Что писали о Шаламове в своих дневниках Лидия Чуковская, Андрей Тарковский, Лев Копелев и другие современники писателя? Чтобы дать ответ на этот вопрос, Илья Венявкин отобрал из дневникового корпуса «Прожито» 30 записей от 11 авторов, а историк Геннадий Кузовкин их прокомментировал.
В корпусе «Прожито» имя Варлама Шаламова встречается в 18 дневниках, в 127 записях. Все они относятся к послесталинской эпохе. В нашу подборку включены около 30 записей из 11 дневников – все они были сделаны с середины 1960-х до конца 1980-х гг. Чтобы нагляднее проиллюстрировать, с какими событиями в жизни писателя соотносятся дневниковые записи современников, мы сопровождаем публикацию списком ключевых дат биографии Шаламова, взятой с сайта Шаламов.ру.
Авторы дневников сохранили для нас возможность почувствовать тогдашнее воздействие «Колымских рассказов». Ведь это чтение и сейчас леденит кровь, – а в прежние времена вызвало настоящий шок, особенно у тех, в ком еще теплилось доверие к разрешенной версии советского прошлого.
- 13 сентября 1953 г. – увольнение из «Дальстроя».
- 12 ноября 1953 г. – возвращается в Москву, встречается с семьей.
- 13 ноября 1953 г. – встречается с Б. Л. Пастернаком, который помогает установить контакты с литературными кругами.
- 29 ноября 1953 г. – устраивается мастером в Озерецко-Неклюевском стройуправлении треста Центрторфстрой Калининской области (т. н. «101-й километр»).
- 23 июня 1954 – лето 1956 г. – работает агентом по снабжению на Решетниковском торфопредприятии Калининской обл. Живет в п. Туркмен, в 15 км от Решетникова.
- 1954 г. – начинает работу над первым сборником «Колымские рассказы». Расторгает брак с Г. И. Гудзь.
- 18 июля 1956 г. – получает реабилитацию за отсутствием состава преступления и увольняется с Решетниковского предприятия.
- 1956 г. – переезжает в Москву. Заключает брак с О. С. Неклюдовой.
- 1957 г. – работает внештатным корреспондентом журнала «Москва», Публикует первые стихи из «Колымских тетрадей» в журнале «Знамя», № 5.
- 1957 – 1958 гг. – переносит тяжелое заболевание, приступы болезни Меньера, лечится в Боткинской больнице.
- 1961 г. – издает первую книжку стихов «Огниво». Продолжает работать над «Колымскими рассказами» и «Очерками преступного мира».
- 1962 – 1964 гг. – работает внештатным внутренним рецензентом журнала «Новый мир».
- 1964 г. – издает книгу стихов «Шелест листьев».
- 1964 – 1965 гг. – завершает сборники рассказов колымского цикла «Левый берег» и «Артист лопаты».
Александр Гладков, драматург
4 апреля 1965
О рассказах Шаламова. Мне читать их интереснее, чем все другое о лагерях, не исключая и «Ивана Денисовича». Они не имеют претензии на «художественность» и это-то и делает их при уме и таланте автора, подлинного поэта, по-настоящему художественными. Читал их с волнением: в этих местах пробыл 8 лет брат Лева. Упоминается и «Спорный» [Декабрь 1943 – лето 1944 г. – Шаламов работает в шахте на прииске «Спокойный». – ГК], где он пробыл лет шесть. Страшная правда о репрессиях, непосильном труде, голоде и цинге, об издевательствах «друзей народа» – блатных, о мелком бесчеловечном гоноре начальства, о самочинных расстрелах, о новых провокационных делах и о всем прочем…
Как это важно, что выжили, нашлись люди, пишущие об этом.
Я был в лагерях гораздо более легких, хотя и мне было нелегко: но при разветвленной кровеносной системе внутри и меж лагерных этапов, при долгом сидении на Лубянке с «повторниками» я если не все, то многое знал из этого. Но одно дело знать, другое – читать об этом черным по белому.
Кажется, это только часть «колымской прозы» Шаламова.
Александр Гладков, драматург
18 сентября 1965
От Шаламова огромное впечатление. Глухота, дергающиеся движения, нечто вроде внешнего юродства, и сложный быстрый ум, вкус, тонкость. Убежденность, как у протопопа Аввакума. Говорим о Колыме. Его история в целом. Его проза и позиции. О вымирании классического романа. О «документальности» новой прозы. Его жены писательницы Ольги Неклюдовой нет. Мещанская квартира на Хорошевском шоссе, рядом с квартирой Штока. Он пишет в школьных тетрадях карандашом. Взял у него папку «Колымских рассказов».
