Ужасным в в двухминутке ненависти было не то, что ты должен разыгрывать роль, а то, что ты просто не мог остаться в стороне. Какие-нибудь тридцать секунд – и притворяться тебе уже не надо. Словно от электрического разряда нападали на все собрание гнусные корчи страха и мстительности, исступленное желание убивать, терзать, крушить …
Джордж Оруэлл. 1984.
Рассматривая сейчас фотографии различных митингов и собраний, сделанные в 30‑х годах прошлого века, трудно отделаться от тягостного впечатления, создаваемого, прежде всего, видом угрюмо-сосредоточенных лиц тысяч людей, как будто охваченных неким психозом. Чтобы попытаться понять причины этого массового «безумия», посмотрим некоторые документы ВКП (б) — организации, которую Ленин называл «умом, честью и совестью нашей эпохи».
В период Большого террора, как и во время других важных политических мероприятий, советская компартия уделяла особое внимание вовлечению в свою деятельность максимально большого числа советских граждан.
Условно можно сказать, что массовое промывание мозгов проводилось по трем направлениям:
1) среди коммунистов – на всякого рода партийных собраниях и активах;
2) среди беспартийных, которые работали на достаточно ответственных постах и ежедневно взаимодействовали с членами партии
3) среди всех без исключения граждан – на общих собраниях и митингах.
Партийцы
В первом случае, поведение коммунистов нередко можно объяснить их идеологическими убеждениями, безраздельной верой в партию и ее руководителей. Во всяком случае, так его объясняли они сами. Вот, например, документ, красноречиво характеризующий моральные качества т.н. старых большевиков. И. Моисеев (партийная кличка – Ершистый), в письме, направленном В. Молотову в сентябре 1936 года, писал:» Одиннадцать лет тому назад на 14 съезде нашей партии, своим участием в оппозиции, будь она тысячу раз проклята, я на Ваших глазах совершил большое преступление перед партией. … За это преступление Куйбышевский райком в Ленинграде 28 августа с.г. исключил меня из партии, и опять высылают из Ленинграда». После этой преамбулы Моисеев на трех страницах пишет о своей верной службе партии, перемежевывая это проклятиями в адрес врагов народа. И вот заключительные строки: «…Дорогой, родной, любимый Вячеслав Михайлович, я знаю, что наша партия так велика и могуча, что чистота ее Ленинско-Сталинских идей выше всего на свете, высший закон жизни. Поэтому тебе лучшему ученику гениального Ленина, тебе лучшему помощнику и верному Соратнику Великого Сталина, тебе дорогой любимый Вячеслав Михайлович, я клянусь своим остатком жизни, клянусь юными жизнями своих любимых детей, что я никогда не нарушу этого высшего закона партии. Я клянусь тебе, что в любую минуту по зову партии с величайшей радостью своей кровью смою свое преступление. Не карайте меня так жестоко, не лишайте меня того, чему я верил и молился всю жизнь (выделено мной – С.Ф.). … Помогите! Мне так тяжело, так стыдно за свое преступление. … Буду вечно предан тебе Вячеслав Михайлович». На письме этого партийного крепостного рукой барина (Молотова) начертано: «Мне кажется Ершистый не очень-то мешает в Ленинграде». Понятно, что такие люди ради партии были способны на все: публично предавать бывших соратников, разоблачать родственников, одобрять самые бесчеловечные партийные директивы.
Не меньшую роль играла и партийная дисциплина. Неявка рядового члена партии на митинг или собрание, отказ выступить там, а тем более любые формы несогласия обычно карались исключением из ВКП(б). Вот два примера из практики Бюро Московского областного комитета партии, руководимого тогда Н. Хрущевым. В апреле 1937 года бюро обкома утвердило исключение из партии рабочего Н. Глузкова за то, что «15 августа 1936 года на цеховом собрании печатного цеха при обсуждении передовой «Правды» и сообщения прокуратуры о предании суду троцкистско-зиновьевской банды убийц Глузков явно провокационно держал себя … бросая реплики “скажите факты и дату связи троцкистов-зиновьевцев с Гестапо”. На занятиях политкружка Глузков утверждал, что т. Сталин в 1905 году никакой роли в революционном движении не играл и что большевики восприняли полностью террористические идеи народников, в частности это подкрепляется фактом расстрела некоторых лиц из Промпартии». Чуть позже было подтверждено исключение рабочего С. Болдина, который был охарактеризован как «троцкист, отказавшийся по требованию партсобрания, выступить на общем партсобрании Дедовской фабрики по закрытому письму МК и МГК ВКП(б) о контрреволюционном террористическом троцкистско-зиновьевском центре и не выявивший своего отношения к проходившему процессу этого центра». Разумеется, исключенные из партии сразу становились объектом пристального внимания НКВД.
