лицей № 1, г. Волгореченск, Костромская область
научный руководитель Денис Леонидович Лапин
Протоиерей Георгий Михайлович Эдельштейн родился 20 июля 1932 г. в семье с русскими, еврейскими и польскими корнями. В возрасте около 20 лет принял крещение в Русской православной церкви. В 1965 г. Эдельштейн, будучи еще мирянином и аспирантом Московского областного педагогического института, участвовал в редактуре текста открытого письма Патриарху Алексию I, которое подробно рисовало картину противозаконного подавления органами государственной власти СССР прав и свобод верующих. После создания в 1976 г. Московской Хельсинкской группы, стал одним из ее членов.
Георгий Эдельштейн долго добивался рукоположения, и лишь 24 ноября 1979 г. был рукоположен в сан священника, после чего решением управляющего Курской и Белгородской епархией Хризостома назначен настоятелем церкви Иоанна Богослова в село Коровино Волоконовского района. С 1992 года – настоятель храма Воскресения Христова в селе Карабаново Костромской области; снят с этой должности в конце 2015 г. по причине преклонного возраста и состояния здоровья.
Восстановление храма в Карабаново
Примерно в 1991 г. отец Георгий Эдельштейн побывал у своих друзей в Соединенных Штатах. В Вашингтоне его пригласили в одну протестантскую общину − это была церковь Методистов. Члены общины сообщили, что хотят помогать восстанавливать православные храмы в России и готовы оказать финансовую поддержку в размере 30 тыс. долларов. С этого момента, воодушевившись поддержкой американских методистов, отец Георгий стал искать храм, нуждающийся в восстановлении. Хотел поехать в Кадыйский район – там, на берегу Волги, есть место, где жил отец Андрея Тарковского − Арсений. В этом месте отец Георгий и хотел изначально восстановить храм, однако отказался от этой идеи. Прежде всего, потому, что материалов для строительства достать в непосредственной близости было трудно, а привезти из Костромы было делом более чем сложным. В итоге он пришел к правящему архиерею, Владыке Александру, ныне митрополиту, и попросил благословения восстановить какой-нибудь разрушенный храм в епархии.
Владыка предложил ему выбрать любой из пятидесяти, нуждающихся в возрождении. В итоге отцом Георгием был выбран храм в деревне Карабаново, и этот выбор стал неслучайным, как выяснилось потом. В деревне Иконниково, которая находится недалеко от Карабаново, жил некий Борис Волин, отец которого, Павел, этот храм закрывал и разорял. А иконы из храма он принес домой и колол их на лучины, для растопки печи. Бабки из Карабановского храма просили его: «Пашка, отдай нам иконы!» А он отвечал им: «Нет! Нечего распространять темноту и невежество! Из этих икон я буду делать ульи для пчел! Из этих ваших поганых икон!»
В итоге Павел храм закрыл, а его сын решил папины безобразия загладить. Несколько раз ездил в Москву в совет по делам религий и, наконец, добился разрешения на восстановление храма. Но разрешение есть, а храма нет: три стены без окон и крыши. Северная стена отсутствует, потому что в здании какое-то время была тракторная мастерская, и чтобы трактор мог въехать в помещение, стену сокрушили. Но тракторная мастерская не самое страшное. В конце 80-х гг. в храме был склад минеральных удобрений: их был избыток, и ценные удобрения свалили сюда. Храм открыт, крыши нет. Снег и дождь – всё попадало на удобрения. В итоге на полу образовалась зловонная жижа.
Приехав сюда, в магазине о. Георгий встретил местных бабушек. Предложил им вместе зайти в храм.
– А ты, батюшка, там был?
– Нет, не был. Пойдемте вместе?
– Нет, батюшка, не пойдем. Ты туда раза четыре зайдешь − сапоги развалятся!
Отец Георгий зашел в то, что осталось от храма. Действительно, − зеленое вонючее болото. Он достал элитон, достал полотенце, расстелил его на подоконнике, положил на полотенце крест и Евангелие, спел Пасхальный канон: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его».
