В преддверии трагической даты начала Великой Отечественной «УИ» публикуют выдержки из дневников артиллериста Михайлова, погибшего на передовой. О том, как встречали советских солдат в Беларуси, о лесах, в которых можно спрятать целые армии, и напряжённом ожидании надвигающейся войны.
Полностью текст дневника можно прочитать на сайте «Прожито».
Учитель физики и математики Николай Семёнович Михайлов был призван в армию в 1939 году. После окончания артиллерийской школы в г. Миассе (Челябинская обл.) в составе 223 гаубичного полка 85-й Челябинской стрелковой дивизии в 1941 году оказался в Белоруссии. Свои дневниковые записи он делал за месяц до начала войны во время передислокации полка из Ново-Борисова в район Гродно, на западную границу – в места, которые еще совсем недавно были под Польшей. Написанные карандашом на листочках из блокнота, сохранившиеся в семейном архиве, эти записи читаются сегодня как документальное свидетельство очевидца тех дней.
«9/V-41 года.
5 часов 45 минут утра. В 63-х километрах от Борисова. Еду на Запад. «Я еду, еду в край далекий, где начинается война». (Из песни). Еду зам. начальника автоколонны и еду, кажется, далеко. Едем в Гродно. Вчера ждал письма от Фани. Почему она редко пишет? Ужасная погода. В 2 часа ночи шел снег, а сейчас идет дождь. Сильно болит горло… А впереди еще много пасмурных дней. Интересно бы знать: едем мы на войну или только в лагерь? Первое – очевиднее. Надо пойти проверить посты.
10/V-41.
Ночь спал хорошо, под тремя одеялами и шинелью. Выехали в 3 часа ночи с потушенными фарами. Каждый водитель стоит около своей машины и ждет сигнала нач. колонны. Лейтенант Давыдов уже сидит в машине готовый к движению. Подаю знак, и в одно мгновение 40 однозвучных голосов нарушили своим [неразборчиво] тишину окружающего леса. Колонна тронулась. Мы всего в 50 км от старой гос. границы. Изредка среди леса появляются деревушки, старые, с ветхими крышами дома… Я думал о Фане и сыне.
Начались болота. 39 машин прошли нормально, а у последней в результате расхлябанности водителя и перегрузки лопнули подшибники. Мерзавец! Из-за его распущенности колонна задерживается на целые сутки. Мы не выполняем боевого приказа, можем с опозданием придти к месту назначения.
Вечер. Едем на Радошковичи. Бывший польский городишко. Машину оставили ремонтироваться. Кругом заставы. Старая граница охраняется успешно. На первой заставе нас пропустили, не задерживая, а на второй вот уже стоим 30 минут. Ждут начальства или еще что другое. Дорога хорошая – шоссе, а по бокам густой, нарочито запущенный лес, буквально непроходимый. Природа изумительно красива, вековые деревья поднимаются к небу, и их иглистые верхушки напоминают старую-старую церковь, а лес – монастырь с бесчисленным количеством куполов.
Через час мы должны быть в Радошковичах. Это будет первый город, в котором всего год назад был налицо капитализм. Как обидно, что я не литератор! Мне бы хотелось все свои впечатления передать на бумаге.
Кажется, вопрос разрешен, через десять-пятнадцать минут дам команду. Скорей бы приехать на место, туда наш экспедитор должен доставить письма. Фаня, наверное, мне написала.
Только что переехали старую государственную границу. Город Радошковичи маленький, с белыми хатами городишко, расположенный в долине, вытянулся в одну улицу. В городе есть церковь. Народ одевается прилично. Но ведь уже у них год – советская власть. Улица грязная и не имеет тротуаров.
Сейчас стоим около города Краспе. Стоим на шоссе. Идет старушка и, когда поравнялась с нами, говорит: «Здравствуйте». Это первое приветствие, но оно отдано пожилым человеком.
Едем. Земля разбита рыжим ковром на маленькие полоски, суглинистая почва. Местечко Краспе (я его неправильно назвал городом) расположено на берегу реки, притока реки Неман. Весь поселок утопает в садах, которые еще не распустились. Думаю, что к вечеру доберемся до места стоянки.
Люди голодные, усталые, но работают добросовестно. За вчерашний день каждый съел только 300 граммов хлеба и 100 грамм колбасы. Наступила ночь, небо заволокло густыми и темными как бархат тучами. Кое-где из прогалинки леса светятся огоньки одиноких построек. Вокруг колонны ходят часовые, и лишь изредка нарушает тишину ночи их окрики. Все спят. Ехать дальше нельзя.
