В 1989 г. Ленинградское управление госбезопасности, в соответствии с постановлением Политбюро ЦК КПСС от 5 января 1989 г. и Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30–40-х и начала 50-х годов», начало составлять списки расстрелянных по постановлениям внесудебных органов.
Каждый «Список репрессированных граждан, осужденных в период 1937–1938 гг. к высшей мере наказания и расстрелянных в Ленинграде» составлялся на основании нескольких предписаний на расстрел (имеющих итоговую запись о том, что столько-то человек расстреляны такого-то числа в Ленинграде), включал более 300 человек и передавался в Комиссию Ленгорисполкома для публикации.
С января 1990 г. списки публиковались в газете «Вечерний Ленинград» под заглавием «Мартиролог Левашовская пустошь». Однако привязка списков к Левашовскому мемориальному кладбищу совершенно условна, а название «Левашовская пустошь» было принято в прессе после признания спецобъекта кладбищем.
На основании предписаний на расстрел и актов о приведении приговоров в исполнение можно выделить имена расстрелянных в Ленинграде и определить, в каких местностях расстреляны другие приговоренные. Но места погребений в этих документах не указывались.
Расстрелы по приговорам ленинградских внесудебных органов проводились также в Новгороде, Боровичах, Лодейном Поле, Белозерске и в Медвежьей Горе (БелБалтлаг, БелБалткомбинат). В этих случаях предписания на расстрел, по форме идентичные ленинградским, направлялись на места для немедленного исполнения.
В какие же списки включать имена заключенных Соловецкой тюрьмы, расстрелянных тремя партиями в 1937–1938 гг.?
Вся соловецкая операция, проведенная Москвой через Ленинград, носила особый характер. Ни в одном из известных нам документов этой операции не называется место приведения приговоров в исполнение.
Предписания на расстрел первой и второй партии заключенных Соловецкой тюрьмы отличны от других ленинградских предписаний — они не включают в себя списки подлежащих расстрелу. Обычная для массовых расстрелов секретность подкреплялась дополнительной: на приговоренных к расстрелу были составлены этапные списки как на «подлежащих отправке в лагеря». Заключенные, как и чекисты, не принимавшие непосредственного участия в подготовке и проведении расстрелов, не должны были знать об истинной цели отправки. В ходе соловецкой операции именно этапные списки, а не предписания, служили для сверки установочных данных перед расстрелом. По третьей партии расстрелянных заключенных предписание отсутствует вовсе.
Ленинград как место расстрела условно определили для второй партии — для 504 человек, расстрелянных в декабре 1937 г. согласно протоколам Особой тройки УНКВД ЛО №№ 134, 198, 199. Их имена предполагалось публиковать в общем ряду расстрелянных в Ленинграде.
А для 1111 человек из первой партии расстрелянных (протоколы Особой тройки УНКВД ЛО №№ 81–85), а также для 198 человек, расстрелянных в третьей партии (протокол Особой тройки УНКВД ЛО № 303), местом расстрела условно определили Кемь, т. к. туда ездил в командировку расстрельщик М. Р. Матвеев). Эти имена не предполагалось публиковать в общем ряду.
Документы Соловецкой операции, сохранившиеся в Ленинградском архиве НКВД–НКГБ–МГБ–КГБ
Директива НКВД № 59190 о репрессировании 1200 соловецких заключенных была отдана 16 августа 1937 г.
Из директивы следует, что справки на подлежащих плановому расстрелу должны были составлять и подписывать начальник тюрьмы (И.А. Апетер) и его заместитель по оперчасти (П.С. Раевский). Готовые справки следовало передавать на рассмотрение Особой тройки, затем дела заключенных и протоколы тройки возвращать начальнику тюрьмы для приведения приговоров в исполнение. Приговоры следовало приводить под руководством начальника тюрьмы или его заместителя по оперчасти. По завершении операции дела расстрелянных и протоколы Особой тройки следовало немедленно направлять в 8-й (учетно-архивный) отдел ГУГБ НКВД СССР в Москву.
19 августа 1937 г. начальник УНКВД ЛО Л.М. Заковский передал директиву к исполнению своему заместителю В.Н. Гарину, командовавшему карательной операцией по приказу НКВД № 00447 в Ленинградской области. Нет сомнений, что директива выполнялась неукоснительно.
Кроме директивы НКВД № 59190 в Ленинградском управлении госбезопасности к 1991 г. сохранились:
- по одному экземпляру протоколов Особой тройки УНКВД ЛО №№ 81–85, 134, 198, 199, 302 с решениями о расстреле 1825 заключенных Соловецкой тюрьмы;
- повестки к данным протоколам, состоящие из тюремных справок на каждого заключенного, с визами Гарина «ВМН»;
- следственные дела расстрелянных соловчан, приобщенные к делам по их предыдущим осуждениям (в случаях, когда эти осуждения были связаны с Ленинградом).
Наибольшее значение для поиска следов соловецких расстрельных этапов имеет комплекс документов по исполнению приговоров по делам Соловецкой тюрьмы.
109 документов этого комплекса не дают ответа на вопрос, где произведены расстрелы. Однако позволяют делать определенные выводы при сопоставлении с иными документами и мемуарами.
Важно, что в документах по исполнению приговоров фигурируют имена лиц, отвечавших за организацию операции и непосредственно расстрел.
Среди них — трое из четверых ленинградских расстрельщиков: М.Р. Матвеев, А.Р. Поликарпов и П.Д. Шалыгин.
В 1936 г. они, а также Г.Л. Алафер были награждены орденами Красной Звезды «за особые заслуги в борьбе за упрочение социалистического строя» в ряду главных расстрельщиков НКВД.
Медвежья Гора, 16-й километр Повенецкого тракта
Расстрелы 27 октября и 1–4 ноября 1937 г.
Именно капитан госбезопасности Матвеев (самый опытный, старший по званию и должности расстрельщик) получил предписание расстрелять первую партию заключенных и был «действительно командирован в район ББК для выполнения специального поручения УНКВД ЛО». Матвеевым подписаны рапорт о расстреле и индивидуальные акты о приведении приговоров в исполнение (на актах круглые печати УНКВД ЛО).
Район ББК (Белбалткомбинат) — понятие широкое. Могло случиться, что обстоятельства этого расстрела и сегодня были бы неизвестны. Когда в 1995–1996 гг. готовился к печати 2-й том «Ленинрадского мартиролога», мы решили поместить в нем в виде иллюстраций протокол Особой тройки УНКВД ЛО № 81 — без указания места расстрела, произведенного 27 октября 1937 г. Кемь как возможное место этого расстрела вызывала не меньшее сомнение, чем Ленинград. Предисловие ко 2-му тому написал Д.С. Лихачев. Том сдали в набор 15 апреля 1996 г. А представление читателям состоялось осенью, когда уже стало известно, что расстрел должен быть привязан к Медвежьегорску, «столице» Белбалткомбината.
Начало догадке положил очерк о Матвееве в книге Е. Лукина «На палачах крови нет» (СПб., 1996). В нем рассказывалось, что по приказу Заковского Матвеев на Соловках расстрелял более тысячи заключенных (назывались имена из первой партии расстрелянных), а по пути побывал «в Медвежьегорском концлагере». За зверствование был осужден впоследствии на 10 лет лагерей, откуда благополучно вышел и вернулся к работе в Ленинградском управлении госбезопасности. Председатель Карельского «Мемориала» И.И. Чухин знал, что Матвеева осудили по групповому делу медвежьегорских чекистов-расстрельщиков. Летом 1996 г. в Петрозаводске из архивно-следственного дела Матвеева выяснилось, что расстрелы проводились на 16-м километре Повенецкого тракта. Приговоренных возили туда машинами из изолятора 3-го отдела Белбалткомбината. Расстреливали ленинградцы Матвеев и Алафер, а также расстрельщики из 3-го отдела ББК И.А. Бондаренко и А.Ф. Шондыш. В 1997 г. экспедицией Карельского и Петербургского «Мемориалов» было найдено место погребений, известное ныне как кладбище «Сандармох». При исследовании в 1997 г. ограничились вскрытием пяти могильных ям с останками расстрелянных. Решающую роль в поиске сыграли И.И. Чухин (погиб в 1997 г. до находки погребений), В.В. Иофе и Ю.А. Дмитриев.
