроме зарплаты не выдавались и детские пособия. Однажды летом появилась возможность взять взаимозачетом какие-либо вещи, в том числе и детские. Галине Николаевне пришлось простоять в очереди с 11 часов утра до 7 часов вечера, а взять удалось только мужскую куртку огромного размера.
В некоторых магазинах складывалась унизительная для бюджетников обстановка, когда предприниматель на одни полки ставил товар, который покупали за деньги, а на другие те, что полагались по взаимозачету.
Каждую осень, бюджетники, имевшие огороды, делали овощные заготовки: огурцы, помидоры, лечо, овощной плов, кабачки, салаты. Так продолжалось много лет. Все старались заготовить как можно больше, чтобы обеспечить семью. Эта потребность удешевить питание так прочно вошла в жизнь бюджетников, что многие по инерции продолжали делать массу заготовок и в 2000-х годах, хотя они уже не съедались.
«Набор был стандартный: суповые заправки, борщ, рассольник, лечо, соленые огурцы и так далее, – вспоминает С. В. Евстафеева. – Делали около 300 банок. Ямы и подвалы всегда были забиты. Варили тушенку (говядину и свинину) из мяса, что оставалось к весне, чтобы не испортилось. Больших холодильников не было, а мясо в тепле портится очень быстро. Из-за этого скотину всегда резали на зиму, тушки вывешивали на веранде в кладовке, где холодно. Из голов тоже варили тушенку и делали колбасы, варили холодец из поросячьих ножек. Летом варили варенье. Для этого требовалось много сахарного песка, и его покупали заранее на вырученные от продажи мяса деньги. Вот такой круговорот денег в домашней экономике».
Евстафеевых спасало свое подсобное хозяйство, привыкли к этому в родительских семьях. Они держали корову, теленка, свиней, кур. Поросят растили больше года, к праздникам забивали, сало часто отдавали родственникам, так как его было много. Скотину кормили картошкой, овощами, комбикормами, заготовляли много сена. Им удалось приобрести списанный трактор и отремонтировать его. Заготовка сена шла быстро. Но трактор использовали не только во время сенокосов, им еще и пахали картофельные поля. Картофельные поля были огромные, землю получили бесплатно, так как после распада совхоза появилось акционерное общество, и членам этой организации бесплатно выделялась земля. Семье Светланы Васильевны было выделено около 6 га земли в аренду.
Еще больше в 90-х заготавливали грибов и ягод. Грибы солили, варили, сушили. Зимой из грибов варили суп и жарили картошку с грибами. Чтобы одеть детей к школе, можно было или продать мясо, или сдать какие-либо ягоды. Светлана Васильевна Евстафеева с мужем и старшим сыном собирали чернику, морошку, малину и сдавали в пункты приема ягод или приносили вместе с подругами на вокзал и продавали у поездов. Поезд иногда стоял всего 3 минуты, их знакомый обычно быстренько запрыгивал в вагон, брал у них ведра с ягодами, продавал, а потом раздавал женщинам деньги. Чтобы одеть детей на зиму, сдавали клюкву.
Учитывая наличие в Няндоме бройлерной птицефабрики, у бюджетников иногда появлялась возможность взять под зарплату цыплят-бройлеров. В первой половине 1990-х, по рассказу О. С. Борган, долгое время не давали зарплату. И вот как-то перед самым Новым годом ей сказали, чтобы она шла, получала зарплату взаимозачетом. Тогда Ольге Станиславовне дали 3 ящика бройлерных синих цыплят. Часть этой «зарплаты» она отвезла сестре в Петербург, и всё равно эту курятину семья ела долго. Еще зарплату давали молочными продуктами, хлебом. Так как каждый пытался выживать как мог, Ольга Станиславовна завела куриц ради яиц.
«Когда зарплаты перестали выплачивать, в магазинах иногда давали продукты под запись, – говорит И. В. Мозгалева. – Дети настолько привыкли, что родители берут продукты без денег, что однажды, соседский ребенок, увидев по телевизору ограбление магазина, спросил: „Мама, а он тоже под запись?!”».