Наряду с этими здравомыслящими людьми в партии, особенно среди руководителей среднего звена, встречались и другие. Безымянный делегат Днепропетровской областной партконференции, получив бюллетень для тайного голосования, в который входило около сотни фамилий, «оставил в списках только кандидатуры т.т. Сталина и Молотова, исписав на полях списков: «Все враги». и еще несколько слов … ». К сожалению, обескураженный работник отдела руководящих парторганов, сообщивший об этом случае в Москву, не уточнил остальные слова.
Интересно отметить следующую закономерность. В той же Московской области за неявку на массовое мероприятие местные партячейки обычно сразу исключали из партии провинившихся коммунистов. Бюро обкома же разбиралось более тщательно и иногда отменяло эти решения. Так вот, поводом для такой отмены, как правило, были две причины: тяжелая болезнь и, как ни странно, пьянство. К примеру, в июне 1937 года Бюро МК ВКП(б) восстановило в партии П. Куренцова на том основании, что «при разборе дела выяснилось – 20 октября 1936 года Куренцов был действительно выпивши и не мог явиться на собрание».
Творческая интеллигенция
Сохранившиеся материалы Культурно-просветительского отдела ЦК ВКП(б) дают представление о том, как такой надзор осуществлялся за работниками культуры. Образованный в мае 1935 года, отдел был призван контролировать клубы, театры, кино, радио, организации художников, писателей, архитекторов и т.д. и т.п.
В августе 1936 г. в докладной на имя секретарей ЦК ВКП(б) Л. Кагановича, А. Андреева и Н. Ежова руководители Культпросветотдела сообщали:
«25 и 26 августа 1936 года заседала партгруппа ССП, (Союз советских писателей – С. Ф.) посвященная обсуждению приговора над троцкистско-зиновьевскими террористами и статей печати, сигнализировавших о недостатке самокритики в ССП. … Резкой критике подверглась работа коммунистов с беспартийными. Приводились факты: В. Инбер живет сейчас на даче у члена партии Беспалова. Инбер – родственница Троцкого, дочь его двоюродного брата. Инбер выступила плохо на митинге писателей, а в кулуарах говорила, что ее заставили выступить. Беспалов, живя с ней в одном доме, ничего не сделал, чтобы подготовить ее к выступлению».
Далее в докладной констатировалось, что 25 августа 1936 года состоялось заседание президиума ССП. Тема обсуждения – та же. Из беспартийных на нем выступили писатели Инбер, Леонов, Ромашов, Погодин, Луговской, Олеша и Тренев.
«В. Инбер признала свое выступление на митинге плохим, сказала что она является родственницей Троцкого и потому должна особенно решительно выступить с требованием расстрела контрреволюционных убийц Остальные писатели единодушно выразили свое одобрение приговором Верховного Суда».
Однако, отмечали авторы докладной, среди писателей нашелся человек, выступление которого может быть охарактеризовано как «плохое». Речь шла о Юрии Олеше. Он «защищал Пастернака, фактически не подписавшего требования о расстреле контрреволюционных террористов, говоря, что Пастернак является вполне советским человеком, но что подписать смертный приговор своей рукой он не может».
Вел заседания генеральный секретарь ССП В. Ставский, который «очень много говорил о заботах т. Сталина по отношению к писателям и литературе». Результаты этой заботы стали ясны чуть позже. В декабре 1937 года, когда руководитель Культпросветотдела А. Ангаров уже сгинул в подвалах Лубянки, его преемник Ф. Шабловский сообщал секретарю ЦК ВКП(б) А. Андрееву, что проведение торжественного заседания пленума Правления ССП, посвященного памяти Шота Руставели, столкнулось с трудностями. «В настоящее время положение с руководящими органами Союза писателей таково: из 101 члена, избранного на съезде в 1934 году, осталось 58 человек – остальные выбыли. Причем 33 – как враги народа. Это привело к отсутствию кворума».
