4-9 августа в Карелии и на Соловецких островах состоялись традиционные Дни памяти жертв Большого террора. Незадолго до этого в Санкт-Петербурге вышла книга директора Научно-исследовательского центра «Мемориал» Ирины Флиге «Сандормох: драматургия смыслов», в которой подробно рассказывается история поиска около двух тысяч соловецких заключенных, пропавших в конце 1937 года, и история создания мемориального кладбища Сандармох — крупнейшего в Карелии места массовых расстрелов заключенных. Рассказываем, почему выход этой книгии — событие для всех, кого интересует тема трудного прошлого.
В последние два года Сандармох [Есть два варианта написания этого слова, в Петербурге больше распространено «Сандормох» — УИ] стал одним из самых известных мест памяти на территории России. В этом году в чтении имен расстрелянных там людей приняли участие сотни людей из почти 50 городов мира от Владивостока до Сан-Франциско. Так произошло из-за стечения обстоятельств: в декабре 2016 года был арестован один из открывателей и «хранителей» Сандармоха Юрий Дмитриев, и общественная кампания в его поддержку не могла не привлечь интерес к основному объекту его исследований. Дополнительная волна интереса, в том числе и международного, была связана с незаконными раскопками на территории мемориального кладбища, проведенными в конце августа 2018 года экспедицией Российского Военно-Исторического Общества. Несмотря на то, что Сандармох изучен очень подробно и произошедшее там сомнений у специалистов не вызывает, представители РВИО решили доказать, что в Сандармохе погребены останки советских военнопленных, расстрелянных финнами во время Второй мировой войны [Подробнее о «финской версии» — в расследовании Анны Яровой — УИ]. Во время раскопок из уже известных могил были извлечены останки пятерых людей, экспертиза установила их пол, рост и приблизительный возраст, но никак не подтвердила версию РВИО. Накануне публикации этой статьи выяснилось, что 12 августа начались новые раскопки РВИО на территории кладбища. Теперь там пытаются найти и партизан.
Сандармох попал в фокус повышенного внимания исследователей, историков, журналистов, деятелей культуры и всех, для кого важна тема исторической памяти, в России и за рубежом, и стало очевидно: это место огромного культурного и исторического значения как для России, так и для всего мира.
Сандармох уникален по сочетанию ряда признаков. Так, это место — своего рода огромный учебник истории. В речи на Днях памяти 2014 года Юрий Дмитриев сказал об этом так:
«По людям, которые попали в Сандармох, можно изучать историю России с середины позапрошлого века и до конца тридцатых годов. Нет ни одного политического события в России, в котором бы не приняли участие наши, так сказать, здешние постояльцы. Это и создание РСДРП, это и люди, которые были на баррикадах 1905 года. Причем, как в плохом анекдоте: по левую сторону дороги лежат те, кто был с правой стороны баррикад, а по правую — те, кто с левой. Сейчас мы отмечаем столетие Первой мировой войны. Здесь массивно представлено российское воинство — 30 полковников и подполковников генерального штаба Российской армии, не счесть капитанов, поручиков, хорунжих, представители всех родов войск и флота. Как это все могло уместиться здесь, в этом маленьком кусочке земли?»
Сандармох — как бы финал этого периода истории страны, но в Сандармохе отражены еще и важнейшие периоды истории ГУЛАГа. Его ранний этап символически связан с Соловками, — и именно в Сандармохе был расстрелян так называемый «Первый Соловецкий этап» (1111 человек, включая многих представителей творческой и научной интеллигенции). Следующий период связан с выросшим на базе Соловецкого лагеря Белбалтлагом (в Сандармохе расстреляны не менее 1988 заключенных — «каналоармейцев» и не менее 624 трудпоселенцев). Третий — период Большого террора, когда в Сандармохе были расстреляны еще не менее 2344 жителей Карелии.