В это время бюджетники буквально выживали. Семье Бушуевых помогало и молоко, которое стоматологам дважды в неделю давали «за вредность». Учитывая, что супруги вдвоем работали, молока было достаточно. Из него умудрялись готовить творог, а однажды Виктору Александровичу дали рецепт сыра. Он и это попробовал. Его дочь Лена вспомнила, что сливочное масло для бутербродов родители берегли детям, а сами довольствовались маргарином.
В. А. Бушуев говорит, что мясные субпродукты (печень, сердце, легкие) стоили гораздо дешевле мяса, поэтому семья их и использовала. Легкое говяжье, даже хорошо приготовленное – блюдо на любителя. А вот проварив и перекрутив на мясорубке, его добавляли в куриный фарш и делали начинку для пирожков или для картофельной запеканки.
Вспоминая вечное безденежье, Анна Ивановна Бушуева говорит, что она и кошелек то редко с собой брала. Однажды маленькая дочка попросила, идя с нею из садика: «Купи мне хотя бы чупа-чупс». А в ответ на то, что денег нет, сказала: «Какая же ты мама! Все детям покупают, а ты нет!».
Муж Г. Н. Сошневой работал в те годы в Горэлектросети. Это стало спасением для семьи. Ей по полгода не выплачивали зарплату, а мужу более или менее регулярно, так как в организации водились «живые деньги». Особенно супруга и сын радовались, когда он перед праздниками приносил большой продуктовый набор. Это были те продукты, которые предоставляли торговые точки, частично погашая долги за электричество. Ими предприятие поощряло своих работников. Да и на Новый год муж приносил сыну огромный мешок подарков от Деда Мороза. Учителя и врачи такое позволить своим детям не могли. О традиционных новогодних подарках для детей пришлось забыть.
Зоя Николаевна Романова вспоминает, что когда зарплату задерживали, ее и семью выручала пенсия, которую она уже получала по возрасту. А ведь надо было и дочери с зятем помочь. Дочь находилась в отпуске по уходу за ребенком, а зять – врач-бюджетник. На школу порой выдавали не весь фонд зарплаты на месяц, и поэтому всем не хватало. Директор школы старалась действовать справедливо и выдать сначала тем, кто не имел пенсии и кроме как не заплату ни на что не мог рассчитывать, например, мамам с детьми или одиноким учительницам. Как-то, совершенно отчаявшись, Зоя Николаевна буквально выпрашивала в управлении образования хоть сколько-нибудь денег. И вот ей выдали пачку рублями. Обрадовавшись, она пообещала внуку, что «сейчас они на все деньги купят карамели». На что кассир, приняв слова всерьез, испуганно заметила, что не стоит этого делать, а то следующая зарплата неизвестно когда. А однажды Зоя Николаевна увидела на улице объявление о покупке волос (дорого). Она тут же отправилась в парикмахерскую стричь свои роскошные волосы. После сдачи волос Зоя Николаевна воскликнула от счастья:
«Ой! Мне тут на семь буханок хлеба хватит!»
Приемщица посмеялась и сказала: «Вы хоть не сразу покупайте!».
В то время коллега Г. Н. Сошневой написала стихотворение на манер «Большой привет, прекрасная маркиза»:
Большой привет, прекрасная маркиза!
Как у меня идут дела?
Ни одного несчастного сюрприза,
За исключеньем пустяка:
Полгода не было зарплаты,
И впредь полгода не видать.
Деньжонок стало очень мало
И даже трудно в долг занять.
А свет грозятся отключить нам,
А также газ и телефон.
Мы за квартиру не платили –
Боюсь, попросят скоро вон.
Нам не до праздников уже,
Позорным стало неглиже.
И кошку нечем нам кормить –
Придется, верно, утопить.
А в остальном, прекрасная маркиза,
Всё хорошо, всё хорошо!