Курьезы и недоразумения, случавшиеся с высокопоставленными ораторами, также не оставались без внимания. В докладной на имя А. Андреева временно исполняющий обязанности заместителя заведующего Культпросветотдела Евсей Тамаркин 2 февраля 1937 года писал: «30 января с.г. во время трансляции с Красной площади митинга в связи с приговором Верховного суда над контрреволюционным троцкистским центром, в эфире, на фоне мощной овации, которой митинг встретил предложенную резолюцию, отчетливо прозвучала фраза «Вот дураки». Председатель Радиокомитета т. Мальцев сообщил, что фраза эта принадлежала т. Хрущеву Н. С. и произнесена им по адресу оркестра, несвоевременно начавшего исполнение. Отдел культпросветработы ЦК считает необходимым о вышеизложенном довести до Вашего сведения».
В случае с Н. Хрущевым, эта оплошность не имела для него серьезных последствий. Другое дело – рядовые работники. Для них выполнение обычных рутинных обязанностей часто было связано, без всякого преувеличения, со смертельным риском. На фоне реальных фактов просто меркнет всем известный эпизод с газетным корректором, в блистательном исполнении Маргариты Тереховой, из фильма Тарковского «Зеркало».
Руководители Культпросветотдела 31 августа 1936 года сообщали секретарям ЦК Кагановичу, Андрееву и Ежову, что «ряд фактов, имевших место в Радиокомитете за последнее время, дают основание полагать, что … на радио … орудует классово враждебная группа». Факты же были таковы: «23 августа, после передачи по радио речи прокурора т. Вышинского, Центральное радиовещание дало в эфир слезливые народные песни, лирическую музыку и стихи М. Голодного «Казнь коммуниста» и Долматовского «Кровь», а «24 августа в день опубликования приговора было передано по радио «Воскресенье» Толстого, центральное место в которой занимает суд над Катюшей Масловой» и т. д. и т. п. Вывод: «Поручить НКВД немедленно расследовать имевшие место факты и проверить весь состав Радиокомитета».
Руководство отдела 2 сентября 1936 года докладывало в ЦК: «Отдел Культпросветработы ЦК ВКП(б) сообщает, что сейчас в радиокомитете установлено дежурство руководящих работников в студиях и усилен контроль за идущими в эфир материалами».
Вероятно, это распоряжение еще долго исполнялось неукоснительно, и именно благодаря ему советские люди в 80‑е годы, включив утром радиоприемник и услышав вместо юмористической передачи «Опять 25» классическую музыку в тональности ля минор, безошибочно определяли, что скончался кто-то из членов Политбюро.
До проверки органами НКВД, специальная комиссия в ноябре 1936 года дала рекомендации по увольнению 14 деятелей культуры, работавших в Радиокомитете. Вот как описаны прегрешения одного из них: «Себастьян Георг – дирижер, германский подданный, в среде артистов систематически восхваляет фашистов и открыто высказывает свою враждебность Советскому Союзу. Привозил из Германии книги Троцкого «Моя жизнь» и давал их читать. Систематически ездит в Германию, несмотря на то, что он еврей».
Надо сказать, что для председателя Радиокомитета Мальцева столь пристальное внимание партийных органов в конце концов закончилось плачевно. Константин Александрович был арестован в ноябре 1939 г., а в июле 1941 г. расстрелян.
Чрезвычайно опасной была и работа деятелей кино. Так как все большее количество вождей попадало в разряд врагов, приходилось все время быть начеку. Вот, к примеру, какая информация легла на стол секретаря МГК ВКП(б) С. Корытного в феврале 1937 года: «Отдел Культпросветработы ЦК ВКП(б) получил сообщение о том, что в предложенной Росснабфильмом для демонстрации в ленинские дни кинокартине «Ленин» обнаружены кадры с троцкистом Радеком. … Провести расследование и наказать виновных».
Обычные граждане
А что же простые люди? Как тогда говорили – беспартийная масса. Ведь они зачастую были настроены не только аполитично, но и оппозиционно по отношению к режиму. Конечно, мы имеем здесь ввиду не безграмотного крестьянина или чернорабочего, которые, может быть, и не понимали в чем они участвуют. Речь идет о людях, имевших хотя бы минимальный образовательный уровень. Какие методы применяла партия, чтобы затянуть в эту «воронку» десятки тысяч советских граждан?
Вначале посмотрим, как освещались проходившие тогда массовые мероприятия центральным органом партии газетой «Правда».