Александр Гладков, драматург
31 мая 1965
Рассказы Шаламова о том, как он сидел в 29–32 гг. и о Колыме и о судьбе героев его рассказов. Спор о Солженицыне, к которому Ш. относится скептически и совсем не принимает «Ивана Денисовича», как неверную картину лагеря. Из присутствующих его поддерживаю один я, хотя и с оговорками. Нападает он и на «Новый мир».
При всех его крайностях, это замечательный человек. Талантлив, умен, любопытен, бездну знает всего и как никто – историю лагерей…
Александр Гладков, драматург
24 мая 1966
<…> к Н.Я. [Надежда Яковлевна Мандельштам – ГК] – пришли Шаламов, американец Клэренс Браун [филолог из Принстонского университета – ГК], потом Браун ушел и появилась Майя Синявская, Голомшток и некая Вика Швейцер, <…> приятельница Майи [исследователь Яков Клоц полагает, что тогда Шаламов мог передать рукопись «Колымских рассказов» Брауну – ГК].
Александр Гладков, драматург
8 сентября 1966
Полночи читал рассказы Шаламова (некоторые уже вторично). Есть вещи отличные, есть небрежно-беглые. Он пишет их в школьных тетрадях в линейку с одной стороны листа (на другой вносит поправки). Сходимся в том, что профессиональная школа перечеркиваний и помарок, возведенная в абсолют Фединым и даже Флобером и Толстым, в большинстве случаев обескровливает рукопись (как это было с Бабелем). Писатель должен неустанно работать над собой, а писать быстро, легко и почти импровизационно. Это высказываю я, а Ш. сказал, что это и его мысли и техника работы. Он получает 70 руб. пенсии «за стаж» и изредка (но очень редко) какой-нибудь гонорар и этим удовлетворен. Жалуется только, что не хватает денег на машинистку. Написано уже около полутораста рассказов о Колыме – это целая энциклопедия жизни, быта, истории этого самого огромного советского лагеря. У него цепкая память и интерес ко многому, что выходит из границ темы. Говорим с ним и о «Синей блузе» и он верно указывает о незамеченном исследователями Брехта ее влиян<ии> на драматурга. Рассказы о молодежи вокруг ЛЕФа в конце 20-х годов: он ходил туда. Лихая, анекдотная, циническая атмосфера салона Бриков и его стиль, оттолкнувший его С. Третьяков и его взгляды. Он отрицательно относится к «Ивану Денисовичу», хотя признает «полезность»: считает это «неполной правдой» и вообще не жалует Солженицына.
- 1966 г. – разводится с О. С. Неклюдовой. Знакомится с И. П. Сиротинской, в ту пору сотрудницей Центрального государственного архива литературы и искусства.
- 1966 – 1967 гг. – создает сборник рассказов «Воскрешение лиственницы».
- 1967 г. – издает книгу стихов «Дорога и судьба».
Александр Гладков, драматург
29 апреля 1967
Прочитал целую кипу рассказов Шаламова. Нет, мне нравится его манера. Встречаются повторения, но это неизбежно и их немного. Есть сильнее, есть слабее, но в целом это выразительно, умно, точно. Это как чудовищная фреска, внутренняя форма которой зависит не от сюжета, а от размера стены, на которой она написана, а стена эта колоссальна.
- 1968 – 1971 гг. – работает над автобиографической повестью «Четвертая Вологда».
Александр Гладков, драматург
12 июля 1968
В последней «Лит. газете» хвалят стихи Шаламова. Не может быть, чтобы Чаковский не знал, что рассказы о Колыме недавно печатал «Новый журнал», что они изданы в ФРГ по-немецки (а у нас не изданы), что Шаламов написал целую энциклопедию о Колыме в страшные ее годы, но, оказывается, это не имеет значения и его можно прославлять. Он не подписывал никаких писем. Да. Но его личное письмо к Шолохову стоит многого [речь, вероятно, о «Письме старому другу» ГК]. Но скандала, связанного с его именем, не было. И о нем пишут. В этом же номере, не бог весть как резко, но все-таки бранят новый роман Бабаевского «Белый свет», который – по ту сторону добра и зла.
