Автор: Наталия Малова, школа № 3, г. Кашин, Тверская область
Научный руководитель: Анна Петровна Малова
Я родилась и живу в Кашине Тверской области. Это древний город с богатой, интересной историей. Среди 15 тысяч жителей Кашина много приехавших в разные времена и по разным причинам. Мне стало интересно, когда и как в Кашине оказались мои родители? Вот что я выяснила. Семья моего отца приехала в Кашин из областного центра города Калинина в 1975 году, когда здесь стали проводить газ, и дедушке, руководившему этим процессом, дали квартиру в городе. Семья мамы приехала в Кашинский район в 1978 году из Казахстана.
Я стала расспрашивать родителей, бабушек и дедушек, как они жили, почему переезжали, и узнала много интересных подробностей из истории нашей семьи. Дедушка и бабушка всегда старались хранить память о предках и даже создали дома своеобразную фотогалерею, чтобы мы, внуки, знали о них. Мне помогала и мама, которая работает в краеведческом музее. Несколько лет назад по маминой просьбе ее тетя Валентина Степановна Коновалова, старшая сестра бабушки, прислала из Казахстана письмо со своими воспоминаниями. У нас сохранились некоторые документы и много фотографий; многие из них были подписаны, кто изображен на других – рассказали бабушка и дедушка. Для уточнения сведений пришлось обратиться к родственникам, старшим сестрам бабушки и дедушки, живущим в Казахстане и в городе Орле.
Мне захотелось обобщить все сведения, объединить уже имеющиеся «островки памяти». С помощью моих родных я попыталась распутать клубок судеб и дойти до начала. Вот что у меня пока получилось.
Семья моей мамы
Моя мама, Анна Петровна Малова (в девичестве Бочарова), родилась в 1971 году в Казахстане, в городе Караганде, но там она провела только первые семь лет своей жизни.
Ее отец, мой дедушка Петр Алексеевич Бочаров, родился в Караганде, но его родители были из Тамбовской губернии (я немного расскажу о них позже). С детства он привык трудиться и быть в центре общественной жизни. После 8 класса в возрасте 15 лет пошел работать на деревообрабатывающий комбинат. По комсомольской путевке поехал, чтобы участвовать в строительстве «казахстанской Магнитки» в Темиртау под Карагандой. Без отрыва от производства заочно закончил исторический факультет Карагандинского университета, вступил в ряды КПСС. В 1978 году Петр Алексеевич с женой Верой Степановной вместе с несколькими семьями из Караганды приехал в новый совхоз «Комсомолец» в Кашинском районе Калининской области. Мой дед был избран секретарем партийной организации совхоза, то есть был там главным «идеологом». Дедушка вспоминал, что когда семья приехала на новое место ранней весной, из-за распутицы машина застряла, пришлось искать трактор и тащить машину на буксире до села. Уницы – старинное село, на базе которого был создан совхоз. На окраине Униц в два ряда построили новые дома для переселенцев. Каждый дом был рассчитан на две семьи, с отдельным входом. Мама помнит, что сначала, пока достраивался их дом, пришлось жить в семье других переселенцев из Караганды – Клочковых, которые их приняли очень радушно и стали практически родными. Мама вспоминает, что они с сестрами ходили в детский сад «на дому», располагавшийся в одной из квартир. Женщина, которая не работала, присматривала за детьми из других семей. Это позже в Уницах будет построен детский сад, школа, проведена дорога. Но тогда, в 1978-м, ничего этого не было.
Моей маме пришло время идти в 1 класс, и ее родители решили переехать в другой совхоз Кашинского района – «Красноборский», где в старинном селе Славкове они прожили 5 лет, сначала в небольшом доме, а потом в доме, который им, детям, казался огромным по сравнению с предыдущими. Рядом с домом был сад и огород, даже целая «усадьба» – большой участок при доме, где Петр Алексеевич косил и даже для дочерей заказал у местного мастера деревянные небольшие грабельки. У мамы осталось много ярких впечатлений об этом времени. Как-то в гости в Славково приехала из Караганды бабуля (Мария Алексеевна, бабушка моей мамы) и пошла в магазин, чтобы купить сахарного песку. Она попросила сахара, как его называют обычно в Караганде, но ей ответили, что сахара нет. Когда же она показала на сахарный песок – ей ответили: «это не сахар, а песок». Вот так, просто «песок», называют в нашей местности этот продукт. И еще, по воспоминаниям мамы, бабулю неприятно поразило то, что в селе многие матерятся. В Караганде такого не было. В семье моей мамы тоже.