Надо сказать, что в середине 30-х годов, по крайней мере, в Москве, митинги проходили постоянно и по любому поводу. Например, только в течении одной декады августа 1936 года «Правда» писала о 120-тысячном митинге солидарности с испанским народом, о 20-тысячном митинге работников пищевой промышленности, посвященном награждению орденами, о 20-тысячном митинге рабочих авиационных заводов, встречавших летчика В. Чкалова и т.д. Журналисты в своих сообщениях особо подчеркивали, что участники собраний оставались на своих местах, несмотря на плохие погодные условия, неурочное время и прочие трудности.
Самые грандиозные манифестации устраивались во время Больших московских процессов. Вот как «Правда» описывала митинг, посвященный одобрению приговора над т.н. Параллельным антисоветским троцкистским центром во главе с Г. Пятаковым, К. Радеком и Г. Сокольниковым:
«Весть о приговоре разнеслась по Москве молниеносно. Ночью на предприятиях проходили митинги – речи ораторов были горячи и взволнованы. Тогда же, ночью, родилась мысль о митинге и демонстрации – надо всем пойти на Красную площадь и здесь громогласно на весь мир крикнуть: смерть троцкистам … . Ночью рабочие ночных смен многих фабрик и заводов постановили – всем выйти на улицу. Пусть гремит мороз, пусть свистит ледяной ветер – мы согреемся пламенем своих чувств. … К мнению ночных смен присоединились рабочие, занявшие свои места с рассветом. У многих были выходные дни, но никто не хотел считаться с этим. … В зареве огней, в сиянии прожекторов через Красную площадь шли и шли трудящиеся Москвы. Свыше 200 тысяч граждан столицы демонстрировали свою солидарность с приговором Верховного суда…».
Вообще проведение митингов ночью было не исключением, а скорее традицией, что невольно заставляет вспомнить о проходящих в это же самое время ночных факельных шествиях в городах Третьего рейха.
После окончания процесса над Г. Зиновьевым, Л. Каменевым и др. «Правда» 24 августа 1936 года писала: «Сосредоточенно выслушивают рабочие ночных смен Московского арматурного завода только, что поступившую информацию о приговоре … ; собрались на митинг рабочие ночной смены завода «Тизприбор» …. ; 12 июня 1937 года – после окончания процесса над М. Тухачевским, И. Якиром и др.: «в 3 часа ночи в цехах Московской фабрики «Большевик» собрались на летучие митинги рабочие ночных смен; … «глубокой ночью со всех концов Московского завода “Динамо” в просторное здание электровозного цеха стекаются рабочие на митинг».
Кто же конкретно организовывал и контролировал все эти, якобы добровольные, демонстрации ненависти? В директивах высших партийных инстанций, а именно в доступных исследователю протоколах Политбюро, Секретариата и Оргбюро ЦК ВКП(б) никаких специальных решений на этот счет найти не удалось. Но известно, что в аппарате ЦК ВКП(б) в то время вопросами массовых мероприятий ведал Отдел партийной пропаганды и агитации. Ряд документов этого отдела позволяют понять, как компартия организовывала такие митинги и собрания.
Вот выдержки из документов, посвященных кампании солидарности с испанскими республиканцами.
В сентябре 1936 года функционером ВЦСПС (Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов) М. И. Поповым был подготовлен проект постановления ЦК ВКП(б) «О сборе советскими женщинами средств на продовольственную помощь женщинам и детям трудящихся Испании». В нем говорилось, что «14 сентября в филиале Большого театра состоялся общемосковский женский митинг, который принял резолюцию … . В резолюции содержится призыв к советским женщинам о помощи женщинам и детям Испании … . После этого митинги состоялись в Киеве, Тбилиси, Воронеже. Но из подавляющего большинства областных и краевых центров и других крупных городов сведения об общегородских митингах не поступало … . Видимо, есть еще много предприятий, где митинги не созывались. … Сбор средств, как правило, идет по подписным листам. В одних случаях собирают деньги на митингах, а других – при получке из кассы. … От большинства крупных московских предприятий денег не поступало. Совершенно незначительны поступления из других городов».