История Сандармоха оказывается вписанной и во всемирную историю. Здесь расстреляны не менее 103 американских и 123 канадских финнов, приехавших в СССР за мечтой о строительстве социалистического общества, и не менее 700 эмигрантов из Финляндии, бежавших от безработицы, экономического кризиса и гражданской войны. В Сандармохе погребены люди 56 национальностей, что делает его местом памяти международного значения и позволяет соотносить историю ГУЛАГа с историей Холокоста и других глобальных трагедий 20 века. Как пишет директор музея Международного Мемориала Ирина Галкова: «Перечень жертв Сандармоха и их личных историй таков, что совершенное там преступление можно назвать тотальным, направленным против человечества как такового» Этим объясняется внимание иностранных делегаций и исследователей. Стоит также отметить в этом контексте появившийся почти в момент открытия Сандармоха единственный в России Международный день памяти жертв Большого террора — 5 августа.
Еще одна важнейшая особенность Сандармоха: исследователям удалось установить имена очень многих из похороненных здесь людей (на данный момент — 6241 имя). Другие захоронения 1937–38 годов, которые нам известны (а подавляющее большинство так и осталось ненайденными), в основном безымянны. А это место — нет, редчайший для России случай.
Следствие небезымянности — внимание и забота со стороны родственников расстрелянных здесь людей, национальных диаспор. Вокруг Сандармоха сложилось, возможно, одно из самых крупных «сообществ помнящих», возникла преемственность памяти. Второе следствие — мы знаем не только имена, но и судьбы многих из этих людей. И, поскольку в числе расстрелянных яркие деятели культуры, их судьбы привлекают внимание исследователей, писателей, художников и др.
Наличие сообществ памяти привело к тому, что вокруг Сандармоха сформировалось множество форм проявления памяти, форм поминовения Они разнообразны, все время появляются новые, это живой и развивающийся процесс. Сандармох помогает понять, как работать с «трудным прошлым», это пример живой мемориальной культуры.
При этом Сандармох оказался связан с актуальной историей России, а, возможно, и мира. События сегодняшнего дня продолжают влиять на место памяти, а арест Дмитриева привел к тому, что сложились новые сообщества помнящих, все это делает Сандармох частью современной истории.
Несмотря на более чем двадцатилетнее изучение, Сандармох до сих пор не был в достаточной степени описан, а существующие исследования не стали достоянием широкой общественности (что, в свою очередь, способствовало появлению спекулятивных теорий вокруг него). Комплексного исследования Сандармоха остро не хватало. (Эту роль частично выполнял запущенный в 2016 году сайт Сандормох. Мемориальное кладбище, но опубликованные на нем статьи носят скорее конспективный характер). Этот огромный пробел только сегодня отчасти удается заполнить благодаря книге Ирины Флиге.
Ирина Флиге — историк и многолетний исследователь ГУЛАГа, была одним из участников поисковой экспедиции, в результате которой нашли Сандармох, одна из организаторов ежегодных Дней памяти в Сандармохе и на Соловках.
В книге делается попытка целостного описания истории Сандармоха, начиная с событий конца 30-х годов, затем — истории его поисков, обнаружения, превращения в место памяти, и того, что происходит вокруг Сандармоха в наши дни.
Это книга про память и жизнь места памяти. Ее основной конфликт — памяти и забвения — монтажно дан уже в предисловии «От автора»:
«По замыслу палачей, память об этих людях должна была быть вытравлена из народного сознания, сами они забыты, а место захоронения должно было оставаться скрытым навсегда. Но сегодня мы знаем это место, а тех, кто лежит здесь, можем назвать поименно — это 6241 имя».
Книга разделена на пять частей, которые автор называет актами.
Первая часть «Потаенная память» (1937–1956–1986) рассказывает о целенаправленном уничтожении сотен тысяч людей и памяти о них. «Тайна приговора, тайна казни, тайна захоронения» — родственникам и близким отказано даже в праве знать о том, что человек умер, о самом факте смерти. Человек просто исчез. В книге показана бюрократическая логика стирания памяти на протяжении многих десятилетий — приведены директивы и постановления 50-х, 60-х годов, официально предписывающие ложь и фальсификации в справках, выдаваемых родственникам.
