«После тех двух похорон я приходил на бега и выигрывал. Что-то такое в похоронах было. От них лучше разные вещи видишь. Каждый день бы похороны – глядишь, и разбогател бы».
(«Почтамт», Чарльз Буковски)
Вернувшийся из Норильлага Андрей Старостин постепенно возвращал себе свои долагерные привычки. Одной из них был еженедельный поход на бега в компании друзей.
Вернулся на скачки и Николай Эрдман, отбывший ссылку и переживший запрет своих пьес драматург и киносценарист. Во время войны он сотрудничал с ансамблем песни и пляски НКВД, и потому носил специальную форму. Подходя к зеркалу, он жаловался: «У меня такое ощущение, будто за мной опять пришли».
В книге «Встречи на футбольной орбите» Старостин описывает бега как характерное развлечение Москвы ещё с нэпмановских времён. Полные трибуны, официальные ставки и игра на подпольном тотализаторе, пари – всё это больше вяжется с джазовыми 20-ми, чем со всё ещё очень затхлой Москвой начала 50-х, до смерти Сталина и фестиваля молодёжи и студентов. Тем не менее, это 50-е: возвышенное и печальное пьянство на трибунах (Эрдман пил армянский и грузинский коньяк, но и водку, в отсутствие первых двух, принимал осмысленно: «Не мне отрицать этот извозчичий напиток, так как каждую среду и воскресенье я на бегах»), снующие туда-сюда давно разоренные и выставленные из дома своими семьями одержимые «игроки», расписанные ставками листы, билеты на заезды. Воспитанный на Достоевском Старостин описывает одного такого игрока, известного всей Беговой «Алойшу», уже отсидевшего растратчика, против всех советских законов – безработного: «вот покрою задолженность государству и тогда с чистой совестью пойду работать». Алойша обходит трибуны в поисках игрока, который даст ему денег на совместную ставку, среди постоянных и искушенных игроков кредитора найти невозможно – никто не даст денег этому битому. Под общий дружеский смех деньги дает Эрдман. Оба проигрывают по старому, уже отыгранному билету, но что это как не моральный урок для автора «Мандата» и «Самоубийцы», еще одно утверждение того, как именно устроен мир, где проходят границы между победой и поражением?
Среди других спортивных и околоспортивных богемных развлечений скачки имеют важное отличие от футбола и даже от бильярда – на бегах практически не бывает собственно спортивных «болельщиков», никто не вешает на стену фотографии любимых лошадей и мало кто подражает своим любимым жокеям. Основа скачек – это игра на ставках, азарт и интерес, настоящая игра. Андрей Старостин чувствует эту игру как свою собственную, он играет всю жизнь, меняется только форма игры, временами меняются правила, но сущность её остаётся. Кубки и трофеи, общественное признание остаются где-то в стороне, на той, парадной стороне – так юбилейный фотоальбом Андрея Старостина «К 60-летию», с внутренней стороны весь исписан преферансными пульками.
И Эрдман, и Старостин пережили свой величайший творческий взлет в довоенной молодости: лучшими модернистскими пьесами в новом советском театре, победой над басками, загулами в цыганском театре, ночными разговорами за бильярдом – с Яншиным, Олешей, друг с другом. Скачки сохранились как старая привычка, атавизм и воспоминание, «с годами я к бегам стал остывать. Посещаю ипподром только в праздник. Совсем перестал бывать Николай Эрдман», – пишет Старостин в конце 60-х для своей будущей книги. А в 1972-м году для строительства метро «Беговая» недалеко от ипподрома снесут несколько небольших жилых домов, построенных сразу после войны пленными немцами, и Варламу Тихоновичу Шаламову будет предложено переехать в коммуналку на Васильевской.