В 1998 г. в 3-м томе «Ленинградского мартиролога» в виде иллюстраций и с указанием обнаруженного места расстрела под Медвежьегорском были опубликованы протоколы Особой тройки УНКВД ЛО № 82–85, а также предписания начальнику Соловецкой тюрьмы Апетеру и палачу Матвееву, удостоверение Матвеева, фрагменты этапного списка по протоколу № 81 и рапорт Матвеева о выполнении задания.
Соловки. Расстрел 17 февраля 1938 г.
Заключенные третьей партии расстреляны 17 февраля 1938 г. согласно протоколу Особой тройки УНКВД ЛО № 303 от 14 февраля 1938 г. Этапный список отсутствует. Предписание на расстрел отсутствует. Индивидуальные акты о приведении приговоров в исполнение (на актах нет печатей УНКВД ЛО) и справку о расстреле подписал зам. начальника 10-го (тюремного) отдела ГУГБ НКВД СССР майор госбезопасности Н. И. Антонов-Грицюк.
О том, где расстреляли, можно только догадываться. По всему получается, что зимой в отсутствие навигации заключенных не могли переправить на материк и расстреляли на острове.
Необычайно большое для Соловков погребение — в нем должны быть останки 201 заключенного — пока не найдено.
По-прежнему важное значение для поисков имеют мемуары Ю. Чиркова «А было все так…».
Чирков прибыл на Соловки в 1935 г. Знал многих заключенных, вместе с которыми был переведен в 1937 г. на тюремный режим. Думаем, его не включили в расстрельные списки только потому, что был несовершеннолетним. Восемнадцать ему исполнилось 25 ноября 1937 г., в день, когда Особая тройка УНКВД ЛО вынесла 425 расстрельных приговоров по протоколам № 198 и 199. (Чиркову оставалось 5 месяцев до окончания срока. Однако его не освободили, а летом 1938 г. прибавили 5 лет лагерей.)
Чирков запечатлел различные тюремные слухи:
«Так с вершины печки он и поведал нам, как его послали в начале декабря в Исаково копать глубокие траншеи. Работа для Курчиша была неприемлемой. Он вскорости симулировал эпилепсию и был отправлен в кремль, в лазарет.» ;
«В результате обмена информацией стало ясно: под Секирной горой в декабре расстреливали…»;
«Один из ивановцев, учитель Победин, рассказывал о подготовке лопат для копания траншей под Секирной горой, когда он был в Исаково. Мампория видел много заключенных, которых вели через Исаково к ямам. Он утверждал, что узнал нескольких известных людей, в том числе П.С. Арапова.».
Слухи не противоречат друг другу. Секирная гора была традиционным местом расстрелов, а траншеи (или ямы) для большого расстрела должны были подготовить загодя.
Еще важнее другое свидетельство Чиркова. Он обладал феноменальной памятью на числа, даты. 18 декабря 1937 г., как раз в то время, когда составляли тюремные справки для протокола № 303 и рыли траншеи, Чиркова перевели в числе 20 человек на Секирную гору — «в лагерный период там находился штрафной изолятор, знаменитый особенно тяжелым режимом», пишет он. Среди тех, кого разместили на двухэтажных нарах в церкви-маяке, Чирковым упомянуты И.Ю. Гаевский и Г.С. Жантиев. Два месяца провел Чирков на Секирной, а 16 февраля 1938 г., буквально перед расстрелом третьей партии заключенных, его перевели вместе с группой заключенных в Филимоново.
Гаевский и Жантиев расстреляны 17 февраля 1938 г. согласно протоколу № 303.
Можно думать, что к 17 февраля в бывшем лагерном изоляторе в церкви-маяке сосредоточили приговоренных к расстрелу. Это обычный порядок — переводить в место казни накануне расстрела. Приговоренных (Гаевский, Жантиев и др.) оставили; приговоренных, но находившихся в другом месте (Арапов и др.), привели, а ненужных (Чирков и др.) наоборот увели.
Такое предположение не расходится с документальными свидетельствами. Военная прокуратура ЛВО в 1962 г. расследовала степень участия зам. начальника Соловецкой тюрьмы по оперчасти П.С. Раевского во внесудебных и, соответственно, незаконных расстрелах. Материалы проверки приобщены к архивно-следственному делу Раевского. После Соловков он был начальником Новочеркасской тюрьмы, арестован 13 июля 1939 г., доказывал, что не член антисоветской организации, а главный организатор соловецких расстрелов, был осужден в 1941 г. на 8 лет ИТЛ, отбыл срок в Унжлаге, где заведовал изолятором на штрафном пункте, реабилитирован в 1955 г., восстановлен в звании подполковника, в партии и жил как пенсионер в г. Каменка Пензенской области.
Допрошенный в 1962 г. Раевский показал, что принимал активное участие в подготовке расстрелов, и «2000 осужденных отправил в ББК», а при расстрелах не присутствовал.
Его бывшие подчиненные показали иначе. Бывший оперуполномоченный Б.С. Туркевич:
«В конце навигации 1937 года первую партию заключенных (примерно около 1200 человек), на которую были получены решения «тройки», отправили на 3-х баржах в г. Кемь. Там их пересадили в вагоны и привезли в гор. Медвежьегорск (возможно, г. Петрозаводск, точно не помню). Старшим над этой партией был подполковник Дукур (эстонец или латыш). Я ездил с этой партией как оперуполномоченный. Все эти заключенные были расстреляны. Расстрел произвели комендант УНКВД Ленинградской области с другими работниками, которые туда прибыли. Я в расстреле не участвовал. Уже после закрытия навигации, примерно в декабре 1937 года человек 250–300 заключенных (а всего в тюрьме содержалось 20000–25000 заключенных), в отношении которых поступило решение «тройки» об осуждении их к ВМН, были расстреляны на Соловецких островах. Руководили операцией по их расстрелу Раевский и Власов. Я принимал участие в конвоировании заключенных, но в расстреле не участвовал, хотя все это происходило на моих глазах. Место для расстрела было избрано в глухом лесу на дороге к маяку Секирка. Заключенных расстреливали возле ямы. Сам расстрел производил комендант тюрьмы и еще несколько человек из оперативного состава, кто именно, я сейчас не помню. Расстрел производился ночью и был закончен в течение одной ночи (начат около 2300 часов и закончен примерно в 400 часа). Я был поставлен Раевским на проверку списков, вернее, решений «троек» на осужденных к ВМН. После проверки списков заключенных по одному выводили и конвоировали к месту расстрела. Остальные находились в помещении, где раньше было лагерное отделение».
Туркевич знал, о чем показывает. При расстреле 17 февраля была отставлена от операции Елизавета Кац, имевшая 8-месячную беременность. Через три месяца, 16 мая 1938 г., ее расстреляли на Соловках лейтенант Бурдюков, мл. лейтенант Туркевич и сержант Бардин.
