11 класс, школа, п. Новый Курлак, Воронежская область
Научный руководитель: Николай Александрович Макаров
Преданья старины глубокой
Даша:
Я часто задумываюсь, что же все-таки подразумевает сочетание «давно минувшие дни». Сколько это лет назад: сто, двести, тысячу или, может быть, миллион?
Толковые словари определяют значение прилагательного «минувший» как «прошлый, прошедший». Тогда вопрос: что же такое прошлое? По сути это то, что прошло, чего нельзя возвратить. Тогда событие, произошедшее секунду назад, уже прошлое. И все, что было вчера, позавчера, неделю назад, – это тоже прошлое. Но является ли это «давно минувшим»? Конечно, нет.
Я попыталась определить, что же такое «дела давно минувших дней» не в масштабе мировой истории и не в философии, а лично для меня. 2000-е годы для меня современность, а ХХ век – уже история. Даже 90-е я отношу к давно прошедшему, ведь те два года, что я в них прожила, не отложились в моей памяти, я была слишком маленькая.
Для меня «дела давно минувших дней» – это все то, свидетелем чего я не была, все, произошедшее до моего рождения, о чем я могу рассуждать и рассказывать только с чьих-то слов или записей.
Соня:
Прошлое… Давно минувшее… Итак, что же есть прошлое для меня? В моем сознании дела давно минувших дней ассоциируются с чем-то далеким – тем, что было много лет назад. Например, одним из ярких давно прошедших событий для меня является 1 сентября 2004 года. В этот день прозвенел школьный звонок, который позвал меня на мой первый в жизни урок.
Дела давно минувших дней – это те события, которые оставили глубокий след в моей душе. Они служат фонариком, который светит мне из прошлого в мое настоящее, а соответственно, и в будущее. Поэтому я очень ценю их и дорожу ими.
Вот с такими мыслями мы начали это наше исследование. Мы поставили себе целью на примере села Новый Курлак заглянуть в ХХ век, посмотреть, как жилось так называемому «простому» народу, как люди вообще смогли выжить.
Источники, которые мы использовали, – это не учебники (которые нам и в школе поднадоели), не научная литература. Нам посчастливилось отыскать воспоминания В. А. Ковалева и А. В. Звягиной. Первый из них родился далеко от наших мест, на юге Воронежской области, но большую часть жизни провел в Новом Курлаке. Вторая, наоборот, родилась здесь, а живет сейчас на западе области.
Кроме того, мы провели несколько интервью с очень интересными людьми, нашли ценные документы в архиве школьного музея.
О каждом источнике мы подробно расскажем при первом упоминании его в работе.
Дела исторические
Каковы основные вехи российской истории ХХ века? Какие события больше всего отразились на судьбах простого народа Нового Курлака?
Первой значительной вехой стали крестьянские волнения начала века. Для нас это важно, в первую очередь, потому, что сами мы родились и выросли в деревне. В 1902 году в Новом Курлаке произошло событие, которое в истории села стоит особняком. С тех времен прошло более ста лет, давно нет в живых очевидцев, но «из уст в уста» о крестьянском бунте и жестоком его подавлении рассказывают и сейчас. Катаклизмы всемирной истории обычно происходят в столицах, а в маленьком, затерянном в необъятной России селе они находят отражение только в смене флага над зданием волости, сельсовета, администрации. Поэтому мартовские дни 1902 года занимают такое видное место в летописи «окрестных деревень».
Опубликованные архивные источники (например, сборник документов «Крестьянское движение в Воронежской губернии в 1864–1904 гг.». Воронеж, 1964), сообщают, что крестьяне Нового Курлака обнаружили, что частью земли (16 тыс. десятин) помещик А. В. Станкевич владеет незаконно, и стали «искать свою землю». Они раздобыли карту конца XVIII века, из которой следует, что данный участок числится «казенным». Но их обращения в разные органы власти ни к чему не привели. На этом участке находился лес. Помещик Станкевич, чтобы избежать неприятностей, решил продать этот лес на сруб. Но когда рубщики начали работу, крестьяне огромной толпой пришли туда и просто-напросто разогнали их. Вмешалась жандармерия. Жандармам удалось удалить крестьян, и рубка леса началась. Но стоило жандармам уехать, как крестьяне снова появлялись в лесу и не давали рубить. В Новый Курлак для «усмирения» крестьян приезжал вице-губернатор Хвостов, но и он ничего не смог сделать. В конце концов, был вызван батальон пехотных солдат, и 22 «зачинщика» были публично наказаны розгами, а затем семерых «главарей» судили, приговорили к штрафам, а «главный воротила» (так сказано в жандармском донесении) Андрей Сидорович Малахов был сослан на три года в Ставропольскую губернию.
Так говорят официальные документы. А в народной памяти эти события приобрели форму мифа. Нам удалось, несмотря на такой огромный промежуток времени, отыскать источники, свидетельствующие об этом событии совсем по-другому.
Мемуары Алексея Дмитриевича Панина (родился в 1926 г., умер в середине 1990-х). Новые владельцы его дома в Новом Кулаке обнаружили множество записей различного рода. Всё было уничтожено, за исключением маленькой записной книжки, которая попала в архив музея школы. Несколько страниц посвящены воспоминаниям о предках автора.
«Помню прадеда Панина Прохора Анисимовича. Умер он в глубокой старости. Знаю, что он держал почту. Имел шесть лошадей (две сменные тройки почтовых). В 1905 году во время секуции получил от казаков сорок ударов розгами за то, что провез волостного писаря Малахова не обычным путем, которым всегда ездил, а через лес, чем спас его от ареста. Этот писарь нашел в архиве документ, по которому значилось, что помещичий лес когда-то принадлежал общине и незаконно им завладел князь Барятинский. И поехал с этими документами в Москву. Но у него ничего не получилось. А крестьяне самовольно лес порубили. Для усмирения крестьян были посланы казаки, которые розгами секли крестьян – порубщиков леса».