Родители старались привить дочкам не только правила вежливости, но и приобщить к культуре, знаниям. Главным подарком, который привозил отец с партийных семинаров, были книги и грампластинки с записью сказок и разных литературных произведений. Моя бабушка была заведующей сельской библиотекой и ее единственным библиотекарем, она часто брала детей на работу, где они вволю «рылись» на книжных полках, рассматривали и читали всё, что хотели. В 1 класс Славковской школы мама пошла, уже бегло читая. Она вспоминает, что 1, 2 и 3 классы учились вместе у одного учителя и в одном помещении (всего человек 12). В Славкове Бочаровы обрели друзей, с которыми очень жаль было расставаться, но Петра Алексеевича по партийной линии «перевели» председателем колхоза «Заря» на совсем другой стороне Кашинского района.
В «Заре» пришлось сначала жить в деревне Новая Слобода в старом доме с настоящей русской печкой, а потом семья перебралась в деревню Шепели, во вновь выстроенный дом. Дедушка сам делал чертежи и планировку дома, принимал участие в строительстве, уже имея такой опыт. Бабушка в Шепелях работала в сельской библиотеке, как и раньше. Маме в этой деревне особенно запомнился старинный каменный барский дом (как потом оказалось, единственный сохранившийся в Кашинском районе, там была сельская больница), заброшенный парк со старыми липами и прудом. Весной, когда в парке не было больших зарослей, дети любили там гулять, любоваться подснежниками и слушать птиц. А когда стали постарше, кажется, после 7 или 8 класса, мама с сестрой Машей даже подрабатывали на ферме – доили коров аппаратами. Единственный мамин одноклассник тоже жил в нескольких километрах и частенько не являлся на занятия, так что она была практически на индивидуальном обучении, каждый день отвечая учителям уроки (это большой плюс сельской школы). Школа в Шепелях, как и во многих селах, была восьмилетняя, и когда мама заканчивала 8 класс, родители не захотели, чтобы дети, получая среднее образование, жили в интернате, и подыскали место поближе к районному центру.
Так в 1986 году семья моей мамы переехала в деревню Четвертево – совсем рядом с Кашином, нужно было только перейти через речку. Здесь мама уже пошла в 9 класс, а сестры в 8-ой и 6-ой. Дорога до школы занимала минут 40, но учеба в городской школе имела свои преимущества. Мама и ее сестры успешно закончили среднюю школу № 3 города Кашина и продолжили свое образование. Мама поступила в Калининский (затем Тверской) государственный университет и по его окончании стала работать в Кашинском краеведческом музее. В Кашине мама встретила своего будущего мужа Андрея, вышла замуж, здесь родились я и мой брат Степан. Бабушка Вера и дедушка Петя по-прежнему живут в своем доме в Пестрикове, где мы, дети и внуки, любим собираться.
Многое уже изменилось с тех пор, перестали существовать почти все колхозы и совхозы, в том числе и те, где работали бабушка и дедушка. Из Униц некоторые семьи вернулись в Караганду, а другие переехали еще куда-то. Школы в Уницах, Славкове, Шепелях и многих других селах закрыты, деревни пустеют. Но некоторые карагандинцы всё же осели в сельской местности и в райцентре. Когда распался СССР, в эти края приехали русскоязычные переселенцы из Узбекистана, Азербайджана и других бывших союзных республик. Мои же бабушка и дедушка были в известном смысле первопроходцами, работали, как могли, несмотря на все трудности. Главное, они исполнили свою мечту – жить в России, работать на земле и вырастить здесь детей.