В книге этому противостоят живые голоса помнящих и самих исчезнувших: фрагменты их писем, мемуары свидетелей (уточненные исследователями), рассказы родственников о том, как искали «своих». Места памяти еще не существует, память может опираться на фотографии, устные рассказы, семейные реликвии и т.д.
Вторая часть «Имя — дата — место» (1987-1996). В ней подробно описана логика и хронология поисков имен заключенных и мест их погребения. Поражает основательность и продуманность этих исследований, в сравнении с которыми «финская гипотеза» С.Веригина, как и обоснование раскопок, выглядят совершенно беспомощно.
Это очень ценная часть книги еще и потому, что в ней рассказывается о людях, на чьей работе основаны наши сегодняшние знания о репрессиях, в частности, в Карелии и Сандармохе.
Одно из ключевых имен здесь — Иван Чухин, полковник МВД Карелии, в 1990 году избран народным депутатом Верховного Совета РСФСР, был заместителем председателя комиссии Верховного Совета РСФСР по реабилитации жертв политических репрессий. Фундаментальный и интереснейший труд Чухина Карелия — 37. Идеология и практика террора (1999) был издан уже после его трагической гибели в 1997 году. Основная концепция этой книги, фактура и выводы остаются актуальными и сегодня (с некоторыми поправками в плане уточнения цифр).
«К середине 1990-х годов Чухин нашел ключевые материалы по истории массовых операций Большого террора: полные комплекты протоколов заседаний карельской «тройки» и постановлений московской «двойки» по карельским «альбомам». <…> На основании этих материалов Чухин к середине 1990-х годов составил хронологические таблицы всех казней: дата расстрела; место расстрела (т.е. ближайший населенный пункт); количество казненных; фамилии сотрудников НКВД, совершивших казнь. <…> В те же годы И.И. Чухин и его помощник Юрий Алексеевич Дмитриев начали составлять карельскую Книгу памяти жертв террора; к 1997 году им удалось собрать около 15 тысяч имен с краткими биографическими сведениями, из них 12 453 расстрелянных».
Одна из основных линий повествования в книге — рассказ о «сообществе помнящих», сформировавшемся вокруг памяти о Соловках; о первых поездках на острова, создании первых музейных экспозиций, о традиции Дней памяти, сложившейся с 1989 года.
«Еще в поезде, когда участники поездки начали знакомиться, рассказывать свои истории и истории своих родителей, доставать свежие справки о реабилитации с указанием дат расстрела, руководитель петербургского «Мемориала» Вениамин Викторович Иофе, сопоставив ряд отдельных справок, высказал предположение: за близкими датами приведения приговоров в исполнение скрыт массовый расстрел, проведенный осенью 1937 года. С этого момента начался поиск».
В 1994 году, благодаря работе Антонины Сошиной и Сергея Кривенко, были найдены копии протоколов Особой «тройки» НКВД по Ленинградской области, из которых удалось узнать о расстреле трех больших партий соловецких заключенных (1825 имен) в октябре 1937 — феврале 1938 годов [Подробнее — в статье Соловецкий этап. Уничтожение — УИ]. В книге приводится подробная, основанная на множестве документов, реконструкция этой «операции по разгрузке Соловецкой тюрьмы».
Важнейший сюжет этой части книги — работа по составлению биографий каждого из списка 1825 заключенных (на основе следственных дел, мемуаров, запросов в регионы, поиска родственников и общения с ними), превращающая абстрактных жертв террора в конкретных людей.
Кульминацией второй части можно назвать обнаружение в архиве УФСБ Карелии уголовного дела капитана госбезопасности Михаила Матвеева (в 1938 году он был арестован и осужден за «превышение власти» при проведении расстрелов под Медвежьегорском). Показания Матвеева стали ключом к установлению места захоронения первого соловецкого этапа, а впоследствии и других заключенных, расстрелянных «в обычном месте исполнения приговоров над заключенными Белбалтлага».