Бывший оперуполномоченный А.П. Кузьмичев:
«Что касается проведения массовых репрессий среди заключенных Соловецкой тюрьмы, то мне сейчас припоминается следующее: я помню, что ходили разговоры об отправке большого числа заключенных с Соловецких островов куда-то к Медвежьей Горе. Это, видимо, было еще до моего прибытия на Соловки, так как иначе я помнил бы, как это делалось, а я не помню, что это было при мне. При мне был один случай массового расстрела заключенных, который я очень хорошо помню. Было это, по всей видимости, весной или в начале лета 1938 года. Возможно, что это было и осенью, и не в 1938, а в 1939 году. Точнее сказать: я не могу определить сейчас, когда точно это было. Помню, что было тепло и была трава. Во всяком случае, я помню, что это было в бытность Раевского, а не тогда, когда заместителем начальника тюрьмы по оперчасти стал Гапонов, сменивший Раевского. Мне помнится, что именно Раевский в моем присутствии высказывался о подготовке им материалов на тройку»; «… из нашего отделения было отобрано человек 60–70 (точно число их я не помню) и они вместе с заключенными из других отделений, всего приблизительно человек 200 были расстреляны там же на острове Соловецком. Расстрелом руководил представитель из Москвы, как будто бы Антонов, но точно утверждать это не могу, так как забыл. Я видел, как производился этот расстрел, и мне Туркевич там рассказал, что на всех этих заключенных были решения тройки о их расстреле».
Таким образом, можно считать установленным, что расстрелом 17 февраля 1938 г. руководили Антонов и Раевский. Расстрел произведен где-то в непосредственной близости к Секирной горе.Расстрелянные 17 февраля 1938 г. согласно протоколу № 303 числились в Соловках «убывшими по лимиту X отдела 17.02.38». Имеется в виду тюремный отдел ГУГБ НКВД СССР, представителем которого был Антонов-Грицюк.
Расстрел 8–10 декабря 1937 г.
Сложнее всего с определением места расстрела второй партии заключенных.
При дознании в 1962 г. Туркевич и Кузьмичев ничего не показали об этом расстреле, а Раевский ушел от точного ответа. Видимо, места расстрелов Военную прокуратуру специально не интересовали.
В 4-м томе «Ленинградского мартиролога» (1999) мы решились опубликовать имена второй партии заключенных Соловецкой тюрьмы как расстрелянных в Ленинграде. Опубликовали также некоторые документы по исполнению приговоров. Среди них Указание Заковского Апетеру: «Направляем копии протоколов за №№ 134, 198 и 199 от 10 и 25 ноября 1937 г. с решениями Особой Тройки УНКВД ЛО по представленным Вами материалам в порядке директивы НКВД. ВСЕГО — на 509 человек. Немедленно приготовьте всех 509 человек осужденных — к сдаче Начальнику Конвоя — майору тов. ФРИНОВСКОМУ. О дне отправки вагонов из Ленинграда, Вам будет сообщено телеграммой». На полях документа — роспись зам. начальника 10-го (тюремного отдела) ГУГБ НКВД СССР Антонова-Грицюка. Значит, он лично повез протоколы тройки и отвечал за расстрел.
Апетер должен был выдать заключенных начальнику конвоя майору Фриновскому.
На этапном списке отметки о переправке заключенных с острова в Кемь-пристань 2–3 декабря 1937 г. Отправлял Раевский. Также на этапном списке при фамилиях заключенных нанесены повторяющиеся цифры от 1 до 15 (возможно, разбивка заключенных по вагонам). Заключенные разбиты также на большие группы, примерно по 100 человек. Напротив этих групп на полях карандашом фамилии: Подгорный, Левин, Бударин.
Поликарпов лично отвечал за расстрелы в Ленинграде. И все-таки остается вопрос — куда «прибывших»? Ленинград как место расстрела вызывает сомнение.
Во-первых, Ленинград — не лагерь, а заключенных, как и первую партию, отправляли для конспирации «в лагеря», т.е., в места дислокации лагерей. Прежнее место расстрела в Белбалткомбинате не подходило, т.к. Матвеев и до и после расстрела докладывал, что оно мало пригодно: оживленный Повенецкий тракт, было нападение заключенных на конвоиров. Поэтому искали другое место.
Второе обстоятельство касается оформления индивидуальных актов о приведении приговоров в исполнение. На актах приговоренных Особой тройкой УНКВД ЛО и расстрелянных «у себя», в Ленинграде, — Поликарпов ставил треугольную печать Комендатуры УНКВД ЛО. Если расстрел по приговору Особой тройки производили в Новгороде, Боровичах, — ставили круглую печать УНКВД ЛО. На декабрьских актах о расстреле соловчан стоят круглые печати.
Где же могли расстрелять заключенных Соловецкой тюрьмы из второй партии?
В их ряду расстрелян о. Павел Флоренский. Помню, как ездил в Сергиев Посад, беседовал с игуменом Андроником Трубачевым, побывал в доме Флоренских. Помню, как в другой раз встречался с внуком о. Павла П. В. Флоренским. Помню, как на Левашовском мемориальном кладбище неожиданно разговорился с посетительницей, которая оказалась внучкой о. Павла. Чтобы твердо говорить о месте расстрела, надо смотреть в глаза родным погибших. Никаких оснований утверждать, что о. Павел Флоренский и его товарищи по расстрельному этапу точно погребены в том или ином месте в Ленинграде, у нас нет.
Зона особого внимания — Лодейное Поле
Важнейшее значение для нашего поиска имеет удостоверение от 1 декабря 1937 г., выданное помощнику Поликарпова расстрельщику-орденоносцу Павлу Дмитриевичу Шалыгину в том, что он «действительно командирован в район Лодейнопольского лагерного пункта ОМЗ УНКВД ЛО для выполнения специального поручения УНКВД ЛО».
Формулировка задания Шалыгину буква в букву повторяет формулировку задания Матвееву (см. выше). Удостоверение находится в том же комплексе документов и некогда так же, как матвеевское, было сложено в восьмушку (носилось с документами в нагрудном кармане?).
Удостоверение Шалыгина подшито вслед за документами о втором расстреле, а единственный отчетный документ о третьем расстреле — справка, составленная Антоновым-Грицюком, — завершает весь ряд документов об исполнении приговоров.
Сомнений в том, что Шалыгин участвовал в расстреле, нет. Но где и когда он выполнял «специальное поручение»?
Места первого и третьего расстрелов нам известны: Медвежьегорск (Повенецкий тракт) и Соловки. Остается думать, что в декабре 1937 г. Шалыгин расстреливал заключенных в районе Лодейного Поля.
Лодейное Поле, «столица» Свирлага, хорошо описано в книге Солоневича «Россия в концлагере». Единичные расстрелы в Лодейном Поле проводились и до, и во время Большого террора. После ликвидации Свирлага летом 1937 г. Лодейнопольское отделение Свирлага сохранилось в ведении Отдела лагерей, мест заключения и трудовых поселений (ОЛМЗ и ТП) УНКВД ЛО. Осенью 1937 г. на лагпунктах Лодейнопольского лаготделения состоялись аресты в связи с выполнением расстрельного плана по приказу НКВД № 00447. Местом содержания арестованных лагерников был следственный изолятор в Лодейном Поле и изоляторы на других лагпунктах Лодейнопольского лаготделения.
Пойманных лагерных беглецов держали в Доме предварительного заключения (ДПЗ) в Лодейном Поле — обычном месте содержания арестованных по делам Лодейнопольского оперсектора НКВД.
Обычно всех, кто был затем приговорен к расстрелу Особой тройкой УНКВД ЛО, доставляли в Ленинград, в Отделение ДПЗ на Нижегородской, 39 и расстреливали в Ленинграде.
Обратим внимание на особенность расстрелов по протоколу Особой тройки УНКВД ЛО № 171 от 20 ноября 1937 г. Из 100 приговоренных к расстрелу по этому протоколу, 70 — заключенные Лодейнопольского лаготделения. Из них 7 человек содержались под стражей в Лодейнопольском ДПЗ, были быстро доставлены в Ленинград и расстреляны по предписанию от 23 ноября на следующий день.