Мы с мамой подсчитали, что они с родителями сменили семь домов. Мама вспоминает, что ей было тяжело менять привычный уютный дом на новый; каждый переезд приносил какие-то утраты, жизнь приходилось начинать словно заново. Когда они уезжали из Славково, мама плакала, ей было 12 лет, и она расставалась со своей первой любовью. Запомнились маме и «бытовые мелочи», например, в 6 классе родители купили ей за 50 рублей красивые чехословацкие сапоги на каблучке, а в 8 классе на 15-летие подарили первые в ее жизни наручные часы. Вспоминает мама и забавные эпизоды – когда ее и сестер спрашивали, где они раньше жили и где родились, они отвечали: «в Караганде» – ровесники часто смеялись и не воспринимали всерьез, считая это поговоркой. Мало еще кто в российской глубинке знал, что это за Караганда такая.
Мои предки в Караганде
Я начала свой рассказ с переезда бабушки и дедушки из Караганды в Россию. Знали они друг друга со школы и, как любит вспоминать дедушка, он начал ухаживать за своей будущей женой уже в 6 классе. Дедушка и бабушка родились в один год – в послевоенный 1946-ой, только бабушка родилась на Дальнем Востоке. Дедушка родился в Караганде, но его родители приехали туда из Тамбовской губернии. Какими путями их семьи оказались в степях Казахстана, я и постаралась выяснить.
Возникновение города Караганды, как говорят историки, тесно связано с появлением Карлага – Карагандинского исправительно-трудового лагеря, одного из крупнейших исправительно-трудовых лагерей в 1930–1950-х годах, подчинявшегося ГУЛАГу НКВД СССР и появлением крестьян-спецпереселенцев в 30-х годах. До этого Караганды, как таковой, не существовало. Только на месте нынешнего Старого города (одного из районов сегодняшней Караганды) стоял построенный англичанами еще при царе флигель из красного кирпича под бордовой жестяной крышей. Англичане же пробили первый шурф на месте будущей первой шахты им. Костенко и добыли первый уголь, который был вывезен на верблюдах. Несколько русских поселков на этом степном участке появилось в начале ХХ века: Старая Тихоновка, Большая Михайловка, Дубовка, Федоровка, Крещеновка. Всё изменилось после 1930 года.
«В программу первой пятилетки входила задача освоения целинных земель Центрального Казахстана и разработка Карагандинского угольного бассейна. Поскольку для осуществления этой задачи требовалась предельно дешевая рабочая сила, в начале 1931 года была создана комиссия, которая совместно с ОГПУ занялась решением этого вопроса. И комиссия решила: выслать в Центральный Казахстан 52 тысячи крестьянских семей, что вместе с детьми и стариками составляло около полумиллиона человек. И начались в феврале–марте 1931 года массовые аресты крестьян и отправка их по этапу в знойные степи Центрального Казахстана. Под строгой охраной ОГПУ пошли в сторону Караганды эшелоны, битком набитые крестьянскими семьями» (Королева В. В. Живой воды неиссякаемый источник: Карагандинский старец преподобный Севастиан. М.: Паломник, 2014. С. 23–24).
Бочаровы в Караганде
Мой прадед, Алексей Васильевич Бочаров (1906–1985), был признан «социально-опасным по классовому признаку» как «кулак» и выслан на поселение в Караганду в 1934 году из села Бахарево Сампурского района Тамбовской области. Однако его дети Клавдия Алексеевна и Петр Алексеевич (мой дед) утверждают, что их отец приехал в Караганду позднее, в 1936 или 1937 году, к родителям – Василию Федоровичу и Анне Агаповне Бочаровым, всего у которых было пятеро детей. У Алексея Васильевича тоже было несколько маленьких детей (Раиса, 1924 г. р., Виктор, 1927 г. р., Евгений, 1929 г. р., Зинаида, 1932 г. р., Мария) и, может быть, поэтому он не был сослан сразу. Некоторое время он жил в доме своего деда Федора Петровича Бочарова, который до и после революции торговал мануфактурой, имел частичную аренду земли, ½ часть конной молотилки и был обложен твердым заданием. В ссылку в Караганду отправились родители Алексея. Василий Федорович как кулак был выслан в Караганду из села Бахарево, где у них был крепкий кирпичный дом, зажиточное хозяйство и даже своя мельница. Всего этого мои предки добились своим трудом и природной смекалкой. Двоюродный дед Василия Федоровича, Василий Петрович Бочаров, строил дома и церкви, а позже, как один из самых грамотных и авторитетных жителей Бахарева, по словам дедушки, избирался односельчанами ходоком к В. И. Ленину. Анна Агаповна, по воспоминаниям родственников, была очень предприимчивой, торговала мануфактурой, тканями. В Караганде они вместе с сыновьями Семеном и Алексеем создали строительную бригаду и участвовали в возведении многих современных зданий Караганды – многоэтажных домов, больниц, универмагов. Василий Федорович одно время работал и прорабом, сын Семен – плотником на руднике № 3 шахты № 2. Во время Великой Отечественной войны Семен, мой двоюродный прадедушка, 1903 г. р., в мае 1942 года (не сразу, так как был спецпереселенцем и считался политически неблагонадежным) был призван в армию и пропал без вести на Сталинградском фронте в июле 1942 года. Алексея Васильевича на фронт не взяли – он был завхозом областной больницы.