В этих записях всё перепутано. «Секуция» была не в 1905, а в 1902 году, казаков в селе не было. А. С. Малахов был не писарем, а кабатчиком. От ареста ему спастись не удалось, в Москву он не ездил – только в Воронеж. Князь Барятинский никакого отношения к этому лесу не имел (он владел соседним селом Анна). Крестьяне лес не рубили, а лишь не давали его рубить. И самое главное – Прохор Анисимович Панин в списках 22-х наказанных не числится. Может, он и принимал какое-то участие в этом событии – в лес, согласно жандармскому донесению, приходило до пятисот крестьян, но его не наказывали, да и 40 розог получил только А. С. Малахов, остальные – от 15 до 25.
Нам удалось найти праправнучку А. С. Малахова.
Любовь Александровна Уразова родилась в 1956 г. в с. Моховое. Работала учителем биологии в Новокурлакской школе. Мы беседовали с ней 10 июня 2014 г. Она пересказала нам то, что ей рассказывала ее бабушка, Елена Иосифовна Попкова (урожд. Малахова).
Любовь Александровна помнит такие слова своей бабушки:
«Дедушка мой был там главный. И ему больше всех досталось. Его сразу же забрали в Бобров, а кого и отпустили сразу. Он сидел в Боброве в тюрьме. За лес. Он какие-то карты нашел. И на этих картах отмечено, что лес не станкевческий, а принадлежит всему обществу. Станкевич хотел этот лес продать, чтоб избавиться от него от греха подальше».
Вот здесь семейная память сохранила достоверную информацию. И это понятно, ведь в данном случае речь идет о семье непосредственного руководителя событий.
Веха революций и войн
Следующий значимый период ХХ века – это революция и Первая мировая война. Завершающим аккордом стала война гражданская. И красные, и белые защищали свои интересы. Бывало, что в деревнях у сельских жителей сначала одни, а через несколько дней другие отбирали последние продукты, одежду, лошадей.
В нашем распоряжении оказались два документа, касающиеся того времени.
Первый – текст речи Ильи Макаровича Торопцева во время вручения ему ордена Ленина. И. М. Торопцев родился в 1893 г. в селе Моховое, был участником Первой мировой и Гражданской войн, событий 1917 года. Принимал активное участие в строительстве социализма, в том числе и в коллективизации. Орден Ленина ему вручили 17 ноября 1967 г. в честь 50-летнего юбилея революции. Текст своей ответной речи он подарил краеведам, теперь он хранится в музее школы. Орфография и пунктуация подлинника:
«Товарищи колхозники и колхозницы! Хотя мне сейчас 75 лет, но я хорошо помню 1917 год. В феврале месяце свергли царское самодержавие. Я был тогда на югозападным фронте, служил в царское время артиллеристом.
Но когда вспыхнула в октябре месяце социалистическая революция возглавляемая Великим вождем Лениным, нас временное правительство сняла с фронта на подавление Революции. Доехали мы до станция дно загнали эшелон в тупик, своим офицерам погоны к плечам гвоздями прибили и выбросили в подоткос, а потом организовали солдатский комитет. Избрали командиров, в том числе и меня избрали командиром артиллерийского взвода а потом двинулись на Петроград.
Мы революционные солдаты, в мести с рабочими Петрограда и Красной Гвардии, свергли власть помещиков и капиталистов. Разгромили контреволюционный мятеж. <…>
А в августе месяце 1918 г. Бобровский комисариат призвал меня и направил станция Ртищево где формировалась отдельная конная батарея под командой командира батареи товарища Дробыша.<…> Наша Батарея влилась в Шестую конною дивизию которой командовал тов. Апонасенко. После слияния пошли бои за овладения города Воронежа где находилась белая армия под командой генерала Шкоро и Мамонтова.<…>
Белых в Воронеже рассказать вам очень трудно так как время прошло около полвека.
Товарищи я в кратцах рассказал Вам о свержении власти помещиков и капиталистов в 1917 году о гражданской войне и прошу Вас, что Ваши отцы и деды старыи большевики и революценера продолжать».
Нам этот документ показался очень любопытным. По существу, речь состоит из набора общих фраз и лозунгов. Вначале орденоносец заявляет, что хорошо помнит 1917 год, а в конце не смог ответить, как выгоняли белых из Воронежа, потому что прошло много времени. Единственный эпизод, что ярко запечатлелся в его памяти, – это как солдаты прибивали офицерам погоны гвоздями и выбрасывали их из идущего поезда. Но разве этим можно хвалиться?
Второй документ – письмо внучки брата Василия Васильевича Щетинина, от имени дедушки Николая Васильевича Щетинина, из Воронежа новокурлакским краеведам от 24.01.1967 г. (адресат письма М. М. Микляева долгие годы возглавляла краеведческий кружок Новокурлакской школы). В. В. Щетинин был первым руководителем новокурлакской большевистской ячейки.
«В начале 1918 года Василий Васильевич создал партячейку (сам он вступил в партию, как только началась революция). Василий Васильевич отбирал у кулаков хлеб и скот для нашей армии, которая в то время заняла Курлак. Он был комиссаром продовольственной части.
Василий Васильевич умер в 1933 году. Умер от тяжелой болезни».
Написано мало, а понять можно много: одно слово «отбирал» говорит обо всем. Из рукописи «История села Новый Курлак» мы узнали, что В. В. Щетинин часто запивал, а умер в доме для умалишенных. Видимо, не так это легко – отбирать не тобой нажитое добро.
Коллективизация
Конечно, и в Новом Курлаке был создан колхоз. Об этом рассказ из следующего источника.