А вот тех, кто содержался под стражей в лагерных изоляторах, доставили в Ленинград после длительной паузы и расстреляли лишь 16 декабря 1937 г.
Почему движение приговоренных к расстрелу заключенных Лодейнопольского лаготделения было приостановлено? Может быть, это как-то связано с подготовкой и проведением расстрельной операции «в районе Лодейнопольского лагпункта». Быть может, изолятор в Лодейном Поле использовался так же, как ранее изолятор в Медвежьегорске?
Возможно, решение доставить соловецких узников для расстрела в Лодейное Поле сложилось после вынесения 10 ноября 1937 г. приговоров по протоколу Особой тройки УНКВД ЛО № 134 (в рамках директивы НКВД № 59190 были приговорены 84 человека). В этот же день и, может быть, на заседании Особой тройки, Матвеев доложил о предыдущем расстреле в Медвежьегорске, описав его сложности.
Перевозка соловецких заключенных в Лодейное Поле не должна была вызывать никаких подозрений. И Свирлаг, и Белбалтлаг (Белбалткомбинат) были образованы на базе Соловецкого лагеря. До лета 1937 г. Карелия была в оперативном подчинении УНКВД ЛО. Одно лагерное пространство. Только Медвежьегорск — чужой, а Лодейное Поле подчинено УНКВД ЛО.
Немаловажно и то, что районы Лодейнопольского оперсектора НКВД в 1937–1938 гг. были в передовых по выполнению расстрельных планов в Ленинградской области. Когда в 1957 г. было предпринято служебное расследование в отношении бывшего начальника оперсектора И.П. Добровольского, он показал, что «во время операции по изъятию антисоветского элемента через Лодейнопольский оперсектор НКВД прошло дело на 5–6 тысяч человек». При таком количестве арестованных принять без угрозы расконспирации этап из 504 человек, подлежащих расстрелу, руководству оперсектора было вполне по силам.
Дела конвойные
Итак, вторую партию заключенных Соловецкой тюрьмы принимал лично начальник конвоя «майор Фриновский». Выяснилось, что это брат зам. наркома внутренних дел, командир 225-го Ленинградского конвойного полка капитан Г.П. Фриновский (майора получил в 1938 г.).
Часть документов полка нашлась в Российском государственном военном архиве. Благодаря этому удалось установить все командировки полка по сопровождению заключенных в октябре — декабре 1937 г. и сопоставить их с датами этапирования и расстрелов соловецких этапов.
Выяснилось также, что за фамилии нанесены на полях этапного списка второй партии соловчан. Это командир полуроты пулеметной роты 2-го стрелкового батальона А.С. Подгорный, командир 2-го взвода К.Л. Левин и командир отделения 2-го взвода той же полуроты В.И. Бударин.
28 ноября 1937 г. Заковский подписал отношение начальнику Соловецкой тюрьмы Апетеру.
29 ноября 1937 г. в командировку «по сопровождению заключенных» отправились 32 человека пулеметной полуроты 225-го конвойного полка под командованием нач. конвоя лейтенанта Подгорного. Однако направлены они были не в Кемь, а на станцию Надвойцы. Надвойцы — бывшая «столица» Белбалткомбината, поселок на полпути от Кеми до Медвежьей Горы.
1 декабря 1937 г. Шалыгин получил удостоверение на командировку «в район Лодейнопольского лагерного пункта».
Также 1 декабря 1937 г. из Ленинграда выехал командир 225-го полка Фриновский. Цель командировки: «ст. Соловецкие Острова»
1 декабря 1937 г. «по сопровождению заключенных» в Кемь направлен старшина пулеметной полуроты Карсаков.
1 декабря 1937 г. туда же направлены 16 человек 51-го железнодорожного полка (нач. конвоя комвзвода Пимкин).
Можно предположить, что Шалыгин, Фриновский, Карсаков и конвоиры 51-го полка выехали одной группой.
2–3 декабря 1937 г. вторая партия заключенных переправлена из Соловков на Кемь-пристань. Зима была теплой, навигация завершилась позднее.
8–10 декабря состоялись расстрелы. Два акта датированы 10 декабря, остальные — 8 декабря, однако на основании пометки коменданта Поликарпова на этапном списке есть основания полагать, что 288 из 504 человек расстреляны 9 декабря.
Дата возвращения в Ленинград Шалыгина нам неизвестна. Зато известно, что Подгорный и с ним 23 человека из его команды (около половины всех конвоиров) вернулись 9 декабря. Фриновский и остальные конвоиры вернулись 10 декабря.
То есть, конвой вернулся в Ленинград ПОЗДНЕЕ предписания на расстрел от 7 декабря, в котором говорится о прибытии заключенных. Речь в предписании могла идти о прибытии в Лодейное Поле, где Поликарпов и Шалыгин, быстро и без ущерба проведению основной карательной операции в Ленинграде, расстреляли 504 человека.
И конвоирам вернуться в Ленинград так быстро после расстрела можно было скорее из Лодейного Поля, чем из Надвойц. То есть, вернулись частями, на следующий день после расстрелов 8 и 9 декабря.
Надвойцы, как и Лодейное Поле, каким-то образом связаны с историей соловецких расстрелов. То ли там принимали этап для расстрела, то ли это был промежуточный пункт следования. Но на сегодня это загадка.
Технология расстрелов
Трудно что-то прибавить к тому, что нам известно о технологии расстрелов на основании следствия по делу медвежьегорских чекистов.
К 1937 г. места расстрелов заключенных и трудпоселенцев Белбалткомбината постепенно отдалялись от Медвежьей Горы. Расстреливали обычно в лесу вдоль Повенецкого тракта. Когда было избрано место расстрела близ урочища Сандармох, неизвестно. Во всяком случае, теперь известно, что с началом репрессивной операции в 1937 г. расстреливать возили за 16 километров. Это место и предъявляли местные чекисты Матвееву для осмотра при его ознакомительной поездке в октябре 1937 г. Медвежьегорская (БелБалтлаговская) опербригада для проведения массовых расстрелов была создана в августе 1937 г. — всего около 30 человек из 3-го отдела ББК, включая бывших заключенных и даже заключенных с неотбытым сроком. Одни отвечали за подготовительные работы в лесу (рытье ям, костры), другие за вывод обреченных из камер изолятора и связывание веревками, третьи — за конвоирование, четвертые — за приведение приговоров в исполнение. Еще были шоферы и проводники служебных собак. У всех отобрали дополнительные подписки об обеспечении строжайшей секретности. В распоряжении опербригады были две грузовые машины для перевозки заключенных к месту расстрела (трехтонки, видимо, ЗИС-5) и одна легковая. Приговоры в Медвежьей Горе в это время чаще других приводили в исполнение начальник 5-го отделения (по борьбе с побегами) И.А. Бондаренко и зам. начальника 3-го отдела А.Ф. Шондыш. На легковой машине обычно ездил старший из начальников, принимающих участие в расстрелах. Спецработы шли за дополнительную оплату, от 180 рублей за лесные работы, до 240 рублей шоферам и конвоирам. Исполнители приговоров, видимо, получали больше. Во всяком случае, известно, что Бондаренко однажды получил премию в 250 рублей.
По прибытии ленинградской опербригады (Матвеев, Алафер и др.), к ней была придана медвежьегорская. В число обычных средств, которые использовались в Медвежьей Горе для операций по приведению приговоров в исполнение, входили веревки для связывания, веревочные петли и тряпки (полотенца) — для придушивания или удушения сопротивлявшихся или кричавших. Избивали руками, ногами, оружием, чем придется. При Бондаренке всегда находилась, в виде «личного холодного оружия», — железная трость длиной около метра, толщиной около сантиметра, остроконечная с одного конца и с молотком и топориком с другого, нечто вроде ледоруба, эту трость подарили Бондаренке при открытии Туломской ГРЭС, которая строилась руками заключенных, на трости была памятная надпись «Тулома».
