Илья Ленский – директор музея «Евреи в Латвии» (Рига). Доклад был прочитан на конференции «Память о Холокосте в современной Европе: Общее и разделяющее» (25 – 26 сентября 2013 г., Москва).
Для меня огромная честь выступать на конференции «Мемориала», и мне кажется очень важным то, что вчера было сказано во введении – хотя «Мемориал» был создан, прежде всего, для увековечения жертв советских репрессий, он сейчас пытается сопрячь этот опыт с опытом коммеморации жертв Холокоста. Для нас в Восточной Европе, особенно в пост-советских странах, где есть опыт и одних репрессий, и других, это сопряжение, конечно, очень интересно. Я хотел бы сослаться на вчерашний день, Дидзис Берзиньш своим докладом уже в некотором смысле проложил дорогу к тому, что я буду говорить, немного рассказал о том, что происходит с памятью о Холокосте сегодня в Латвии. Профессор Стола вчера очень хорошо охарактеризовал мою тему выступления словами о том, что слово «Холокост» в польский пришло из американского английского. Во многом то же самое могу сказать и про латышский, про латвийский дискурс. И еще мне показалась очень точной фраза госпожи Герлант – у меня такое ощущение, что нам не хватает тех людей, которых мы никогда не видели.
Как уже упоминал Дидзис, Холокост не был совсем уж неизвестной, табуированной темой в Латвии советского периода. Первый раз он появился в публичном дискурсе, разумеется, сразу же после войны, хотя какие-то свидетельства появились ещё во время войны, в 1944 году, когда правительство Советской Латвии вернулось в Ригу, и начались публикации, посвящённые ходу войны и уничтожению евреев. В 1945 году выходит тоненькая брошюрка на плохой бумаге из-за послевоенного дефицита. В основном она содержала результаты работы Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. В брошюре среди прочего содержатся и данные Республиканской комиссии по Латвийской ССР об уничтожении евреев, там есть прямая речь, то есть рассказ бывшей узницы Рижского гетто Фриды Михельсон, которая пережила основную акцию уничтожения рижских евреев в Румбуле под Ригой 30 ноября и 8 декабря 1941 года. Эти воспоминания достаточно известны, они многократно публиковались на всех возможных языках, последнее издание, если не ошибаюсь, вышло в Москве в прошлом году. Вы видите на слайде фотографию Фриды Михельсон, выступающей на митинге в апреле 1963 года, когда уже началось более массовое упоминание убийств евреев, к этим митингам я ещё вернусь. Во многом ситуация была похожей на ситуацию в Беларуси, о чем рассказывал Андрей Тихомиров. То есть Чрезвычайная комиссия поработала, были размечены, насколько возможно было их идентифицировать, места массового уничтожения, были опубликованы результаты работы комиссии, после чего это всё благополучно легло на полку, не попав в официальный дискурс. На следующем слайде – план могил в Румбуле, размеченный в 1944 году. Следующий этап начался в 1949 году – рижская религиозная еврейская община, единственная функционирующая форма еврейской общественной жизни, захотела перезахоронить останки убитых в разных местах под Ригой на городском еврейском кладбище. Она обратилась за разрешением к уполномоченному по делам религии, на что получила вот этот замечательный ответ: скопление в одном месте 10-15 тысяч евреев с такими целями может вызвать нежелательные толки относительно советской власти. Взамен было предложено просто установить какой-то памятный знак в самой Румбуле. Этого не произошло, потому что 1949 год был уже не самым удобным временем для подобного увековечения. Я сначала буду говорить про Ригу, потом скажу о провинции, где ситуация была несколько иная. И это на самом деле вообще касается всего, что связано с социальной памятью о Холокосте в Латвии. Часто говорят, что Москва не Россия, и ровно также Рига это не Латвия во многом. В 1962 году, когда ситуация совершенно изменилась, во времена достаточно либеральные, когда изменился весь советский дискурс о войне (от победы только как военном достижении к осторожным упоминаниям о судьбе солдата, о судьбе человека на войне – и в кинематографе, и в культуре в целом), в Латвии и Литве начали говорить о неоднозначности военной истории, поднимать тему коллаборации. У нас вышел фильм «Я всё помню, Ричард», который потом, естественно, лёг на полку, но, тем не менее, тема была. В том же 1962 году, в октябре, в лесу Бикерниеки под Ригой, где производились расстрелы как рижских евреев, так и привезённых из других стран (Германии, Австрии, Чехии и пр.), и политзаключенных, проводится первый траурный митинг. Понятно, что это был официально санкционированный митинг, проводящийся у могилы, где расстреливались политзаключённые, прежде всего, коммунисты. Бикерниеки превратились в официальное траурное место, хотя никакой монумент там не был воздвигнут, вплоть до 2001 года стоял очень скромный памятный знак. Но всё-таки это был показательный поворот в теме памяти. После этого митинга группа еврейских активистов поехала в Румбулу и повесила на каком-то дереве, которое им казалось «свидетелем» событий, самодельную табличку на идише, сообщающую, что здесь 29-30 ноября и 7-8 декабря 1941 года умолкли голоса 38 тысяч наших братьев и сестер. Цифра взята из материалов Чрезвычайной комиссии, сейчас мы знаем, что она преувеличена (не буду говорить о методах подсчётов ЧК, это отдельная тема), и с этого времени начинается паломничество еврейской молодежи в Румбулу. То есть нужно понимать, что все всё прекрасно знали, даже в Риге, что произошло с рижскими евреями. Интересный аспект – как Рига об этом узнала. Представьте 30 ноября – снежно, мокро, вещи, которые люди с себя снимали, намокли, потому что складывали их прямо в кучу на землю, и их привезли сушиться на центральный рынок. Там были развешаны вещи 25 тысяч человек. Понятно, что на следующий день весь город знал, подспудно в общественном сознании это было. Соответственно, все знали, где это место находится, на момент, когда евреи приехали увековечивать, это была территория какого-то совхоза. Там начали проводиться митинги, приуроченные к разным датам. Исполком в этом не участвовал, он сообщал, что в Бикерниекском лесу уже прошел официальный митинг и больше ничего не запланировано. Евреи сами начали ставить памятные знаки, на слайде вы видите чёрную деревянную колонну с пятнами красной краски, символизировавшими кровь, и фрагментом достаточно известной картины Иосифа Кусковского «Последний путь»: колонна идет на расстрел, впереди женщина с младенцем… Отметим, что 1962–1964 годы – это момент зарождения национального еврейского движения в Латвии, и эти митинги в Румбуле, попытки расчистить территорию, обозначить место, были важным элементом формулирования именно национального самосознания. То есть в отличие от старых территорий СССР на этих новоприсоединенных землях, которые были затронуты Холокостом, именно сохранение памяти о нем стало одним из катализаторов, за чем уже последовала, например, сионистская деятельность. Такая вот была региональная специфика, мне сложно сказать, насколько эта схема функционировала, скажем, в Молдове, но в Латвии и Литве ситуация была примерно схожая. Вы видите на фотографии с митинга группу еврейских активистов, хочу остановиться на двух людях. Человек справа в пальто и берете это Давид Зильберман, лидер движения, который начал собирать свидетельства о Холокосте, записывать воспоминания выживших, той же Фриды Михельсон, литературно их обрабатывать (перевел с идиша на русский), и под названием «У ямы» в 1967 году они пошли в самиздат. Кроме того, он собирал воспоминания людей, спасённых Жанисом Липке (на фотографии второй справа), рижским докером, который вместе со своими помощниками спас более 50 человек во время Холокоста. Два года назад в Риге был открыт музей, посвященный Жанису Липке, очень интересный в архитектурном отношении, в концептуальном плане и также потому, что это совершенно не еврейский музей. Его организовал один из латышских общественных деятелей, филантроп, бывший премьер-министр Латвии Марис Гайлис. Мы с ним как-то говорили о том, почему он не хочет отдать музей в ведение еврейской общины, превратить его в часть нашего музея, и он ответил – хочется, чтоб такой музей был создан латышами в честь латыша, чтоб спасение евреев было частью латышской истории, не воспринималось как «их» дела, а было «нашим» делом. Потому что то, что говорил Дидзис о разделении «нашего» и «их», совершенно актуально для сегодняшней Латвии.