Мемуары Анастасии Васильевны Звягиной (урожденной Лыгиной). А. В. Лыгина родилась в 1926 г. в Новом Курлаке и жила здесь до окончания школы. Видела всё, что происходило в родном селе. Сейчас проживает в Семилукском районе Воронежской области. Мемуары были написаны по просьбе родственников для младших поколений семьи и переданы в школьный музей.
«Организовали колхоз, которому дали название имени Варейкиса. Варейкис – бывший революционер. Позднее его признали врагом народа, а колхоз получил новое название „Путь к коммунизму“. Большинство не соглашалось вступать в колхоз, ведь для этого надо было отдать всё: землю, корову и сельхозинвентарь. В то время сильно были распространены доносы на тех, кто добровольно не хотел вступать в колхоз».
Нет ничего удивительного в том, что многие не соглашались. Несправедливо отдавать всё нажитое годами в общественное пользование, тем более что и за животными, и за инвентарем там плохо смотрели.
Анастасия Васильевна продолжает:
«Во время коллективизации скот из личного подворья: коровы, лошади – был передан в колхоз упитанным и ухоженным. При общем содержании животных на колхозном дворе в неприспособленных, деревянных, холодных сараях при плохом кормлении скот был истощен.
Моя мама из-за болезни не вышла на работу. Но получить справку из местной больницы на освобождение от тяжелого труда было невозможно. Папа в это время работал бригадиром, поэтому его срочно вызвали к руководству района. Его могли посадить в тюрьму. Только один член комиссии предложил осмотреть маму на комиссии врачей, после осмотра ей дали II группу инвалидности, а папу освободили от наказания».
Разве правомерным было наказывать бригадира за то, что его жена, тяжелобольная, не вышла на работу? На наш взгляд, это было аморальным деянием со стороны власти по отношению к простому народу.
Один респондент рассказал нам, что вначале колхоз имени Варейкиса считался одним из лучших в округе, и объяснил причину этого.
Иван Митрофанович Попков родился в 1930 г. в селе Новый Курлак, здесь же проживает и сейчас. Работал механизатором, бригадиром тракторной бригады колхоза «Путь к коммунизму». Необычайно интересный собеседник. Мы беседовали с ним дважды – 21 июня 2014 и 04 июля 2015 г.
«Колхоз Варейкиса был самый богатый в нашем районе. А почему? Я вам расскажу. Вот где сейчас Прорехины живут, пятистенок был, и жили там муж с женой. Детей не было, и им подкинули мальчишку под окно. В холстинке. Ну, занесли его, воспитали. Выучили его, военным начальником. И он попал к Блюхеру, на Дальний Восток. И приехал дедов проведать, а что они? Коллективизация, ни жрать, ни топить. Он договорился с председателем: „Дедов обслужите, а я помогну колхозу“. И начал багажи слать военные. И колхоз пошел, пошел и стал богатеть».
Благодарный оказался воспитанник: колхоз поднял ради приемных родителей. Но в то же время получается, что если ты влиятельный человек, то можешь за близких людей попросить, взамен оказав такую огромную услугу. А ведь далеко не у всех такая возможность была. К тому же, пока он этому колхозу помогал и тот процветал, другие хозяйства, не имеющие такой поддержки, приходили в упадок. Впрочем, возможно, всё это один из мифов, и никакие багажи в колхоз не присылались.
А «подкидышем», как мы выяснили, был Петр Иванович Прокудин. Краеведы 60-х годов делали о нем запрос в управление кадров Министерства обороны СССР. Им ответили, что «майор Прокудин П. И., 1900 г. р., в октябре 1937 года был уволен из рядов Советской Армии в запас и сведений о его дальнейшей судьбе в Главном управлении кадров Министерства обороны СССР не имеется». И. М. Попков ошибся: Прокудин работал не с Блюхером, а с М. Н. Тухачевским. Нет сомнений в том, что его репрессировали.
Беседуя о коллективизации, мы еще раз столкнулись с мифотворчеством.
Валерий Петрович Матвиенко родился в 1946 г. в селе Новый Курлак, где проживает до сих пор. Работал инженером в колхозе «Путь к коммунизму», учителем технологии в Новокурлакской школе. Интервью проведено 1 июля 2014 г. Он поведал нам такую семейную историю, относящуюся к периоду коллективизации:
«На Поповке (поселок, расположенный в 15 км от Нового Курлака – Д. Г., С. К.) жили мой прадедушка Корыпаев Трофим Иванович и дед Петр Трофимович. У них председатель колхоза был. И зарезали они не то трех коров, не то двух. Повезли продавать в Анну, мне кажется. А председатель говорит: «У нас деньги. Ты куда их положишь? Вот у меня портфель, кладите в портфель все деньги. А завтра мы заедем, купим хомуты, весенняя скоро». Там, сбрую всякую, седельники, чересседельники, всякий инвентарь лошадий. Ну, ему деньги-то отдали все те колхозники. Ну, они переночевали, утром встали, а председателя-то нету. Вместе с деньгами он сбежал. И их всех судить. И членов правления судить: почему вы выбрали такого председателя? – «Да вы нам привезли», – сказал Петр Трофимович. И их всех посажали в тюрьму. «Хищение соцсобственности». Две коровы. И вот с этой тюрьмы никто не пришел, кроме моего деда».
Поражает алчность председателя. Это «противное человеческому разуму» поведение председателя – один из примеров отношения власти к простому народу, который за нее горой стоит, а она действует порой исключительно в целях удовлетворения своих личных интересов. И еще: почему не попытались искать председателя, а начали судить членов правления? Что значит: «почему вы выбрали такого председателя?» В любом случае виноват он и никто больше.