Матвеев привнес в обычную процедуру ленинградский опыт. По его указанию и эскизу были изготовлены две березовые круглые дубинки, длиной 42 см, толщиной 7 см и ручкой длиной 12 см. Эти дубинки в Медвежьей Горе называли «колотушками», «вальками», «деревянными палками» и использовали для «успокоения», «усмирения» связываемых или уже связанных заключенных при малейшем поводе и без повода. Крикнул — удар, задал вопрос — удар, повернулся — удар.
Колотушками наносили удары по голове, плечам, в грудь, живот, по коленям. От удара по голове двухкилограммовой колотушкой человек чаще всего терял сознание. Голову разбивали до крови, иногда проламывали черепную коробку и убивали. Еще страшнее были удары железными тростями (по образцу первой была изготовлена вторая — граненая, остроконечная с одного конца, с приваренным молотком с другого). От удара железной тростью молоток или лезвие топорика входили в тело, легко перебивались ключицы. Особым приемом стало протыкание тела острым концом трости.
Колотушки и трости использовались в изоляторе, по пути от изолятора в лес (конвою на каждой грузовой машине выдавалось по колотушке и трости) и, наконец, у расстрельной ямы.
Почему избивали заключенных? Избивали от страха, от боязни бунта, нападения и побега. В большинстве своем изнеможенные заключенные не могли оказывать серьезного сопротивления. Тем более женщины, старики и больные (двоих из Соловков доставили в парализованном состоянии). Но отчаянные смельчаки всегда найдутся, кто-то из соловчан в первый же день расстрелов смог освободиться от веревок в машине, напасть на конвоира и нанести рану при помощи утаенного ножа. Избивали, потому что была установка: бить врага на каждом шагу, применение «мер физического воздействия» разрешил ЦК ВКП(б). Избивали, потому что входили в раж, находясь в неврастеническом состоянии. Ведь каждый раз предстояло убивать десятки и сотни людей, которым даже не объявляли о бессудном приговоре. В предчувствии смерти обреченные требовали прокурора, заявляли о пытках и лживых обвинениях во время следствия, обзывали палачей гитлеровцами. Наконец, избивали («глушили кадров») просто, чтобы к могильным ямам привезти тех, кто был жив, «чуть тепленькими». Так, в Москве для доставки на Бутовский полигон использовали автозаки с заглушками, пуская газ в кузов, а в Петрозаводске применяли «галстуки» — то есть удавки, придушивали петлей на шее. В общем, при приведении приговоров в исполнение не всегда уже было необходимо расстреливать.
В изоляторе ББК можно было разместить 200–300 или более человек для подготовки к расстрелу. Процедуру хорошо отработали. Основные действия совершались в трех помещениях: комнате опроса и «установления самоличностей» (она же «комната вязки рук», вероятно — канцелярия изолятора), «комнате вязки ног» и в «ожидальне».
Из дежурной комнаты изолятора вызывали заключенного с вещами, спрашивали о профессии и говорили, что ведут на осмотр врачебной комиссии. Так легче было успокоить, раздеть и осмотреть человека. В «комнате вязки рук» за столом сидели начальники операции и задавали обычные вопросы по «установочным данным». После сверки данных опрашивающий произносил условную фразу: «На этап годен». Тут же двое хватали заключенного за руки и резко выворачивали их назад. Третий немедленно начинал жестко связывать руки. Поскольку никакой медосмотр и этап не предполагал выкручивания и связывания рук, люди кричали не только от боли, но и просили объяснений, спрашивали: «Зачем вяжете?». Сидящий за столом доставал колотушку, просил подвести заключенного поближе и со всей силы ударял по голове. В случае крика один из чекистов хватал заключенного за горло и душил до прекращения крика.
В случае попыток сопротивления при связывании на заключенного набрасывались все, кто был в комнате, и избивали до потери сознания чем попало. Забитых насмерть выносили в уборную (разбитые головы обвязывали тряпками). В этой же «комнате вязки рук» отбирались деньги, часы, другие ценные вещи и складывались в ящик начальственного стола. Затем заключенного выводили или тащили в следующую комнату. Здесь снимали оставшуюся верхнюю одежду, то есть раздевали до нижнего белья, и связывали ноги. Ноги связывались, очевидно, настолько, чтобы можно было делать крохотные шажки. Подготовленных таким образом усаживали или укладывали в «ожидальне». Время от времени в ожидальне били колотушкамси всех подряд. Когда набиралось 50–60 человек, конвоиры начинали грузить (носить на плечах) в кузов каждой грузовой машины по 25–30 человек. В кузове были скамейки, но усаживали на них редко — на тряской ухабистой дороге связанным сидеть было трудно, они сползали, что крайне раздражало конвоиров. Обычно в кузове всех укладывали штебелем и накрывали брезентом. В каждую машину усаживался конвой — по четыре человека и проводник с собакой. Перед выездом заключенным демонстрировали колотушки и железные трости для острастки. Хотя обычно они молчали даже при избиениях, кто от потери сознания, кто от страха. Караван из грузовых и замыкавшей их легковой машины выезжал из ворот изолятора. Никого из заключенных не имели права вернуть обратно в изолятор.
Команда, работавшая в лесу, загодя выкапывала большие глубокие ямы в легком песчаном грунте. Подле ям разводили костры — для обогрева конвоя и освещения места в ночное время. Приезжали машины, их подавали к ямам.
Расстреливали непосредственно в яме. В ямах работали Матвеев, Алафер, Бондаренко и Шондыш. «Культурное» объяснение Матвеевым процедуры расстрела выглядит так:
«В указанной яме приказывали арестованному ложиться вниз лицом, после чего в упор из револьвера арестованного стреляли».
Но так можно было бы поступить со здоровыми и загипнотизированными людьми. На деле было не так. Заключенных подносили или подтаскивали к яме. В это время не все из них даже подавали признаки жизни. Тех, кто казался еще бодрым или что-то говорил, били по голове колотушкой. Особо ненавистных избивали чем попало и сколько хватало сил. Подавали на дно ямы. Там укладывали половчее и стреляли в упор в голову.
По завершении расстрелов машины отправлялись обратно. И так за ночь делали несколько рейсов. С последним рейсом отвозили убитых в изоляторе. Женщин возили отдельно (иногда или часто — на легковой машине). К четырем утра операцию заканчивали.
Вещи расстрелянных хранились без всякого учета в кладовой изолятора, оттуда вывозились на чердак опердивизиона и в кладовую 5-го отделения, которым руководил Бондаренко. Из вещей, оставшихся после расстрела соловчан, были сшиты два пальто и особые тужурки, в которых начальственные участники операции ездили на расстрелы.
Все это в столице Белбалткомбината и Белбалтлага творилось почти открыто. Местное население догадывалось или даже хорошо представляло себе, чем занят 3-й отдел — не только исполнением приговоров, а и перевыполнением плана по беглецам, оформлением фальшивых дел и передачей их на Карельскую «тройку». Поэтому уже в начале 1938 г. со стороны прокуратуры последовало указание отказаться от избиений колотушками. Весной 1938 г. начались аресты сотрудников 3-го отдела ББК, через год в Ленинграде арестовали Матвеева.
Произвели учет вещей расстрелянных и отметили нерасхищенное: чей-то микроскоп, чью-то готовальню, чью-то гармонь, чьи-то шинели, чьи-то ситцевые дамские платья, чей-то детский пиджачок…;выданное сотрудникам 5-го отделения (где хранились вещи): костюм, брюки, джемперы, шапки, сапоги, платье, патефон, бильярд…; сданное в финотдел ББК НКВД: деньги, кольца желтого и белого металла, зубы и коронки желтого и белого металла, икону, образок, кресты, царские монеты… Фрагменты этапных списков первой партии соловчан с пометками о деньгах, часах, зубах…
Все женщины выделены особо — номера обведены «кружочками»
Награды за расстрелы и незабытые могилы
После расстрелов первой и второй партии заключенных Соловецкой тюрьмы все ленинградские чекисты, имевшие отношение к операции, были награждены за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» (приказ по УНКВД ЛО от 20 декабря 1937 г.).
