Разве жар
такой
термометрами меряется?
Разве пульс
такой
секундами гудит?!
Вечно будет ленинское сердце
клокотать
у революции в груди.
(В. Маяковский
«Разве молнии велишь не литься?»)
Культ Ленина сложился ещё до его смерти, но именно после 1924 года он особенно укрепился. После своей смерти Ленин фактически был канонизирован, а его тело, словно по канону жития святого, стараниями Бориса Збарского, Владимира Воробьёва и целой бригады учёных стало «нетленным».
С тех пор тело вождя, как заметил современный философ Михаил Климин, существует в вечном парадоксе: с одной стороны, Ленин мёртв, а с другой стороны – живее всех живых. Несмотря на то, что поначалу идея бальзамирования Ленина носила главным образом утилитарный характер (дать возможность попрощаться с основателем страны Советов как можно большему количеству граждан, а также иностранным делегациям), вскоре вокруг фигуры вождя мирового пролетариата, его смерти и способа его погребения сформировалась особая мифология, со своими текстами, ритуалами и символическими смыслами.
В советской литературе смерть, являясь важным элементом становления героя, всегда символична. Катерина Кларк в работе «Советский роман: История как ритуал» писала о том, что в советском романе герой либо действительно умирает и живёт символически, либо умирает символически, но продолжает жить. Главное, что символическое здесь важнее действительного. В случае со смертью Ленина мы как раз сталкиваемся с действительной смертью и последующей символической жизнью, как будто не замечающей реальной смерти, отменяющей её.
Таким образом, в известном смысле жизнь Ленина действительно продолжается даже после его смерти; символическая жизнь, имеющая влияние на советского человека и реализующая духовное присутствие Ленина в жизни граждан СССР. В связи с этим стоит вспомнить цитату большевички Доры Лазуркиной с XXII съезда КПСС 30 октября 1961 года, на котором было принято решение о выносе из мавзолея тела Сталина:
Я всегда в сердце ношу Ильича и всегда, товарищи, в самые трудные минуты, только потому и выжила, что у меня в сердце был Ильич и я с ним советовалась, как быть. (Аплодисменты). Вчера я советовалась с Ильичом, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии. (Бурные, продолжительные аплодисменты).
Но не только старые большевики «всегда носят Ильича в сердце» – как пелось в популярной песне 1955 года, Ленин присутствует в каждом:
Ленин всегда живой,
Ленин всегда с тобой –
В горе, в надежде и радости.
Ленин в твоей весне,
В каждом счастливом дне,
Ленин в тебе и во мне!
На духовную близость с Лениным также претендовали лирические герои стихов поэтов-шестидесятников. Андрей Вознесенский в стихотворении, призывавшем убрать Ленина с денег, в 1970 году писал:
Ленин – самое чистое деянье,
он не должен быть замутнён.
Уберите Ленина с денег,
он – для сердца и для знамён.
А Евгений Евтушенко отразил в своих стихах народную веру в то, что Ленин способен помочь в трудную минуту, одновременно с этим подчеркнув статус Ленина как вечно живого наблюдателя за порядком в своей стране, всё видящего и слышащего:
И руки на плечи положит
Ильич, наш товарищ в борьбе,
И если никто не поможет,
То Ленин поможет тебе.
И тихо, когда тебе трудно,
Приди за советом сюда.
Все мертвые спят непробудно,
Но Ленин не спит никогда.
Он видит все взлеты эпохи,
Все штормы и грозы ее.
Он слышит все стоны и вздохи,
И даже молчанье твое.
Константин Богданов в статье «Право на сон и условные рефлексы: колыбельные песни в советской культуре 1930-50-х годов», рассуждая о реализации мотива «бессонницы» вождей, которые, согласно текстам того времени, и день и ночь стояли на страже благополучия своих граждан, приводит цитату из биографии «Сталин» Анри Барбюса, конденсирующую в себе, по словам Богданова, весь «угар народившегося культа»:
«Когда проходишь ночью по Красной площади, её обширная панорама словно раздваивается: то, что есть теперь, – родина всех лучших людей земного шара, – и то архаическое, что было до 1917 года. И кажется, что тот, кто лежит в Мавзолее посреди пустынной ночной площади, остался сейчас единственным в мире, кто не спит; он бодрствует надо всем, что простирается вокруг него, – над городами, над деревнями. Он – подлинный вождь, человек, о котором рабочие говорили, улыбаясь от радости, что он им и товарищ, и учитель одновременно; он – отец и старший брат, действительно склонявшийся надо всеми. Вы не знали его, а он знал вас, он думал о вас. Кто бы вы ни были, вы нуждаетесь в этом друге».