Почему Алексей Васильевич решил переехать в Караганду? На Тамбовщине тогда был сильный голод, а Караганда строилась и здесь была работа. С хлебом и продуктами здесь всё же было легче. Это и увидел Алексей, сначала приехав к родителям «на разведку», а потом уже вызвал сюда свою семью. Родители не хотели отпускать Марию из Бахарева, но она решительно отправилась к супругу, заявив: «Здесь мы не выживем». Проведя две недели в пути, Мария Григорьевна (1904–1991) прибыла в Караганду с пятью детьми (Виктором, Евгением, Раисой, Василием, Зинаидой), а шестая девочка, Мария, умерла в дороге. Каким был этот переезд – можно лишь догадываться. Как и все переселенцы, они ехали в холодном и грязном «телячьем» вагоне. Серафима, Клавдия и Петр родились уже в Караганде, в 1939, 1941 и 1946 годах. Мой дедушка Петр Алексеевич Бочаров был младшим, восьмым ребенком Бочаровых.
В Михайловке на улице Новой Бочаровы построили себе небольшой саманный дом, похожий на землянку (саман – это кирпич-сырец, приготовляемый из глины с примесью навоза и резаной соломы). Когда братья и сестры стали создавать свои семьи, они сообща строили друг другу такие же дома. Дочери тоже помогали, например, Клавдия Алексеевна вспоминает, как они месили голыми ногами глину с навозом для изготовления саманов. Свадьбы были многолюдные и веселые, а Алексей Васильевич еще в Бахареве считался лучшим гармонистом. Его сын Василий окончил в Ленинграде институт культуры, умел играть на различных инструментах. Всего пятеро детей Бочаровых из восьми получили высшее образование.
Мама с сестрами и родителями часто приезжала в гости в Караганду. Откровением для многих из нас стало, когда мы узнали, что на соседней Западной улице в Михайловке жил известный святой подвижник Севастиан Карагандинский (1884–1966). Батюшка в феврале 1933 года по статье 58-10 был приговорен к 7 годам исправительных трудовых лагерей, в Карагандинском лагере он находился с 1934 по 1939 гг., и к нему сюда стали съезжаться духовные дети. В доме на Западной улице была устроена небольшая домовая церковь, где батюшка Севастиан тайно совершал литургию. В 1953 году власти разрешили открыть молитвенный дом, а в 1955 году в Большой Михайловке была освящена церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы, настоятелем которой и был батюшка Севастиан. К святому подвижнику приезжали люди со всех уголков Советского Союза. В 1997 году Севастиан Карагандинский был причислен к лику святых. Вот в таком святом месте жили мои предки – на соседней улице в Михайловке. Очевидно, им тоже привелось встречаться со святым старцем. Дедушка рассказывал, что его мама Мария Григорьевна уходила обычно очень рано в церковь, иногда брала с собой и детей, крестила и причащала их, а потом и внуков.