В 1964 году, наконец-то, после долгого бодания с исполкомом, в Румбуле ставится памятный камень с надпись на трех языках (латышский, русский, идиш) «Жертвам фашизма», серп и молот, даты 1941–1944. Как сообщают свидетели, исполком сказал – или такой камень, или никакого! Собственно, эту презентацию я подготовил в рамках проводимых нами исследований коммеморации, и мы пока что не нашли многих документов, проливающих свет на то, как этот памятник ставился. Воспоминания очевидцев, как мы понимаем, источник несколько специфический, поэтому мне сложно сказать, правда ли настолько сильным было противодействие исполкома, потому что потом мы увидим другие примеры, вне Риги. Но, в любом случае, памятник поставили именно такой. И когда в 2002 году мы создавали новый мемориал, было принято решение оставить памятник 1964 года как составную часть. Это то, что мы всегда стараемся делать, ставя новые памятники, оставлять знак советского времени как свидетельство истории. Да, там присутствует странная табличка, никто не выдаёт, кто ее повесил, на которой написано, что этот памятник поставлен в 1964 году, и что это было первое и единственное в СССР место увековечения жертв Холокоста. Полная ерунда, разумеется, потому что ладно в Латвии, но в том же Минске в 1947 году был поставлен памятный знак у «Ямы», а в Вильнюсе в Понарах в 1945-м. Эта табличка, повешенная в 2005 году (если я не ошибаюсь, к визиту президента Израиля Моше Кацава), достаточно постыдна, единственное, что меня оправдывает – тогда я не имел отношения к этому мемориалу. Как я уже сказал, нынешний мемориал поставлен в 2002 году, и он, как и мемориал в Бикерниеки, интересен тем, что его спонсировали не только еврейские организации при участии латвийских властей, но и Народный союз Германии по уходу за воинскими захоронениями, то есть организация, которая занимается сохранением немецких военных кладбищ времен Второй мировой войны. Но так как в этих местах, и в Румбуле, и в Бикерниеки, были убиты также и немецкие евреи, еврейской общине удалось уговорить эту организацию поддержать создание мемориала. В глубине на фото вы видите камень и бетонный бордюр, которыми еще в 1960-е активисты отметили могилы, а на переднем плане семисвечник из ветвей, как символ того, что убитые здесь евреи вросли корнями в эту землю, как деревья, напитанные кровью. Семисвечник окружен платформой в виде звезды Давида, уставленной камнями. На камне всякий человек, который знает, что здесь были убиты его родственники, может попросить выгравировать их имена. Это один из способов сбора средств для текущего ухода за мемориалом. Дорожки, покрытые булыжником, и границы звезды Давида символизируют улицы Рижского гетто, на каждой дорожке выбито название, таким образом мы как бы видим карту гетто с домами-камнями.
Схожее архитектурное решение имеет мемориал в Бикерниеки, его запланировали в 1988 году. Центральный элемент установлен над могилой политзаключённых, членов подпольной коммунистической группы антинацистского сопротивления. В 2001 году, когда этот мемориал реально создали, акцент был перенесён на немецких евреев, расстрелянных в этом лесу (всего около 13 тысяч) на протяжение 1942–1943 годов. Здесь есть свои особенности – отсутствуют имена, это не индивидуальный мемориал, в центре находится символический жертвенник, где на четырех языках написаны слова из книги Иова: «Земля! не закрой крови моей, и да не знает покоя мой вопль!». Территория разделена на квадраты, каждый из которых символизирует город, евреи которого были убиты, начиная от крупных, типа Берлина и Гамбурга, и заканчивая маленькими где-то в Рейн-Вестфалии, откуда, может быть, четыре-пять семей были привезены в Ригу. В Германии был создан специальный комитет, представители которого ежегодно приезжают в Ригу открывать всё новые и новые таблички. Обычно это не только представители муниципалитета, стараются привезти и учеников школ, общественников. Те практики, о которых рассказывал господин Кнох, некоторым образом импортируются сюда. Другое дело, что чаще всего эти церемонии не привлекают никакого внимания общественности в Латвии.
Теперь перейдем к провинции, где ситуация немного другая. Там с 1945 года начинается довольно активное поминовение, когда места, отмеченные ЧК, ограждаются заборчиками и как-то обустраиваются. Поскольку большая часть евреев Латвии была уничтожена в августе 1941 года, это наложилось на еврейскую традицию посещения кладбищ в месяц, предшествующий еврейскому Новому году, который обычно выпадает примерно на сентябрь. Две традиции амальгамировались, до сего дня в соответствующий день (или в ближайшее к нему воскресенье) в тех или иных местах происходят памятные церемонии, то есть приезжают люди из Германии, Израиля, Америки, и в присутствии членов муниципалитета происходит некая мемориальная церемония. Частично инициаторами выступают выходцы из этих городов, а частично, как, например, в упомянутом Дидзисом городе Прейли, местный музей. Очень многое зависит от местных активистов. Теперь о самих памятниках. Вот здесь вы видите два памятника в Яунелгаве: первый имеет очень простое оформление, табличка с еврейской эпитафией. А позже памятники уже ставили еврейские активисты с надписями на разных языках. Есть один очень интересный образец в городе Краслава, поставленный, если не ошибаюсь, в конце 1950-х. Вчера была дискуссия об упоминании или не упоминании на памятниках слова «евреи», так вот здесь вопрос решён очень элегантно – на латышском и на русском написано «Вечная память жертвам фашизма», а на идише – «Вечная память расстрелянным евреям». Понятно, что чиновники муниципалитета не будут разбираться, что там написано на идише. Есть ещё один замечательный образец, памятник в деревне Аглона, где тоже было расстреляно еврейское население – на памятнике написано «Жертвы немецко-фашистского террора», перечислены латыши и русские, расстрелянные как пособники советской власти, и «другие 80 человек». Как я понимаю, эта странная надпись была сделана, чтоб не создавать совершенно дикий список из 16 русских и латышских фамилий, и 80 еврейских, потому что получилось бы прекрасное визуальное подтверждение тезиса о «жидо-большевиках», а этот миф в Латвии жив не меньше, чем в Польше, например. Дидзису даже как-то приходилось дискутировать на эту тему на радио с одним из видных латвийских антисемитов.