Юлия Нельская-Сидур, преподаватель, жена скульптора Вадима Сидура
2 декабря 1968
Читали Шаламова рассказ про лагерь. И ничего, сколько не разоблачай, такая удивительная страна, крепко держится, не пошатнется. Дима считает, что тот факт, что вновь переименовали МООП в МВД и набирают туда людей – это означает, что они собираются сажать. Правда, Дима считает, что нынешних наших руководителей обязательно будут судить и что им не сносить головы, так как политика их гибельна.
Неделю назад в «Правде» Солженицына назвали очернителем. В этой же газете ранее его сравнивали с Толстым.
Юлия Нельская-Сидур, преподаватель, жена скульптора Вадима Сидура
3 декабря 1968
Услышали по «Голосу Америки» о какой-то петиции советских интеллигентов*, направленной советскому правительству в защиту тех, кто выступал против оккупации Чехословакии. Нам так и не удалось услышать подробнее, что за петиция и кто ее направил.
Мы с Димой были вдвоем. Я спала себе, вчера заснула в три, а утром чуть не проспала свою остановку в троллейбусе, еле глаза открыла. Дима читал Шаламова.
*Видимо, речь идет о петиции, направленной 1.12.1968 депутатам Верховных советов СССР и РСФСР: “Московский городской суд вынес обвинительный приговор Константину БАБИЦКОМУ, Ларисе БОГОРАЗ, Вадиму ДЕЛОНЕ, Владимиру ДРЕМЛЮГЕ, Павлу ЛИТВИНОВУ.
Эти пять человек – участники демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 г. против ввода войск в Чехословакию.
Их участие в мирной демонстрации, попытка выразить свой протест этим конституционным путем, квалифицировано как «грубое нарушение общественного порядка.
<…> Нарушены гражданские свободы, гарантированные советской конституцией: свобода слова, свобода демонстраций. Ваш долг – защитить эти свободы. Поэтому мы обращаемся к вам и просим вас вмешаться и настоять на отмене приговоров и прекращении уголовного дела ввиду отсутствия состава преступления”. Петицию подписали 95 человек. Текст включен в сборник «Полдень»; – ГК
В связи с лагерными рассказами Шаламова Дима вспомнил про Кушку, где он был в армии в пулеметном училище. Жизнь там очень напоминала концлагерь. Так же мучили по 16 часов в сутки, не давали жрать и спать. Однажды он съел две шайки гороховой гущи, которую он напопрошайничал по гарнизонным столовым. Это случилось, когда после госпиталя ему дали отпуск недели на две при части. То есть, не ходить на учения и можно было даже лежать на койке. Он благотворно использовал время, чтобы подкормиться. Еще вспомнил, как он, будучи курсантом, будущим офицером, выпросил вместе с товарищем у шоферов жижу из-под щей. А после двух шаек гороховой бурды чувствовал лишь легкую сытость. Как их там обворовывали. Кусок мыла полагался на двух человек, а давали на пятерых. Сажали специально в карцер, чтобы воровать предназначенные арестанту продукты. Дима просидел зимой в карцере 10 дней на цементном полу. Все, кто там находился, надели байковые шинели под гимнастерки и было даже незаметно, настолько они были худые и изможденные. А охранять ставили узбеков или казахов, чтобы были более безжалостными и боялись самим попасть на место арестованных. И все-таки находились ребята, которые приносили им пожрать, несмотря на все трудности и страх попасться. А после карцера все оказались в госпитале, и Дима тоже. В госпитале врач- казашка прониклась к нему добрыми чувствами, просто пожалела, и пока не было начальника, всячески его выхаживала и подкармливала, а когда вернулся начальник, не было уже возможности держать его в госпитале и эта тетенька дала ему отпуск при части на две недели. Этот отпуск Дима уже использовал, учитывая накопившийся опыт, чтобы не сдохнуть. После ареста он стал другим человеком. Он понял, что иначе не выживет. А потом был фронт и ранение. Потом инфаркт, Лемпорт, Силис.
Юлия Нельская-Сидур, преподаватель, жена скульптора Вадима Сидура
13 декабря 1968
Дима сегодня почти выздоровел. Я, когда пришла, увидела еще один замечательный рисунок, опять на тему о лагерях. Огромная, как монолит, фигура часового и два доходяги что-то волокут. На всё это Диму вдохновил Варлам Шаламов своими рассказами о Колыме.
- 1970 – 1971 гг. – работает над «Вишерским антироманом».