А почему один дед вернулся из тюрьмы? «Мой прадед, его отец, он был писарем волостным. Отдал моей бабке, снохе-то своей, – на письмо, я написал, к Калинину. И неси в Воронеж, тут нигде не бросай. Отнесла, бросила там. И деда сняли где-то в Сибири (с поезда), у него тиф. И вот он единственный, кто вернулся из всех членов правления поповского колхоза».
Об этом же историю нам рассказала мать В. П. Матвиенко, дочь осужденного члена правления.
Александра Петровна Матвиенко родилась в 1924 г. в Новом Курлаке, постоянно проживает в Москве, но каждое лето проводит в родном селе. Работала медсестрой в Новом Курлаке и Москве. Интервью с ней проведено 28 июля 2014 г.
«Мой отец попал под статью. У нас был председатель приезжий. То есть он был какой-то там шахтер. Его председателем поставили, приехал. Сорокин такой. И он продал быков, гусей понарезал и поехал продавать на базар в Воронеж. И все денежки в карман. А тут приехала комиссия. И посадили моего отца и еще Макарова Федора Ивановича. Отец был член ревизионной комиссии. И тот был член ревизионной комиссии. Три года они отсидели. Моя мама поехала в Архангельск, написала Калинину, нашла адвоката, и тут же приходят нам письма: освободить, они невинные все».
Как же все-таки отличается одна и та же история, рассказанная двумя разными респондентами! Мы считаем, что ближе к истине А. П. Матвиенко, ведь все это произошло на ее памяти, а до Валерия Петровича история дошла уже в пересказах. Во всяком случае, председатель колхоза с деньгами сбежал, и спасение человека без вмешательства Калинина не обошлось.
Раскулачивание
Раскулачивание проходило практически одновременно с коллективизацией, но мы выделили его как отдельную «веху», поскольку эта правительственная мера нанесла окончательный удар не только по «кулачеству», но и по крестьянству как классу.
Обратимся к мемуарам А. В. Звягиной:
«Родной брат моего дедушки, Дмитрий Григорьевич, попал в эту мялку, но ему как-то удалось избежать высылки на Соловки. Он отпустил бороду и стал скрываться по другим деревням. Жить остановился в совхозе „Михайловский“, за пределами нашего района. Ему дали крохотную хатку. Устроился работать пасечником. Его ценили как хорошего специалиста – у него всегда был хороший медосбор. Дедушка Дмитрий украдкой приносил мед с пасеки для своей больной племянницы – нашей мамы».
Всё-таки можно было как-то избежать раскулачивания. Но для этого надо было скрываться, менять внешность, как будто ты опасный преступник. Но многие в селе не сумели спрятаться от властей.
Нина Николаевна Толкачева родилась в 1957 г. в селе Старый Курлак, работала учителем Старокурлакской и Новокурлакской школ. В интервью (24 июля 2013 и 26 марта 2014 г.) рассказывала нам о своей прабабушке Прасковье Васильевне Гальцовой, 1868 года рождения, прожившей 108 лет и ставшей очевидцем истории России на протяжении большей части ХХ века. Не удивительно, что Нине Николаевне всегда было интересно с ней разговаривать.
«У нее (прабабушки) с мужем Кузьмой Михайловичем была своя лавка, и почему-то у них было много земли. Они ей не пользовались, старые уже были, но сдавали ее в аренду. И лошадей сдавали в аренду. Ну, и на эти деньги жили неплохо. Вот их и раскулачили. Но у нее абсолютно трезвый взгляд был на жизнь. Никакой жалости по добру, никакого сожаления, что что-то потеряли. Говорила: хорошо, что в живых оставили».
Мемуары Виктора Андреевича Ковалева. Автор родился в 1946 г. на хуторе Марьевка Богучарского района Воронежской обл., с 1976 г. живет в селе Новый Курлак, работал парторгом в местном колхозе, затем учителем ОБЖ в Новокурлакской школе. Мемуары написал для своего внука Александра. Это очень умный, необыкновенно начитанный человек. Мы были восхищены его слогом и всей манерой письма.
В. А. Ковалев показал, что и в те жестокие времена люди не совсем очерствели, были случаи борьбы за справедливость:
«Моего дедушку ночью на крытой машине увезли в Миллерово как кулака. Он ведь заведовал мельницей, которая принадлежала его отцу.Бабушка обежала всех жителей. Два самых умных мужика пошли на Ивановку, в сельсовет. Взяли справку о составе семьи, о том, что он работает на мельнице на общественных началах, и дедушку вернули обратно».
Кто же «кулачил»? На этот вопрос дал нам ответ И. М. Попков:
«Тут коллективизация. Пошли гнать, борщ выливать. Пятеро ребятишек на печи сидят. А кто выливал-то? Наш брат и ходили. А Парай с пистолетом ходил. У него самого крыши не было. Солому сожгли на топку. Мы ребятишками были. Его ненавидели – он же ведь грабил ходил. Всё равно ничего не нажил – работать-то не любил».
Слово «парай» в нашем селе стало нарицательным. Так говорят о недалеких людях, которые не очень любят работать. Настоящая фамилия «человека с пистолетом» – Панин. Его, как бедняка, выбрали судебным заседателем. Фамилия судьи и была Парай. Так вот Панин везде, где только можно, хвастался: вот я с Параем, я да Парай и т. д. Он сразу же получил это прозвище, и до сих пор не совсем адекватных людей в Курлаке называют параями.
Репрессии
Репрессии были и до коллективизации, и после.
И. М. Попков:
«17 лет мне было, меня посадили. Да. А как это так произошло? Завел голубей. А с зерном-то туго было. А я противогазную сумку – на комбайне работал – насыпал. А тогда закон был – за килограмм судили».