В 1924 году по понятным причинам выросло количество изданий, посвящённых жизни и смерти Ленина. Книги о нём можно было разделить на четыре группы: монографии, посвящённые ленинизму; небольшие брошюры, представлявшие собой перепечатку статей о Ленине из периодической печати; пособия и справочники (например, руководства по организации и проведению часа Ленина в школе, руководства по организации и проведению вечеров и спектаклей, посвящённых памяти Ленина, указатели и пособия по ленинизму); и наконец, сборники, посвящённые самому Ленину, куда входили статьи, речи, воспоминания и стихи о нём.
Читая многочисленные стихи о Ленине (как «профессиональных» поэтов типа Маяковского, Твардовского, Маршака, Михалкова, Инбер, Лебедева-Кумача, так и «народных» – типа Зульфии и Джамбула), несложно обозначить несколько решений мотива присутствия вождя рядом с лирическим героем и всеми советскими гражданами в целом.
Во многих стихотворениях лирический герой относится к Ленину как к отцу, даже после его смерти герой ощущает рядом с собой его присутствие, его отеческое участие, тепло и заботу:
|
Вместе с тем Ленин не перестаёт быть вождём народов, от взгляда которого не укроется ни одно преступление против советской власти, Ленин всё видит и всё знает, осуществляя неусыпный контроль над государством:
Ленин! Всё видит он – Не уставай, рука! |
Хочется без конца
Думать об Ильиче,
Будто рука отца
Вновь на твоём плече.
Также Ленин жив благодаря гражданам Советского Союза: он жив в их сердцах, делах, словах, мыслях, воспоминаниях и мечтах:
В ней [партии],
словно факел в эстафете,
бессмертны мужество и честь,
он жив,
и в каждом партбилете
души его частица есть.
Изваян он и нарисован,
он воплощён в сердцах людей,
он жив:
деяньем, мыслью, словом, –
властитель творческих идей.
Интересно заметить, что присутствие души вождя «в каждом партбилете» является не просто выразительной метонимией. В стихотворениях «В кабинете Ленина» и «Шапка Ленина» отмечается, что присутствие Ленина ощущается через предметы, которыми он обладал при жизни. К примеру, находясь в кабинете Ленина, лирический герой испытывает некоторое волнение, глядя на карандаш, заточенный самим вождём, чернильницу, полную чернил, бумаги и книги («всё вокруг хранит тепло знакомых рук»), и у него тут же складывается впечатление, что Ленин просто вышел в соседний кабинет и сейчас вернётся.
Ленин живёт и в памятниках, фотографиях, портретах. Например, в стихотворении «На дальнем рубеже» лирический герой, пограничник, ощущает присутствие Ленина, глядя на его портрет:
Ободрит отцовским тёплым взглядом,
Посветлеет сразу на душе.
И выходит:
Ленин с нами рядом,
Он и здесь, на дальнем рубеже.
Таким образом, несмотря на свою действительную смерть, символическая жизнь Ленина продолжается. Более того, в каком-то смысле можно утверждать, что смерть и Ленин – не сочетающиеся друг с другом понятия. Великий вождь так много сделал для страны и её граждан, что забвение никогда его на постигнет:
Одной-единственною датой
Венчает время жизнь твою –
Год восемьсот семидесятый
Я прославляю и пою.
Грохочет горным водопадом
Десятилетий череда,
Но встать с твоим рожденьем рядом
Смерть не посмеет никогда.
«Ленин был и будет даже после своей физической смерти вождем нового человечества, глашатаем, пророком, творцом нового мира. Ленин умер. Но Ленин жив в миллионах сердец», – говорилось в Обращении 3 съезда советов СССР ко всем трудящимся от 26 января 1924 года. С ощущением присутствия вечно живого Ленина связаны и полуправдивые рассказы о рабочих и крестьянах, якобы представляющих, как по ночам Ленин, лишь притворившийся мёртвым, выходит из мавзолея, посещает Кремль, смотрит, всё ли в порядке в колхозах и на заводах. А в уже упоминавшейся нами работе про колыбельные Константин Богданов делает вывод о том, что понятия, связанные с властью и статусностью в советском дискурсе 30-50-х годов, напрямую соотносятся с понятиями отцовства и родительской заботы:
Метафоры неусыпной власти созвучны риторике властного патернализма – убеждению в обоснованности «родительских» взаимоотношений власти(теля) и его подданных. Прославление таких взаимоотношений в литературе и политической риторике не является, конечно, сколь-либо специфичным для русской культуры, но правда и то, что в советской культуре оно обрело новую жизнь и невиданные ранее медиальные масштабы.
Однако особая ритуальная практика, связанная с переживанием факта смерти Ленина, реализуется в детских играх, переводя её из статуса действительной в статус символической. Функционируя в определённых социокультурных контекстах, игра всегда была средством осмысления действительности.