Спустя год желающих добровольно ходить на митинги и сдавать деньги, вероятно, по-прежнему было мало, что заставило руководство партии вернуться к этому вопросу. В ЦК ВКП(б) в сентября 1937 года прошло совещание по вопросу о развертывании помощи испанскому народу. Московский руководитель Н. Хрущев и заведующий отделом печати ЦК ВКП(б) Б. Таль получили срочное указание «Провести 21 сентября 1937 года в Москве – Автозавод им. Сталина и Можерез им. Кагановича общезаводские митинги, посвященные испанским событиям. … Обращения для этих митингов подготовить к 4 часам – т. Талю и поместить сегодня же в центральных газетах». Одновременно во все крайкомы и обкомы партии была послана телеграмма c грифом «совершенно секретно». В ней предписывалось «На всех предприятиях … Созвать общегородские митинги рабочих и работниц, служащих, инженеров, их жен, учителей, учительниц и других. … Отчисления производить в размере 1/4 дневной заработной платы. На митингах ставить краткие доклады, освещающие события в Испании и принимать резолюции – обращения солидарности с героическим испанским народом. … Митинги проводятся от имени профсоюзных организаций».
Спустя еще год точно также организовывались «добровольные» дни памяти Ленина. Вот выдержки из проекта директивного письма, которое должно было быть отправлено в адрес всех ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов ВКП(б) в январе 1939 года. В связи с 15-летней годовщиной смерти Ленина всем партийным комитетам предлагалось: «Провести широкие партийные, комсомольские собрания, собрания рабочих, колхозников, советской интеллигенции. … Докладчики должны разъяснить, что в условиях капиталистического окружения необходимо дальнейшее укрепление мощи социалистического государства рабочих и крестьян в интересах окончательной победы социализма». Хотя не удалось найти таких же материалов, посвященных организации митингов по одобрению смертных приговоров над бывшими вождями ВКП(б), нет никаких оснований сомневаться, что все проходило приблизительно по такому же сценарию.
Надзор за тем, как себя вели люди на этих собраниях и митингах, вероятно, осуществляли функционеры других отделов ЦК. Наблюдение за такими собраниями в вузах и других учебных заведениях осуществлял Отдел школ, в научных институтах – Отдел науки, в коллективах редакций газет – Отдел печати и т.д. Разумеется, свое дело делали сотрудники НКВД и просто добровольные информаторы.
Перечисленные факты дают основание говорить о том, что главным побудительным мотивом для участия советских граждан во всех этих мероприятиях был страх.
Что могло грозить рядовому беспартийному человеку, сознательно уклоняющемуся от участия в митинге или собрании? Конечно, ни один суд или внесудебный орган не осудил бы его конкретно за этот проступок. Однако человека заставляли объясняться, что очень помогало репрессивным органам применить к нему какой-либо пункт из печально известной 58‑й статьи уголовного кодекса.
Для того, чтобы лучше понять, в какой обстановке тотального террора жили тогда простые люди, приведем здесь отрывок из проекта закрытого письма ЦК ВКП(б), подготовленного Политико-административным отделом. Документ посвящен работе советских судов: « …в Саратове нарсуд осудил за «спекуляцию», выразившуюся в продаже двух пачек махорки, гр. Васильева на 5 лет лишения свободы. Там же осуждена к 5 годам лишения свободы пенсионерка Серебрякова за продажу на улице семечек. В Новозыбковском районе Западной области мальчик 14 лет Шилин осужден нарсудом 22 августа 1935 года к 1 году лишения свободы, а мать его – за то, что недосмотрела за мальчиком – к 5 годам. В городе Рыбинске нарсуд осудил на 10 лет рабочего Чистякова за попытку совершить кражу с кожзавода, стоимостью 18 рублей». Заметим, что весь этот кошмар происходил еще в относительно спокойном 1935 году. Понятно, что за проступки, которые могли быть квалифицированы властями как политические преступления, наказание было значительно более жестоким.
***
Любому человеку, жившему в СССР в годы правления Брежнева, известно, что все т.н. добровольные собрания, митинги, встречи зарубежных гостей проходили тогда только по указке и под строгим контролем коммунистических властей. Разумеется, в этот период неучастие в подобных мероприятиях уже не грозило тюрьмой. В худшем случае провинившемуся объявляли выговор или лишали его премии. Интересно же то, что именно в это время стал особенно популярен миф о людях тридцатых годов – добровольцах и коммунистах-идеалистах. Как мы видим, партийные документы говорят о другом. Советская компартия и государство делали все, чтобы добиться модификации сознания своих граждан. Но даже тогда, в конце 30-х годов, им, судя по всему, не удалось превратить поголовно население страны в существ, названных впоследствии А. Зиновьевым Homo soveticus.
В статье использованы документы дел описей 21, 88, 114, 120 Фонда 17 Российского архива социально-политической истории.