Пришло время начинать восстановление, но обещанных денег методисты не высылали. Рассчитывая на эти деньги, отец Георгий занял тысячу, потом другую. Третью ему уже не дали, потребовали отдать сначала те две…
К счастью, приехали его друзья из Норвегии, жившие недалеко от Костромской епархии, и примерно дней десять работали − помогали отцу Георгию начать восстановительные работы. Уехали, и через месяц прислали ему сумму денег, которая позволила священнику рассчитаться с долгами, починить своды и сделать кровлю.
Кирпич в колоннах, удерживающих своды, рассыпался в пыль − так на него действовали вредные удобрения. Батюшку предупредили: будешь восстанавливать своды, которые ни на чем не держатся,− рухнут на тебя.
Ну, рухнут, так рухнут… Сварили каркасы для столбов из металла, залили их бетоном − ничего не упало. Очистили храм от грязи, восстановили северную стену, сделали кровлю. Вонь от удобрений стояла года три. Сейчас, вроде бы, зловонный запах исчез.
Примерно за три года здание храма было восстановлено. Отец Георгий был горд, что положили кирпичи на место… Но потом он быстро понял, что класть кирпичи на место намного проще, чем восстанавливать человеческие души. Первый урок в этой связи был для него таким: приезжают его друзья норвежцы, утром по обыкновению читают из Библии. Среди них − лютеранский священник, он после чтения рассказывает что-то. И только после этого они приступают к работе. Бабушки спрашивали о. Георгия: «Чего это читают?» Отвечает им: «Библию читают». Они еще интересуются: «А этот чего им рассказывает?» Говорит: «Проповедь читает, разъясняет прочитанное в Библии». Бабушки в недоумении: «Батюшка! Так ты же говорил, что они по-русски не понимают?!» «Так вы и сами видите, − не понимают». Бабульки продолжают: «Так как же они Библию читают?! Она же по-русски написана!» Они были твердо уверены, что Иисус Христос − наш, российский мужик, и что Библия существует только на русском языке, так, стало быть те, кто русского не понимают, и Библию читать не могут.
В конце концов, деньги норвежских друзей отца Георгия закончились, а работа еще не была закончена. Потихоньку продолжали укладывать кровлю.
В какой-то момент появился человек. Он сидел на лавочке перед храмом и наблюдал, как рабочие затаскивали наверх огромное бревно. А это бревно необходимо затащить наверх во что бы то ни стало. Специальной техники, разумеется, нет, потому что нет денег. Мужчина видит, что происходит, и вдруг кричит по-английски: «Так нельзя! Вы неправильно делаете, бревно может сорваться вниз и перебить стоящих внизу!» Затащили бревно − ничего страшного не произошло. Так как отец Георгий был единственным из всех, кто понимал по-английски, объяснил ему: «Взять подъемный кран негде, да если и возьму, то нет денег, чтобы оплатить его аренду». Они разговорились, оказалось, что приезжий – инженер-строитель, баптист по вероисповеданию.
Так он сидел на лавочке в течение четырех дней, приезжая каждый раз из города и наблюдая за тем, как люди работают. А потом подошел к батюшке снова и сказал, что хочет работать в детской колонии близ Васильевского шоссе, как работал некогда в Канаде, − читать и объяснять Библию малолетним заключенным. Как выяснилось, в Москве ему подсказали, что в Карабаново есть священник, который хорошо знает английский, поэтому он и приехал и предложил: «Давайте мы днем будем работать в Карабаново, а ночью – здесь. Я буду читать и говорить, а Вы станете переводить».
Тогда отец Георгий познакомил его с начальником колонии Сорокиным, сказал, что человек хочет быть полезным, но по-русски при этом не говорит. В итоге этому баптисту, конечно, запретили просвещенческую деятельность такого рода. Он еще пару дней посидел у храма в Карабаново, потом достал кошелек и извлек оттуда столько же денег, сколько в прошлый раз прислали норвежцы. После этого он исчез и больше никогда не появлялся. Отец Георгий говорит, что «до сих пор не знает, кто он и откуда взялся, но этот человек оказался одним из тех, кто помог достроить храм».
