В новом выпуске «Историка за верстаком» — Хартмут Петер, восточногерманский историк, профессор кафедры современной истории Университета Мартина Лютера Галле-Виттенберг.
Петер вырос в деревне, в семье медсестры. Интеллектуально он развивался под влиянием дяди — учителя биологии и химии в школе, который мечтал стать учителем истории. Гость решил пройти по этой дороге.
Он жил в ГДР, где был огромный конкурс на место студента-историка в любом вузе. После школы Петер решил поехать учиться в за границу. В каком-то смысле он стал историком, чтобы иметь возможность уехать из маленького городка, где в тот момент жил, в большой мир.
Так он попал в Краснодар, где парадоксальным образом почувствовал себя гораздо свободнее. Там было множество студентов, в том числе иностранных. Молодежные студенческие организации, в которых он участвовал, практически не контролировали деятельность своих членов, и вместо заседаний в комитетах они обычно играли в футбол. Этим (и учебой) он в основном и занимался в ближайшие пять лет — даже телевизор ни разу не включил. А еще нашел там жену, которая родила ему четырех детей.
При этом занятия в советском университете были похожи на школу: система с классами, поднятием рук, нормированным графиком. Преподаватели не были участниками исследовательского процесса, а просто читали курс по своей теме. Были какие-то странные преподаватели — бывшие военные, специалисты по научному коммунизму и т.п. В общем, это образование он не считает хорошим.
В 1981 Петер вернулся в ГДР, и пришлось адаптироваться. По распределению он попал в университет в городе Галле, где работает до сих пор. Там как раз в это время начинали проект, связанный с Социалистическим рабочим Интернационалом (международное объединение социалистических партий, действовавшее между мировыми войнами). Для проекта было важно знать, как эту тему освещают советские историки — как из научных соображений, так и из политических. А про Петера как раз знали, что он говорит по-русски и учился в России, поэтому назначили заниматься историографией этого интернационала в СССР. Это многое ему дало. Кроме прочего, Петер прочитал все труды Ленина и сделал вывод, что они не имеют отношения науке: чисто потребительский подход, сиюминутные политические интересы определяли взгляд Ленина на социал-демократию. И этот подход нашел свое отражение в советской иториографии — вот каким был главный вывод исследования Петера.
В 1988 году в Галле прошла конференция, посвященная Карлу Каутскому. После этих событий Петер постепенно заинтересовался меньшевизмом и вообще историей русской социал-демократической мысли, особенно в эмиграции. Он специально ездил в Амстердам, нашел там архив с перепиской Каутского и Дана, начал издавать эти документы. Он побывал в Стэнфорде и работал там с архивом Бориса Николаева. Первая книга Петера была посвящена социал-демократии между двумя мировыми войнами. Хотел написать биографию Федора Дана, но не успел. После 1991 года исследовательский фокус Петера резко сдвинулся: он начал изучать компенсации жертвам национал-социализма в Восточной Германии и политику оккупационных нацистских властей. Но и социал-демократию он изучать не бросил: так, в 1999 году Петер написал работу о Федоре Дане и Отто Бауэре.
В жизни Петера произошли большие перемены. Рухнула Стена, Германии объединились. И перед Петером, как и перед всеми другими преподавателями истории в ГДР, встал вопрос: смогут ли они дальше обучать студентов? Подходит ли он для этого профессионально и идеологически? Ведь он трудился в истории — сфере, которая очень близка к политике. Существовала комиссия (Петер до сих пор не знает, кто в ней был), которая решала, можно снова ли допустить его до работы. Оценивались в том числе его личные и политические качества: близость к политическим организациям в ГДР, наличие связей со Штази. Возможно, Петеру помогло то, что он еще за несколько лет до большинства своих коллег высказывал критические оценки по поводу восточно-германской системы.