Закон «о трех колосках». Много мы про такие случаи читали, а всё равно в голове не укладывается. Послевоенное время было очень суровым. Особенно жестоким было отношение власти к простому народу. Неужели насыпанный килограмм зерна представлял собой общественно опасное деяние? Не думаем. Просто ведь нужно было каким-то образом укреплять власть.
«Попал на север, а попал-то – ну что, мальчишка, 17 лет. Смотрю – на повале сучки таскать, снег метровый, я начал отказываться – разве я протаскаю? А там воронежский надзиратель был, старшина, – меня посадили в карцер, а он в обед выпустит в столовую – земляк всё-таки. И он повел меня к начальнику колонии. Говорит: скажи, что ты грамотный. Мы тебя будем учить лес принимать. На второй день: выходи, пойдем учиться. Там браковать надо, замерять мерником особым, кубатурником. А оказалось, Николай Камсарин, брат Виктора Андрева (житель села Новый Курлак – Д. Г., С. К.), там лесничим, и он делянки принимает. Вот так встретились под Воркутой двое с Курлака. Ну, он попросил начальника, чтобы меня использовали на легких работах. А потом «немедленно освободить» пришло. Мой брат в Германии служил, какой-то капитан Шверник на прием приехал. А Николай письмо послал. И этот капитан написал письмо: «Немедленно освободить из-под стражи». Пробыл я там два года и восемь месяцев».
Насколько массовыми были репрессии, можно проследить по судьбе одной семьи. А. Д. Панин в своих кратких мемуарах пишет о прадеде Прохоре Анисимовиче Панине: «Он же преследовался и советской властью как кулак, имевший шесть лошадей.
Сестра бабушки Варвары была раскулачена (муж ее имел ветряную мельницу), их сослали в Сибирь, где они вскоре умерли от голода и холода. Их выгрузили в лесу, где не было ни жилья, ни пищи.
Отец матери Здоров Степан Иванович был арестован в Курлаке, неизвестно за что, и сослан. После этого о нем не было никакого слуха».
Сейчас около нашей школы стоит скромный памятник жертвам политических репрессий. Это малое утешение для жертв и их родственников. Мы, школьники, внесли какую-то лепту в восстановление справедливости, а вот государство до сих пор не принесло никаких извинений. Да, Сталина давно нет, но государство и власть всё равно несут ответственность за то, что произошло в те страшные годы.
Война
Сейчас принято вспоминать только о завершении этого страшного события, о победе, и славить подвиги героев. Но от наших респондентов мы услышали нечто другое.
А. В. Звягина родилась в 1926 г, во время войны постоянно жила в Новом Курлаке. И ей врезался в память день нападения фашистов на Советский Союз:
«Я вместе с подружками Клавой Корыпаевой и Машей Потаповой учились танцевать у нас на крылечке. И вдруг прибегает моя старшая сестра Мария и говорит: „Война… Гитлер!“ Были проводы и в селе Новый Курлак. Верхом на лошадях, поднимая клубы пыли, скакали по дворам, вручали повестки нашим отцам и братьям. По улице шла подвода, на ней везли вещи призывников. За подводой шли призывники пешком до станции Анна, рядом с ними матери, жены, дети. Провожающие просили моего дядю Ваню спеть на прощанье. Он ответил: „Что-то не поется“. А потом, собравшись с силами, запел: „Последний нынешний денечек гуляю с вами я, друзья“».
А потом потянулись четыре года ожидания конца войны. Вместе со своей тетей Еленой Осиповной Курзановой Настя работала, добывала пропитание для семьи:
«Мы с тетей Леной были основными добытчиками денег для большого семейства бабушки Февроньи – носили продавать на рынок сливочное масло, топленое молоко и табак.
Тетя Лена несла тяжелый груз: молоко в глиняных горшках, их в Курлаке называли махотки. Они ставились в холщевые сумки, расположенные через плечо: одна впереди, другая сзади. Таким же образом и я несла две сумки. Но они были гораздо легче, ведь я несла готовый табак. Растения выращивали у нас за сараем.
Покупали соль, по цене 100 рублей за один стакан. Соль использовали очень экономно, недосаливали пищу. С тех пор наши блюда мы всегда делаем недосоленными».
Вот таким способом и выживали во время войны, были довольны уже тем, что немцы не дошли до села, не обращали внимания на невзгоды и трудности.
Но запомнилось А. В. Звягиной и вот еще что:
«В наш дом (Лыгиных), по тем временам это был большой дом, поселили следователей из особого отдела. Разрешали находиться в доме только одной маме. Ни хозяйке, ни ее детям ночевать в своем доме не разрешали. Мама убиралась там и топила печь. Во дворе находились корова и куры. Дом охраняли солдаты.
При допросах применяли физическую силу. Обвиняемых содержали в землянке без окон около колодца напротив нашего дома. Почти всех потом расстреливали в конце улицы Красный Лог, на Кирпичне – так называлось это место».
Особый отдел 40-армии располагался в Новом Курлаке летом–осенью 1942 года. Он занимал всю улицу Красный Лог. Жители вынуждены были переселиться на это время к родственникам.
Война занимает особое место и в мемуарах В. А. Ковалева:
«Отец мой, Ковалев Андрей Илларионович, 1924 года рождения, пришел домой с войны, получив инвалидность. Вероятно, поэтому я родился в селе первым – первым послевоенным. Мама говорила, что всё село и хутора приходили смотреть на меня. Стоило только, по ее словам, отвлечься, то кто-нибудь норовил унести меня к себе домой. Женщины исстрадались без детей».
Да, нелегко было быть первым послевоенным ребенком… Эти «звездочки» были для остальных людей, у кого не было детей, настоящим «лучиком света в темном царстве», которым они хотели завладеть, которому хотели подарить всю накопившуюся за годы войны любовь, нежность и ласку.