Боевым оружием:
Деревянко Сергей Емельянович — надзиратель ДПЗ, младший комвзвод.
Лариошин Карп Григорьевич — надзиратель ДПЗ, младший комвзвод.
Твердохлеб Андрей Сергеевич — надзиратель, младший комвзвод.
Чигинцев Тимофей Дмитриевич — надзиратель ДПЗ, младший комвзвод.
Оружием (пистолет Коровина):
Васильев Степан Васильевич — надзиратель ДПЗ, младший комвзвод.
Ершов Николай Федорович — комендант здания УНКВД ЛО, секретарь Адмхозуправления.
Кузнецов Николай Игнатьевич — вахтер комендатуры.
Федотов Иван Федотович — шофер
Ценным подарком:
Алафер Георгий Леонгардович — мл. лейтенант госбезопасности.
Матвеев Михаил Родионович — капитан госбезопасности.
Поликарпов Александр Романович — ст. лейтенант госбезопасности.
Шалыгин Павел Дмитриевич — мл. лейтенант госбезопасности.
Часами:
Воскресенский Николай Петрович — шофер.
Известно, что Матвеев получил радиолу. В 1939 г. его арестовали. Через три дня застрелился ожидавший ареста Поликарпов. Комендантом УНКВД ЛО стал Шалыгин. Алафер также остался расстрельщиком. Впоследствии Матвеев и Шалыгин получили ордена Ленина за выслугу лет.
Был награжден боевым оружием также начальник Лодейнопольского оперсектора Илья Петрович Добровольский. Впоследствии полковник, он получил орден Ленина, 2 ордена Красного Знамени и хорошую пенсию. Но после служебного расследования в 1957 г. формулировку его увольнения изменили на «уволен по фактам, дискредитирующим звание офицера». В 1978 г. ходатайствовал об увеличении пенсии, перечисляя заслуги в прошлом.
Командир полуроты пулеметной роты 225-го конвойного полка лейтенант Андрей Степанович Подгорный получил 20 декабря 1937 г. благодарность и премию в 100 руб. за «хорошее выполнение спецслужбы и обеспечение боевой подготовки».
Старшина полуроты Дмитрий Николаевич Карсаков — благодарность и премию в 50 руб. за «хорошее выполнение спецслужбы и обеспечение боевой подготовки».
Антонов-Грицюк привез из «ленинградской командировки» сервиз.
До сих пор не знаем самого основного и простого. Где наши незабытые могилы? Почему в новой России, которая приняла наследство СССР, не стало делом чести открыть то, что, конечно же, где-то отмечено и известно.
Документы о расстреле о. Павла Флоренского.
Расстрелян со второй партией соловчан 8 декабря 1937 г. Место расстрела и погребения неизвестно.
К формированию и расстрелу соловецких этапов имели отношение:
Алафер Георгий Леонгардович — с 1930 г. дежурный комендант, с 1933 г. пом. коменданта ПП ОГПУ (УНКВД ЛО), мл. лейтенант ГБ, награжден орденом Красной Звезды (1936). Расстреливал лично соловчан из первой партии. Приказом по УНКВД ЛО 20 декабря 1937 г. за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» награжден ценным подарком.
Антонов-Грицюк Николай Иосифович (1893–1939) — чекист с 1920 г., нач. ГПУ — наркомвнудел Кабардино-Балкарии в 1932–1937 гг., зам. начальника 10-го отдела ГУГБ НКВД СССР с 23 октября 1937 г., нач. 10-го отдела с 28 марта 1938 г., майор ГБ, депутат Верховного Совета СССР, награжден именным оружием «Маузер», 2 орденами Красного Знамени (1923, 1925), знаком «Почетный чекист» (1933), орденом Красной Звезды (1937). Курировал расстрелы второй партии, командовал расстрелом третьей партии соловчан. Арестован с санкции зам. Прокурора СССР Г. К. Рогинского 23 октября 1938 г. как «участник правотроцкистской террористической организации». Военной коллегией Верховного суда СССР 22 февраля 1939 г. приговорен по ст. ст. 19-58-8, 58-1а-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве 23 февраля 1939 г. Реабилитирован в 1955 г.
Апетер Иван Андреевич (1890–1938) — чекист с 1919 г., нач. Административно-организационного отдела ВЧК (1920–1921), полпред ОГПУ в Московской обл., зам. наркома юстиции РСФСР, нач. Главного управления исправительно-трудовых учреждений РСФСР и нач. Центрального управления конвойных войск СССР (1931–1934), нач. санаторно-курортного отдела АХУ НКВД СССР с 1934 г., в резерве назначения с 20 февраля 1937 г., нач. Соловецкой тюрьмы с 4 июня 1937 г., ст. майор ГБ, награжден именным оружием «Маузер», орденом Красного Знамени (1923), знаком «Почетный чекист». Арестован 11 декабря 1937 г. как участник «латышской шпионско-фашистской организации». Военной коллегией Верховного суда СССР 22 августа 1938 г. приговорен по ст. ст. 58-1б-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве 22 августа 1938 г. Не реабилитирован в 1956 г. (вина в «антисоветской деятельности» не доказана, но установлена ответственность за составление справок на соловчан, которые расстреляны, не совершив никакого нового преступления).
Астров-Ширпанов Георгий Васильевич (1900–?) — нач. 3-го отдела Белбалткомбината в июне 1937 — мае 1938 гг., ст. лейтенант ГБ. Отвечал по должности за работу Медвежьегорской расстрельной опербригады. Военным трибуналом Московского окр. внутренних войск НКВД 7–9 апреля 1939 г. осужден по ст. ст. 58-7-10-11 УК РСФСР на 10 лет тюрьмы, с заменой на лагерь. Обвинялся в том, что «находясь на оперативной работе в ГУЛАГе, тормозил выявление антисоветских элементов и путем ослабления дисциплины разлагал чекистский аппарат». Реабилитирован в 1955 г., с освобождением из ссылки.
Бардин Геннадий Ильич (1908–?) — сержант ГБ, служил в Ленинграде, в 1938 г. в Соловецкой тюрьме. Участник расстрела инженера Елизаветы Кац.
Бондаренко Иван Андреевич (1900–1939) — уполномоченный 3-й части Соловецкого отделения УСЛАГа в 1933 г., с того же года в 3-м отделе Белбалткомбината, нач. 5-го отделения в 1935–1938 гг. Член Медвежьегорской расстрельной опербригады, садист. Расстреливал лично первую партию соловчан. Арестован 18 марта 1938 г. Военным трибуналом войск НКВД ЛВО 24–30 мая 1939 г. приговорен по ст. 193-17 «б» УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Петрозаводске 20 октября 1939 г. Не реабилитирован.
Бударин Василий Иванович — командир отделения 2-го взвода полуроты пулеметной роты 2-го стрелкового батальона 225-го конвойного полка. Выполнял обязанности по конвоированию соловчан.
Бурдюков Яков Иванович — пом. оперуполномоченного Шахтинского РО НКВД, сержант ГБ, с 1 сентября 1936 г. нач. Спокойненского РО НКВД Азово-Черноморского края, 7 сентября 1937 г. откомандирован в Соловецкую тюрьму, в 1938 г. и. о. пом. нач. тюрьмы по оперчасти. Участник расстрела инженера Елизаветы Кац.