У нас продуктов осталось на четыре дня, а нам еще ехать долго. Вчера у меня не было ни капли воды во рту, да разве только у меня? Почти все мучились от жажды. В пять часов просыпаюсь. Разводим костер. О счастье, кипит чайник! Самое лучшее кушанье. Ничто несравнимо с этим мутным и беспредельно крепким чаем. Одна кружка, и опять все в порядке. Опять зарядка на целые сутки.
Семь часов утра. Повар готовит завтрак. Начальник колонны поехал на разведку, а я остался осматривать окрестности…
Сейчас едем. Сегодня хороший, солнечный день. Минуем городок Краспе и повернем строго на запад, на город Лида.
Ночь. Мы расположились в лесу. Хороший березовый лес. Тихий вечер. Кое-где видны хаты, да изредка нарушается тишина ночи петушиными криками. Но вот на много метров вокруг раздался мощный звук репродуктора нашей походной радиостанции. Из ближайшей деревни люди толпами повалили в лес, расположились на лужайке. Подошел к ним, разговорился. Со мной говорила учительница деревни. Пятнадцать лет работает в этой деревушке. Дочь ксендза. Ее сбивчивый, на неправильном русском языке рассказ волнует меня. Она видела кино, когда училась во Львове, и вот уже пятнадцать лет, как не была в городе и не видела достижений культуры, науки и техники. «Да что вы удивляетесь, – говорит она, – здесь жители вообще еще не видели кино, а многие и железной дороги». Сама она полька, а муж белорус, и за это она была лишена польского гражданства. С приходом Красной армии в прошлом году она назначена заведующей школой. Муж работает на почте. «Сейчас у нас два отряда пионеров и восемь комсомольцев, – с восторгом заявила она, – а летом я и пять учащихся едем в Москву. Вы в Москве бывали?» – спрашивает она. И когда я ответил утвердительно, посыпались вопросы, совершенно неожиданные.
15/V-41 года
Семь часов вечера. Дивизионы двинулись в путь, а мы еще будем стоять ночь и завтра в 5 часов утра тронемся. Вчера вечером и сегодня днем не писал. Вчера в 3 часа дня мы приехали на место стоянки дивизиона, и вот стоим уже более суток. Бивуак расположен в 1 км от города Ивье.
Город Ивье расположен на 3х холмах и своим центром помещается в лощине, образованной этими холмами. Вчера, когда мы его проезжали, он мне показался чистым и уютным. Совершенно другое впечатление произвел он, когда я сегодня пробыл в нем около 4 часов. На восточной окраине города большой каменный крест с распятием Иисуса Христа. От него, как будто он направляющий, идет аллея тополей.
Левая сторона главной улицы не имеет зелени – это торговая сторона. Через каждый дом, а то и подряд, – лавки с железными дверями и такими же ставнями. Сейчас в этих лавках советские магазины, и некоторые из них отданы под жилые помещения. Главная улица вымощена камнем, а все остальные покрыты толстым слоем песка и пыли. Имеется столовая и две-три пивные лавки. Но самое красивое здание в городе – это церковь. Стоит она на одном из трех холмов, и от нее идет лес, специально посаженный в виде креста.
Из города к церкви – широкий и асфальтированный тротуар, по краям которого посажены акации. Костел, так называют здесь церковь, был единственным местом развлечения городской молодежи. Сейчас имеется два клуба и кинотеатр. Служба в костеле идет нормально, но число посещающих с каждым днем убывает – так по крайней мере рассказывает продавец одного из кооперативов. Население города разнообразно, с преимуществом евреев и поляков. Часто можно увидеть сердитый взгляд на армию и на все советское. Сегодня со старшим лейтенантом Анцибор произошел случай. Когда он спросил у гражданки, продает ли она яйца, то она ответила: «Я продаю, но военным не продам». На вопрос «почему» она говорит: «Вчера нас предупредили, что военным не продавать, так как они денег платить не будут. Да, кроме того, они пришли на нашу землю». Как ни пытался выяснить Анцибор, кто ее предупредил, она не сказала. Вынуждены были передать дело НКВД. Видно, что еще надо много работать над искоренением «остатков».
Сегодня купил газету на белорусском языке, и так как пять дней не читал газет, то прочел ее буквально от заглавия до последнего объявления. Кое-что понял. Но хорошо понял, что Гесс сбежал из Германии, а это что-то значит. Надо ожидать катастрофы, она будет большая и страшная. Мир лопнет. И, конечно, не без участия СССР. Скорей бы что-либо произошло.
Вчера вечером второй раз посмотрел кино «Моя любовь» – там мальчик 1 год и шесть месяцев, такой же и Коля.
Сейчас идет перезагрузка машин. Завтра едем.