Александр Гладков, драматург
9 марта 1971
Припоминаю разговор с Шаламовым. Он ненавидит Льва Толстого и как философа, и как человека, и как писателя. Сказал, что если бы у него нашлось время, он написал бы о нем работу, где показал бы его ничтожество. Мы разговаривали на ходу, и он не аргументировал даже бегло своего мнения. Это может показаться чудачеством, но В.Т. слишком серьезный и убежденный человек, чтобы так к этому отнестись. Сам он пишет прозу очень простую и неукрашенную, но преклоняется перед «Петербургом» Белого.
- 1972 г. – узнает о публикации на Западе, в издательстве «Посев», своих «Колымских рассказов». Пишет письмо в «Литературную газету» с протестом против самовольных незаконных изданий, нарушающих авторскую волю и право. Многие коллеги-литераторы воспринимают это письмо как отказ от «Колымских рассказов» и порывают отношения с Шаламовым.
- 1972 г. – издает книгу стихов «Московские облака». Принят в Союз писателей СССР.
Александр Гладков, драматург
23 февраля 1972
Сегодня в «Лит. газете» письмо в редакцию В. Шаламова. А только вчера я послал ему записку с предложением встретиться в воскресенье. Любопытно, что заставило его так написать? Беспричинно это не делается. Он не член Союза, и там давление на него оказать вряд ли могли. Но его книжка стихов в плане «Сов. Пис.» [издательство «Советский писатель» – ГК]. И все же меня это письмо удивило. В нем говорится, что «проблематика „Колымских рассказов” снята жизнью».
Лев Копелев, критик, правозащитник
24 февраля 1972
Вчера в «Литгазете» – причесанное интервью с Бёллем. Две статейки против Солженицына – Мартти Ларни и какой-то гедеэровской дуры. И ко всему – страшное письмо Варлама Шаламова, проклинающего Запад и наших «отщепенцев», и Солженицына.
Юлия Нельская-Сидур, преподаватель, жена скульптора Вадима Сидура
25 февраля 1972
Была у нас Кларочка, все мы очень переживали измену Шаламова. Дима твердо убежден, что он это сделал из-за зависти к Солженицыну, опять же – Шаламов алкоголик.
Александр Гладков, драматург
28 февраля 1972
В 2 часа еду к Шаламову. Он рассказывает мне историю своего письма в редакцию. Как я и думал, у него заблокировали книгу стихов в «Сов. пис.» и цикл стихов в «Лит. газете». При выяснении причин узнает, что все упирается в Союз писателей. Он не член Союза. Разговор с Марковым. – Мы вас примем, но вот вас все печатают за рубежом. Мы знаем, что вы сами не передаете, что это делается без разрешения, но напишите мне об этом, а я покажу это письмо в приемной комиссии… В.Т. написал, Марков передал письмо, выбросив обращение и один абзац, в «Лит. газету». Но В.Т. ни о чем не жалеет и настроен задорно. Он хочет вступать в Союз. Вся беда в его полной оторванности от литер. среды и общей ситуации, с которой он не мог соразмерить своих поступков. И он искренне не понимает, как его письмо могут повернуть против Максимова, например, Коржавина или еще кого-то. В.Т. даже не знал об исключении Галича. Но я не стал ему этого объяснять. Мне стало очень жалко его, и я виню и себя в том, что, хорошо относясь к нему, редко с ним встречался, – в сущности, он жил в полной изоляции, усугублявшейся его глухотой и болезнями, бедностью и пр.
Его комната, где уже довольно много книг. Он умело покупает новинки: показывал мне новую интересную книгу Э. Бурджалова о Февр. Революции. И снова рассказы о Колыме. О смерти Арк[адия] Добровольского, которого хорошо знал и Шульман. Тот умер в Киеве в инвалидном доме, куда его водворила его последняя жена, киевская поэтесса Костенко. Чем-то неуловимо его комната, хотя она и довольно большая, напоминает кабинку лагерного придурка.
Александр Гладков, драматург
6 марта 1972
Неприятный осадок после разговора с А. Рыбаковым о Шаламове. [Рыбаков] считает теперь Шаламова «негодяем»…
Александр Гладков, драматург
31 августа 1972
Вчера днем уехал в город. Лавка. Там пустота. Встреча с Шаламовым. Он переехал на новую квартиру, на Васильевской. Дом, где он жил, сносят. Книжка его вышла, но тираж лежит в Туле, где она печаталась. Лето, отпуска, не вывозят. Он еще хуже слышит, чем раньше.