Прошло два года. Зимний храм был восстановлен, но осталась необходимость восстановить и летний.
Добрый знакомый отца Георгия, директор Кестонского института Лоуренс Юззелл, путешествовал на теплоходе по Волге. Миновав несколько городов и увидев, что его спутники немного устали от однообразия видов вокруг, он предложил им сойти на берег в Костроме: «Сойдем здесь, я отвезу вас в сельский храм, и вы своими глазами сможете посмотреть, как живет сельский священник». Вместе с ним почти вся группа путешественников приехала в Карабаново, и среди этой группы был какого-то невысокого роста человек, который, по словам отца Георгия, совершенно извел его своими бесконечными вопросами. Он спросил у Ларри, кто это такой, оказалось, что католический священник из Ирландии.
Пробыв в Карабанове полдня, путешественники уехали. Позже этот священник помог общине деньгами, на которые она смогла восстановить летнюю часть храма. С отцом Георгием у него завязалась дружба и они не раз бывали друг у друга в гостях, а студенты из Московского педагогического университета бывали у него в Ирландии, принимали там участие в археологических экспедициях. К сожалению, его уже нет в живых.
Удивительно, но таким образом на деньги норвежских лютеран, канадского баптиста и католического падре был восстановлен православный храм во имя Воскресения Христова в селе Карабаново.
А что же обещанные деньги американских методистов? Они интересовались тем, что происходит. Пообещали один раз, пообещали другой, прислали своего эмиссара, который осматривал окрестности. Но до сегодняшнего дня денег они отцу Георгию так и не прислали. Вместе с тем батюшка им и очень благодарен – по его словам,
«если бы не их обещание, я бы никогда не решился с совершенно пустыми карманами начать восстановление храма. Именно они дали мне веру в успех моего предприятия»[1].
Советская религиозная политика в 1960-е гг. и Открытое письмо Патриарху Алексию I
Антицерковный курс, заявленный и неукоснительно проводимый в период правления Н. С. Хрущева, был продолжен людьми, отстранившими его от власти. Конечно, крайности этого курса были смягчены. Откровенный и жестокий пропагандистский и административный нажим на Церковь не укладывался в стратегию послехрущевской «номенклатурной стабилизации». Вместе с политическим режимом должны были стабилизироваться и государственно-церковные отношения, причем на условиях, выгодных власти. Новое советское руководство не собиралось отказываться от завоеваний своей «церковной реформы». Поэтому так много сил было потрачено на то, чтобы не допустить обсуждения вопроса о последствиях «церковной реформы» на Поместном Соборе 1971 г. Курс на изоляцию Церкви, на уменьшение ее влияния был в этот период доминирующим. По сути, власть от открытого, агрессивного противоборства перешла к скрытому, но от этого не менее разрушительному противостоянию.