В этих условиях бюджетники и хлеб пекли, чтобы не покупать в магазине. Например, приятельница Г. Н. Сошневой купила у приемщиков металлолома две заводские формы для выпечки хлеба и с легкостью освоила это дело, как и изготовление майонеза в домашних условиях. Стоит сказать, что таких фирм по скупке лома цветного металла открывалось много, и люди тащили туда всё, что имело какую-то ценность, за что можно получить «живые» деньги. Что касается форм для выпечки, они до этого момента явно где-то «плохо лежали». Обычно так говорили наши граждане, приспосабливая к личным нуждам то, до чего не доходили руки государства или какого-то предприятия.
Галина Николаевна тоже говорит, что освоила разные рецепты, даже пряники пекла и покрывала их глазурью. Учитывая, что взаимозачетом иногда давали целый мешок муки, семьи бюджетников так часто пекли блины и оладьи, что смотреть на них уже не могли. Во многих семьях в укромном месте квартиры стоял мешок муки, а у тех, кому повезло, еще и мешок сахара.
Как мы поняли, в смысле питания сельские жители жили неплохо, поскольку имели свое хозяйство. Но и потрудиться для этого требовалось немало.
После того как цены отпустили, рынок стал насыщаться различными товарами, но воспользоваться этим мог не каждый. Например, фрукты покупали только ребенку, вспоминает Г. Н. Сошнева, а взрослым доставалась одна срезанная кожура. А. Н. Зорина рассказала, как они с подругой на двоих покупали попробовать шоколадный батончик «Марс» за 400 руб.
«А „Баунти” мы с Лариской попробовали, когда ей друг этот шоколадный батончик подарил, и мы его съели, пока вместе готовились к экзамену».
1990-е годы стали, пожалуй, самым тяжелым испытанием для бюджетников. Реформы очень сильно ударили по россиянам, и особенно незащищенными категориями оказались работники бюджетной сферы и пенсионеры. Но учитывая, что пенсии выплачивали более регулярно, чем зарплаты, именно пенсионеры старались материально помочь семьям своих взрослых детей. Не получая зарплат, учителя, врачи, библиотекари выживали благодаря подсобному хозяйству. Поэтому второй работой стал огород, уход за скотом, сбор грибов и ягод. Экономика семьи становилась полунатуральной. Заготовки и консервы были не только дешевым, практически бесплатным обедом и ужином, но и экономили зарплату, когда ее удавалось получить.
Жилищный вопрос
Вспоминая Советский Союз, все обычно говорят о решении жилищного вопроса в стране за счет государства, то есть о возможности получить благоустроенную квартиру бесплатно, хотя, конечно, очереди на жилье существовали огромные. Но после распада СССР и начала рыночных реформ, хотя очереди и сохранились, получить жилье стало почти невозможно.
Когда после окончания срочной службы Виктор Александрович Бушуев с женой вернулся на родину из Чехословакии, где офицерам платили денежное довольствие, обеспечивали жильем и даже разрешали привезти с собой семью, в душе было некоторое сожаление, так как в стране наступал кризис, в магазинах пусто, да и зарплату (которая постоянно обесценивалась) платить перестали. Анна Ивановна радовалась, что пока жили в Чехословакии, она накупила сыну одежды чуть не до школы. Единственное светлое воспоминание 90-х – это получение трехкомнатной квартиры в 1994 году. К этому времени в семье Бушуевых родилась дочь. Но дом очень долго не могли сдать. У строительной компании не хватало средств для завершения стройки, поэтому дом пришлось «урезать» на один подъезд.
В этом доме квартиры должны были получить и те, кто его строил, и врачи, и другие специалисты Няндомского района. Начальник строительной организации просто выдал своим работникам ключи от квартир, но потом суд признал это незаконным. Только через суд врачи отстояли свои квартиры в этом доме. Это были последние счастливчики, получившие квартиры от государства. На этом строительство жилья для бюджетников в Няндоме практически закончилось.