- 1973 – 1974 гг. – работает над циклом «Перчатка, или КР-2» (заключительным циклом «Колымских рассказов»).
- 1977 г. – издает книгу стихов «Точка кипения». В связи с 70-летием представлен к ордену «Знак почета», но награды не получает.
- 1978 г. – в Лондоне, в издательстве «Оверсиз пабликейшнз» (Overseas Publications), выходит книга «Колымские рассказы» на русском языке. Издание осуществлено также вне воли автора. Здоровье Шаламова резко ухудшается. Начинает терять слух и зрение, учащаются приступы болезни Меньера с потерей координации движений.
- 1979 г. – с помощью друзей и Союза писателей направляется в пансионат для престарелых и инвалидов. [Не все современники и исследователи согласны с тем, что это был дружественный акт – ГК]
- 1980 г. – получил известие о присвоении ему премии французского Пен-клуба, но премии так и не получил.
- 1980 – 1981 гг. – переносит инсульт. В минуты подъема читает стихи навещавшему его любителю поэзии А. А. Морозову. Последний публикует их в Париже, в «Вестнике русского христианского движения».
- 14 января 1982 г. – по заключению медкомиссии переводится в пансионат для психохроников.
- 17 января 1982 г. – умирает от крупозного воспаления легких. Похоронен на Кунцевском кладбище г. Москвы.
Давид Самойлов, поэт
18 января 1982
Провел дома. Бесконечные телефонные звонки, люди, гости, дела, питье и московское кружение.
На сей раз оно мне понравилось и взбодрило. Все время лезли какие-то стихи.
Очень милы Вигилянские.
Обычные московские вести: умер Шаламов, умер Глеб Семенов.
С Шаламовым я встречался несколько раз, но не подружился.
Георгий Елин, журналист, литератор
21 января 1982
Когда был на Украине – умер Варлам Шаламов: всеми заброшенный, в спец-психушке (читай – на зоне, из пут которой он так и не высвободился). Страшная судьба – неизбежная: должен был явиться очевидец, который бы от первого лица поведал миру об ужасе советского ГУЛАГа, и Шаламову выпал жребий стать бытописцем сталинской Колымы.
Николай Работнов, физик-ядерщик, публицист
24 января 1982
В четверг ездили в Москву. Первый раз с 30 сентября, когда продали машину. Днём были у Лакшиных, застав их со второго раза – утром они ездили на панихиду по Варламу Шаламову. Ужасная жизнь и ужасная смерть. Он доживал в какой-то богадельне (жена и дочь бросили). Скандалил там постоянно с персоналом, характер у него был не сахар. 74 года, из них около тридцати просидел по худшим лагерям. Хоронили по церковному обряду.
Игорь Дедков, литературный критик
25 января 1982
Несколько дней назад западное радио сообщило о смерти Варлама Шаламова. Наши газеты – пока нет. В последние годы его почти не печатали. Его проза («Колымские рассказы», кажется, так) у нас не издана. Наше государство обижено на него: плохой гражданин. А за что обижено? Столько продержало в лагерях, и обижено? Нет чтобы чувствовать перед человеком, поэтом вину, – куда там! обижено, оскорблено! Все перевернуто. Все – наоборот. Вверх дном.
Да, еще сказали, что Шаламов умер в доме для престарелых под Москвой. Печальна человеческая судьба.
Справедливости не оказывается. Памяти на всех не хватает. Государство подчиненное партии, делает что хочет. Один из чиновников облисполкома сказал, посмеиваясь: «Партия – это Бог. Я на икону смотрю – что-то понимаю, чувствую. А партию не понимаю. Вот это Бог».
Что Государству Шаламов? Ариадна Эфрон? Марина Цветаева? Что Твардовский? Что Высоцкий?
Со всеми ними лучше иметь дело, когда они мертвы.
Вообще же лучше, чтобы никого из них не было.
Георгий Елин, журналист, литератор
26 января 1982
Рассказ Коли Тюльпинова, как хоронили Шаламова, – одно из самых страшных повествований последнего времени: приют для стариков, помутнение рассудка, слепота. И потрясающая деталь: на ветровом стекле катафалка был прикреплён портрет Сталина – Коля попытался объяснить водиле, кого хоронят, но разве каждому объяснишь…
Татьяна Юрьева, сотрудник музея Маяковского, затем киностудии Мосфильм
4 мая 1984
Думаю о Шаламове. Нет, он не великий писатель, он замечательный фактограф и в этом его сила. В лучших своих рассказах Шаламов поднимается до тех высот, откуда уже видна Правда. Когда же он начинает сочинять, то всё обаяние его прозы исчезает.