Власти вели пристальный контроль за влиянием Церкви на верующих через богослужения. Как правило, это касалось тех богослужений, за которыми собиралось самое большое количество молящихся – праздников Пасхи, Рождества Христова, дней поминовения усопших. О проведении праздничных богослужений в эти дни, количестве прихожан, наличии среди них детей и молодежи, фактах нарушения законодательства о культах чиновники составляли подробные отчеты. Для слежки за верующими в храмах находились специальные осведомители, в задачу которых в первую очередь входило следить, есть ли среди прихожан молодые люди, дети, члены коммунистической партии, а также следить за содержанием проповедей. Приведем свидетельство одного из таких людей, притянутого партийным руководством к выполнению подобных обязанностей, в настоящее время уже верующего православного христианина В. Д. Яблочкина:
«После окончания школы при поступлении в институт в характеристике моей значилось: антирелигиозный пропагандист. Заведующий оргметодотделом Князев сообщил, что мы будем работать в комиссии по делам Православной Церкви. В наши обязанности входит: посещение храмов, идеологический анализ церковных проповедей и контроль по регистрационным корешкам вероятности участия в церковных Таинствах членов КПСС…»[2]
На Пасху вокруг храмов устанавливались милицейские оцепления, формально, конечно, для недопущения правонарушений и для охраны верующих. Но очень часто под предлогом охраны общественного порядка милиционерам давался приказ не пропускать на богослужения молодежь. По словам профессора Московской духовной академии А. К. Светозарского,
«чтобы войти перед началом пасхальной службы в храм, нужно было обмануть так называемых дружинников – это были не дружинники, а работники райкома комсомола. Я запомнил в один год, что у них были особые комсомольские значки с золотой веточкой, так называемый „ленинский значок“. Мимо них надо было идти твердым шагом, делая вид, что ты идешь мимо храма, и прямо у ограды резко свернуть в ворота и пройти. Надо сказать, что это удавалось, а на территории они уже не хозяйничали. В храме однозначно не подходили, а во дворе начинали брехать: „Мы вас дождемся“. Но они не дожидались – у них потом было другое мероприятие»[3].
Важной датой стало 21 ноября 1965 года, когда московский священник Николай Эшлиман и дмитровский священник Глеб Якунин направили Открытое письмо Святейшему Патриарху Алексию I. Оно было написано в результате продолжительной работы большой группы людей. Первоначальный, очень краткий вариант подготовил писатель Анатолий Краснов-Левитин. Он был существенно переработан и расширен о. Николаем Эшлиманом при участии Георгия Эдельштейна. По словам последнего,
«сначала идея была крайне неопределенна, но вскоре выяснилось, что в Москве подобную идею поддерживают, как минимум, 10–15 священников. Первоначальный вариант предполагался небольшим – страниц 5–6. Потом подумали и решили, что нужно страниц 20, чтобы изложить подробно суть дела»[4].
Эта рукопись составила основу первой части окончательного варианта, над которым еще несколько месяцев работали миряне Феликс Карелин, Лев Регельсон и Виктор Капитанчук. Заслуга подписавших данный документ священников заключается, прежде всего, в том, что они поставили свои подписи и отказались в дальнейшем снять их несмотря на оказываемое давление. Сначала предполагалось, что это будет совместное письмо епископов, священников и возможно нескольких диаконов (мирян не хотели включать) – своего рода соборное обращение к Патриарху. Но затем почти все из 15–20 выражавших предварительное согласие священнослужителей, отказались дать свои подписи. Первоначально предполагалось, что документ подпишет и архиепископ Гермоген Голубев.
Письмо было размножено в 100 экземплярах и разослано всем правящим архиереям Московской Патриархии. И некоторые из них, например, митрополит Сурожский Антоний (Блюм) прислали одобрительные телеграммы. А 15 декабря они направили копии письма председателю Верховного Совета СССР Н. В. Подгорному, председателю Совета министров СССР А. Н. Косыгину и генеральному прокурору СССР Руденко. Уже в начале 1966 г. Открытое письмо было переведено на несколько иностранных языков, транслировались по радио, в том числе и в СССР. Тема гонений на Церковь в Советском Союзе с тех пор стала одной из дежурных в западных публикациях, хотя, конечно, на Западе хорошо знали о них и ранее[5].