В 1989 году у нас тоже случился некий взрыв памяти, и что важно, в процесс включилась не только еврейская община. Я хочу показать два примера не еврейских памятников. Один установлен в местечке Кокнесе, там было убито пять еврейских семей. В 1989 году местные жители на входе в лес, где были расстреляны евреи, сделали символическую могилу, кенотаф – вы видите песчаное поле, окруженное валунами. Это не сама могила, та находится в лесу и понятно, что вглубь леса никто не пойдет. Чтобы как-то создать место памяти, жители и обустроили могилу на опушке около дороги. На втором снимке вы видите людей, стоящих у какой-то ямы – это в городке Вецбебри, недалеко от Кокнесе. Там жили два еврея. Они были расстреляны в лесу около лисьей норы. И каждый лесник, заступая на должность, должен был со своими коллегами сходить к этой норе, такой элемент инициации, если угодно. Когда мы начали наш проект по поиску мест захоронений, думали, что вот в Вецбебри уж точно ничего не найдем – два еврея в районе, где евреев больше не было. И выяснилось, что это очень легко. Следующий памятник один из самых интересных и сильных с моей точки зрения, он поставлен в 1993 году под городом Мадоной. Вы спускаетесь от шоссе, и на опушке леса лежит огромный череп. Там были расстреляны евреи и так называемые советские активисты.
Работа, которую мы делаем, ведется в несколько этапов. Сначала мы вели проект на деньги английского фонда, позже его поддержала Канцелярия президента Латвии. От её имени были разосланы письма во все сельские муниципалитеты (около 500): знаете ли вы что-то о местах массового захоронения или еврейских кладбищах? А как вы понимаете, шапка Канцелярии президента очень сильно действует на сельские муниципалитеты. Мы получили ответы на все письма, и было значительно легче работать. То, что Канцелярия президента в это включилась, было результатом давления начала 1990-х, о котором говорил Дидзис, да, Холокост к нам частично пришел из Европы. То есть понимание того, что нужно говорить о Холокосте, нам было предложено со стороны, но легло оно на благодатную почву. На данный момент мы нашли порядка 236 мест, около 80 из них было размечено еще в советское время. Места, которые не были размечены, мы постарались обозначить для начала табличками, а потом ставили камни. Вот пример такого камня с надписью «В этом лесу осенью 1941 года были зверски убиты кокнесские евреи» с перечислением фамилий. Там где убиты сотни человек и перечислить невозможно, мы стараемся дать более развернутое описание. По результатам этой экспедиции была издана книга, тираж которой уже разошелся, но у меня она доступна в PDF-формате. Спасибо за внимание!
Анатолий Голубовский:
Спасибо, Илья! Это чрезвычайно интересный опыт репрезентации Холокоста. Единственное, что я могу добавить. Помимо мест захоронений мне приходилось видеть в таких городах, как Тукумс, например, мемориальные доски на зданиях синагог, реконструируемых в последнее время.
Илья Ленский:
Да, и это отдельная тема, я ее не коснулся, потому что она скорее о репрезентации евреев в пространстве города. Если у нас будет время во время дискуссии, я могу немного рассказать. Интересно, что истоки этих явлений тоже бывают разные.
Анатолий Голубовский:
Но эмоционально это связано.
Илья Ленский:
И да, и нет.
Анатолий Голубовский:
Это как раз пример того, что проблема и технологии репрезентации Холокоста – чрезвычайно интересный сюжет, необыкновенно драматический, вбирающий в себя массу смыслов, контекстов, и отражает во многом социо-психо-политическую, я бы сказал, ситуацию в каждом конкретном месте. Я думаю, сейчас мы услышим тоже массу интересного от Татьяны Портновой, которая расскажет о Холокосте в украинских образовательных практиках.
По теме:
- Рижское гетто 1941 – 2013 / Фотоколлаж современных и исторических фотографий // sergey-larenkov.livejournal.com
- Мейер Мелер. Массовые могилы и еврейские кладбища в Латвии // Научный сборник Латвийского университета