Timothy Snyder. Bloodlands. Europe between Hitler and Stalin. – Basic Books, 2010. 524 p.
Многие верят, что преступления нацизма столь колоссальны, что стоят особняком в истории. Как ни странно, это искажённое эхо уверенности самого Гитлера в том, что воля победит факты. Другие убеждены, что сталинские преступления, безусловно, ужасны, но они были вынужденной мерой для того, чтобы создать и защитить государство. Это напоминает взгляды Сталина – что история имеет только один курс, в который он верил, и который будет служить оправданием его политики для будущих поколений.
Тимоти Снайдер. «Кровавые земли»
Книга «Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным» была написана Тимоти Снайдером, профессором Йельского университета, одним из ведущих американских специалистов по истории Восточной Европы. Сразу отметим, что «Кровавые земли» – работа неоднозначная, книга наверняка вызовет вопросы у российской аудитории. Почему же этот труд заслуживает серьёзного внимания в России? Прежде всего, потому, что он имел и имеет широкий резонанс как в самих США, так и Западной Европе. А значит, что снайдеровский взгляд на историю Восточной Европы 1933 – 1945 гг., возможно, будут разделять сотни людей на западе.
После выхода книги в свет, рецензии на её появились практически во всей серьёзной англоязычной периодике – New York Times Book Review, Washington Post, The Financial Times, Telegraph, The Wall Street Journal, Guardian, The Sunday Times, The New Yorker, Seattle Times, BBC History Magazine и мн. др., а Independent и The Economist назвали монографию Снайдера лучшей книгой 2010 года.
Западные критики, в частности, отмечают, что книга концептуализирует современное понимание Холокоста, помещая это событие в контекст других преступлений ХХ в. Западная аудитория традиционно ассоциирует массовые убийства в Европе ХХ в. с нацистскими концентрационными лагерями и, в частности, с Освенцимом. Представляется, кроме того, что Сталин убил гораздо больше людей, чем Гитлер, отправляя свои жертвы в ГУЛАГ. Автор опровергает эти и подобные стереотипы. Например, он показывает, что убийство людей в газовых камерах не было самым крупным преступлением Гитлера – к 1943, моменту, как эта машина смерти набрала обороты, большинство евреев в Европе уже погибли.
Кровавыми землями (Bloodlands) Снайдер называет территорию от центральной Польши до Западной России (включая Украину, Белоруссию, Прибалтику), в период сотрудничества национал-социализма и сталинизма (1933 – 1938), совместной германо-советской оккупации Польши (1939 – 1941), немецко-советской войны (1941 – 1945). Это время, пишет Снайдер, «характеризовалось таким массовым насилием, какого никогда не было в этом регионе за всю его историю. Жертвами были, прежде всего, евреи, белорусы, украинцы, поляки, русские и балтийские народности – т.е. люди, которые издавно жили на территории этих земель. В течение двенадцати лет, за период 1933 – 1945 гг., было уничтожено около 14 миллионов человек. Причём все эти люди стали жертвами целенаправленой политики уничтожения, а не погибли в результате военных действий. Никто из14 миллионов человек, о которых идёт речь, не был солдатом, большинство из них составляли женщины, дети, старики». Таким образом, Снайдер рассказывает о политике массового уничтожения.
Какие события попадают в фокурс его внимания? Приведём перечень глав книги, из которого легко восстановить сюжеты, о которых идёт речь:
1. Голод в СССР
2. Классовый террор (в СССР)
3. Национальный террор (в СССР)
4. Европа Молотова-Риббентропа
5. Экономика Апокалипсиса (нападение Германии на Советский союз)
6. «Окончательное решение»
7. Холокост и месть
8. Нацистские фабрики смерти
9. Сопротивление и кремация (включая восстание в Варшавском гетто и Варшавское восстание 1944 г.)
10. Этнические чистки (изгнание немцев из Польши в её послевоенных границах, судьба немцев на занятых Красной армией территориях)
11. Сталинский антисемитизм
Как видно из содержания, «Кровавые земли» во многом сопоставляют политику Гитлера и Сталина (одно это способно, к сожалению, отвернуть от книги значительную часть широкой российской аудитории). Кроме того, если взять немецкую часть истории в скобки, речь здесь идёт о наиболее сложных и драматичных страницах советской истории, многие из которых до сих пор составляют зону табу и умолчаний, если не в профессиональных исторических кругах, то в общественных дискуссиях и на уровне национального осмысления прошлого. То есть Снайдер дважды затрагивает болевые точки российского исторического самосознания. И появление его книги на русском языке наверняка бы привело к большому числу дискуссий, и возможно, позволило бы прояснить какие-то неизжитые комплексы.