Далее Виктор Андреевич рассказывает о том, как его отец выжил на фронте:
«Рядом с ним был солдат, „нюхавший порох“. И у отца хватило ума буквально копировать действия этого старослужащего. И он говорил: “Ведут нас на передовую вдоль огорода или поля свекловичного, он на секунду выскочит, ухватит картофелину – и в сумку. И я тоже. В каком-то селе он себе лопату ржавую отыскал, и я. Вооружение у нас было – винтовки Мосина. Но зато противогазы были у каждого. Правда, ветеран выбросил его через 20 минут после получения – и я тоже. Он в эту сумку набивал ту же картошку, кукурузу, свеклу, я не отставал. Когда привели на место, дали команду: окопайся. А чем? Другие выкопали ямки, только голову спрятать, а я смотрю на соседа – он роет в свой рост, и я не отстаю. Так зато после бомбежки, которой нас подвергли немцы, побежало нас всего человек 10–15, а было сначала человек 300. Бежали мы километров 70. Вот где пригодились харчи, украденные в поле».
Да, остаться живым в таких условиях – это действительно «счастье». И только опытный человек, прошедший, возможно, не одну войну, может предугадать, что окопаться будет нечем, что продукты окажутся гораздо важнее противогаза… Действительно, война, как говорил герой Льва Толстого, «самое гадкое дело в жизни, противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие».
Это доказывает и судьба Ивана Михайловича Шепеленко, дяди В. А. Ковалева, о котором он тоже нам рассказал:
«В Великую Отечественную служил дядя Ваня. Точнее, не служил, а прошел ее всю. И вот как это было. Это по словам мамы. Сам дядя Ваня ничего не рассказывал, кроме некоторых боевых эпизодов и замечаний. Призвали в армию его еще до войны. Служил он где-то под Ленинградом. Там же его застала война, и там он встретил фашистов.
Очень много генералов было расстреляно за то, что они отступали перед более сильным противником. Но дядя Ваня не знал, что творится «наверху». Он знал свой участок обороны и товарищей, находящихся рядом. Двухразовое питание, вечерние фронтовые 100 г водки. Чаще не 100, а больше, так как выдавали ее на каждого бойца, а потери учитывались потом, и получалось, что ее давали и на убитых. Но многие старались всё же не злоупотреблять, хотя сделать это было очень трудно.
Только представить себе: лес, чаще сосновый или еловый. Земля – на штык лопаты стоит вода. И счастливым чувствовал себя тот, кому удавалось найти пустую бочку, утопить ее в землю и сидеть только в воде, а не в грязной жиже. Дядя Ваня как-то высказывал: вот что обидно, хоть бы насморк какой-нибудь подхватить, чтобы сходить в медсанбат.
Когда ему и товарищам перестали приносить еду, они пошли искать кухню. А ее уже не было, и они пошли на восток. Никаких немцев не встретили, дошли до своих, в особом отделе рассказали, как оказались в этом районе и месте, пожили на формировании один или два месяца и были отправлены обратно. Почти на то же место, где служили до этого.
Потом опять прекратилось питание, пошли на восток. Опять особый отдел, только теперь отправили в другое место, в другую часть. С ней он дошел до Польши, был ранен.
…Эшелон. И дядя Ваня мимо собственного дома, через всю Россию, проследовал аж до Дальнего Востока, в Маньчжурию, на войну с Японией».
Просто представить невозможно разочарование от этого события, которое испытал человек, уже строивший планы о дальнейшей мирной жизни, мечтавший увидеть свою семью.
«Там был недолго, хоть и там было страшно. Капитуляция Японии. Короткий отдых, эшелон, дорога домой. Но прямо в эшелоне были вагоны, куда приглашали отдельно. Пригласили и дядю Ваню. И напомнили ему, как он два раза, оказывается, сдавался в плен, как он два раза предавал Родину и что такой проступок требует соответствующего наказания. В общем, „военный трибунал приговаривает вас, Шепеленко Ивана Михайловича…“
Домой он приехал, как я помню, в 1954 или 1955 году».
Вот так: воевал-воевал, не жалея себя, прошел две войны и, оказывается, «продавал Родину»! Неужели те два раза, когда он с товарищами покинул место службы, затем только чтобы найти еду, считаются предательством?
Почти сразу после войны об ее участниках власти постарались «забыть». За полученные в боях награды с 1 января 1948 года перестали делать выплаты. Вот почему фронтовики отдавали свои ордена и медали на игрушки детям. Виктор Андреевич вспоминает об этом так:
«На фронте был и дядя Володя, отцов старший брат, и вернулся офицером. Я сужу по тому, что в течение некоторого времени я носил его фуражку с золотым шитьем, планшетку с плексигласовым отделением и ордена. Все эти вещи я перетаскал совершенно безнаказанно».
Нам кажется, что все, что мы узнали из наших источников о войне гораздо важнее и полезнее для нас, чем ношение Георгиевской ленточки 9 мая.
Лишь бы не было войны
«Лишь бы не было войны» – эти слова звучали как заклинание для послевоенного поколения. Голод 1946–1947 гг., продолжающиеся репрессии, «оттепель», «застой», «перестройка», распад СССР, «лихие 90-е» сменяли друг друга, а эта формула оставалась неизменной: лишь бы не было войны.
«Жизнь в селе продолжалась, люди искали и находили для себя отдушины для души даже в этих условиях», – пишет в своих мемуарах В. А. Ковалев. И продолжает: «Опять вынужденная ремарка. Написал: „даже в этих условиях“, а условия-то самые простые. Ничего не наблюдалось, ничего не выпячивалось, ничего особого не бросалось в глаза».
Деревенскому человеку действительно надо было мало: лишь бы не трогали. Но – всё равно трогали, о спокойной жизни можно было только мечтать. Восстановление страны после войны легло опять на народ, и без того обездоленный.