Обращение затрагивало ряд вопросов:
– о беззаконных действиях руководителей и уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви, преступно нарушающих основные законодательные установления советской власти, определяющие отношение советского государства к Церкви; о насильственном закрытии храмов в 1959–1964 гг.;
– о неправомерном вмешательстве представителей государственной власти во внутрицерковную жизнь: «…за период с 1957 по 1964 гг., под личным давлением Хрущёва, допустившего „субъективизм и администрирование в руководстве“, впоследствии осуждённые Коммунистической Партией и Советским правительством, Совет по делам Русской Православной Церкви коренным образом изменил свою природу, превратившись из официального органа-посредника в орган неофициального и незаконного управления Московской Патриархией. Ныне в Русской Церкви создалось такое положение, при котором ни одна сторона церковной жизни не свободна от активного административного вмешательства со стороны Совета по делам Р.П.Ц., его уполномоченных и местных органов власти, вмешательства, направленного на разрушение Церкви!»[6]. Достаточно сказать, что правящий епископ в своей епархии не мог назначить настоятеля прихода без одобрения местного представителя Совета по делам религий[7];
– о том, что Церковь теперь не соборная, ведь если епархия не избирает епископа, то он не может ее представлять, – что было написано именно под влиянием владыки Гермогена. В 1970-х годах Глеб Якунин будет сожалеть о том, что они обратились к нему за помощью, характеризуя его как человека мягкого, постоянного ищущего компромиссов, поэтому нужно было сделать упор на архиепископа Павла (Голышева), как человека более твердых убеждений[8].
24 декабря 1965 г. Патриарх Алексий подписал резолюцию об Открытом письме, коей поручалось преосвященному митрополиту Крутицкому Пимену указать составителям на незаконность и порочность их действий, направленных на соблазн Церкви, и на соответствующем докладе преосвященного иметь о священниках Николае Эшлимане и Глебе Якунине «особое суждение».
В мае 1966 г. митрополит Крутицкий Пимен вызвал к себе авторов нашумевших документов. Вскоре оба были запрещены в священнослужении впредь до раскаяния. Тогда священник Николай Эшлиман распространил второе письмо, которое содержало причины отказа от покаяния (по словам отца Николая, от них требовали раскаяния не в нарушении церковной дисциплины, а в «очернительстве советской действительности»). Тон объяснения был резким, но не «развязным». Всем было ясно, что не Святейший Патриарх и не митрополит Пимен требовали покаяния.
Приложение. Интервью протоиерея Георгия Эдельштейна, записанное автором работы 20 декабря 2015 года
– Кем Вы были на момент создания Открытого письма Святейшему Патриарху Алексию I?
– Я был простым алтарником у отца Николая Эшлимана, когда он еще служил около станции Монино в селе Богородское. Кроме того, я одновременно учился и в аспирантуре. На момент нашего знакомства мне было 31–32 года. В свое время я прочитал в одном из церковных журналов проповеди отца Александра Меня и с тех пор желал с ним познакомиться. В конце концов, мне это удалось сделать через нашего общего знакомого – врача-психиатра Анатолия Добровича. Таким же образом познакомился я и с отцом Николаем Эшлиманом, причем с ним у меня установились довольно серьезные отношения, он для меня был духовным отцом, наставником, всегда я обращался к нему на «Вы», тогда как с Александром Менем сложились отношения скорее дружеские, неформальные, мы легко общались и на «ты».
– Какие мотивы подвигли Вас к участию в создании этого письма? Какие мотивы, Вы считаете, двигали другими авторами письма?
– Отец Николай Эшлиман чуть ли не с первой нашей встречи говорил о том, что Церковь находится в неравноправном положении, в неконституционном пространстве. Ведь официально по Конституции СССР Церковь была отделена от государства, а на деле оно постоянно вмешивалось в ее дела, ограничивая свободу религии, а церковное начальство, Святейший Патриарх и Синод РПЦ, к сожалению, не препятствуют этому незаконному процессу. <…>
Отец Николай хотел собрать группу единомышленников, чтобы написать открытое письмо к Святейшему Патриарху и Синоду. <…> Отец Николай тогда уже служил недалеко от Москвы в Гребнево, в Подмосковье. И вот однажды прибежал рыжий, всклокоченный Глеб Якунин, с каким-то огромным желтым чемоданом (помнится, он носил в нем всё подряд – даже и белье, и веники для бани), и сказал, что в нем имеются какие-то секретные документы. После долгой, примерно трехчасовой беседы с отцом Николаем Глеб опять прибежал, взял свой чемодан и пошел на электричку <…> Затем отец Николай обратился ко мне и прочитал мне текст письма, попросив не говорить об этом Глебу. Прочитав письмо, он спросил, каково мое мнение – я ответил, что писал его, скорее всего, Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин, долгое время принадлежавший к обновленцам. Отец Глеб говорил, что действовать нужно быстро и решительно, опубликовав письмо до Пасхи. Однако я рекомендовал отцу Николаю, что в данном виде документ ему подписывать не стоит, с чем тот и согласился. Дополнительно я сказал, что в случае необходимости я готов помочь в написании новой редакции Письма, но быть при этом только техническим исполнителем. Дня через 2–3 мы поехали на ул. Пушкинская (сейчас Большая Дмитровка), где было единственное в Москве место продажи печатных машинок. Отец Николай приобрел самую дорогую модель, затем все поехали к нему домой, где создали несколько копий Письма.