Васильев Степан Васильевич — надзиратель ДПЗ УНКВД ЛО, младший комвзвод, в Медвежьей Горе конвоировал соловчан из первой партии.
Вейншток Яков Маркович (1899–1939) — чекист с 1919 г., нач. 10-го (тюремного) отдела ГУГБ НКВД СССР с 1936 г., зам. наркома водного транспорта СССР с 16 апреля 1938 г., ст. майор ГБ, награжден орденом Красной Звезды 19 декабря 1937 г., 2 знаками «Почетный чекист» (1929, 1932). Отвечал за формирование расстрельных планов 1937–1938 гг. в тюрьмах. Арестован с санкции зам. Прокурора СССР Г. К. Рогинского 22 сентября 1938 г. как «участник антисоветского шпионско-террористического заговора в НКВД». Военной коллегией Верховного суда СССР 22 февраля 1939 г. приговорен по ст. ст. 58-1б-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве 23 февраля 1939 г. Реабилирован в 1957 г.
Воскресенский Николай Петрович — шофер УНКВД ЛО, в Медвежьей Горе возил на трехтонке соловчан из первой партии от изолятора к месту расстрелов на 16-м км Повенецкого тракта.
Гарин Владимир Николаевич (1896–1940) — чекист с 1919 г., зам. начальника УНКВД ЛО с 13 декабря 1936 г., ст. майор ГБ, награжден орденом Красного Знамени (1928), 2 знаками «Почетный чекист» (1926, 1932), член ЦИК СССР, член Особой тройки УНКВД ЛО в 1937–1938 гг., руководил карательной операцией в Ленинградской обл., лично завизировал справки на расстрел соловчан. Начальник Сорокского ИТЛ со 2 июня 1938 г. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
Деревянко Сергей Емельянович — надзиратель ДПЗ УНКВД ЛО, младший комвзвод, в Медвежьей Горе конвоировал соловчан из первой партии.
Дуккур Арнольд Яковлевич — работал в Адмхозотделе НКВД СССР, в 1937 г. пом. начальника Соловецкой тюрьмы, ст. лейтенант ГБ. Отвечал за доставку первой партии соловчан из Соловков к месту расстрела. Уволен 10 февраля 1938 г. «в связи с невозможностью использования».
Егоров Михаил Анкиндинович (1900–1951) — чекист с 1919 г., нач. 8-го (учетно-распределительного) отдела УНКВД ЛО, секретарь Особой тройки УНКВД ЛО, ст. лейтенант ГБ, впоследствии полковник, награжден орденом Ленина, в отставке с 1946 г.
Ежов Николай Иванович (1895–1940) — секретарь ЦК ВКП(б) с 1935 г., нарком внутренних дел СССР в 1936–1938 гг., генеральный комиссар ГБ, награжден орденом Ленина 17 июля 1937 г., депутат Верховного Совета СССР, официозный «любимец народа». Арестован 10 апреля 1939 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 3 февраля 1940 г. приговорен по ст. ст. 19-58-8, 58-1а-7-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве 6 февраля 1940 г. Не реабилитирован в 1998 г. (вина в «шпионской и террористической деятельности» не доказана, но установлена ответственность как одного из организаторов массовых репрессий).
Ершов Николай Федорович — комендант здания УНКВД ЛО, секретарь Адмхозуправления, в Медвежьей Горе помогал Матвееву принимать для расстрела соловчан из первой партии.
Заковский Леонид Михайлович (Штубис Генрих Эрнестович; 1894–1938) — чекист с 1917 г., нач. УНКВД ЛО в 1934 — январе 1938 гг., председетель Особой тройки УНКВД ЛО в 1937 г., перед арестом зам наркома внутренних дел и нач. УНКВД Московской обл., комиссар ГБ 1-го ранга, награжден орденом Ленина 25 июня 1937 г., 2 орденами Красного Знамени (1922, 1932), орденом Красной Звезды (1936), 2 знаками «Почетный чекист» (1923, 1933), депутат Верховного Совета СССР. Арестован 30 апреля 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 29 августа 1938 г. приговорен по ст. ст. 19-6-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве в тот же день. Отказано в посмертной реабилитации в 1987 г. (вина в «шпионской и террористической деятельности» не подтвердилась, установлена ответственность как одного из организаторов массовых репрессий).
Карсаков (Корсаков) Дмитрий Николаевич — с 29 сентября 1937 г. старшина полуроты пулеметной роты 2-го стрелкового батальона 225-го конвойного полка. Выполнял обязанности по конвоированию соловчан. 20 декабря 1937 г. получил благодарность и награжден денежной премией в 50 руб. за «хорошее выполнение спецслужбы и обеспечение боевой подготовки».
Коллегов Иван Карпович (1900–1941) — нач. Брянского горотдела НКВД, начальник Соловецкой тюрьмы с 11 января 1938 г., капитан ГБ. При Коллегове в Соловках состоялся расстрел соловчан из третьей партии. Арестован 7 мая 1939 г. как «участник антисоветской повстанческо-террористической организации, действовавшей на острове Соловки». Военной коллегией Верховного суда СССР 8 июля 1941 г. приговорен по ст. ст. 17-58-2, 58-7-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве 28 июля 1941 г. Реабилитирован в 1959 г.
Круковский Всеволод Михайлович (1897–1940) — нач. секретно-политического отдела и пом. начальника УНКВД Оренбургской обл. до 28 марта 1937 г., нач. 1-го отделения и пом. начальника 10-го (тюремного) отдела НКВД СССР с 17 мая по 29 сентября 1937 г., перед арестом нач. 2-го (учетно-распределительного) отдела Карлага, майор ГБ. Принимал участие в отборе соловчан для включения в расстрельные списки. Арестован 23 апреля 1938 г. как «участник контрреволюционной заговорщической военной организации в НКВД». Военной коллегией Верховного суда СССР 19 января 1940 г. приговорен по ст. ст. 58-1а, 58-7-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве 21 января 1940 г. Реабилитирован в 1959 г. Из записей показаний: «В 1937 году был введен порядок рассмотрения дел упрощенным порядком, на так называемых “тройках”. В этой связи по распоряжению Ежова 10 отдел должен был произвести массовые операции по тюрьмам ГУГБ. Такая операция была проведена и около 2000 ранее осужденных к различным срокам тюремного заключения и содержащихся в тюрьмах и политизоляторах ГУГБ было пропущено через тройки на местах без всякого следствия, а лишь на основании старого приговора и агентурных материалов о поведении заключенного в тюрьме».
Кузьмичев Андрей Петрович (1905–?) — оперуполномоченный Сокольского райотдела УНКВД Северного края, мл. лейтенант ГБ, откомандирован в Соловки 10 октября 1937 г., после Соловков служил в Тульской обл. Принимал участие в отборе соловчан для включения в расстрельные списки.
Лариошин Карп Григорьевич — надзиратель ДПЗ УНКВД ЛО, младший комвзвод, в Медвежьей Горе конвоировал соловчан из первой партии.
Левин Константин Лазаревич — с 29 сентября 1937 г. командир 2-го взвода полуроты пулеметной роты 2-го стрелкового батальона 225-го конвойного полка. Выполнял обязанности по конвоированию соловчан.
Литвин Михаил Иосифович (1892–1938 гг.) — партийный работник, чекист с 1936 г., нач. УНКВД ЛО с января 1938 гг., комиссар ГБ 3-го ранга, награжден орденом Ленина 22 июля 1937 г., председатель Особой тройки УНКВД ЛО в 1938 г. Застрелился 12 ноября 1938 г.