Варлам Тихонович прав – многое в нашей жизни и литературе было пропитано блатарским влиянием. И Маяковский в этом свете предстает блатарём-одиночкой. Снять позолоту, сорвать покровы – задача истинного писателя.
После чтения опять и опять начинает мучить тайна, которой, судя по всему, просто нет. Стёрли с лица земли миллионы людей, но никто не испытывает по этому поводу ни стыда, ни раскаяния. Я, дочь полковника КГБ, чувствую ненависть к мучителям, давшим нам жизнь. Яблоко от яблони падает иногда так далеко, что дальше только ад. Мне хочется возмездия, пусть даже посмертного. Мне хочется назвать убийц поимённо. Если я когда-нибудь попаду в лагерь (а всякое может случиться), то я там скорее умру, чем стану выродком.
Лидия Чуковская, писатель
25 апреля 1985
Четверг, Переделкино. По радио – рассказы Шаламова. Я их не слушаю, выключаю, и не могу отдать себе отчета в том, почему не люблю их. Когда-то Фридочка подарила мне их в машинописи – целую книгу. Я прочла рассказов 5 – и бросила, и кому-то отдала. А ведь все, что он пишет, правда. И художнического умения не лишен. А – чего-то нет. Чего? Чувства меры? Способности обращать ужас и хаос в гармонию?
Андрей Тарковский, режиссер
13 января 1986
Читаю «Колымские рассказы» Шаламова – это невероятно! Гениальный писатель! И не потому, что он пишет, а потому, какие чувства оставляет нам, прочитавшим его. Многие, прочтя, удивляются – откуда после всех этих ужасов это чувство очищения? Очень просто – Шаламов рассказывает о страданиях и своей бескомпромиссной правдой – единственным своим оружием – заставляет сострадать и преклоняться перед человеком, который был в аду. Данте пугались и уважали: он был в аду! Изобретенном им. А Шаламов был в настоящем. И настоящий оказался страшнее.
Татьяна Юрьева, сотрудник музея Маяковского, затем киностудии Мосфильм
10 декабря 1987
После съёмок, безбожно опаздывая, мы поехали в ЦДЛ на вечер памяти Варлама Шаламова. Пропустить нас пропустили, но не раздевали, так как все вешалки были забиты. Мы вяло препирались со служителями. Но вдруг появился Йонас, он быстро провёл нас за кулисы, где мы и просидели весь вечер.
Самым сильным было выступление скульптора Федота Сучкова. Прекрасно прочёл свои стихи, посвящённые Варламу Тихоновичу, поэт Владимир Леонович. В зале вспыхивали аплодисменты, когда упоминался, правда без фамилии, автор Ивана Денисовича и Архипелага ГУЛАГ. Воздух был насыщен грозовыми разрядами. Многие восклицали: кто бы мог подумать!
Николай Троицкий, студент ГИТИСа
2 августа 1988
Варлам Шаламов. Что тут скажешь? Колымские рассказы пришли к читателю и оглушили, ослепили его. Очень жестокий, холодно слепящий свет реализма, лагерный быт, беспощадный и бесчеловечный, так же бесчеловечно и описан.
И ни романтики, ни слюней. ни лишних громких слов. Над всем витает смерть, угрюмая и почти физиологическая. И жизнь человеческая не ценится в грош.
Пожалуй, скуповатые, внешне спокойные рассказы Шаламова, о том, как умирали и были убиты все вокруг, как он сам доходил, терял разум и человеческий облик, самое страшное, что написано о лагерях. Причем Шаламов пишет ровно, ни стона, ни всхлипа, ни вскрика.
И действует его проза угнетающе, чувствуется, что часть личности осталась там, за проволокой, и пишет автор кровью.
Георгий Елин, журналист, литератор
20 июля 1989
Разговор с Сиротинской о двухтомнике Шаламова для «Библиотеки „Огонька”, который она уже подготовила к печати (и теперь сопротивление публикации „Колымских рассказов” чудовищное – слишком страшна эта правда, и те, кто сажал и расстреливал, до сих пор при власти).
Все записи с упоминанием Шаламова в корпусе «Прожито».