Книга Снайдера «неудобна» и провокативна. Адресованная, в первую очередь, американским читателям, русские национальные чувства она совершенно не щадит. И дело тут не только в интонациях – таких, как, например, во фразе:
«Во время своего похода на Берлин в восточном Рейхе, территориях, предназначавшихся для Польши, Красная армия следовала предельно простой тактике: её солдаты насиловали немецких женщин и угоняли немецких мужчин (и иногда женщин) на принудительные работы» (с. 316)
Дело в том, что для отечественных читателей, знакомых с советской историей, многие ключевые эпизоды книги покажутся изолированными от исторического контекста, они представляются оттого более схематичными и определёнными (Снайдер будто бы забывает, что в истории допустимо сослагательное наклонение, есть элемент случайности, или сосуществование разнонаправленных интенций и сил).
Например, подобным упрощением представляется интерпретация ситуации с голодом: по Снайдеру, сначала подобные меры были намерено избраны Сталиным в 1933 году по отношению к советскому крестьянству; а затем чуть ли не дословно повторёны Гитлером в практике содержания пленных, а также при осаде советских городов, в частности, Ленинграда. Конечно, в этих эпизодах аналогия возможна, но для Снайдера она оказывается одной из центральных в выстраивании аргументации. Да, голодная смерть местных жителей на оккупированных территориях входила в планы Гитлера в случае победы на Востоке, но уместно ли говорить о том, что Гитлер учился у Сталина?
Пакт Молотова-Риббентропа также не рассматривается в контексте других возможных альянсов, к которым стремился СССР в 1939 г. Он берётся как данность, собственно, в книге даже не рассматривается история его подписания, и четвёртая глава – «Европа Молотова-Риббентропа» сразу начинается с описания немецких бомбёжек Варшавы 1 сентября 1939 г. История Прибалтийских государств начинается по сути с 1940 года.
Вернёмся к голоду. Глава, которая называется «Голод в СССР», рассказывает о голоде преимущественно и главным образом на территории Украины (кстати говоря, и в списке использованной литературы в основном указываются украинские источники на эту большую тему). Упоминается голод на территории Казахстана (этому сюжету отводится несколько страниц), про Повольжье, Южный Урал, Центральное черноземье и Кубань можно узнать из нескольких предложений. Безусловно, эти территории не входят в ареал Кровавых змель, который больше всего волнует Снайдера. Но исключение этого масштабного события из общего контекста подкрепляет представление об уникальности украинского опыта. Говоря о жертвах раскулачивания и коллективизации, событиях, предшествовавших голоду, автор также сосредотачивается на украинских примерах, хотя в книге отмечается, что в лагеря было сослано около 300 тыс. раскулаченных из Украины, всего же там содержалось около 1,7 млн. раскулаченных. Говоря о голоде на территории Поволжья, Снайдер отмечает, что там пострадали преимущественно украинцы, хотя это не было так
[fn]По данным историка Виктора Кондрашина, которые он специально подготовил в ответ на заявления украинских историков (их по сути в данном случае повторяет Снайдер), см. доклад «Голод 1932-33 гг. в научных исследованиях и исторической публицистике». См. также работы этого автора: Кондрашин В., Пеннер Д. Голод: 1932 – 1933 годы в советской деревне (на материалах Поволжья, Дона и Кубани) – Самара – Пенза, 2002. – 432 с.), Кондрашин В.В. Голод 1932 – 1933 годов. Трагедия российской деревни. – М.: РОССПЭН, 2008. – 520 с.[/fn]
. В то же время, рассказывая об украинских событиях, автор оставляет за скобками жертвы среди жителей русскоязычных деревень, а такие тоже были
[fn]М.И. Старовойтов «Русские белорусско-российско-украинского пограничья в 1920 – 1930-е гг.: социокультурный аспект», где автор отмечает, что абсолютное большинство русского населения в украинских областях на границе с Россией проживало в сельской местности, а не городах[/fn]
. Аргументация против Снайдера будто бы заставляет встать на российскую национальную позицию, но это лишь отчасти так – скорее есть стремление разобраться в конструкте, который предлагает американский историк. Его безусловно важная и содержательно насыщенная работа только бы выиграла, утратив свойственный ей, к сожалению, элемент политизированности.