16/V-41
Вот мы и на месте. Стоим в 2 километрах от Лиды. Позавтракали, и сейчас машины едут в Лиду за продуктами, еду и я. Идет дождь. Пасмурная холодная погода.
17/ V-41
Сейчас стоим в 35 километрах от Лиды на запад. Еще три перехода, и мы на месте. Сейчас стоим в лесу. Лес сосновый, и сосны поднимаются на 30-35 метров. Это начало Августовских лесов. Красив и пасмурен лес. Тяжелым покровом охватывает человека, и на сердце серо и тяжело.
Сегодня рассказывал о некоторых событиях, связанных с этим лесом. Бойцы внимательно слушали о том, как в Августовских лесах орудовало войско Костуся Кашиловского, как в 1915 году в Августовских лесах, недалеко от Гродно, сдалась в плен целая русская армия, потеряв ориентирование в лесу.
В этом лесу, под его покровом, могут прятаться целые армии. Трудно воевать в этом лесу, а воевать, наверное, нам предстоит».
Младший и средний комсостав 223-го Гаубичного артиллерийского полка 85-й Челябинской стрелковой дивизии накануне войны. В живых не осталось никого. Н. С. Михайлов – в самом центе верхнего ряда..
Свои дневниковые записи Н. С. Михайлов в середине июня 1941 года переслал жене в Миасс, и это было последнее письмо, полученное от него. Николай Семёнович погиб в первые дни войны. Родным удалось частично восстановить канву тех событий.
Прибыв в Гродно, 223-й Гаубичный артиллерийский полк расположился на юго-восточной окраине города, в лесу, на левом берегу Немана. 21 июня 1941 года была суббота, а по субботам бойцам показывали кино. На этот раз привезли фильм «Суворов» – историко- биографическую ленту о русском полководце. Экран – белую простыню – натянули между деревьями, зрители расположились кто на принесённых скамейках, а кто – прямо на траве. «После фильма перед отбоем немного посидели в курилке и разошлись по палаткам» (А. М. Иванов).
Боевая тревога в лагере прозвучала в 4 часа 15 минут утра, когда на Гродно посыпались бомбы. Несмотря на внезапность бомбёжки и первые потери, паники не было. «По тревоге мы спешно заняли оборону западнее Гродно, на реке Лососянке, у леса возле Колбасино и повели огонь по дорогам, ведущим от границы, по которым двигались немецкие войска. Потом, когда гитлеровцы приблизились, мы поддерживали своим огнем 103-й стрелковый полк. Во второй половине дня наш дивизион подвергся частым налетам вражеской авиации и понес тяжелые потери как в людях и технике, так и, особенно, в лошадях» (А. И. Аношин).
После этого остатки 223-го гаубичного артполка были побатарейно распределены по стрелковым полкам 85-й Челябинской дивизии. Так встретили первый день войны.
Утром 23 июня был получен приказ: наступать в сторону Гродно.
«Сказали, что нас будут поддерживать мотомехчасти 11-го корпуса слева и 56-я Московская дивизия справа, на северной стороне Немана. Однако нас больше „поддерживали” не эти части, а вражеские самолеты, которые с самого утра нас то и дело прижимали к земле, и мы продвигались к городу очень медленно. Только с наступлением ночи дошли до лесочка за Горницей, где стали приводить себя в порядок с тем, чтобы на рассвете с оставшимися силами наступать на Гродно. К этому времени мы были сильно измотаны беспрерывными бомбежками, устали, двое суток не получали горячей пищи. Свою пушку мы передвигали уже на руках, с помощью пехоты, а передок со снарядами тянула уцелевшая пара лошадей» (А. И. Аношин).
Точная дата гибели Николая Семеновича Михайлова неизвестна – поимённый учёт погибших в те дни был невозможен. Видимо, его не стало в интервале 23 – 25 июня 1941 года.
Как пишет гродненский краевед Александр Севенко, «воины 85-й стрелковой дивизии проявили в боях за Гродно массовый героизм и нанесли значительный урон превосходящему врагу. Большинство бойцов и командиров, с честью исполнив свой долг, погибло в боях… По ночам, скрываясь от оккупантов, жители захоранивали воинов в безымянных могилах, иногда прямо там, где они пали…».
В Белоруссии Н. С. Михайлов увлёкся фотографией. Несколько присланных им в Миасс снимков сохранились. Обычные любительские снимки. Но среди них есть один символический: поздравление с новым – 1941 годом. Ушедший 1940-й был високосным, а високосные годы по народным приметам – несчастливые. И все говорили: ну, вот, 40-й, високосный, пережили – 41-й будет хорошим.