Коноваловы в Караганде
Родители бабушки Веры – мои прадед Степан Григорьевич Коновалов (1900–1964) и прабабушка Мария Алексеевна (1908–1986) приехали в Караганду в 1952 году с Дальнего Востока, куда они были сосланы в 1931-м. из Самарской области. Рассказ о том, как их семья жила в Караганде, я записала в основном со слов моей бабушки, Веры Степановны Бочаровой (Коноваловой) и ее старшей сестры Зои Степановны:
«В Караганде мы жили в Михайловке, в бараке на ул. Строительной, 23 с момента нашего прибытия в 1952 году. Я оттуда и замуж вышла в 1968 году. Бараков на нашей улице было много, кажется, более десятка, на соседней улице они тоже были. В поселке рядом жили чеченские переселенцы в саманных землянках. А наши бараки представляли собой длинные здания из кирпича. Рядом были такие же длинные сараи, у каждой семьи свой, где хранили уголь, дрова, что-то еще, держали скотину, обычно поросят. А у нас там была устроена и банька. Во дворике между бараком и сараем была небольшая летняя кухня. За сараями находился туалет – обычная будка, разделенная на две половины, мужскую и женскую. Дальше находились огороды, у каждой семьи был небольшой участок, но потом эту землю отдали под строительство домов. Помню, у нас остался совсем небольшой огородик под окном барака. В бараке у нас сначала была одна комната, потом присоединили еще одну освободившуюся, прорубив дверь. В одной комнате была печка (топили углем), умывальник, вешалка для одежды, стол, шкаф для посуды и кровать родителей. В другой комнате спали брат Вена с женой (вскоре им дали квартиру), в другом углу стояла железная кровать, где спали мы с сестрой Зоей. Помню, как мы с ней переворачивались на другой бок одновременно. Здесь еще стоял стол и сундук с одеждой и бельем. В каждой комнате по одному окну, полы обычные, деревянные.
Папа работал на конном дворе возчиком. Дома он много читал, был очень спокойный, никогда не кричал, не ругался. Мама работала дома – шила, вязала, вышивала на машинке и стегала одеяла. Не знаю, шила ли она на заказ, возможно, если ее кто-то просил, но нас она обшивала полностью, перешивала платья из старых. Когда в 1964 году папа умер, мама, чтобы прокормить нас, пошла работать кастеляншей в детский сад.
Жили мы просто, но не помню, чтобы было холодно и голодно. Чем конкретно мы питались, я не помню, видимо, это была простая еда – супы, каши, картошка. Мама сама делала лапшу. Осенью она подрабатывала на овощных базах, там работу оплачивали овощами – капустой, помидорами, огурцами. Раз в неделю покупали мясо. Запомнилось, что в выходные мама варила большую кастрюлю компота и пекла какие-нибудь булочки, которые мы ели целый день, и это был для нас праздник.
В нашем бараке жили в основном русские переселенцы, но был, например, и японец с русской женой, а еще литовская семья – с их старшим сыном дружил наш брат Вена, а я часто нянчилась с Ремигутиком – так звали младшего ребенка, за которым меня просили присмотреть.
До школы идти было довольно далеко. Училась я хорошо, у меня было много друзей. Галя окончила горный техникум в Караганде. Люба работала воспитателем. Единственный наш брат Вениамин после школы сразу пошел в армию, а после армии стал работать на шахте и там погиб во время аварии в 1983 году. Наверно, в юности он и хотел бы учиться, но нужно было содержать семью, в том числе и нам, сестрам, помогать, ведь мы рано остались без отца. Зоя получила специальность экономиста на вечерне-заочном отделении Института народного хозяйства в Алма-Ате. Она работала на заводе, производящем оборудование для шахт. В 1971 году ей от завода дали квартиру, куда они с мамой Марией Алексеевной переехали из барака. Остальные сестры и брат к тому времени уже уехали из барака, обзавелись своими семьями.
Я после школы поступала в медицинский институт, но не прошла по конкурсу. Окончила курсы Красного креста и стала работать лаборантом. В 21 год вышла замуж и стали мы жить у Бочаровых, родителей мужа, а потом с помощью родных построили рядом свой дом».
Коноваловы – из Благодатного в Крестики
Историю семьи Коноваловых нам описала в письме старшая сестра моей бабушки Валентина Степановна Коновалова.
Как я уже упоминала, в Караганду Коноваловы прибыли с Дальнего Востока. Но и там они были не коренные жители.