А. В. Звягина так пишет в своих мемуарах о первых годах после войны:
«Налоги платили все колхозники. Удивительно: деньги на заработанные трудодни не давали, а налог колхозники платили большой, и деньгами, и натурой. К примеру: надо было сдать за сезон не менее 100 л молока с каждого двора. На молоко была установлена базисная жирность 3,9%. В летний период, когда была зеленая и сочная трава, коровы давали молока много, но его жирность снижалась, да и определялась она не точно. Поэтому на молочный сепараторный пункт надо было сдать не 100 л, а значительно больше. Брали с колхозников определенную сумму на строительство и содержание клуба. Такой налог называли „на культуру“, а колхозники называли его культсбор».
Одним из самых значительных событий, всколыхнувшим жизнь буквально всей страны, стал полет в космос Ю. А. Гагарина. Забылись репрессии, не столь далекая война, нищета и нехватка самого необходимого.В. А. Ковалев был в то время старшеклассником:
«Мы в 8-м классе. В селе уже везде радио, но день, по-моему, будний. Мы, услышав сообщение, не сразу оценили, даже просто не поняли, что это значит.
Но замешательство длилось недолго, мы сделали плакаты из двух листов чертежной бумаги. Написали что-то типа «Ура! Космос наш!» А куда его девать? Пошли по улицам села, пустым улицам. Но тем, кто выходил на гомон, нами создаваемый, мы объясняли, почему и что это значит».
А люди работали, жили – «лишь бы не было войны».
А. П. Матвиенко, работавшая медсестрой, так рассказала нам о послевоенном периоде:
«Работать, конечно, было тяжело. Своего транспорта не было. Я прямо в халате выхожу на дорогу. Какая бы машина ни ехала, останавливаю: умирает мужик такой-то и такой-то, ветеран войны… пошли, поможешь мне, отвезешь. А потом и машины дали. И рентген дали.
Всё там было: рентген-кабинет был, автоклавная была, лаборатория была, стоматолог был, зубы рвать есть кому. А потом их всех ликвидировали, и я зубы рвала. Ну, приедет – хоть умирай, ну, вырви зуб, я умираю, я не поеду в Садовое, я не поеду в Анну. Ну что – инструмент есть. Они потом: слава Богу!»
Вот именно – слава Богу. Жизнь в селе на самом деле становилась лучше по сравнению с «темным прошлым»: появилось электричество, асфальтированные дороги. И времена стали относительно «вегетарианские».
С постоянно меняющимися и вечно пьющими председателями (сами колхозники тоже не сильно отставали) – и жили села, пережили оттепель, застой, перестройку. А вот «лихие 90-е» накрыли и колхозы.
И. М. Попков подвел итог:
«Мне 85 лет, старючий уже, пережил войну, всё пережил. В Старом Курлаке ничего уже нет. А у нас было 840 дойных коров. А щас на два Курлака 280 голов. Это что? 8 помещений сломали, а в Старом Курлаке всё поломали. Берутся подымать сельское хозяйство. А зачем было его разваливать? У нас в колхозе 3600 овец было, коров 800, правда, свиней в Старом Курлаке много было, у нас мало свиней было – 200 голов всего. Набольше коровы и овцы. И всё продали, секции поломали – себе дома построили. У нас в Курлаке никто не построился отсюда, а все построились в районе. Я подошел, спрашиваю: куда вы кирпич-то ломаете, ребята? – Нам, говорят, дед, платят, а кому чего – мы не знаем».
Село практически вымерло. Только один наглядный пример: в нашем выпускном классе в этом году было 5 человек…
Иван Митрофанович Попков сказал во время интервью: «Сейчас историю по жизни пишут, вот пришла жизнь – и история новая. А правду никогда не пишут». Мы полностью согласны с этими словами. Историю всегда переписывают, когда меняется политическая обстановка. Да и вообще, история – это не совсем наука. Здесь трудно добиться объективности. Вот и мы, наверное, были субъективными, хотя и старались добиться истины.
Дела житейские
«Серость и однообразие жизни скрашивали местные достопримечательности: юродивые, гулящие женщины, острословы и шутники. Их проделки, проступки были у всех на виду и передавались от человека к человеку и даже от села к селу в течение долгого времени, а потом входили в историю села»,
– пишет В. А. Ковалев. Да, несмотря на знаменитую фразу «вождя всех народов» – «Жить стало лучше, жить стало веселей» – жизнь советских людей особой красочностью не отличалась. Но народ всё-таки находил лазейки, отдушины, и никакой режим не был помехой.
Виктор Андреевич продолжает:
«Был в Сухом Донце такой человек – Васюра, бывший фронтовик, орденоносец, который веселил людей и себя. Я так полагаю, от большой своей тоски. И вот некоторые его шутки.
Зима, колхозная кузница. Как обычно, много людей мужского рода, заняты кто чем. Один мужик точит топор. При дефиците инструмента, тем более хорошего, внимание многих обращено на этот процесс. Точило ручное, то есть один вращает камень, второй работает. Заходит Васюра, немного толкается среди людей, выходит, заходит обратно, никто на него особого внимания не обращает. Процесс наводки лезвия топора заканчивается, хозяин пробует, расхваливает металл инструмента. Мол, топор перерубает гвозди на раз, легко.
Васюра высказывает большое сомнение и заводит спор на литр водки, что топор не перерубит его старого валенка, снятого с ноги. После заключения пари снятый с ноги валенок водружается на деревянный верстак, хозяин размахивается и с ужасом видит на топорище половинку топора. Вторая откололась о болт, заложенный в валенок… Дальше уже неинтересно.
Жил Васюра в конфискованном кулацком доме в два этажа. Точнее, первый этаж – полуподвал. На втором этаже был сельский совет, а внизу с семьей и жил Васюра.