Третья часть «Материализация памяти. Сандормох» (1997) — это история обнаружения точного места захоронений, открытия мемориального комплекса и первых работ по его превращению в место памяти.
«По имеющимся в деле [Матвеева] показаниям можно было считать установленным, что это место находится в лесу, в районе 16-го <…> километра дороги, за деревней Пиндуши».
Благодаря воспоминаниям местного краеведа Николая Ермоловича, удалось сузить область поисков (он «неоднократно слышал от старожилов о расстрелах в песчаном карьере около дороги на Повенец»). Летом 1997 года была организована совместная поисковая экспедиция Санкт-Петербургского и Карельского отделений общества «Мемориал», и уже 1 июля, в первый день поисков, Ю.Дмитриеву удалось найти расстрельные ямы. Тогда же захоронению было дано имя Сандармох — «так на старых картах назывался находившийся неподалеку заброшенный хутор».
Четвертая часть «Мемориальное кладбище «Сандормох: сценарии и коллизии» (1998-2013) рассказывает о жизни места памяти — его обустройстве, установке памятных знаков, формировании особых ритуалов памяти. В 1999 году вышла книга Ю.Дмитриева Место расстрела Сандармох, которая стала первой попыткой установить имена всех захороненных там людей (более шести тысяч имен).
«…память о терроре», оказавшись привязанной к конкретному месту, начала «наполнять» кладбище памятными табличками, посвященными родным, близким, соседям и знакомым. <…> Для поминальной молитвы в кладбищенской часовне Дмитриев положил самодельный альбом с именами и биографиями расстрелянных и захороненных в Сандормохе, который он постоянно обновлял. <…> К 2016 году в этом альбоме значилось уже <…> на 174 человека больше».
В финале этой части автор делает попытку описать образ Сандармоха, каким он сложился к 2014 году, но специально подчеркивает, что он постоянно обновляется — люди общими усилиями создают образ места памяти, каким они его понимают сегодня.
Пятая часть «Память о жертвах террора как форма сопротивления» (2014-2018…) — о том, как изменилась жизнь Сандармоха после 2014 года. Невозможность приезда украинской делегации, постепенный отказ от участия представителей администрации в Днях памяти, появление версии о захороненных в Сандармохе красноармейцах, арест Юрия Дмитриева, изменение состава участников, атмосферы и формата Дня памяти 5 августа — вот основная канва этой части.
Книгу завершает фотоальбом, последняя страница которого — укрытый снегом Сандармох, над которым возвышаются поминальные столбики-голбцы. Фотография излучает покой, столь необходимый после прочтения последней, беспокойной части книги. Фото сделано в октябре 1997 года, в день открытия мемориального кладбища, и завершает книгу надеждой, как бы свидетельствуя, что если однажды общество уже смогло справиться с поставленной перед ним задачей памяти, сможем справиться и теперь.
Один из важнейших итогов книги в том, что Сандармох (как и другие подобные места) — сложнейший, тонкий организм. Это не просто место, а огромное историческое и культурное явление, живо связанное с тысячами людей в прошлом, настоящем и будущем, влияющее на общество и формирующее его представления о самом себе.
Для описания явлений подобной сложности до сих пор не выработан язык. Возможно, одно из основных новаторств книги — в дерзновении поиска этого языка. Следствием этого становится смешанность жанров, попытка работы на стыке. История Сандармоха рассказывается Флиге и как часть истории России, и как часть ее личной истории длиной в тридцать лет. Автор — одновременно и участник описываемых событий, и историк, и культуролог, пытающийся осмыслить прошедшие 30 лет мемориальной работы. Со сложностью поиска языка связаны и основные недостатки книги — язык не вполне найден, поэтому порой неточен (например, мало мотивированным кажется использование образа драмы: деление на акты, употребление понятия «пьеса» и др. — все это не проясняет суть описываемой работы, а, скорее, уводит в сторону). С этим же связан ряд противоречий, неизбежных при резкой смене точки зрения — то, что описывается как личное наблюдение или предпочтение, иногда обобщается до «объективного факта»:
«Сандормох — это еще и место солидарности с сегодняшними политическими заключенными. С Юрием Дмитриевым. С Оюбом Титиевым. С десятками и, увы, уже сотнями других».