Когда в 1931 году в Поволжье началась коллективизация, трех братьев Коноваловых – Алексея, Федора, Степана – лишили прав за применение наемного труда. Архивная справка о наличии сведений № 391-К от 23.01.97, выданная нам Государственным архивом Самарской области, сообщает, что в 1921–1930 гг. в хозяйстве имелся участок земли до 500 га, посевы до 50 га, 3 лошади, 8 верблюдов, рабочих быков 12 голов, сноповязалка, конная молотилка, конная косилка, 3 сажалки, 2 постоянных и 5 человек сезонных работников. Из справки следует также, что до революции хозяйство у младшего из братьев, Степана Григорьевича, было еще больше – он имел свой хутор, участок земли также до 500 га, но площадь посевов достигала 150 га (в 3 раза больше, чем к 1930 году), лошадей до 20, овец до 100 голов, 8 коров, 15 голов мелкого рогатого скота, из техники еще были две лобогрейки (жатвенные машины), а работников наемных – 4 постоянных и 15 сезонных. В январе 1931 года имущество Степана Григорьевича было конфисковано. В анкете указан состав его семьи: жена Мария – 23 года, сын Владимир – 2 года.
Дочь Валентина родилась как раз в те трагические месяцы – в феврале 1931 года, и о судьбе своей семьи позже узнала от родителей и бабушки. Как ей рассказывала бабушка Агафья Ивановна, Степана Григорьевича хотели выслать одного, но его жена, которой родители предлагали уехать в Куйбышев с детьми и раствориться там, сказала: «Пропадать, так вместе!» и поехала с ним. Брата Федора с семьей сослали в Караганду, в поселок Тихоновку, сестра Анна (в замужестве Брагина) была сослана на Дальний Восток. Степана с семьей и его старшего брата Алексея с женой Дарьей тоже сослали на Дальний Восток.
О высылке Алексея красноречиво пишет его дочь Валентина Степановна: «Как их везли, лучше не писать, потому что я эти рассказы слушать без слез не могла. Рассказывали и мама и папа. Перестрадали они очень много. Сама суди – мои пеленки им приходилось сушить у своего тела. Время года было не теплое – март месяц. На Дальний Восток приехали, было еще очень холодно. К тому же семьи переселенцев на одном месте не держали, постоянно куда-то всех везли. Мама рассказывала: сколько раз не оставалось надежды, что я выживу. Обращались с ними хуже некуда. Папа рассказывал, как умирал Володя; хотя он был совсем маленький, умирая, глядел, как взрослый, был в сознании, нечем было помочь. Надо было похоронить Володю, а начальство приказало собираться, сниматься с мест и ехать дальше на Восток. А было это, – кажется, мама и папа называли Суражевку, это Хабаровский край. Кое-как разрешили похоронить умершего ребенка и пришлось ехать дальше. С каким сердцем уезжали, можно представить, и сколько слез пролили. Наконец оставили всех переселенцев жить в Лукачке. Это в горах, в Хабаровском крае. Я уже кое-что из той жизни помню. Папа работал на рудниках, а маме приходилось работать на лесоповале, там она много здоровья оставила».
Продолжаю цитировать письмо Валентины Степановны: «Там все немного обжились, и даже есть фотографии тех лет – мама и папа, мы с Любой. Наверное, в году 1935 или 36-ом решили организовать колхоз, так как переселенцы-то были крестьяне и поэтому из Лукачки увезли нас в Куравинск, там и организовали колхоз. Летом 1937 года к нам в деревню приехали из НКВД военные люди (это было в воскресенье) и созвали всех мужчин в контору на собрание. Так сказали. Больше никого из мужчин не выпустили, арестовали их и увезли. Я этот арест помню очень хорошо. Так как сильно плакала и цеплялась за своего отца, не могли оторвать, всё хваталась за руки папины и все тоже плакали. Военные-то из НКВД грозили наганами, меня мама оттащила. Увезли всех мужчин и деревня (колхоз) практически осталась без рабочей силы. Мама работала от темна до темна, Люба и Галя были в яслях, а я, уже большая, весь день одна с такими же, как я, девчонками. Природа хорошая в тех местах, много брусники, вот мы и пропадали днями в лесу. Кукушкины слезы были там чудные и ивы у реки. До сих пор помню. 1937–1938 – это уже близился конец ежовщины. Арестованных мужчин из нашей деревни отпустили, тех, кто жив остался. Многие не вынесли лишений и побоев и умерли. Папа вернулся, год не помню, по-моему, это был уже 1939-й».