Матвеев Михаил Родионович (1892–1971) — подручный слесаря завода «Вулкан» в 1913–1917 гг., после февральской революции в Красной гвардии, член районной следственной комиссии ЧК в 1918 г., дежурный комендант ПП ОГПУ в ЛВО в 1927–1929 гг., комендант в 1929–1933 гг., зам. начальника Адмхозуправления УНКВД ЛО, капитан ГБ, награжден серебряным портсигаром, боевым оружием «Браунинг» (1927), знаком «Почетный чекист» (1933), орденом Красной Звезды (1936). Отвечал за расстрел первой партии соловчан и расстреливал их лично. Приказом по УНКВД ЛО 20 декабря 1937 г. за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» награжден ценным подарком — радиолой с пластинками (другие члены ленинградской опербригады, работавшей с Матвеевым в Медвежьей Горе, награждены ценными подарками, пистолетами Коровина и часами). Арестован с санкции наркома внутренних дел Л. П. Берии 11 марта 1939 г. Военным трибуналом войск НКВД ЛВО 24–30 мая 1939 г. осужден по ст. 193-17 «а» УК РСФСР на 10 лет ИТЛ. Военной коллегией Верховного суда СССР 23 сентября 1939 г. срок снижен до 3 лет. Наград не лишен. Отбывал наказание в Волголаге, освобожден досрочно. Во время Блокады Ленинграда нач. внутренней тюрьмы УНКГБ. Награжден орденом Ленина.
Подгорный Андрей Степанович — с 29 сентября 1937 г. командир полуроты пулеметной роты 2-го стрелкового батальона 225-го конвойного полка, лейтенант. Выполнял обязанности по конвоированию соловчан. 20 декабря 1937 г. получил благодарность и награжден денежной премией в 100 руб. за «хорошее выполнение спецслужбы и обеспечение боевой подготовки».
Позерн Борис Павлович (1882–1939) — партийный и хозяйственный работник, прокурор Ленинградской обл. в 1937–1938 гг., член Особой тройки УНКВД ЛО. Арестован 9 июля 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 25 февраля 1939 г. приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве в тот же день. Реабилитирован в 1957 г.
Поликарпов Александр Романович (1897–1939) — комендант ПП ОГПУ в ЛВО (УНКВД ЛО) с августа 1933 г., ст. лейтенант ГБ, награжден орденом Красной Звезды (1936). Отвечал за расстрел второй партии соловчан и, видимо, расстреливал их лично. Приказом по УНКВД ЛО 20 декабря 1937 г. за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» награжден ценным подарком. Застрелился 14 марта 1939 г., после ареста М. Р. Матвеева.
Раевский Петр Семенович (1896–1967) — чекист с 1919 г. в Тамбове, Саратове, Вятке, Ярославле, награжден боевым оружием «Браунинг», знаком «Почетный чекист», в 1937 г. капитан ГБ, начальник Костромского горотдела НКВД. Весной 1937 г. отказался от должности начальника новообразованной Соловецкой тюрьмы ГУГБ., но 18 июня 1937 г. вступил в должность помощника начальника тюрьмы по оперчасти и принял на себя основные обязанности. Лично спровоцировал и организовал формирование расстрельных списков. Лично подписал каждую справку о соловчанах для Особой тройки УНКВД ЛО. В 1939 г. начальник тюрьмы Новочеркасска. Арестован 13 июля 1939 г. согласно телеграфному приказу Л. П. Берии как «один из руководителей контрреволюционной повстанческой организации, существовавшей среди лагерников на острове Соловки» и этапирован в Москву. Особым совещанием при НКВД СССР 29 мая 1941 г. осужден на 8 лет ИТЛ. Отбывал срок в Унжлаге, где заведовал изолятором на штрафном пункте. Освобожден в июле 1947 г. Реабилитирован 14 мая 1955 г. Восстановлен в рядах КПСС и в звании подполковника. В начале 1960-х годов привлекался к партийной ответственности за активную роль в соловецких расстрелах. Умер на пенсии в г. Каменка Пензенской обл.
Состэ Мартин Янович (1896–1938) — нач. Алмхозуправления УНКВД ЛО до 27 апреля 1937 г., затем пом. начальника УНКВД ЛО, майор ГБ с 26 мая 1937 г., зам. начальника УНКВД ЛО с 7 июля 1937 г. Отвечал по должности за организацию расстрелов и погребений расстрелянных. Арестован 18 апреля 1938 г. как «шпион латвийской разведки». Убит на допросе в Лефортовской тюрьме 5 мая 1938 г. Реабилитирован.
Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879–1953) — секретарь ЦК ВКП(б), организатор карательной кампании 1937–1938 гг. в СССР.
Твердохлеб Андрей Сергеевич — надзиратель ДПЗ УНКВД ЛО, младший комвзвод, в Медвежьей Горе конвоировал соловчан из первой партии.
Туркевич Борис Сергеевич (1909–?) — оперуполномоченный УНКВД ЛО, мл. лейтенант ГБ, откомандирован в Соловки 28 августа 1937 г., после Соловков служил в Калининской обл. Принимал участие в отборе соловчан для включения в расстрельные списки. Участник расстрела инженера Елизаветы Кац.
Фриновский Георгий Петрович (1908–1942) — с января 1937 г. исполнял должность начальника штаба, с 7 октября 1937 г. командир 225-го конвойного полка; с 31 июля 1937 г. капитан, осенью 1938 г. майор. Руководил конвоированием соловчан к местам расстрела. Его брат, комкор М. П. Фриновский, приговорен к высшей мере наказания вместе с наркомом внутренних дел Ежовым.
Чигинцев Тимофей Дмитриевич — надзиратель ДПЗ УНКВД ЛО, младший комвзвод, в Медвежьей Горе конвоировал соловчан из первой партии.
Шалыгин Павел Дмитриевич (1897–?) — в Красной армии с 1918 г., принимал участие в подавлении восстания Антонова, чекист с 1924 г., дежурный комендант с 1931 г., пом. коменданта УНКВД ЛО Поликарпова с 1935 г., мл. лейтенант ГБ. Был командирован для выполнения «специального поручения» перед расстрелом второй партии соловчан и, видимо, лично их расстреливал. Приказом по УНКВД ЛО 20 декабря 1937 г. за «самоотверженную работу по борьбе с контрреволюцией» награжден ценным подарком. В 1939–1941 гг. комендант, ст. лейтенант ГБ, затем нач. комендантского управления, уволен в 1947 г. в звании полковника по состоянию здоровья. Награжден именным оружием, знаком «Почетный чекист» (1934), орденом Красной звезды (1936), орденами Ленина и Красного Знамени (1945).
Шилин Константин Петрович (1906–?) — оперуполномоченный УНКВД Сталинградской обл., мл. лейтенант ГБ, откомандирован в Соловки 7 сентября 1937 г., после Соловков служил в Узбекистане. Отвечал за представление справок о соловчанах на рассмотрение Особой тройки УНКВД ЛО.
Шондыш Александр Фролович (1902–1939) — чекист с 1928 г., оперуполномоченный секретно-политического отдела ПП ОГПУ в ЛВО в 1932–1934 гг., в 3-м отделе Белбалткомбината с 1935 г., зам. начальника отдела с 25 июля 1937 г., секретарь парткома отдела, награжден серебряными часами и именным оружием. Член Медвежьегорской расстрельной опербригады. Расстреливал лично первую партию соловчан. Арестован 18 марта 1938 г. Военным трибуналом войск НКВД ЛВО 24–30 мая 1939 г. приговорен по ст. 193-17 «б» УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Петрозаводске 20 октября 1939 г. Не реабилитирован.
Военным трибуналом войск НКВД ЛВО 24–30 мая 1939 г. осуждены к лагерным срокам и исправительным работам также другие члены Медвежьегорской опербригады: М. Н. Плец, П. П. Долинский, Н. Н. Миронов, А. Т. Кармышев, Ф. И. Волков, Г. И. Родионов, А. М. Андриенко.
Текст и документы впервые опубликованы на портале beloedelo.ru
Видео – Наталья Йозеф