Подписали Письмо в новой редакции священники Николай Эшлиман и Глеб Якунин. Предполагалось, что свои подписи поставят и другие священнослужители – прежде всего, Александр Мень, Николай Ведерников, Владимир Рожков и владыка Гермоген (Голубев), митрополит Волгоградский – однако затем они все отказались сделать это.
Надо сказать, что владыка Гермоген с глубоким уважением относился к Святейшему Патриарху Алексию, и написал ему свое письмо, однако в конфиденциальном виде, не публикуя текст, как это сделали Глеб Якунин и Николай Эшлиман.
– Каков Ваш вклад в создание этого документа?
– Я не его создатель – скорее, я всего лишь технический исполнитель. Причем редактировал я не больше трети всего текста. Кроме того, именно я убедил отца Николая Эшлимана в том, что Письмо должно быть авторским, тогда как отец Александр Мень считал, что оно должно быть анонимным или, по крайней мере, быть подписанным под чужими именами. Вообще данное Открытое письмо – первый открытый документ правозащитного толка в СССР.
– Отец Георгий, раз Вы участвовали в редактуре текста Открытого письма, почему Вы его не подписали? Потому, что Вы не имели священнического сана, или потому, что Вас пытались уберечь?
– Нет, меня не пытались уберечь, ведь я сам настаивал на том, что подписывать текст Открытого письма должны лишь священники, тогда как я на тот момент священнического сана еще не имел.
– Как Вы могли бы охарактеризовать священника Николая Эшлимана?
– Отец Николай был очень близким другом с отцом Александром Менем, несмотря на то, что во многом они были совсем разными людьми. Отец Александр восхищался «вдохновением» о. Николая, говоря, что, несмотря на все его способности проповедника, он не идет с Николаем ни в какое сравнение. Отец Александр был размерен, строг, логичен, последователен, тогда как отец Николай за 5 минут до проповеди не знал, о чем будет говорить, но затем он становился словно соловей, завораживая всех глубиной своей проповеди. Отец Александр ни на минуту не ошибался в своей службе, проповеди, отец же Николай, служа, забывал обо всем на свете, полностью погружаясь в Богослужение – вдохновение захватывало его всего. Даже на каждом отпевании у него была своя новая проповедь.
Отец Николай был, конечно, настоящим священником. К примеру, он мог ехать в вагоне и, увидев цыган, подойти к ним и всю дорогу свидетельствовать им о Христе.
Умер отец Николай, когда я уже рукоположен в священники. Отпевали его, как ни странно, по чину как простого мирянина – то было указание Святейшего Патриарха, которому, в свою очередь, приказали из Совета по делам религий. Но отец Владимир Рожков затем подошел ко мне и сказал, что нужно отпеть его как священника – что я и сделал с двумя певчими. На могиле отца Николая около полугода даже не было креста, так что нам пришлось его раздобыть и поставить крест на могиле.
<…>
– Почему так предсказуемо повело себя руководство РПЦ в отношении авторов документа? Не был ли здесь применен принцип «Бей своих, чтобы чужие боялись» или церковная верхушка имели какие-то свои соображения?