Участковый уполномоченный милиции, прибыв к Васюре по жалобе на самогоноварение, требует отдать самогонный аппарат. А во дворе были сделаны ямы, обложенные кирпичом, для силосования травы – кукурузы еще не было. А саму массу в них завозили на быках даже мы, пацаны. Ямы были сгруппированы по три, имели размеры примерно 2,5х2,5х2,5 м. Васюра, не возражая, соглашается отдать самогонный аппарат, который, по его словам, хранится в одной из этих ям. Подойдя, милиционер по лестнице спускается в указанную яму. Васюра поднимает лестницу. Милиционер в ловушке, из которой выпускается через 1,5–2 часа после обещания больше никогда не производить такие действия».
И такие «житейские истории» – это тоже часть общей истории, они же одновременно демонстрируют и политику с определенной стороны. Из наших источников мы узнали множество различных житейских историй. Прабабушка Н. Н. Толкачевой, Прасковья Васильевна Гальцова, подчеркивала, что надо не оглядываться на власти, а жить, как душе хочется. Мы не знаем точно, к какому времени относится следующая история, но, скорее всего, это произошло еще в царское время.
Нина Николаевна, улыбаясь, рассказала нам: «”Бабушка, расскажи что-нибудь!”. Она как захохочет:
«Ну, сейчас я тебе расскажу. Поехали мы, значит, с моим кумом крестить младенца один раз в Новый Курлак. A ехать-то недалеко. Они жили тогда на Поповке, прямо у реки Курлак. Назад ехали, она говорит: давай остановимся, место хорошее. Расстелили чего-то, поставили закусить, выпить. По стакану выпили, по другому, ну и болтают. Глянули – а лошадь-то ушла. А ребенок лежит там. И вот они бегом за этой лошадью. Она идет и идет. И почти у самой деревни только догнали. Еле отдышались.
А раньше в церкви имена давали попы. И их спрашивают: «Ну, как назвали девочку-то?» Они друг на друга глядят – забыли! Оба, и он, и она. И вот первое попавшееся имя и сказали: Анна. А родня говорит: о, хорошее имя. А когда вторая девочка родилась, крестить поехали, а ее тоже Анной называют.
– Как же Анна, у нас уже Анна есть.
– Нет, у вас та не Анна.
Посмотрел в книгу записей и говорит:
– Нет, та у вас Евдоксея.
Ну, они и сознались».
Эти житейские ситуации очень важны для понимания быта и нравов простых сельских жителей.
А вот еще одна байка П. В. Гальцовой (со слов Нины Николаевны Толкачевой):
«Вот рассказывает она: пришла ко мне подруга. Я раз в погреб слазила, достала там огурцов закусить, выпить. Выпили, закусили, поели, опять полезла, опять все выпили, закусили. Бабушка говорит: слушай, сколько же я буду лазить? Полезем прямо туда в погреб. Капуста с огурцами там, вино. Так и полезли. Сидят гуляют и гуляют. До вечера. Коровы идут, надо вылазить, а они не вылезут. Они еще в своем уме, разговаривают, но вылезти не могут».
Мы очень долго смеялись после услышанной истории. С одной стороны, обычная житейская ситуация: выпили – закусили. Но с другой стороны, именно в этой простой, незатейливой обстановке и раскрываются быт наших предков, их нравы.
Человек в России – щепка в океане?
Судьба… время…история… Нам кажется, в мире нет такого человека, кто бы не интересовался своим прошлым. Каждый из нас так или иначе хочет заглянуть в глубину веков, узнать, какие исторические события были в тот или иной промежуток времени.
Человек и история… Эти два понятия, на наш взгляд, тесно связаны. С одной стороны, люди сами творят свою историю, а с другой – история сильно влияет на их жизни, отражается в судьбах, меняет мировоззрение.
История неумолима. Она не щадит никого, не делает скидку на возраст или происхождение. Все, кто попадает в ее жернова, оказываются искалеченными, перемолотыми, в той или иной степени разрушенными. История меняет жизнь не только интеллигенции, но и простых людей, обычных тружеников.
Всякая власть, которая творит историю, должна, на наш взгляд, стремиться к тому, чтобы люди были счастливы. Но счастье нельзя навязать силой. Счастье каждый человек ищет сам, нет его готового. И нельзя даже ради самых высоких идей жертвовать человеческими жизнями, радостями, правами, которыми человек наделен от рождения. В противном случае это приведет к печальным последствиям.
Н. Н. Толкачева сказала нам в интервью:
«Да, история… И человек в ней болтается, как щепка в океане. Вот иногда скажешь: я бы прожил по-другому! А куда понесет течение, туда и покатишь.
Мы в свое время ждали перестройку. Думали, что всё плохое из социализма уйдет, а всё хорошее останется. Даже когда ваучеры раздавали, мы думали: будем дивиденды получать. А в итоге обманули. Так и сейчас».
Действительно, не было в России в ХХ веке (да и никогда не было) легких, «золотых» эпох. Каждый отдельный человек в нашей стране никогда не интересовал государство. Он входил в безликие «массы», за которые принимали решения всемогущие «верхи», и вынужден был унижаться перед чиновниками разного ранга. Но люди в России как-то умели выживать, цеплялись за жизнь, приспосабливались к данным обстоятельствам.
Все это показало наше исследование. Мы пришли к выводу, что человек в нашей истории – это на самом деле «щепка в океане».
В событиях сегодняшнего дня, которые для наших детей станут «делами давно минувших дней», очень много такого, о чем в своих исследованиях они будут рассуждать отнюдь не в радужных тонах.
Неужели нет выхода? Неужели человек в России так и останется безвольной щепкой в океане? Скажем честно: мы не знаем ответа на эти вопросы