В случае Дмитриева это утверждение бесспорно, но вряд ли многие из собирающихся 5 августа в Сандармохе думают про других сегодняшних заключенных. Эмоциональный акцент того, что происходит в этот день — в живом переживании ощущения связи с похороненными там людьми и друг с другом, пришедшими их вспомнить.
Но в этой субъективности взгляда заключается и сила повествования — именно личная точка зрения делает возможными порой очень точные и тонкие наблюдения.
«5 августа 2013 года в Сандормохе был освящен <…> 4-метровый крест со следующей надписью: «Сей поклонный крест установлен <…> в память о невинно убиенных казаках. <…> Да послужит этот святой крест защитой нам от всех врагов Земли Русской». <…> “невинно убиенные” в данном контексте читаются как жертвы неких “врагов России”. <…> вместе с памятным крестом медвежьегорских казаков в мемориальный комплекс пришла агрессия. Это обязательно должно было случиться: упорный отказ называть преступников преступниками не мог рано или поздно не привести к поискам “настоящего врага”».
Интересно, что вскоре этот внешний враг и был назначен — им стали финны, якобы расстрелявшие здесь пленных красноармейцев.
Отдельные нестыковки в книге чрезвычайно ценны, и, возможно, важнее удач, потому что ставят перед читателем важный вопрос: каким может быть язык описания жизни места памяти?
Еще один интересный пример концептуального противоречия книги — вынесенный в предисловие и с особенной силой выраженный в финальной части образ борьбы и борцов.
«Сандормох — это место борьбы. И только победив в этой борьбе, мы будем вправе назвать его «местом памяти».
Однако сам тон повествования, по большей части — не тон борьбы. Борьба связана с противопоставлением и разделением, книга же описывает процессы объединения и сотрудничества. Об этом пишет и сама автор: «Для меня история и память — это не про ужасы и кошмары прошлого, не про войны и катаклизмы, это <…> про любовь, дружбу, сопереживание и сопонимание». Работа множества исследователей описана в ее преемственности. Возможно, эта преемственность — один из важнейших факторов жизнеспособности Сандармоха как места памяти: работа велась на протяжении десятилетий и не была прервана, не законсервировалась на определенном этапе. Она стала совместной работой общества в разные периоды его истории.
У каждого времени — свои вызовы (в финале книги мы оказываемся перед одним из сложнейших, а возобновившиеся раскопки напоминают нам о нем и сегодня), поэтому формы памяти могут (и, видимо, должны) меняться, работа памяти должна учитывать эти вызовы. Сандармох продолжает задавать вопросы, требует от нас ответов. Сандармох — пример плодотворного сотрудничества, общей исследовательской, мемориальной, просветительской, художественной, культурной работы, место соединения усилий и пробуждения самосознания.
Книга Ирины Флиге — это книга-конспект, отдельные фрагменты которого нуждаются в дальнейшем более подробном исследовании. Не описанными или мало описанными, например, остались: визуальный, художественный образ места; взгляд на Сандармох из других стран (за исключением Украины); новые практики поминовения, складывающиеся в последние несколько лет (фильмы и мультфильмы, видеоролики, экскурсии, волонтерские проекты и исследовательские экспедиции, стихи, круглые столы); участие новых форм медиа в работе памяти.
Сложное нельзя увидеть с одной точки зрения, и книга Флиге как бы провоцирует диалог, показывает необходимость думать о Сандармохе вместе и становится прекрасным началом подробного разговора о нем.
И. Флиге. Сандормох: драматургия смыслов, С-Пб, «Нестор — история», 2019