– Руководство РПЦ не воспринимало в принципе инициативу и, тем более, критику «снизу». Но самое страшное, что, по-моему, было во время и хрущевских, и брежневских гонений – это архиерейский собор 1961 года, когда в день памяти преподобного Сергия Радонежского после Литургии всех архиереев направили на собрание, в ходе которого был изменен Устав РПЦ от 1945 года. <…> По сути, Церковь пошла на сотрудничество с государством…
– И напоследок, скажите, как Вы видите будущее нашей Матери-Церкви, если сейчас так сильно выражена тенденция к усилению власти епископата?
– Нам нужно знать историю нашей Церкви, так как тот священник, кто ее не знает, просто не имеет права быть священником. Необходимо в любом случае сохранять единство – ведь на каждом Богослужении мы молимся о единстве Церкви. Любое разъединение – это сектантство, разделение Ризы Христовой и, по моему глубокому убеждению, – антихристианское действо. Но самое главное, во-первых, нам нужно оставаться православными, во-вторых, не лгать. Это беда не РПЦ, а Московского Патриархата. Среди апостолов от 12-ти и 70-ти были и грешники, и предатели, и еретики. Так было и так будет. Нужно говорить правду, ведь главная отличительная черта христианства – свидетельство его об Истине. Когда наши церковные иерархи боролись за мир – это было простой пропагандой. Сейчас же Церковь и формально, и фактически отделена от государства, что позволяет нам свободно выбирать – говорить правду или же лгать.
В советский период Русской Православной Церкви был нанесен серьезный урон. Сократилось число приходов, ухудшилось их материальное обеспечение. Государство, где господствовал атеизм, стало культивировать негативное отношение к Церкви и верующим. Советская власть хотела покончить с религией раз и навсегда, но благодаря гибкой политике клира и преданности вере Церковь сумела выжить даже в это трудное для нее время. Именно в эти тяжелые для Церкви и начинал свой путь священника протоиерей Георгий Эдельштейн, кроме того, ему довелось принять косвенное участие в создании Открытого письма Патриарху Алексию I, авторами которого были священники Николай Эшлиман и Глеб Якунин. Текст этого документа вызвал большой общественный резонанс как в Советском Союзе, так и за его пределами. Несмотря на это, отец Георгий смог и дальше находиться в пределах СССР, приняв затем священнический сан. Кроме того, он смог стать видным общественным деятелем, в частности, членом Московской Хельсинской группы, объединявшей в себя часть известных диссидентов.
Значение Церкви резко возросло в советском обществе, это свидетельствует о неэффективности проводимой ранее советским государством антирелигиозной политики. Должно пройти еще много времени, прежде чем история сможет рассудить отношения государства и Церкви в исследованный нами период.
[1] Алексеев И. Честный свидетель // Хлеб жизни. 2016. № 2. С. 10–23.
[2] Яблочкин В. Д. Мой путь к Богу [Электронный ресурс]. URL: russdom.ru /node /1832.
[3] Это было небо на земле: Воспоминания прот. Максима Козлова и проф. Алексея Светозарского о праздновании Пасхи в советское время [Электронный ресурс]. URL: pravoslavie.ru/smi/print38201.htm.
[4] Интервью протоиерея Георгия Эдельштейна, записанное автором работы 20.12.2015 (см. Приложение).
[5] Русская Православная Церковь. XX век / Беглов А. Л., Васильева О. Ю., Журавский А. В. и др. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2008. С. 512–513.
[6] Открытое письмо Святейшему Патриарху священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина. Русская Православная Церковь в советское время (1917–1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью / Сост. Г. Штриккер. М.: Пропилеи, 1995. С. 54–60.
[7] Справка о регистрации духовенства от 23 мая 1961 года № 14.
[8] Интервью протоиерея Георгия Эдельштейна, записанное автором работы 20.12.2015 (см. Приложение).