О работе
В советские времена люди жили более стабильно и, выбрав профессию, редко меняли место работы. Но в 80-х и 90-х всё изменилось. Как говорит А. Н. Зорина, многие однокурсники еще надеялись, завершая обучение на истфаке педагогического института, работать в райкомах КПСС, но монополия КПСС в августе 1991 года закончилась.
«Мы даже в школе оказались не нужны, так как из райкомов многие ушли в школу именно учителями. Вероятно, те, кто не сумел пристроиться в бизнесе. Мне удалось устроиться в 1994 году на работу в областной Дворец пионеров».
Как мы поняли, истфак был самым политизированным факультетом, и у истфаковцев, действительно, всегда имелся шанс устроиться на работу в райкоме партии.
Устав от безденежья, продолжает А. Н. Зорина, она решила получить юридическое образование и в 1998 году заочно закончила юрфак, после чего поступила на службу в милицию.
«Мне сказали, что я пока буду получать мало, а когда присвоят звание – больше. Оказалось, что „мало” – это в два раза больше, чем во Дворце пионеров г. Архангельска! Но в августе случился дефолт и пересчитанная зарплата обесценилась. Цены вырастали на глазах, деньги надо было немедленно потратить хоть на что-то. Успели приобрести мне хорошее пальто и пылесос».
(А например, у Г. Н. Сошневой проблемы, куда потратить деньги не существовало. Семья жила, не имея сбережений).
«В милиции тоже задерживали зарплату. Один милиционер на кроссе упал в обморок. Сдачу нормативов никто не отменял. Да и участковые были худющие, – продолжает Александра Николаевна. – Разные подразделения органов правопорядка находились и на разных бюджетах. Особенно тяжело жили те, кто на местном бюджете. Кто-то из журналистов спросил о настроениях архангельской милиции. Представитель УВД сообщил, что оно отчаянное. Дошло до Москвы, и в результате дали зарплату за два месяца сразу».
Зато для инициативных людей открылась привлекательная возможность заняться бизнесом. Так, в 1993–1994 годы Ольга Станиславовна и ее муж, чтобы как-то выжить, открыли кафе в поселке Шалакуша, где они жили. Молодые люди не были его полными собственниками, а являлись совладельцами с еще одной хозяйкой. Семья отремонтировала выбранное помещение, наняли персонал, и кафе заработало.
Помимо кафе, Ольга Станиславовна занималась с детьми в интернате. Днем она работала там, а вечером в кафе. Кафе пользовалось популярностью, так как там проводилось много интересных мероприятий, нравившихся публике. Кроме местных жителей ходили приезжие железнодорожники. Они жили в вагончиках, а вечером приходили в кафе отдыхать. Они всегда заказывали мясо, очень много еды, что для кафе было прибыльно. Эти работники часто брали в долг, так как зарплаты приходили поздно, но долг всегда возвращали, дарили различные подарки (вино, конфеты, шоколад). Проблем с закупкой продуктов, спиртного и сигарет не было. В то время появилось много коммерческих магазинов даже в Шалакуше, в них часто закупали продукты для кафе. И хотя кафе было небольшим, всего на 30 мест, оно давало хорошую прибыль.
В 90-х маленькая Шалакуша оживилась, после того как было основано российско-датское деревообрабатывающее предприятие, давшее местному населению денежную работу.
Деревообрабатывающий цех и всю инфраструктуру датчане строили сами. К удивлению местных, датчане привезли с собой черные цистерны с водой, а жители поселка подумали, что иностранцы привезли какую-то «заразу», чтобы погубить людей. На самом деле иностранцев не устраивало качество воды из реки, которую использовали в поселке.