В Книге памяти Амурской области Степан Григорьевич Коновалов, 1900 г. р., упоминается как житель поселка Куравинский Мазановского района, арестован 15 июля 1938, осужден 11 марта 1939 АОУ (административно-организационным управлением) НКВД, обвинение по ст. 58-2, 58-1 УК РСФСР, приговор: дело прекращено.
«Папа остался больным навсегда. Вскоре его увезли в больницу, так как в нашей деревне не было больницы, только – амбулатория, правда в ней работал очень хороший фельдшер, тоже ссыльный, но у папы была серьезная болезнь желудка. Потом наш отец, а твой дед, когда поправился, был направлен на курсы ветеринаров, так как был грамотнее других. И после работал ветеринаром в колхозах, пока не был реабилитирован в 1953 году, и тогда ему было разрешено выехать».
Как считает Зоя Степановна Коновалова, родители тогда написали прошение о переезде к старшему брату в Караганду для того, чтобы младшие дети могли учиться не в интернатах и жить дома с родителями. Возможно, им хотелось вернуться на родину в Самарскую (тогда Куйбышевскую) область, но им разрешили поехать только в Караганду, которая тоже была местом ссылок. Когда они приехали в Караганду, моей бабушке Вере было около семи лет, и здесь она пошла в первый класс.
***
Написать это исследование мне было важно в любом случае, даже не для участия в конкурсе, а для себя самой, чтобы узнать о своих предках, понять, как они жили. Результаты этой работы я сохраню для своих детей, чтобы они знали историю своего рода, а через судьбы своих семей – лучше бы знали и понимали историю нашей страны. Надеюсь, когда-нибудь еще будет возможность поработать в архивах и дополнить историю моей семьи более точными фактами.
С проблемой я столкнулась во время опроса моих родных – они не очень охотно вспоминали прошлое свое и своей семьи, особенно в страшные 1930–40-е годы. Причин, как мне показалось, может быть несколько: 1) неприятно и больно вспоминать; 2) страх и опасение если не повторения, то каких-либо последствий; 3) людям кажется, что ничего особенного они не помнят. Но, оказалось, именно разные бытовые, на первый взгляд, незначительные «мелочи» помогают воссоздать картины прошлого, сделать их яркими и живыми. И становится понятно, что история страны – это история конкретных людей.
А еще мне подумалось, какая была бы наша страна, если бы крепкие крестьянские семьи не разрушали, не лишали домов, имущества, не переселяли бы в нечеловеческие условия, когда умирали дети. Да, страна была бы не та, но и мы были бы уже не мы, ведь история не знает сослагательного наклонения…
Те трудности, которые сейчас переживаем мы, показались мне не такими уж серьезными по сравнению с теми, с которыми столкнулись мои прапрабушки и прапрадедушки. На фотографиях они, сорокалетние, уже выглядят стариками после работы на рудниках и лесоповалах. Пример жизни моих родных показал, что очень важна для родственников поддержка друг друга, а люди хорошие есть везде, куда бы не занесла судьба, и везде можно оставаться человеком, найти себе дело.
Очень показательны, как мне кажется, слова из письма В. С. Коноваловой моей маме: «Вот бабушка моя рассказывала мне, что после того, как разорили деревню, восстановиться было им трудно. Они все (и мамины родственники и папины) вынесли много лишений, голодали и холодали… страшно всем досталось. Из [нашей семьи] крестьян не осталось, то есть, я хочу сказать, на земле никто не работает, только вот твои родители, чувствуя зов крестьянского происхождения, уехали в деревню – вот и крестьянствуют, дай Бог им здоровья…» Парадоксально (или закономерно?) судьба сложилась у моих бабушки и дедушки – когда-то их родных выслали из России в Казахстан, который стал второй родиной, дал хлеб и кров. И их отцы поехали туда уже в поисках лучшей доли. А когда обезлюдели деревни Центральной России, они, в свою очередь, поехали их «поднимать».
Получается, если перед моими будущими детьми встанет традиционный вопрос: «Откуда вы будете?» – они уже, зная свою историю, смогут найти свои корни не только в Тверской области, но и в Самарской, и в Тамбовской, и на Дальнем Востоке, и в степях Казахстана. И ведь такое происхождение – большое богатство; получается, что Родина у нас очень большая.