Кроме некоторой одностороннести и выборочности в изложении событий, ещё один момент в аргументации Снайдера вызывает внутренний протест – это «арифметика страданий», повторяющиеся в разных главах рассуждения о том, кому пришлось хуже:
«Девяносто процентов из тех, кто попал в ГУЛАГ, остались живы. Большинство людей, прошедших немецкие концентрационные лагеря (не принадлежащие к числу немецких газовых камер, ям смерти и тюрем для военопленных), также выжило.Судьба узников концентрационных лагерей, какой бы ужасной она ни была, отличается от судьбы миллионов людей, убитых в газовых камерах, застрелянных или заморенных голодом. Разграничить уловия концентрационного лагеря и преднамеренные убийства не так легко: в лагерях также происходили казни и смерти от голода. Однако между приговором к лагерю и смертным приговором есть разница, как есть разница между принудительным трудом и газом, рабством и пулями. Подавляющее большинство погибших от рук немцев или советов никогда не видели концентрационных лагерей. Освенцим представлял собой и трудовой лагерь, и машину смерти, и судьба не-евреев, вынужденных тут трудиться, как и евреев, привлечённых к труду, весьма отличалась от судеб тех, кому была уготована газовая камера. Поэтому Освенцим принадлежит двум историям, связанным, но различным. Нахождение в трудовом лагере Освенцим сравнимо с опытом людей, приговорённых в Германии (или в Советском союзе) к концентрационным лагерям, в то же время Освенцим как место организованного убийства связан с судьбами тех, кто был убит преднамерено (С. xiii).
«Строители Беломорканала получали очень скудный рацион, около 600 грамм хлеба в день (примерно 1300 калорий). И всё-таки это было лучшим питанием, нежели то, которое было доступно в советской Украине приблизительно того же времени. Принуждённые работать на Беломорканале получали в два-три раза больше, чем крестьяне, вынужденные работать в колхозах 1932 – 1933 гг.» (С. 27 – 28).
Эти рассуждения, с одной стороны, содержат истину. Но они не совсем понятны, поскольку избираются автором как риторический приём, а сравнения даются«в лоб», без известных и без уместных в таком случае оговорок. Не было бы, скажем, более справедливым сравнить положение украинских крестьян и состояние с вопросом питания в пансионатах ГПУ УСРР в начале 1930-х? У Снайдера же получается, что узникам ГУЛАГа или немецких концентрационных лагерей чуть ли не повезло, что они туда попали.
Впрочем, провокативность – одновременно и минус, и плюс книги. И подбор фактов, и характер их изложения заслуживают отдельных открытых дискуссий, а следовательно – наталкивают на размышления, каким образом современному историку следует ставить вопросы, стоит ли избегать формулировок, задевающих национальные чувства, или их нужно, напротив, заострять. Книга Снайдера способна и разрушить определённые мифы, и в то же время породить новые «закруглённые» интерпретации. А дискуссия о «Кровавых землях» обязательно включала бы в себя вопрос использования истории в чьих-то политических интересах.
В пользу книги необходимо отметить, что Снайдер оперирует большим массивом интересных данных, в том числе, свидетельств. А поскольку речь идёт о самых обездоленных, многочисленные рассказы от лица жертв делают книгу яркой, эмоциональной, и конечно же, страшной – весь этот материал производит сильное впечатление. Большинство свидетельств были переведены самим автором с польского, украинского, немецкого, русского языков и по сути введены в англоязычный научный оборот. Как было уточнено и дополнено и само представление о Кровавых землях. Сам автор во введении говорит о том, что об этой территории до 1989 г. у западного читателя (даже в академических кругах) было довольно смутное представление – сказывалась и закрытость восточно-европейских стран, и невозможность полноценной архивной работы в них, и то, что территории самых страшных немецких лагерей уничтожения были вынесены за пределы самой Германии, а следовательно, не было возможности посещать эти лагеря и изучать соответствующую документацию.
Наталья Колягина