Так, к примеру, в довольно известном сборнике 1924 г. «Дети дошкольники о Ленине» приводятся материалы детского творчества, разговоров и игр, собранных в дошкольных учреждениях Москвы. Руководительницы дошкольных учреждений, записывая детские игры и разговоры, собирая рисунки и лепку, как отмечается составителями сборника, не задавались особыми целями: они регистрировали это, как и всю свою работу с детьми, в порядке повседневного учета. Таким образом были зафиксированы детские игры, конструирующие обряд похорон Ленина. В сборнике они помещены в разделе «Смерть и похороны Ленина в изображении детей»:
Во всех учреждениях повторяется одна игра: на столе или на носилках несут одного из детей по комнатам в зал (на Красную площадь). За гробом идут «рабочие и делегатки», опустив голову, красноармейцы, школьники, «весь народ» – длинная, бесконечная очередь.
«Как жалко.» «Как мы теперь будем жить без него?» «Нас буржую завоюют».
И на плакате дети пишут: «Дорогой Ленин. Мы больше не увидим Вас. Нам Вас очень жаль. Мы хотели хоть раз посмотреть, а Вас уже нет».
Или:
Устраивается клуб. Приносят гроб и ставят на стол. Толя – Троцкий говорит речь. Затем поют похоронный марш и Интернационал. Когда поют Интернационал, Толя просит встать. У всех на груди бантики и на руках чёрные повязки. Несут гроб на Красную площадь. Толя взбирается на трибуну:
–-Товарищи! Ленин умер, а мы должны быть коммунистами.
Все аплодируют. Гроб ставят под рояль, который изображает склеп. У стены становятся красноармейцы.
–- А теперь пойдём в клуб, там я буду говорить про Ленина, – говорит Толя.
Интересные свидетельства бытования подобной игры во всей её сюжетной сложности, основываясь на данных архивных материалов вятского детского дома имени Степана Халтурина за 1925 год, приводит кировская исследовательница Екатерина Горбушина.
По её словам, обязательным компонентом в такой игре был гроб. Дети конструировали его при помощи столов или стульев, однако считали, что он имеет стеклянный верх. Также похороны в обязательном порядке сопровождались песнопениями. «Отпевался» покойник известными для того времени песнями: «Интернационалом», «Вы жертвою пали», «Ты умер, товарищ, на славном посту» и «Кто нас первый приютил». Прощаясь с вождём, дети произносили речи, декламация которых была сопоставима с традиционными для похорон причитаниями. После песнопений дети целовали покойника, что также отсылает нас к традиционному погребальному канону, равно как и переодевание символического Ленина в другую одежду и украшение его «гроба».
Таким образом, говоря о сюжетной структуре игры в «похороны Ленина», исследовательница делает вывод о том, что по форме она напоминает традиционный русский похоронный обряд.
| В статье «Ленин как трикстер» Левон Абрамян называет Ленина особым «мифологическом лидером», реальные действия которого строились по схемам, имеющим культурное (мифологическое) соответствие. И в данном случае, как ясно из названия статьи, Ленин сравнивается с архетипическим образом трикстера, трюкача-культуртрегера, изменяющего реальность. Данные же, приведённые в этой статье, подчёркивают крайнюю степень мифологизации фигуры основателя Советского государства. |
Его смерть, породившая определённые литературные и ритуальные практики её восприятия, изображения и осмысления, навсегда обеспечила символическое присутствие Ленина в жизни каждого советского гражданина (да и части граждан современной России тоже). Примечательно, что каждый последующий социалистический лидер стремился заручиться поддержкой Ленина, объявляя, что свой политический курс он будет держать на возвращение к идеям ленинизма, воспринимавшегося как абсолютная истина. В советском дискурсе идеологические манипуляции над мёртвым телом (будь то похоронные процессии или обращение к личности почившего авторитета) часто использовались как повод для публичной переформулировки социальных норм, легитимизующих новый тип социального поведения.
Культ Ленина просуществовал вплоть до развала Советского Союза. Так или иначе, на излёте СССР образ Ленина оставался продуктивен и активно эксплуатировался массовой культурой. Взять хотя бы роман 1991 года Виктора Пелевина «Омон Ра», или всем известный телевизионный сюжет-мистификацию Сергея Курёхина и Сергея Шолохова «Ленин-гриб», также вышедший в 1991 году, или «Песню о Ленине» сибирской панк-группы «Гражданская оборона» с альбома 1989 года:
Ленин – это шуточки, которыми нас травят
Ленин – это пряники, которыми нас манят
Ленин – это руки, которыми нас лепят
Ленин суть прожектора, которыми нас слепят
Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить
Ленин будет, будет, будет
Ленин, Ленин будет жить!