Вот что не было в СССР в дефиците, так это алкоголь. Можно спорить о качестве этого алкоголя, но качество вещь субъективная, и любой скажет вам, что «Шабли» 1942 года ни в какое сравнение не идёт с «Агдамом» по рупь десять – разумеется, в пользу последнего.
Алкоголь в СССР БЫЛ, и был несомненно. И это было очень мудрое решение партии и правительства. Стоило, например, какому-нибудь отщепенцу сказать, что в магазинах ничего нет – и любой добропорядочный советский гражданин уличал его: «а водка?». И отщепенцу нечего было на это ответить, он уползал, свиваясь кольцами, в своё осиное гнездо. Против правды не попрёшь!
Рискну утверждать, что алкоголь не просто БЫЛ в магазинах – он был краеугольным камнем советской системы, по крайней мере начиная с шестидесятых годов. До этого власть держалась исключительно на насилии, а потом – на водке. Как только не стало водки, не стало и советской власти.
Выше уже было сказано, что для счастья советскому человеку было нужно немного – добыть полбатона колбасы, пару бутылок молока, тушу сайгака. Но это были радости слишком эпизодические и низкого происхождения. А советский человек должен быть счастлив постоянно. Ведь человек создан для счастья, как птица для полёта (с). Птице-то, чё – встала на крыло да и лети. А человеку счастья где взять?
Счастье было. Его не могло не быть. Оно было сначала по 2.87, потом по 3.62, потом по 4.62 (или 4.12, не помню), а потом, кажется, было и по пять с чем-то (но в тот момент счастье для меня было неактуально, поэтому не помню).
Водка попадалась в самых неожиданных местах и заменяла собой все прочие продукты. Помню, как, гуляя по Старому городу в Риге, я жутко проголодался, зашёл в подвальчик с многообещающим название «Бутербродная» и лицом к лицу столкнулся с продавщицей, которая стояла наготове с бутылкой водки в одной руке и со стаканом в другой.
–Сколько? – спросила она.
Я от неожиданности сказал «двести». Продавщица молниеносно налила мне граненый стакан и сунула два бутерброда (норма – один бутерброд на сто грамм). То есть, бутерброды в этом заведении были, но отнюдь не в качестве основного блюда (спустя годы Вадик Кабыш сформулировал это гениально и кратко – «не путай хавку с закусью!»).
Ну и что – хватил стакан беленькой, закусил двумя бутербродами с легендарной колбасой по два двадцать – и далее моя экскурсия обрела совершенно восхитительный дискурс. Ничего из дальнейшей экскурсии не помню – помню только, что было мне очень хорошо. Вот, собственно, на этом примере механизм осчастивливания будущих ностальгентов виден чётко. Очереди не запомнились – запомнилось только, что было хорошо. («Нормально, Григорий?» – «Отлично, Константин!» (с))
В общем, амнезия с анестезией в одном флаконе (кажется, тоже (с)).
Любопытно отметить, что отрезвление у меня наступило одновременно во всех смыслах и, подозреваю, одно было следствием другого. Я вёл тогда учёт времени и обратил внимание, что за каждой пьянкой тянется примерно трёхдневный след снижения качества жизни – то есть, сумма полезных затрат времени падала. Ну, понятно, на другой день – похмелье, но и на второй, и на третий… Мне это не понравилось и, кроме учёта времени, стал я вести учёт выпитого алкоголя.
Результат меня изумил – я-то считал себя человеком практически непьющим, однако в пересчете на водку, оказывается, я выпивал бутылку в неделю. Я установил месячный лимит алкоголя и последовательно его снижал, пока не довёл в 1983 году до чистого нуля (даже пива не пил). И немедленно был идентифицирован как человек, чуждый делу социализма. Я сидел на каком-то дне рождения, пил себе морс, и сосед слева сказал мне, что я несоветский человек.
– Это почему же? – изумился я.
– Не пьёшь. А кто не пьёт, тот задумывается. А кто задумывается, тот до такого может додуматься….
А я, и правда, уже много до чего додумался. Антисоветским человеком я тогда ещё не был, но несоветским – точно. На демонстрации ходить перестал, всякими политинформациями также манкировал, и в прочие типично советские игры играть перестал. Зато полез в изучение истории СССР, пока, правда, по открытым источникам – но и чтение газеты «Правда», начиная с 1943 года (раньше этого года не давали) позволило пытливому уму сделать потрясающие открытия.
Антисоветским человеком я стал значительно позже – да и любой человек, занимаясь опросами репрессированных людей, таким человеком станет – столько горя и слёз на него обрушится, столько сломанных судеб и загубленных жизней перед ним пройдёт – и только последняя сволочь простит всё это советскому государству.
Впрочем, мы договаривались о репрессиях пока не говорить. Мы говорили о том, что алкоголь, в отличие от остальных продуктов, был доступен практически в любой точке СССР, разве что на Севере его не хватало – не успевали доставлять в требуемых количествах. Да и то верно – водку, если верить Высоцкому и Щербакову, гнали из опилок, а опилок было навалом.