По словам Ольги Станиславовны, местных строителей отправляли на учебу в Данию, после чего они возвращались на родину, чтобы строить цеха. Офис датчане делали сами, по европейским масштабам, со всеми коммуникациями. После открытия датского офиса стало налаживаться производство клееной доски, очень прочной и качественной. Но эту клееную доску отправляли в основном в Данию. С появлением российско-датского предприятия появились рабочие места, но на работу брали не всех, а только тех, кто умел общаться и не был подвержен вредным привычкам. Зарплаты платили высокие, по сравнению с местным лесозаводом.
Бюджетникам в 90-е приходилось особенно трудно. Цеплялись за любую работу, приносящую доход в семью. Виктор Александрович Бушуев в свободное время, помимо лечения бесплатных пациентов, подрабатывал в зубопротезном кабинете. Кто-то на всё лето отправлялся в пионерский лагерь. А большинство выживало тем, что вело полунатуральное хозяйство, выращивая овощи, разводя скот, продавая собранные грибы и ягоды и покупая на вырученные деньги необходимые вещи.
***
Завершая исследование, хочется сказать, что для поколения молодых людей, родившихся в конце 1990-х, это давно ушедшая эпоха, а для наших родителей, бабушек, дедушек – это время молодости и зрелости. Время, когда перед ними вставали насущные вопросы буквально каждый день, а от их решения зависела жизнь детей и внуков.
Как мы уже упоминали, и «перестройка», и процесс рыночных реформ у всех респондентов воспринимаются как единое целое. Вероятно, потому что с «перестройкой» начинается полоса перемен в нашей стране, которые становились всё круче и круче, пока государство совершенно не изменилось. Конечно, этот исторический период оказался насыщен событиями, поэтому рассмотреть все их мы не могли, и остановились на исследовании бытовых вопросов жизни людей и на том, как они относились к происходящим переменам.
Наше исследование в очередной раз, вероятно, подтвердило, что особенно сложно живется в переломные моменты истории, когда рушатся привычные устои. В 80-х–90-х под воздействием государственных решений людям тоже пришлось менять жизненные представления, а иногда и сферу профессиональной деятельности.
С «перестройкой», как мы поняли, у людей возникла надежда на то, что благодаря новому курсу и установкам на «гласность» и «ускорение» в экономике, жизнь в скором времени изменится к лучшему. Раскрытие «белых пятен» истории, правдивые разговоры о действительности формировали веру в честность людей, пришедших к власти. Радовала большая свобода в области культуры, возможность читать и смотреть то, что ранее являлось недоступным. Вероятно, и школа, и пионерская организация, и комсомол к этому времени были уже «заорганизованы» (ни шага в сторону), потому-то молодежь так открыто откликнулась на перестроечные перемены.
Но многие, привыкнув к старой размеренной жизни, пусть и не такой свободной, тосковали по так называемому «застою» и стабильности. К тому же одной «гласностью» сыт не будешь. Да и сам «перестроечный» эксперимент оказался неудачным. К концу 80-х люди уже разуверились в возможности «обновления» социализма, стал наблюдаться отток из КПСС, хотя первоначально очень многие связывали успешность карьеры с членством в партии, но престиж ее всё падал и падал.
Но если в 1980-е людей главным образом интересовал вопрос, где и что можно достать, как не «потерять» свою очередь, в 90-е главной проблемой стало найти деньги в условиях невыплаченных зарплат. Девяностые оказались еще более сложным испытанием, особенно для людей, работавших в бюджетной сфере. Теоретически, изменения в экономике являлись объективной необходимостью, но реформы очень сильно ударили по россиянам.
Видимо, поэтому основную часть наших граждан в эти годы в большей степени интересовали вопросы материального обеспечения семьи, нежели внутриполитические процессы в стране, такие как отмена руководящей роли КПСС после путча 1991 года, штурм «Белого дома» в 1993 году. Даже дефолт не всем запомнился, так как у большинства бюджетников денежных сбережений уже не существовало.
Действительно, над людьми был поставлен эксперимент: удастся обновить социализм или нет? Выяснилось, что не удалось. Велось много споров о том, как необходимо было реформировать экономику, но бесспорно то, что о людях думали в последнюю очередь.