Петеру в итоге дали шанс продолжить работу, но на определенных условиях. Его направили изучать два корпуса источников: университетский архив документов, связанных с Первой мировой войной, и архив документов из университетской же библиотеки со штампом «библиотека Антикоминтерна». Так Петер начал заниматься университетской историей. А зная со времен своих работ по меньшевизму, что в немецких вузах до Первой мировой училось много русских студентов (в том числе по политическим причинам), он заинтересовался темой межуниверситетских связей, подал заявку на грант и получил стипендию 165 тыс. марок на изучение истории студенческой миграции и контактов.
Трансформация Петера из историка ГДР в преподавателя западногерманского университета стала одной из главных тем разговора. Главным изменением была переоценка его работы и его экспертизы. Ему пришлось фактически защищать свою диссертацию во второй раз. Кроме того, в Западной Германии были своеобразные сообщества — научные школы, которые фактически распределяли между своими представителями места в университетах — а историки из ГДР не принадлежали ни к одной из них. Марксизм-ленинизм, который Петер с коллегами изучали, был после объединения страны, мягко говоря, не в тренде. Кроме того, образовательная система в ГДР была совершенно другой, и студенты в ней обладали куда большей свободой выбора. Был и языковой барьер: хорошо, что Петер немного знал английский, многие его коллеги не знали вообще. Наконец, существовала проблема социализации, ведь граждане ГДР жили в достаточно коллективистском обществе, а теперь им пришлось проникаться духом соревновательности и индивидуализма.
В конце концов, мало кто из поколения Петера остался в университете. Многие ушли в другие профессии. Но все его знакомые, которые остались, добились выдающихся успехов.
Эти различия сохраняются в системе немецкого образования, но понемногу сходят на нет по мере того, как историки из ГДР уходят на пенсию. Но они — часть более широкого явления, пост-социалистического менталитета, отголоски которого чувствуются в обществе до сих пор.
Гостя спросили, что он, примерно представляющий себе устройство российского образования, думает: что можно улучшить, заимствовав преимущества немецкой системы. Он ответил, что у университетов с момента их возникновения есть три функции: образование, профессиональная подготовка и производство научных знаний. По его словам, начиная с XVIII–XIX веков первая функция начала отступать на второй план. Сейчас университеты западного типа — в первую очередь исследовательские центры, а в русских вузах на первом месте образовательные задачи (а исследованиями занимаются больше другие академические институции). Второе, что стоило бы заимствовать — академические свободы: выбор методов преподавания, тем для изучения и самоуправление. Наконец, в российских заведениях слабо выражена взаимосвязь между преподаванием и исследованием, в отличие от западных.
О студенческом самоуправлении поговорили отдельно. В Германии студенты участвуют в управлении, имеют своих представителей в академическом сенате, в институтских и факультетских советах. Они входят в различные комитеты и комиссии, но никогда не обладают большинством голосов, даже вместе с научными сотрудниками — почти везде решения принимают профессора. Эти слои имеют каждый свои интересы, но порой объединяются — например, когда в университете Галле собирались закрывать медицинский институт, на улице были все.
Гость ответил на вопрос о своем отношении к «Мемориалу» (в России и в Германии, где у него есть отделение) и образе этой организации в немецком общественном сознании. Он сказал, что если бы не ценил высоко работу «Мемориала», то не оказался бы на этом интервью. В Германии про исследовательскую деятельность «Мемориала» знает мало кто — разве что специалисты в университетах, которые занимаются исследованиями новейшей российской истории. Бывают экскурсии для немецких студентов — так, гость сам ездил на Соловецкие острова. Но куда более известна правозащитная ипостась организации, чем научно-исследовательская.
Сейчас в Германии есть группа странных людей, которые интересуются немецко-российскими отношениями. Это люди консервативные, которые видят в российской политике пример того, как стоит поступать с гомосексуалами или мигрантами. И немецкие граждане с российскими корнями часто разделяют такие убеждения. Что вредит имиджу России в немецком обществе в целом, ведь голос тех россиян, которые выступают в защиту прав человека, плохо различим на этом фоне.
Организаторы цикла «Историк за верстаком» — Вольное историческое общество и Международный Мемориал. Руководители проекта и ведущие — Константин Морозов и Никита Соколов.