Однако, если в пространстве водке была дана полная свобода, то во времени она была зажата в жёсткие тоталитарные рамки. Продуктовые магазины закрывались в восемь, но вино-водочные отделы – в семь (а открывались – в одиннадцать утра, чтобы граждане, прежде чем получить дозу счастья, хотя бы пару часов успели поработать). Вот как раз этот самый покос, на котором я встретил гаврошей, находился аккурат на границе Красноярского края и Иркутской области. Меня заинтересовал такой феномен: ежедневно, начиная с полдесятого, сплошной поток машин, мотоциклов и мопедов мчался с запада на восток по дороге, до этого бывшей совершенно пустынной. Через полчаса те же самые средства передвижения потоком мчались уже с востока на запад, а потом дорога вновь становилась пустынной. Разгадка проста: когда в Красноярском крае было десять утра, в Иркутской области было уже одиннадцать!
Однако в 1985 году, наступив на горло собственной песне (а клеветники утверждали, что больше половины бюджета СССР – это доход от продажи алкоголя), власть объявила сухой закон, ущемив тем самым права миллионов на счастье и окончательно подорвав экономику страны. Народ не простил этого, и сменил непьющего президента на пьющего. Но какое-то время за счастье приходилось воевать в самом прямом смысле слова: очереди за водкой были кровавыми побоищами. Советские люди лезли по головам других советских людей к заветному окошку, удовлетворяя одну из высших потребностей в пирамиде Маслоу – потребность в счастье!
Я, правда, эти побоища видел только по телевизору – очень уж удачно я выбрал время для завязки – 1983 год. Однако водку по талонам покупал (забыли талоны на водку? Вспоминайте!). Потому что водка стала крепчайшей национальной валютой. Она и до этого была национальной валютой – единица измерения стоимости услуги была отнюдь не рубль. Идите вы со своим рублём – он ничего не стоит, и на него ничего не купишь.
Стратегический запас водки стоял у нас в шкафу (нас в семье было четверо, и все – непьющие), и разные сантехнические проблемы разрешались в момент. Кроме того, водку тогда можно было очень выгодно поменять на продукты, что мы и делали. Забавно, но этот стратегический запас дожил у нас до 21 века – последнюю «талонную» бутылку «Пшеничной» мы выпили несколько лет назад, кажется, на моём юбилее. Хотя, конечно, выпивать её было кощунством – примерно как выпить вино из древней амфоры, добытой со дна Эгейского моря. Её надо было сдать в музей в назидание потомкам. Но что с нас взять. Варвары – они и есть варвары…
С «сухим законом» связана ещё одна история. В 1986 году наш курс отмечал десятилетие выпуска. И меня назначили ответственным за ресторан. Выбор был крайне неудачен: я в ресторане до этого был только пару раз на чьих-то днях рождения, то есть совершенно не знал ресторанную жизнь. К тому же во всех ресторанах банкетные залы были расписаны на много месяцев вперёд (тогда, кстати, ресторан был единственным публичным местом, где можно было выпить легально, не нарвавшись на привод в милицию). Единственный ресторан, где мне обрадовались, был безалкогольный ресторан «Садко». Поскольку я уже три года был сух, как Сахара, то счёл этот вариант вполне приемлемым. Ну, что – курс собрался. Шутки, обнимания. Пошли к столу, где с закуской всё было нормально, а из выпивки были «Буратино» , «Дюшес» и «Тархун». Народ сильно удивился и сначала воспринял это как прикол. Чокнулись по первому тосту «Буратиной», посмеялись – и тут я признался, что спиртного не будет вообще. Меня пытались побить, но не догнали. Самое забавное было потом. Мужики пробовали где-нибудь найти водки или на худой конец вина – но не нашли и принялись пить газировку. Тут у них сработал рефлекс (раз «нолито» и пьётся под тосты, значит, это алкоголь) – и скоро пошла нормальная пьянка, с красными лицами и вопросами «ты меня уважаешь?», хотя ни от кого не пахло.
А напоследок расскажу, как я снова стал употреблять алкоголь. В середине девяностых мой врач велел мне пить каждый вечер пятьдесят грамм водки – не больше, но и не меньше. По правде сказать, я водку не сильно люблю, и потому спросил – а пиво можно? Нет, сказал врач – только водка. Ну, коньяк еще можно. Или спирт, но тогда 25 граммов разведи водой один к одному. И несколько недель я давился, но пил каждый вечер рюмку водки. Не то я её вкус забыл, не то водка была палёной, но скоро я плюнул на советы врача и водку пить перестал. А вот пиво снова начал. Хотя, по правде сказать, пиво хорошее попадается редко. Но об этом – как-нибудь в другой раз.
Резюме
Можно было бы рассказать ещё (да, кстати, и вспоминается всё больше и больше – из давно, казалось бы, забытого). И жена подсказывает детали и истории: а у неё-то опыт хождения по советским магазинам побогаче моего. Но, думаю, достаточно. Не могу называть нынешнее устройство жизни идеальным, но одно нравится несомненно: главным человеком в торговле стал не продавец, а покупатель. То есть, и я в том числе.
Осталась одна только загадка: почему так много людей ностальгирует по жизни в СССР?